ивал их  на  ладони,  преисполненный
благодарности, и размышлял, не утратили ли  они  своих  магических  свойств.
Вдруг он почувствовал, будто порывом ветра ударило в лицо и какая-то  темная
фигура  двинулась  на  него,  угрожающе  размахивая  бичом.   Он   не   стал
разглядывать. С ловкостью ягуара он прыгнул на маисовое поле. Она осталась в
темноте, уже отливавшей оливковым цветом, и предрассветную тишину  разорвали
ее вопли:
     - Если я тебя еще увижу здесь, если ты еще раз бросишь могильную  землю
и кости перед моим домом, возле моих дверей, так и знай! -  не  выпущу  тебя
живым! Клянусь тебе! Клянусь, что убью тебя!  Та,  которая  заплатила  тебе,
чтобы ты накликал на меня зло, -  та,  которая  послала  телеграмму,  -  уже
оплатила твою смерть! Слушай меня хорошенько:  она  уже  заплатила  за  твою
смерть! Если ты еще раз вернешься сюда, живым не уйдешь!..
     Хуамбо бежал, мокрый от пота и росы - никогда он не был более счастлив,
чем сейчас, сжимая в кулаке кости руки отца, - он затерялся  на  плантациях,
под банановыми листьями,  в  этот  час  ранней  зари,  когда  даже  молчание
приобретает цвет.

XXXVI

     Временами казалось, что все то, о чем толковали в эти часы  рассвета  -
уже  знойные,  изнуряющие,  пропитанные  влагой,  сверкающие  светляками   и
капельками росы, - не имеет никакого смысла. До самой зари шел горячий спор,
объявлять или нет забастовку на  банановых  плантациях.  В  едва  освещенном
ранчо битком набились делагаты, прибывшие из далеких лагерей, из усадеб,  из
поместий, с плантаций Компании. Лиц нельзя было разглядеть.  Они  скрывались
под широкополыми пальмовыми сомбреро. Одни сидели без рубашек,  и  тела  их,
усеянные капельками пота, казались стеклянными. Другие были одеты в  рубашки
или в кожаные куртки с бахромой на рукавах. Лампа, прикрытая  полупрозрачным
абажуром, отбрасывала свет на стол президиума, покрытый бумагой. На столе  -
чернильница, стаканы с водой, авторучки, карандаши, сигареты. И руки  людей,
сидевших в президиуме, - руки усталые, расслабленные или, наоборот, нервные,
вздрагивающие, - так непохожи они на руки Табио Сана, неподвижно лежавшие на
столе, будто руки статуи. Но вот  он  шевельнул  мизинцами,  затем  движение
передалось и  другим  пальцам,  они  судорожно  сжались,  словно  при  звуке
погремушек ядовитой зеленой змеи - зеленых долларовых банкнот, хруст которых
слышался в выступлениях тех, кто открывал огонь против  забастовки,  уверяя,
что Компания, сделав первые  уступки,  пойдет  и  на  последующие,  что  она
обещала платить еще больше, обещала улучшить условия труда.
     - Да, так мне кажется, - убежденно говорил какой-то  человек  с  острым
носом, который откинулся на стуле так, что  спинка  упиралась  в  бамбуковую
стену ранчо, и он чуть ли не полулежал: раскачиваясь на  стуле,  он  потерял
равновесие и наверняка хлопнулся бы на пол, если бы вовремя его не поддержал
сосед.
     - Не пугайтесь, товарищ! - сказал Табио Сан. - То, что случилось сейчас
с вами, может случиться и со всеми  нами,  если  мы  прислушаемся  к  вашему
мнению, если мы поверим в обещания Компании увеличить  заработок.  Обещания,
данные просто так, без поддержки со стороны профсоюзов, подобны бамбуку,  из
которого сооружены стены этого ранчо. Лианы, которые его поддерживают, могут
сгнить, и стволы бамбука распадутся, важно вовремя их укрепить - это в наших
интересах, а в интересах Компании  -  окончательно  сорвать  забастовку.  Их
обещания увеличить  заработок  повиснут  в  воздухе,  как  этот  бамбук  без
креплений. Естественно, при первом самом легком ударе все рухнет. Поэтому  я
настаиваю, чтобы мы ни в коем случае  не  шли  на  соглашения  с  Компанией,
какими бы посулами она нас ни покупала, пусть это будет  обещание  прибавить
жалованье  или  улучшить  условия  труда.  Каждому  понятно,  что   Компания
предпринимает  все  это,  чтобы  подорвать  наше  единство,  не   дать   нам
организовать  профсоюз.  Профсоюз  -  это  значит   коллективный   контракт,
социальное обеспечение, оплаченный отпуск, пособия...
     - Предположим, что все будет так, - настаивал остроносый, - однако  нам
следует согласиться на увеличение заработка, принять этот великодушный жест.
(Слова  "великодушный  жест"  вызвали  бурный  протест  присутствовавших...)
Хорошо, я снимаю это определение "великодушный жест". Но  нужно  согласиться
на прибавку, а уже потом, когда пройдет какое-то время, организуем профсоюз.
     - Это будет означать, - живо откликнулся Сан, - что мы  построим  ранчо
из бамбука без прочных креплений, и все рухнет на нашу голову...
     Слова Сансура вызвали одобрение  Старателей  -  в  эту  группу  входили
грузчики бананов, самые горячие сторонники забастовки  и  самые  решительные
люди, потому что - как они сами говорили - тот, кто стоит ниже всех,  должен
подняться всех выше.
     - Нет, товарищи делегаты, - продолжал Сансур, - принять эти подачки  до
организации профсоюза означало бы одно - кусок хлеба сегодня и голод завтра.
Вопрос о прибавках Компания  должна  обсудить  с  законными  представителями
профсоюза, который будет организован нами. Это первое условие. Еще в  начале
нашего собрания я предупреждал и сейчас снова повторяю, что сегодня нам  нет
необходимости обсуждать вопрос -  объявлять  или  не  объявлять  забастовку,
принимать или не принимать предложения Компании. Наша первостепенная  задача
- организация профсоюза, который впредь будет нашим законным представителем.
Как только мы покончим с этим, будем обсуждать вопрос о прибавках, а также и
о том, какие требования будем выдвигать во время забастовки. Я надеюсь,  что
все согласны с моим предложением по повестке дня.
     Хотя среди собравшихся пронесся гул одобрения, однако несколько человек
встали и заявили, что они требуют прежде всего обсудить вопрос о  забастовке
и прибавках. Некоторые даже хотели покинуть собрание.
     - Успокойтесь! Успокойтесь! Спокойнее, друзья! - послышались голоса.
     - Разрешите мне сказать... послушайте... выслушайте меня.
     - Нечего его слушать! Пусть заткнется!
     - Потише! Послушаем, что он скажет! - подбадривали какого-то  человека,
который, подняв руку, настойчиво просил слова; это был высокий  широкоплечий
крестьянин.
     Он закричал:
     -  Тише!..  Тише,  товарищи!  Тише!..  -  И   как   только   воцарилось
спокойствие, он произнес: - Среди нас находится  один  человек.  Хоть  он  и
молод, но голос его силен!
     И когда шум окончательно затих, поднялся другой оратор.
     - Давай, товарищ, закати-ка речь!
     - Что за чертовщина! - послышался голос из задних рядов. - У него  даже
что-то там написано.
     - Товарищи, вот эта бумага, - и он поднял руку с  каким-то  листком,  -
вам лучше меня расскажет о том, что происходит в столице, где уже  объявлена
забастовка. Я получил  письмо.  Мне  привез  его  мой  родственник,  который
находится сейчас здесь рядом со мной, - и он похлопал по  плечу  человека  в
ковбойской шляпе: - Он только  что  приехал.  В  столице  ждут,  что  мы  их
поддержим,  проявим  солидарность.  Они  надеются,  что  мы  займем  твердую
позицию, а то Компания вот такими мелкими  уступками  будет  водить  нас  за
нос...
     - Ого! А как же прибавочки? Они нам обещают больше, чем мы просили!
     - Это даже не уступки - нам просто показали  палец,  намазанный  медом,
чтобы мы заткнулись. Как бы не так! Люди в столице, которые живут,  конечно,
лучше нас, уже  объявили  забастовку!  Спрашивается,  почему  там  объявлена
забастовка? Почему закрылось все - торговля, банки, школы, госпитали?
     - Из-за политики! - снова закричал кто-то из задних рядов; нельзя  было
разобрать, кто это кричит, он стоял у бамбуковой стены  ранчо,  сквозь  щели
которой проникали лучи дневного света... "Совсем как  через  решетки  вечной
тюрьмы крестьянской нищеты", -  подумал  Табио  Сан,  к  которому  вернулось
самообладание, его руки лежали спокойно и неподвижно на столе.
     - Об  этом  здесь  не  говорится!  -  закричал  человек  с  бумагой.  -
Забастовку объявили из-за того, что  выкинули  на  улицу  каких-то  школьных
учителей и каких-то санитарок несправедливо уволили!
     - Для забастовки годятся любые предлоги!
     - Кто это там яду подливает? - раздался чей-то глухой голос.
     - Этого мерзавца, видать, гринго подкупили!
     - Росо Контрерас?
     - Известно, он, кто же еще?..
     - Но в письме дальше говорится...
     - Бумага все стерпит! - настаивал Росо Контрерас.
     - В письме говорится, что столица стала пустыней,  нет  автомашин,  нет
людей, все пусто, нет газет, городу грозит остаться без света и без воды...
     -  И  все  это  из-за  каких-то  санитарок  и  учителей.  Смех,  право,
разбирает! - вмешался седоватый, стриженный под машинку,  человек,  стоявший
рядом с Росо Контрерасом; кое-кто  заметил,  как  Контрерас  подтолкнул  его
локтем, как бы напоминая, что пора выступать.
     - Не только из-за этого! - сделал шаг вперед человек, привезший письмо.
- Я сам приехал из столицы, сейчас там требуют, чтобы правительство изменило
свою политику, сменило...
     Старик хотел было продолжать, но у него пересохло во рту. Кто-то  подал
реплику:
     - Откашляйся сначала, дядя!
     - Я думаю, что  если  мы  начнем  здесь  забастовку  ради  того,  чтобы
поддержать их, значит, мы будем таскать для кого-то каштаны из огня. У  меня
семья, дети, внуки, всем им нужно что-то есть, а что я им  дам,  если  будет
объявлена забастовка? Все остановится, и мы останемся без денег.  Ребячество
все это! - Он взглянул на юношу, державшего письмо  в  руках.  -  Нас  хотят
втравить в заваруху, которая нам ничего  не  даст.  Вот  вам  мое  последнее
слово: соглашаемся на прибавки, и все тут.
     - Мне кажется, уже поздно, - вмешался один из  делегатов,  сидевших  за
столом.
     - Поздно?.. Скорее еще слишком рано! - Эти слова вызвали бурный смех.
     - Ладно, - продолжал делегат, - рано или поздно, это все равно. Я хотел
предложить вам - давайте спросим Чуса Марина, который  пока  что  ничего  не
сказал, непонятно, согласен он или нет...
     Все обернулись к тому, чье имя было названо. Чус Марин встал.
     - Товарищи... - сказал он и замолчал, как бы  обдумывая  свои  слова  и
медленно перебирая огромными  волосатыми  руками  пальмовое  сомбреро.  -  Я
думаю, что мы забываем об одном. Мы здесь, в Тикисате, в долгу  перед  теми,
кто выступал в Барриосе и в Бананере, когда столько портовиков  погибло  под
пулями, прямо в порту или в море, в зубах акул. Я вовсе не хочу сказать, что
мы вели себя как трусы, это было бы неправдой; все дело в том, что нет у нас
организованности, нет активной, действующей силы. Потому-то  мы  и  в  долгу
перед нашими товарищами. И я прошу, чтобы те, кто председательствует на этом
собрании, были бы  назначены  временным  руководством  профсоюза  трудящихся
Тикисате...
     Его слова были встречены аплодисментами.
     - И, кроме того, прошу, чтобы сейчас же здесь был составлен акт о  том,
что согласно нашему желанию основывается профсоюз трудящихся  Тикисате.  Все
мы, присутствующие здесь, его подпишем. А на протяжении ближайших трех  дней
его подпишут и остальные как члены-основатели...
     - Очень хорошо... Здорово!..
     - И чтобы руководство нашего профсоюза... -  люди  поднялись  со  своих
мест, а те, кто стоял, подошли ближе к  столу  президиума,  -  дало  клятву,
пусть поклянется перед нами...
     Даже те, кто не был сторонником забастовки, согласились с  предложением
Чуса Марина; его поддержали и те, кто,  видимо,  выполнял  здесь  полученные
где-то задания, а также и те, кто опасался "пустых" дней -  когда  никто  не
заработает денег для себя и своих семейств, - теперь они почувствовали,  что
опасность отдаляется. Они соглашались на все - только бы не обсуждать  и  не
принимать решений насчет забастовки...
     После того как  члены  нового  руководства  дали  клятву,  Чуса  Марина
попросили написать текст акта об организации профсоюза, и этот документ  был
подписан всеми. А затем - солнце уже поднялось достаточно  высоко  и  в  эту
пору невольно испытываешь что-то похожее на стыд из-за того, что ты встретил
наступление нового дня,  не  сомкнув  глаз  ночью,  -  все  приняли  решение
собраться попозже, чтобы обсудить вопрос о забастовке.
     - Как так о забастовке? Не опережайте событий,  товарищи!  -  обрушился
Росо Контрерас на Чуса Марина. - Не забегайте вперед, товарищи! -  обратился
он ко всем, кто, подписав акт, еще стоял рядом  с  Чусито,  поздравляя  его,
дружески похлопывая по спине. - Нечего спорить насчет забастовки, пока мы не
разрешим вопрос, примем мы или не примем прибавку, обещанную Компанией!
     Табио Сан решил не дать ему говорить. "Предатель, -  мелькнула  у  него
мысль, - никогда не думал, что так скоро придется пустить в ход кулаки!.."
     - Поскольку  профсоюз  трудящихся  Тикисате  уже  основан,  то  излишне
болтать о прибавках, тем более Компания выдвигала первым условием, что мы не
должны создавать никаких организаций. А теперь это дело уже решено. Вместе с
солнцем сегодня утром у нас родился свой профсоюз...
     Росо Контрерас только сейчас понял, что его карта бита, однако все  еще
не мог успокоиться.
     - Товарищ, конечно, прав... - И не  без  задней  мысли  он  добавил:  -
Однако это никоим образом не лишает нас возможности обратиться к Компании  с
просьбой, чтобы она отменила это свое условие и ввела прибавку, тогда нам не
придется идти на забастовку.
     - Действительно, - ответил ему Сан, - мы будем настаивать на  прибавке.
Это одно из основных наших требований. Но прибавка не как благодеяние, а при
условии... при условии, что ничего иного мы не хотим!  Им  придется  сделать
нам уступки, согласиться на прибавку. Право - на нашей стороне.  Однако  нам
надо выиграть больше, и последнее слово не за Компанией. С нынешнего дня  мы
будем  говорить  с  ней  как  равный  с   равным.   Мы   уже   не   какие-то
бедняки-одиночки,  действующие  разрозненно,  каждый,  кто  как  сможет,   а
могущественное профсоюзное объединение, и вопрос  ныне  ставится  так:  либо
Компания  удовлетворит  наши  законные   требования,   либо   мы   объявляем
забастовку.
     Слова Табио Сана вызвали оживление.  Не  всем  по  душе  была  мысль  о
забастовке.  Еще  свежи  в  памяти  воспоминания  о  том,  чем   закончились
забастовки в Бананере - пулеметными  очередями!..  Было  ясно  и  то,  какие
последствия вызовет забастовка: будут страдать жены и матери, невинные  дети
- им нечего будет есть, а мужчинам придется бродить без работы.
     Неожиданно, когда обстановка уже изрядно накалилась,  появились  братья
Самуэли - Самуэлон, Самуэль и Самуэлито. Они размахивали руками и звали тех,
кто уже вышел из ранчо, потягиваясь  и  зевая.  Они  кричали,  что  принесли
важные вести.
     - Товарищи, - заговорил Самуэлон, - мы пришли издалека, шли  всю  ночь.
Нам нужно было отыскать одного человечка и  срочно  получить  у  него  очень
важную бумагу. Из Бананеры сообщают... сейчас я вам  скажу.  Нам  предлагают
послезавтра в ноль часов объявить забастовку на всех  плантациях  "Тропикаль
платанеры". Это будет забастовка в поддержку наших требований и вместе с тем
- в поддержку той забастовки, которую объявили в  столице  студенты,  врачи,
шоферы, учителя, судьи и торговцы... Там уже закрыто все,  даже  кинотеатры,
мало кого встретишь на улице...
     Росо Контрерас вылил на них ушат холодной воды:
     - Как это чудесно! В Бананере, видать, не дураки, хотят притянуть нас к
себе. А для такого воздушного змея у нас и бечевки нет.  Во  всяком  случае,
те, кто послал меня сюда своим представителем, заявили, что если  забастовку
объявят по какому-нибудь другому  поводу,  а  не  из-за  жалованья,  то  они
вначале должны будут обсудить...
     - Точно такое же предупреждение было сделано и  мне.  Поэтому  я  лучше
уйду, пока не поздно, - вмешался Симилиано Кой. -  Здесь  такую  забастовку,
как хотят в Бананере, провести не удастся  -  ни  к  чему  хорошему  она  не
приведет, шуму наделать можно,  а  того,  что  хотим  -  не  добьемся.  Надо
выиграть время...
     - Чепуха!
     - Старушечья болтовня!
     - Ты хочешь сказать - дать время Компании, не так ли?
     - Дать время пиявке, чтобы высосала из нас побольше крови!
     - Дайте объяснить!.. - повысил  голос  Симилиано  Кой,  откашливаясь  и
прочищая горло.
     - Тише, товарищи, каждый имеет право высказаться!
     - Надо послушать! Пусть говорят!
     - Заткнитесь! Что, за чертовщина! Дайте ему сказать. Говори! Валяй!
     - То, что я хотел сказать, не чепуха, как  мне  заявили  вот  эти...  -
указал Кой на группу Старателей, которые сначала не стеснялись выражать свое
возмущение и требовали не давать ему слова, а теперь,  после  того,  как  их
призвали к порядку, выжидательно молчали. - То, что я хотел  сказать,  лучше
сказать сейчас, пока не раздался выстрел и пуля не вылетела не через  ствол,
а в обратную сторону... - Он смолк, проглотил  слюну,  поморгал,  оглянулся,
будто разыскивая когото и ожидая подсказки, и, наконец, вымолвил: - Я  хотел
сказать, товарищ, я  не  против  этой  забастовки,  которую  нам  предлагает
"Платанера"... - У Старателей его слова вызвали вздох облегчения. - Вот  что
я хотел сказать, а точнее, пояснить. Чтобы вышла у нас эта самая забастовка,
есть два пути: либо нам дадут какое-то время, чтобы мы могли  потолковать  с
людьми, либо надо будет собрать всех рабочих на большой совет, и  пусть  они
сами решают, что делать.
     Со всех сторон раздались голоса:
     - Он, может, и прав!
     - Хоть и конопат, да умом богат!
     - А рожа что рогожа!
     - Может, трахнули из-за угла мешком?
     - Хорош господь бог тогда, когда  не  выступает  против  забастовки!  -
закричал кто-то из Старателей.
     - Подожди, подожди! Вот он тоже объявит забастовку!
     - А он уже объявил... после того как  мир  сотворил...  Сейчас  небо  и
земля сами по себе, но и они, чего доброго, объявят  забастовку,  тогда  это
уже будет день Страшного суда!
     Табио Сан постучал ладонью по столу - сосновой доске на четырех  ножках
- требуя, чтобы не отвлекались и прекратили обсуждать предложение этого...
     - Симилиано Коя, - выкрикнул свое имя выступавший, который стоял  между
Росо Контрерасом  с  его  сторонниками  и  Старателями,  горевшими  желанием
немедля здесь же объявить забастовку.
     Тут попросил слово Самуэлито.
     - Как товарищ Кой здесь сказал, делегаты уполномочены лишь на то, чтобы
объявить забастовку, требуя повышения заработка...
     - Не все! - предупредили Старатели.
     - Хорошо, большинство, -  продолжал  Самуэлито,  -  но,  я  думаю,  нам
выгоднее выиграть время...
     - То же самое и я хотел сказать: выиграть время... Я так,  простите,  и
сказал, дать время времени...
     Однако никто не слушал разъяснений Коя, а Самуэлито продолжал:
     - Самое выгодное для нас -  выиграть  время.  Пусть  сегодня  же  утром
присутствующие здесь делегаты переговорят с теми, кто  их  послал,  и  тогда
можно готовить собрание рабочих, общее собрание. Надо будет собраться завтра
до объявления забастовки.  Сегодняшний  день  уже  наступил  -  день,  когда
товарищи из  Бананеры  предложили  нам  начать  обсуждение.  Собрание  можно
провести на Песках Старателя...
     - Старателей! - послышались голоса.
     - Так что же, значит, идти у чужих на поводу?
     - И для чьей пользы?
     - Только не для моей!
     - Ну и бессовестный народ пошел!
     - Торгуются, как проститутки!
     - Ты за что меня обозвал бессовестным?
     - Поделом! Я же, по-твоему, торгуюсь!
     - Заткнись... б...бананом!
     - Попробуй сам!
     - Что у тебя из глотки торчит?
     - Ах, вот ты как!..
     Крики переходили в ругань, страсти разгорались.
     Самуэлито все же заставил себя выслушать, несмотря  на  шум  и  гам.  А
Старатели  предложили  сейчас  же  объявить  забастовку,  опере