го не поймать, не поймать_..."). - Я  еще  вернусь
сюда, но если без меня появится учитель Гирнальда...
     - Не хочу, чтобы он приходил!.. -  В  голосе  Малены  послышались  было
резкие нотки, но она тут же сменила тон. - Идите,  падресито,  скажите  ему,
что я в постели, что сегодня мы не собираемся, что у меня жар...
     - Да, да, пойду. Таков мой удел.  А  ты  не  беспокойся,  дитя  мое.  Я
передам, что ты больна... хотя, поразмыслив,  лучше  было  бы  найти  другой
предлог, тем более если он знает  о  заговоре...  знает,  что  наш  дорожник
числится среди замешанных... Что за словечко, боже мой, что  за  словечко!..
Замешанных!.. А не лучше ли сказать ему правду?
     Малена подняла голову - трудно,  очень  трудно  поднять  будто  налитую
свинцом голову - и  с  тоской  взглянула  на  падре;  бледный  как  полотно,
белокурые: волосы, вздернутый нос, - он так отличался от местных горцев.
     - Вот что я предлагаю - это будет правдоподобнее,  -  продолжал  он.  -
Собери  нескольких  учениц  и,  благо  погода  хорошая,  прогуляйтесь-ка   к
Серро-Вертикаль.
     - Кто... я? - Она чуть не отпрянула, прижав руку к груди.
     - Да. И Пьедрафьелю скажем правду: пошла погулять.
     - Я бы хотела закрыться у себя,  никого  не  видеть...  никого...  И  к
Серро-Вертикаль лучше пошла бы одна.
     - Нет, дитя мое!.. Сейчас нельзя замыкаться в себе, будет хуже, и  хуже
всего, если ты пойдешь в горы одна. Вообрази, что вдруг  там  тебя  встретит
патруль, один из тех, что посланы на розыски. А запираться у себя - об  этом
даже и не думай...
     - Разве я не могу заболеть?..
     - Сейчас -  нет...  Это  может  вызвать  подозрения...  О,  господи!  -
Священник поднял руки (обычно они были прижаты к сутане) и соединил  ладони.
- Женщины всегда любят все страшно усложнять...
     - Видеть людей... говорить с ними... это превыше моих сил...
     - Ты должна это сделать ради себя и ради него... В газете - я забыл  об
этом сказать  -  сообщается  о  директрисе  одной  столичной  школы:  у  нее
хранились бомбы, и, когда нагрянула полиция, она сбросила их в колодец...  А
если  ты  станешь  таиться  от  людей,  представляешь,  к  чему  это   может
привести?.. Ты ведь понимаешь, что  в  таких  случаях  достаточно  малейшего
подозрения...
     - Оставите мне газету?
     - Для этого я и принес ее, но только спрячь ненадежнее, чтобы в  случае
чего уничтожить.
     Священник направился к двери, а она едва могла  собраться  с  силами  и
встать со стула, как будто, начиная с  этого  момента,  каждый  ее  шаг  мог
оказаться решающим - или по пути к любимому, если он спасется, или по пути к
гибели, если попадет в лапы полиции...
     - И поэтому  тебе  надо  строжайше  придерживаться  определенной  линии
поведения, - наказывал священник, пока Малена поворачивала ключ в  двери.  -
Ты всегда умела владеть  своими  чувствами,  умела  избегать  ложных  шагов,
докажи сейчас, на что ты способна. По ночам, наедине сама  с  собой,  можешь
дать  волю  своим  самым  сокровенным  чувствам.  В  этих  четырех   стенах,
воздвигнутых тобой во славу просвещения, ночью никто не заглянет тебе в душу
- но днем... будь начеку!.. Слышишь? Днем ты должна быть директрисой, твердо
держащей в своих руках кормило  корабля.  Потерпел  крушение  тот,  кого  ты
любишь больше всего на свете, но  ты  ведь  не  покинешь  корабль  в  минуту
опасности, не бросишь его на произвол судьбы в морских волнах,  а  напротив,
поплывешь вперед - со своим кораблем, со своей школой, со своей  любовью,  и
прибудешь в тихую гавань...
     Он мог бы говорить еще долго, но пора было идти наставлять  паству,  на
сей раз не время  было  демонстрировать  свое  красноречие,  и  единственная
слушательница - бедная девушка - не сумела бы оценить его сейчас, да и место
не совсем подходящее.
     Исчез священник - воцарилась воскресная  тишина;  печальными  выглядели
пустые плетеные стулья, вынесенные, как всегда, на веранду,  -  традиционной
встречи нынче не  будет.  Малена  автоматически,  точно  по  воле  невидимой
пружины, двинулась в  свою  комнату,  спрятала  газету  в  письменный  стол,
закрыла ящик на ключ, заперла дверь директорской и вышла в столовую.
     А вдруг алые камелии - это только мираж, только сон? Вдруг все  это  ей
пригрезилось?..
     Сердце готово вырваться из груди.  Глаза  полны  слез.  Задыхаясь,  она
целовала, жадно целовала свои любимые цветы - тем  более  любимые  теперь...
ведь это послание человека, приговоренного  к  смерти,  -  быть  может,  его
последний привет... если его схватят живым -  расстрел,  убьют,  обязательно
убьют, лишь попадется...
     Да, но кто принес их сюда?..  Какая  неосторожность  с  его  стороны!..
Голова оценена... пять тысяч долларов  тому,  кто  доставит  его  живым  или
мертвым... и эти алые камелии могут стать причиной его гибели...  Как  найти
его, как спасти?..
     Позвонить служанке? Нельзя терять ни минуты. Только подумала об этом, и
вот она уже в помещении для прислуги - спрашивает, каким образом оказались в
школе эти цветы.
     - Их принес какой-то мальчик-индеец... - ответила служанка.
     - Не сказал, кто его послал? - настаивала она.
     - Нет...
     - Какой он из себя,  этот  мальчик?  -  прерывающимся  голосом,  полным
отчаяния, спросила Малена.
     Растерявшаяся служанка мямлила:
     - Какой из себя?.. Да обыкновенный мальчишка  -  босой,  длинноволосый,
без шляпы...
     - Но, милая моя, как это можно что-то принимать, не  спрашивая,  откуда
это, кто прислал?.. Нужно ведь поблагодарить за цветы, а кого?.. - Голос  ее
оборвался.
     - Я всегда спрашиваю, сеньорита,  но  на  этот  раз  заскочил  какой-то
мальчишка, он даже не дал мне рта раскрыть. "Вот"... только и успел  сказать
и убежал...
     - А ты не знаешь его? Не рассмотрела  его  лица?  Может  быть,  ты  его
встречала раньше?
     - Нет...
     - Когда что-нибудь приносят - прошу вас всех, обязательно  спрашивайте,
от кого. Не забывайте...
     -  Ах,  сеньорита!..  Сеньорита!..  -  прозвучал  за  ее  спиной  голос
служанки, голос был веселый - как у человека, который неожиданно  выиграл  в
лотерее: - Знаете, кто принес?  Один  из  мальчишек,  что  учатся  лепить  у
Пополуки...
     - Это точно?
     - Почти уверена.
     Надежда вспыхивает ярче и быстрее любого пламени. Не теряя времени идти
к Пополуке! Если букет алых камелий принес один из  его  учеников,  нетрудно
будет  узнать,  где  находится  Мондрагон.  Она  прошла  в   свою   комнату,
попудрилась, слегка подкрасила губы, поправила прическу и,  возвратившись  в
директорскую, позвала учительницу Кантала.
     - Скажите, сеньорита, вы сегодня не собираете девочек из хора?
     - Некоторые должны  прийти...  думаю,  что  они  уже  здесь,  сеньорита
директриса, - предупредительно ответила та. -  Как  жаль,  что  я  не  знала
раньше... Может быть, сеньорита директриса хочет послушать наш хор?..  А  я,
как нарочно, вызвала самых отстающих и недисциплинированных, чтобы  отдельно
позаниматься с ними.
     Малена невольно заставила учительницу  Кантала,  всегда  такую  робкую,
поволноваться несколько минут  -  молчание  директрисы  та  расценивала  как
порицание. Поэтому учительница очень обрадовалась, когда услышала:
     - Хорошо, соберите этих  учениц.  Мы  пойдем  погуляем  немного.  Такой
дивный вечер...
     От волнения голос ее все еще дрожал... Почему она так  сказала?  Ничего
дивного не было в этом странном, призрачном вечере - хотелось закрыть  глаза
и ничего не видеть, не видеть этот мир, ставший внезапно чужим и враждебным.
Но слова все выдержат... Сказать можно что угодно... Какой ужас!..
     - Не правда ли, вечер дивный? - переспросила она, дрожа с головы до пят
и изо всех сил стараясь справиться с этой дрожью.
     Ана Мария Кантала ответила еле слышно: "Да". Она собиралась попросить у
директрисы разрешения "поупражняться" за школьным пианино после уроков.
     - Зайдите в кладовую, - распорядилась директриса, -  возьмите  с  собой
фруктов, после прогулки раздадим девочкам...
     Пока учительница ходила в  кладовую,  Малена,  вернувшись  в  маленькую
столовую, расположенную рядом со спальней, старалась успокоиться, взять себя
в руки. Она понимала, на что шла, хотя уверенности в своих силах  у  нее  не
было.
     "Ах, если бы удалось найти  свою  исчезнувшую  любовь,  -  думала  она,
прикрепляя на груди букетик ярко-красных камелий, - жизнь отдала бы,  только
бы еще раз услышать: "Словно сердце пламенеет!.."
     В коридоре ее поджидала Ана Мария Кантала - высокая  полная  девушка  с
маленькой головкой и огромными глазами.  Малышки  из  школьного  хора  шумно
приветствовали директрису  и  наперебой  спешили  подтвердить  оценку  своей
воспитательницы: да, они самые недисциплинированные.
     Босоногие,  бедно  одетые,  они   скучились   испуганной   стайкой,   а
учительница Кантала, придерживая рукой сумку с фруктами, пыталась  водворить
порядок, но, не в меру усердствуя, только сбивала всех с толку. Понимая, что
она должна идти, не считаясь со своим настроением, -  ах,  как  ей  хотелось
остаться одной в темноте  своей  комнаты!  -  директриса  повела  девочек  к
Пополуке. Раз камелии посланы оттуда, значит, старый  мастер  должен  знать,
где Хуан Пабло.
     - Если успеем, пойдем на Серро-Вертикаль, - пообещала Малена  девочкам,
- но  сначала  мне  нужно  зайти  в  мастерскую  Пополуки,  там  мы  сделаем
остановку, и сеньорита Кантала раздаст вам фрукты.
     -   Большое   спасибо!..   Скажите:   "Большое    спасибо,    сеньорита
директриса!.."  -  распорядилась  учительница,  и  по  улочкам  -   каменным
позвонкам  Серропома  -  дробно  разбилось  эхо   детских   голосов,   хором
повторявших:  "Большое  спасибо...  большое  спасибо...   большое   спасибо,
сеньорита директриса!"
     - По порядку!.. Парами!..  Что  это  такое?  -  суетилась  учительница,
размахивая сумкой с  фруктами  перед  рожицами  шумливых  девчушек;  заметив
подходившего учителя Пьедрафьеля, она добавила: -  Нехорошо,  если  директор
мужской школы увидит этот беспорядок! Идите по тротуару, постройтесь парами!
     Пока  девчушки  становились  в  пары  на  тротуаре  -  босые,   жалкие,
крошечные, похожие на фигурки из сырой  глины,  пестрыми  пятнышками  горели
лишь ленточки в волосах, - Малена говорила с учителем.
     - Как удачно, что  их  доставили!..  Какие  роскошные!..  -  воскликнул
Пьедрафьель, приблизившись к Малене.
     О чем он говорит?.. О цветах?.. Об  алых  камелиях  на  ее  груди?..  А
откуда Пьедрафьель узнал, что ей их прислали?
     Из безудержного потока слов, сопровождаемого непрерывной жестикуляцией,
она сначала ничего не могла понять.
     - В прошлое  воскресенье,  когда  мы,  возвращаясь  домой  после  нашей
встречи, расстались на Голгофе с  Тату-Индейским  попом  (так  он  за  глаза
называл падре Сантоса), Мондрагон довез меня до школы и, когда  мы  остались
одни, попросил разрешения заказать  на  мое  имя  букет  красных  камелий  в
столице. А затем я должен был - ipso facto {В силу самого факта  (лат.).}  -
послать их вам. Его просьбу я выполнил. Но поскольку вас я больше не видел и
наша сегодняшняя встреча не состоялась...
     - Разве падре...
     - Да, да, сеньорита директриса, падре Сантос заходил ко мне и  сообщил,
что сегодня наше общество не соберется, поскольку  вы  со  своими  ученицами
отправились на прогулку... - По своему обыкновению приподняв плечи и  втянув
руки в рукава, он потрогал накрахмаленные манжеты  сорочки  и  продолжал:  -
Именно так... Мондрагона больше я не видел, и если он  у  вас  появится,  не
откажите в любезности подтвердить,  что  вы  получили  эти  цветы  и  что  я
пунктуально выполнил его поручение. Он опасался, как бы цветы  не  завяли...
Просил вынуть их из коробки... и передать через какого-нибудь  ученика...  К
десяти лилиям ваших драгоценных пальчиков, от прикосновения которых цветы не
только не увяли, но, как вижу,  даже  будто  посвежели,  так  идут  вам  эти
великолепные камелии.  Ах!  Женщина...  она  придает  жизни  даже  цветам...
Разумеется, нет необходимости передавать ему все,  он  увидит,  как  "сердце
пламенеет", и сразу поймет, что  его  поручение  выполнено...  Да,  да...  -
Пьедрафьель никак не мог остановиться: -  Мондрагон  рассказывал  мне,  что,
когда впервые увидел вас в  поезде,  на  вашем  костюме  красовался  букетик
камелий и он, еще не будучи знаком  с  вами,  сказал  вам  эти  слова...  Не
удивляйтесь, не удивляйтесь, что он делился со  мной.  Вы  же  знаете,  что,
когда речь идет о любви, счастливой  или  несчастной,  -  обычно  делятся  с
близкими людьми, а этот молодой, очень симпатичный дорожник так сблизился со
мной, что я позволю себе  сказать:  мы  стали  друзьями  еще  до  того,  как
познакомились. Славный парень, хороший друг  и  рассудительный  человек.  Он
немало поездил по свету,  и  хотя  еще  очень  молод,  ему  сулят  блестящее
будущее!
     - Поговорим об этом в другой раз, учитель... - прервала его Малена, она
почувствовала, что на висках у нее выступает холодный пот; казалось, клейкие
липкие слова учителя словно обволакивали ее с ног до головы. По-видимому, он
еще не знал о сообщении в газетах, о заговоре и о Хуане Пабло; иначе вряд ли
он поздоровался бы с ней  и,  уж  конечно,  не  стал  бы  так  отзываться  о
Мондрагоне и расписывать всю эту историю с камелиями.
     - Поговорим в другой раз, учитель... - повторила Малена. -  Разумеется,
если вы не захотите пройтись с нами... - Теперь ей было безразлично,  пойдет
он  с  ними  или  откажется:  незачем  идти  к  Пополуке,  не  о   чем   его
расспрашивать.  -  Мы  идем  на   прогулку   и,   вероятно,   доберемся   до
Серро-Вертикаль. Такой дивный сегодня вечер.
     - Да, вечерок прелестный... просто драгоценность, сеньорита  Табай!  Но
лучше, пожалуй, будет вам совершить эту прогулку без меня в столь прекрасном
сопровождении...
     "Вечерок прелестный... драгоценность!" -  повторила  про  себя  Малена.
Едва сдерживая слезы, она наскоро простилась с  учителем  и  стала  догонять
учениц. Конечно, лучше бы  вернуться  к  себе,  закрыться,  пока  не  станет
что-либо известно о человеке, который - кто  знает?  -  может  быть,  сейчас
скрывается где-то здесь, в горах, без крошки во  рту,  без  капли  воды.  Он
бежит днем и ночью, спасается от погони, как животное, как дикий зверь...  а
она прогуливается... прогуливается, да, прогуливается...  Зачем  же  идти  к
Пополуке - все и так  ясно:  алые  камелии  посланы  учителем  Пьедрафьелем,
директором мужской школы... А если Мондрагона поймали,  подвергли  пыткам...
от пытки - к стенке, а от стенки... кто тогда узнает, где его могила, зароют
его как собаку, исчезнет без следа... а она  прогуливается  -  в  шляпке,  в
перчатках, с зонтиком, приколов букетик алых камелий на грудь...
     Она ступала неверными шагами, ноги отказывались ей повиноваться;  да  и
зачем идти, зачем идти, если после слов Пьедрафьеля исчезла  всякая  надежда
найти след Хуана Пабло. Что мог сказать ей Пополука о человеке,  который  за
одну  ночь  превратился  в  государственного  преступника,  которого,  будто
опасного хищника, власти требовали доставить живым или мертвым?.. Как быстро
все изменилось... Вчера все было так спокойно. А сегодня,  когда  они  могли
бы, как обычно, сидеть на веранде, не спеша беседовать или спорить на разные
темы, ему приходится спасаться от погони!..
     Едва они миновали селение, как их обступили горы -  высокие  и  низкие,
одни  вершины  подпирают  облака,  другие,  вздымаясь  над  облаками,  гордо
устремляются к самому небу. Владыки высот и далей.
     - Гора-воин!.. Гора-колдун!.. Гора-лев!..  -  доносились  до  ее  слуха
пояснения  сеньориты  Кантала,  которая  указывала  на  нагромождения  голых
скал-циклопов. На несколько минут экскурсия замирала в созерцании гигантской
вершины, четкими очертаниями напоминавшей профиль воина-индейца;  потом  все
поворачивались к каменной голове колдуна, которую случайно заметила какая-то
девчушка, или к растянувшемуся на земле каменному  лохматому  льву,  который
виднелся вдали, в безграничном золотом сиянии заката.
     - Что за беспорядок!.. - повысила голос  учительница.  -  Не  пылите!..
Поднимайте ноги... Не то мы прекратим прогулку и вернемся!
     Ах, как она была бы рада вернуться! Зачем сейчас идти к Пополуке...
     - Смотрите!.. Смотрите, дети, вон та гора, - показала Кантала, - похожа
на большой глиняный кувшин... будто женщина пьет воду из кувшина!..
     Малена, до сих пор не обращавшая внимания  на  эту  игру  в  сравнения,
подняла глаза и вздрогнула. В самом деле, это была фигура женщины - каменная
женщина, но она не пила воду, а кричала, взывала в горлышко кувшина,  совсем
как вчера вечером она сама выкликала имя Хуана Пабло.
     Хуан Пабло!.. Хуан Пабло!..
     Она оглянулась -  нет,  никто  не  произнес  этого  имени,  просто  оно
мимолетно пронеслось в ее мозгу...
     Живым или мертвым... живым или мертвым...
     Учительница Кантала оборвала течение ее мыслей:
     - Вы хотели зайти к Пополуке, сеньорита директриса...
     - Да, да... - с трудом проговорила Малена, - я зайду на минутку, а дети
пусть подождут здесь. Мне нужно поговорить с Пополукой, и потом мы пройдем к
Серро-Вертикаль... Пусть дети пока поиграют... раздайте им фрукты...
     Но о чем говорить с  Пополукой?  Она  постучалась  в  дверь,  слабые  и
отрывистые удары прозвучали, будто стук птичьего  клюва  по  стволу  дерева.
Дверь тут же распахнулась. Глазки Пополуки, затерявшиеся в зарослях, как две
капельки росы - не лицо, а сплошная борода,  -  на  мгновение  сверкнули  на
посетителей. Гончар  поздоровался  с  директрисой  и  учительницей  Кантала,
лукаво подмигнул девочкам, застывшим от испуга при виде бородатого  старика,
и захлопнул вращавшуюся на  деревянных  петлях  дверь,  сделанную  из  одной
широченной доски.

XI

     - Сам бог привел вас сюда! Бог подсказал вам прийти ко мне!  Тот  самый
бог, который подчас говорит нам не бог весть что, а  мы  его  слушаемся  бог
весть почему!.. - Этим неожиданным потоком фраз, держа в одной руке шляпу, а
в другой платок,  которым  он  вытирал  вспотевший  лоб,  встретил  Пополука
директрису - даже слова не дал ей вымолвить. Наконец,  надев  шляпу,  индеец
взял ее под руку и повел в мастерскую; старик так спешил,  что  Малена  едва
поспевала за ним. Как только они очутились в каморке Пополуки,  он  приложил
палец к губам и сделал знак, чтобы она подождала, затем он снова заглянул  в
мастерскую и, убедившись, что там никого нет, зашептал Малене на ухо:
     - Здесь был... - и, заметив, как побледнела Малена, еще больше  понизил
голос, так что ей едва удавалось разобрать слова: - Во вторник... во вторник
на этой неделе... четыре дня назад... был здесь...  Пришел  на  рассвете,  а
ушел к вечеру... - Он с облегчением вздохнул и снова оглянулся.
     Словно какая-то неведомая сила приковала Малену к полу - она не  знала,
что сказать, что сделать; и когда  Пополука  вышел,  она  с  трудом  подняла
безвольно повисшие руки к лицу и дрожащими пальцами прикоснулась к губам, на
лбу ее выступил холодный пот... хотела что-то вымолвить, с трудом  сдерживая
рыдания, готовые  вырваться  наружу...  но  решила  держать  себя  так,  как
подобает сеньорите директрисе, и строго потребовала  у  старика  объяснений,
почему он ее не известил.
     - Точно, я как раз и собирался это сделать... Это сразу  пришло  мне  в
голову. - Старик вспомнил, что не снял шляпу, и рывком сдернул ее.  -  Хотел
бежать к вашей милости, сказать, предупредить, но он не позволил...
     - Не позволил?.. Странно!.. - выдавила из себя Малена.
     - "Не высовывайся на улицу, пока я здесь!" - вот что он сказал... "Я  к
вечеру уйду. Тогда можешь делать что тебе вздумается, но ни в коем случае не
говори никому, что видел меня... ни слова... только сеньорите Табай,  и  то,
когда она будет совсем одна