гатого  Плутарха, остававшаяся навсегда в памяти каждого, кто
видел  его  хоть  раз,  не  была  совершенно  незнакома  Арсиное, так как за
несколько  дней  перед  тем  он  в  первый  раз  после  многих  лет явился с
архитектором  в свою папирусную мастерскую, чтобы распорядиться относительно
украшения  ее  дворов  и  помещений  для приема императора. Тут он зашел и в
отделение,  где  работала  Арсиноя,  и  ущипнул ее за щеку, сказав несколько
шутливых и ласковых слов.
     Теперь он вразвалку ходил по сцене.
     Говорили,  что  ему  около  семидесяти  лет.  Ноги  его были наполовину
парализованы,  но  непрестанно и быстро, хотя и непроизвольно, двигались под
тяжелым,   наклонившимся   далеко  вперед  телом,  которое  справа  и  слева
поддерживали двое статных юношей.
     Его  благородная  голова,  вероятно,  в  молодости  была  необыкновенно
красива.  Теперь  его  череп  был  покрыт  париком  с  длинными  каштановыми
кудрями,  брови  и  ресницы  были выкрашены очень темной краской, а щеки так
густо  набелены  и размалеваны розовыми румянами, что лицо его будто застыло
в  улыбке.  На  его  кудрях  красовался  венок  из редких цветов, похожих на
гроздья  винограда.  Белые  и  красные  розы  в  изобилии  выглядывали из-за
складок  его  пышной  тоги  и были прикреплены золотыми пряжками, на которых
сверкали  крупные  драгоценные  каменья.  Все  края  его  плаща были затканы
розовыми  почками,  и  к  каждой  из  них  был прикреплен изумруд, мерцавший
подобно блестящему жуку.
     Поддерживавшие  его  молодые люди казались частью его особы. Он обращал
на  них  так мало внимания, словно они были костылями, а им не нужно было ни
одного  слова  для  того,  чтобы  знать,  куда  он  желает  направиться, где
остановиться и отдохнуть.
     Издали  его  лицо  казалось  лицом  юноши,  вблизи  же  оно походило на
раскрашенный гипсовый бюст с большими подвижными глазами.
     Софист  Фаворин  сказал про него, что этот прекрасный, дрыгающий ногами
труп  можно  было  бы  оплакивать,  если бы не приходилось смеяться над ним;
самому  же  Плутарху  приписывали слова, что он насильно удерживает при себе
вероломную молодость.
     Александрийцы  прозвали  его  шестиногим  Адонисом, так как он нигде не
показывался  без  поддерживавших его двух юношей. Услыхав об этом прозвище в
первый  раз,  он сказал: "Им следовало бы назвать меня скорее шестируким". И
действительно,  он  был  щедр, заботился о своих работниках, хорошо содержал
своих   рабов,   обогащал   своих  вольноотпущенников  и  время  от  времени
приказывал  раздавать  народу  крупные  суммы  золотом,  серебром, а также и
хлеб.
     Арсиноя  с  состраданием  смотрела на бедного старика, который при всем
своем искусстве и со всем своим золотом не мог возвратить себе молодость.
     В  худощавом  человеке,  который  только  что  подошел  к Плутарху, она
узнала  продавца  художественных  произведений  Габиния,  которому  ее  отец
указал на дверь после спора по поводу мозаики.
     Но   тут   разговор   между  этими  двумя  людьми  прервался,  так  как
распределение   женских  ролей  для  группы  "Въезд  Александра  в  Вавилон"
окончилось.  Около  пятидесяти  женщин  и  девушек  были отпущены со сцены и
сошли в орхестру.
     Экзегет,  высшее  должностное  лицо  города,  выступил  теперь вперед и
принял  от  скульптора  Папия новый список. Он быстро пробежал его глазами и
отдал сопровождавшему его глашатаю, а последний громко прокричал:
     - Именем  высокого  экзегета  и  жреца  храма  Александра  прошу вашего
внимания,  жены  и дочери македонских мужей и римских граждан! Мы приступаем
теперь  к  новому  отделу  нашего  представления  житейских  судеб  великого
македонца  -  "Свадьба Александра с Роксаной", и я прошу войти на сцену тех,
которых наши художники имеют в виду для этой части зрелища.
     После   этого  воззвания  он  прокричал  густым,  далеко  раздававшимся
голосом  длинный  ряд  имен  при  полном  безмолвии, воцарившемся в обширном
помещении театра.
     На  сцене  тоже  было  все  тихо;  только Вер вполголоса сделал Титиану
несколько  замечаний, а Габиний, со свойственной ему нервной настойчивостью,
нашептывал  на  ухо  Плутарху  длинные  фразы,  на которые старик отвечал то
кивками головы, выражавшими согласие, то отрицательными движениями руки.
     Арсиноя  с  затаенным дыханием и сильно бьющимся сердцем прислушивалась
к  голосу  глашатая.  Беспрестанно  краснея,  она  вздрогнула  и  в смущении
посмотрела  на  букет,  который  держала  в  руке,  когда  со сцены громко и
явственно для всех присутствовавших провозгласили:
     - Арсиноя, вторая дочь македонца и римского гражданина Керавна!
     Дочь  судостроителя  уже  была вызвана до нее и тотчас же оставила свое
место;  Арсиноя  же скромно дожидалась, пока не встали еще несколько матрон.
Она  присоединилась  к  ним  и,  спустившись  сперва  в  орхестру,  а  затем
поднявшись  по  ступеням,  вступила  на  сцену  в одном из последних звеньев
шествия.
     Там  женщин  и  девушек выстроили в два ряда, и художники рассматривали
их  с  почтительной любезностью. Арсиноя вскоре заметила, что мужчины глядят
на нее больше и дольше, чем на других девушек.
     Даже  и тогда, когда распорядители празднества собрались в одну группу,
чтобы  посоветоваться,  они упорно смотрели на нее и говорили о ней; это она
чувствовала.  От  нее  не  ускользнуло  также и то, что она была мишенью для
многих  взглядов зрителей, сидевших в театре, и теперь ей казалось, будто со
всех сторон на нее указывают пальцами.
     Она  не знала, куда девать глаза, и застыдилась. Все же ее радовало то,
что  ее  заметило  такое  множество  людей;  и  между тем как она в смущении
опустила  глаза,  чтобы  скрыть  свое  удовольствие, Вер, к которому подошли
художники, вскричал, подтолкнув локтем префекта Титиана:
     - Прелестна, очаровательна! Точно Роксана, сорвавшаяся с картины!*
     ______________
     *  "Свадьба Александра Великого с Роксаной" - картина художника IV века
до н.э. Аэтиона.

     Арсиноя  слышала  эту  похвалу  и, подозревая, что она относится к ней,
смутилась   еще  больше  прежнего.  Ее  застенчивая  улыбка  превратилась  в
выражение  веселой, хотя и робкой надежды на счастье, которое страшило своим
величием.
     В  эту минуту один из художников произнес ее имя, и, когда она решилась
поднять  глаза,  чтобы  посмотреть,  не  Поллукс ли это, она заметила богача
Плутарха,  который  со  своими  живыми  костылями  и  с  сухопарым торговцем
художественными  произведениями  Габинием  осматривал ряды женщин и девушек,
стоявших рядом с нею.
     Скоро  Плутарх  очутился  совсем  близко  от  нее, подойдя вприпрыжку с
помощью  своих живых подпор; он отстранил Габиния, поцеловал тыльную сторону
собственной  руки,  сделал  ею  знак Арсиное и, подмигнув ей своими большими
глазами, сказал:
     - Знаю,  знаю!  Нечто  подобное  нелегко  забывается.  Слоновая кость и
красные кораллы.
     Арсиноя  испугалась;  кровь отхлынула от ее щек, вся радость исчезла из
ее сердца, когда старик велел поставить себя против нее и ласково сказал:
     - Ба!   Бутончик  из  папирусной  мастерской  между  гордыми  розами  и
лилиями!  Из  мастерской  - прямо в мое собрание! Ничего, ничего, на красоту
везде  смотрят с удовольствием. Я не спрашиваю, как ты попала сюда, а только
радуюсь.
     Арсиноя  наполовину  закрылась рукою, но он три раза дотронулся средним
пальцем  до  ее  белого  плеча  и заковылял дальше, тихонько посмеиваясь про
себя.
     Габиний  услыхал  слова Плутарха и, когда они отошли на несколько шагов
от Арсинои, спросил его с живым негодованием:
     - Так  ли  я  слышал?  Работница из твоей мастерской здесь, среди наших
дочерей?
     - Ну  да;  пара  рабочих  рук  среди  совсем праздных, - весело ответил
старик.
     - И она втерлась сюда! Надо ее удалить.
     - Ни в коем случае! Она очаровательна!
     - Это возмутительно! Здесь, в этом собрании!
     - Возмутительно?  -  переспросил  его  Плутарх. - Нисколько! Не следует
быть  таким  разборчивым. Не можем же мы набрать дочерей одних антикваров. -
Затем  он  прибавил  успокаивающим  тоном:  -  Я  хотел  сказать, что твоему
тонкому  чутью  к красоте форм должно бы понравиться это милое существо. Или
ты  боишься, что она покажется художникам более подходящей для роли Роксаны,
чем  твоя  прелестная  дочь?  Послушаем-ка,  что  говорят господа вон на той
стороне. Посмотрим, что у них там такое.
     Эти  слова  относились  к  громкому разговору, поднявшемуся возле мест,
где сидели префект и претор.
     Эти  два  человека  и  с ними большинство живописцев и скульпторов были
того мнения, что Арсиноя в роли Роксаны произвела бы изумительный эффект.
     Они  доказывали,  что  она  и  фигурой и лицом необыкновенно напоминает
прекрасную   дочь  бактрийского  царя,  как  ее  изобразил  Аэтион,  картина
которого  положена в основу этой части представления. Только ваятель Папий и
двое  из  его  товарищей  объявили  себя  решительно против этого выбора и с
жаром  уверяли, что только одна, а именно Праксилла, дочь антиквара Габиния,
была  бы достойна выступить перед императором в роли невесты Александра. Все
трое  находились  в деловых отношениях с отцом этой стройной и на самом деле
очень  красивой  девушки  и  желали  угодить  богатому и ловкому продавцу их
произведений.  От усердия они перешли даже на запальчивый тон, когда Габиний
приблизился  вместе  с  Плутархом  к  спорившим  и  они были уверены, что он
слышит их.
     - И  кто такая та другая девушка? - спросил Папий, указывая на Арсиною,
когда  Плутарх  и Габиний подходили к ним. - Против ее красоты ничего нельзя
сказать;  но  она  более  чем  просто одета, на ней нет никаких украшений, о
которых  стоило  бы говорить, и можно поставить тысячу против одного, что ее
родители  не  в  состоянии  снабдить  ее  такими  богатыми платьями и такими
драгоценностями,  в  которых,  конечно, не должно быть недостатка у Роксаны,
выходящей  замуж  за  Александра. Азиатка должна выступить в шелке, золоте и
драгоценных  каменьях.  Мой  друг сумеет одеть свою Праксиллу так, что блеск
ее  наряда изумил бы даже самого великого македонского царя. Но кто отец той
хорошенькой  девочки,  к  которой  довольно  хорошо идут эти голубые ленты в
волосах, две розы и белое платьице?
     - Твое  соображение  верно,  Папий,  -  прервал  его  Габиний  с  сухой
резкостью.  -  О  девушке,  о  которой  вы говорите, не может быть и речи. Я
говорю  это  не  ради  моей  дочери, а потому, что все неблагопристойное мне
неизвестно.  Едва  ли  можно  понять, откуда это молодое создание почерпнуло
смелость  втереться  сюда.  Правда,  хорошенькое  личико  отпирает  замки  и
отодвигает  засовы,  но она - прошу не пугаться - она не более как работница
из папирусной мастерской нашего доброго хозяина Плутарха.
     - Это неправда, - прервал его Поллукс с негодованием.
     - Сдержи  свой  язык, молодой человек, - отвечал Габиний. - Я беру тебя
в свидетели, благородный Плутарх.
     - Пусть  она  будет чем хочет, - отвечал старик с досадой. - Она похожа
на  одну  из  моих  работниц,  но если бы даже она пришла прямо от стола, на
котором  склеивают  папирус,  то с таким лицом и с такой фигурой она была бы
здесь и везде совершенно у места. Таково мое мнение.
     - Браво,  мой прекрасный друг! - вскричал Вер и кивнул старику. - Таким
исключительно  очаровательным  созданиям,  как та девушка, император придает
гораздо  больше  значения,  чем вашим старым грамотам на звание гражданина и
туго набитым кошелькам.
     - Совершенно  верно,  - подтвердил префект. - В том же, что она девушка
свободная,  а  не  раба,  я  готов поклясться. Друг Поллукс, ты вступился за
нее; что тебе известно о ней?
     - То,  что  она  дочь  дворцового  управителя Керавна, которую я знаю с
детства,  -  отвечал  молодой  художник. - Он римский гражданин, и притом из
старинного македонского дома.
     - Может быть, даже царской крови, - заметил, улыбаясь, Титиан.
     - Я   знаю  этого  человека,  -  поспешно  проговорил  Габиний.  -  Это
надменный шут с весьма скудными средствами.
     - Мне   думается,   -  с  аристократическим  спокойствием  прервал  Вер
возбужденного  купца скорее скучающим, чем нелюбезным тоном, - мне думается,
что  здесь  неуместно держать речи относительно характера отцов этих девушек
и женщин.
     - Но  он  беден!  -  вскричал антиквар с раздражением. - Несколько дней
тому  назад  он  предлагал  мне  купить  его  жалкие редкости; я, однако, не
мог...
     - Нам  жаль  тебя,  если  эта сделка не состоялась, - снова прервал его
Вер,  на  этот  раз  с  изысканной вежливостью. - Подумаем прежде о лицах, а
потом уже о нарядах. Итак, отец этой девушки римский гражданин?
     - Член Совета и в своем роде родовитый человек, - сказал Титиан.
     - А  мне,  -  прибавила его супруга Юлия, - нравится эта очаровательная
девушка,  и  если  ей  достанется  главная  роль,  а  ее  отец беден, как ты
утверждаешь,  мой  друг,  то  я  позабочусь  о  ее наряде. Император будет в
восторге от такой Роксаны.
     Адвокаты  Габиния  замолчали;  сам он трясся от разочарования и злости,
но  его  гнев  достиг  высшей  степени,  когда Плутарх, которого он, как ему
думалось,  прежде  привлек  на  сторону  своей  дочери,  попытался  еще ниже
обыкновенного  склонить  свой  и  без  того  согбенный  корпус перед Юлией и
произнести с изящным жестом сожаления:
     - Вот  обманул  же меня на этот раз мой глаз знатока! Девочка похожа на
одну  из  моих  работниц,  очень  похожа;  но  теперь я хорошо вижу, что она
бесспорно  обладает  чем-то  таким,  чего  той  недостает.  Я ее оскорбил, и
потому  я  у  нее в долгу. Не позволишь ли ты мне, благородная госпожа Юлия,
доставить  в  твое  распоряжение  украшения  для  наряда нашей Роксаны? Мне,
может  быть,  посчастливится  найти  что-нибудь  хорошенькое.  Милое дитя! Я
сейчас  иду  извиниться  перед  нею  и  объявить ей наше желание. Позволишь,
благородная госпожа Юлия? Позволяете, господа?
     Через  несколько  минут  на  всей  сцене, а вскоре затем и в зале стало
известно, что дочь Керавна избрана для роли Роксаны.
     - Кто такой Керавн?
     - Как  могла  ускользнуть эта выдающаяся роль от дочерей почтеннейших и
богатейших домов Александрии?
     - Так  всегда  и  должно  быть,  когда  дают волю этому непочтительному
народу - художникам!
     - Откуда  возьмет бедняжка таланты, чтобы заплатить за костюм азиатской
царевны, невесты Александра?
     - Об этом позаботятся богатый Плутарх и супруга префекта.
     - Нищие!
     - Как   пристали   бы   нашим   дочерям   драгоценные   каменья  нашего
собственного дома!
     - Неужели  мы  будем показывать императору только хорошенькие рожицы, а
не то, чем мы богаты, что есть у нас?
     - А  что,  если  Адриан спросит об этой Роксане и придется сказать ему,
что ей сделали наряд в складчину?
     - Подобные вещи возможны только в Александрии.
     - Говорят,  будто  она работает в мастерской Плутарха. Это, разумеется,
неправда;   однако   же  этот  старый  нарумяненный  повеса  все  еще  любит
хорошенькие  личики. Это он контрабандой ввел ее сюда, поверьте мне! Дыма не
бывает без огня, а что она получает деньги от старика - это бесспорно.
     - За что?
     - Если  хочешь это знать, спроси у жреца Афродиты. Тут нечему смеяться,
это позорно, возмутительно!
     Подобными  замечаниями  встречена  была  весть  об избрании Арсинои для
роли  Роксаны,  а  в  душе  Габиния  и  его дочери она возбудила ненависть и
горькую злобу.
     Праксилла  была  занесена  в  список  в качестве подруги невесты, и она
подчинилась  этому  без  сопротивления.  Но  при возвращении домой она молча
кивнула отцу головой, когда тот сказал ей:
     - Пусть  теперь  все идет своим путем. За несколько часов перед началом
представления я объявлю им, что ты заболела.
     Но избрание Арсинои вызвало также и радость.
     Наверху  в  средних  рядах  театра сидел Керавн с широко расставленными
ногами,  сопя  и  пыхтя  от  несказанного  удовольствия и слишком гордый для
того,  чтобы  убрать  ноги  даже  тогда,  когда  брат  архидикаста*  пытался
протиснуться возле его фигуры, занимавшей два места.
     ______________
     * Архидикаст - главный судья.

     Арсиноя,  от тонкого слуха которой не ускользнули ни обвинения Габиния,
ни  защита честного верзилы Поллукса, сначала готова была провалиться сквозь
землю  от  стыда  и  страха; но теперь ею овладело такое ощущение, как будто
она могла летать, подобно окрыленному Счастию.
     Никогда  еще она не радовалась так сердечно и едва вошла со своим отцом
в  первый  темный  переулок,  как бросилась ему на шею, поцеловала его в обе
щеки  и  затем  рассказала  ему,  как добра была к ней госпожа Юлия, супруга
префекта,  и  с  какой  сердечной  любезностью  вызвалась  заказать  для нее
дорогую одежду.
     Керавн  не имел ничего против этого и, к удивлению, не счел ниже своего
достоинства,  чтобы Арсиноя получила украшения для своего наряда от богатого
Плутарха.
     - Все  видели,  -  сказал он с пафосом, - что нам нечего бояться делать
то  же,  что  и  другие  граждане;  но,  чтобы  сделать  свадебный наряд для
Роксаны,  нужны  миллионы;  и  что  мы  не  обладаем  ими  - в этом я охотно
сознаюсь  своим друзьям. Откуда бы ни явился наряд, это безразлично; так или
иначе,  ты  будешь первая между первыми девушками города, и потому я доволен
тобою,  мое дитя. Завтра состоится последнее собрание, и, может быть, Селена
тоже  получит  выдающуюся роль. К счастью, у нас нет недостатка в средствах,
чтобы одеть ее прилично... Когда примет тебя супруга префекта?
     - Завтра около полудня.
     - Так завтра мы купим новое хорошее платье.
     - Но  хватит  ли  денег  также и на браслет получше? - спросила Арсиноя
ласкающимся тоном. - Мой так узок и беден.
     - Ты   его  получишь,  так  как  заслужила  его,  -  отвечал  Керавн  с
достоинством.  - Ты должна потерпеть до послезавтрашнего дня: завтра золотых
дел мастера не торгуют по случаю праздника.
     Арсиноя  еще  никогда не видела отца таким веселым и разговорчивым, как
теперь,  а  между  тем  путь от театра до Лохиады был некороток, и уже давно
прошел тот ранний час, в который Керавн обыкновенно ложился спать.


IV

     Когда  отец  и  дочь дошли до дворца, было уже довольно поздно, так что
после  того,  как  Арсиноя  сошла  со сцены, подходящие лица для трех других
сцен  из  жизни  Александра  были  выбраны при свете факелов, ламп и свечей.
Прежде  чем  собрание  разошлось,  гостей  Плутарха  угостили вином, сладким
печеньем, сиропами из фруктов, паштетами из устриц и другими лакомствами.
     Управляющий   дворцом  воздал  должную  честь  благородному  напитку  и
вкусным  яствам, а когда он чувствовал себя сытым, то обыкновенно становился
добрее,  после  же  умеренного наслаждения вином - веселее, чем обыкновенно.
Теперь  он был и добр и весел, так как, хотя он и сделал все, что было в его
власти,  угощение  все  же заняло гораздо меньше времени, чем было нужно для
того,  чтобы  слишком  обременить  желудок или довести до опьянения, которое
делало его угрюмым.
     В конце пути он сделался задумчивым и сказал:
     - Завтра  в  Совете  не  будет  заседания  по  случаю  праздника, и это
хорошо;  ведь  все  захотят меня поздравить, расспросить, выказать мне знаки
внимания,  а  между  тем  позолота  на  моем  головном  обруче уже никуда не
годится.  В  некоторых  местах проглядывает серебро. Твой наряд не будет нам
теперь  ничего  стоить,  и  я  обязательно  должен отправиться до следующего
заседания  к  ювелиру, чтобы променять эту негодную вещь на настоящий обруч.
Каков человек есть, таким он должен и казаться.
     Это  изречение чрезвычайно понравилось ему, и, когда Арсиноя с живостью
согласилась  с ним и стала просить его оставить только достаточную сумму для
костюма Селены, он тихо засм