твовал. По всей вероятности, это из-за  тишины  в  школе  -  ему  не
хватало гомона детских голосов.
     Не найдя Кайэтано Дуэнде на кухне, Малена спросила,  не  видел  ли  его
кто-нибудь из прислуги.
     - Да он, похоже, проходил, - ответила ей одна из служанок.
     - А это кто? Гойя?
     - Нет, сеньора Грехория моет посуду на кухне. А я -  Николаса  Турсиос.
Совсем недавно был тут этот сеньор, в летах. Сказал, что вас уже видел,  что
вы хорошо выглядите и что он уходит. Говорил он с сеньорой Гойей...
     Появилась другая служанка, вытирая фартуком мокрые по локоть руки.
     - Так и сказывал. Вот как говорит Кулача. Сказал, что он  вас  повидал,
что у вас  все  хорошо,  сказал,  что  уходит.  Я  даже  проводила  его.  Он
попрощался и почему-то дверь припер снаружи.
     - А я ищу его, чтобы угостить кофе...
     - Кулача, да помоги же, возьми чашку из рук сеньориты, не стой столбом!
- приказала Гойя и пробормотала себе под нос: - Клянусь, что выпьет,  насчет
питья да еды - цены  им  нет.  Уж  на  это-то  они  способны!  -  Затем  она
обратилась к Кулаче: - Поставь чашку в  таз  с  грязной  посудой  и  начинай
вытирать тарелки. Вытирай и складывай кверху дном, одну на другую.
     - Чем выливать кофе, лучше выпейте, - заметила Малена, - кстати, к нему
еще никто не прикасался.
     - А хоть бы и прикасался! Правда, Кулача? Для голодного  нет  на  свете
черствых крошек. А  такие  молодые,  как  она,  всегда  голодны.  Природа-то
приказывает, ничего не поделаешь. "Хошь не хошь, а  поезжай,  раз  взобрался
сюда", - говорит седло всаднику!
     - Да благословит вас бог, сеньорита, я лучше выпью, он еще горяченький!
- радостно поблагодарила Кулача и, отойдя с кофе в сторону, процедила сквозь
зубы: - Ежели старая Гойя не ясновидящая, значит, ведьма. Как  она  угадала,
что мне хочется кофе? По ночам окуривает  дом  отваром  из  смоквы  или  при
лунном свете разложит  на  черной  тряпке  белые  кости  и  разговаривает  с
попугаем, будто он  человек...  а  сейчас...  пропал  этот  попугай,  летает
где-то, и лучше бы не возвращался, что ни говори - вредная птица...
     - Сеньорита! - воскликнула Гойя, оставшись наедине с директрисой.  -  А
ведь это был Кайэтано Дуэнде...
     - Знаешь его?
     -  Он-то  меня  не  знает,  зато  я  его  знаю...  Скажу,  прямо...  он
зарабатывает себе на жизнь тем, что помогает контрабандистам или  тем,  кого
преследует полиция. Мало кто знает так, как он, подземные  ходы,  что  ведут
прямо на побережье... Но... что это... Я говорю о Кайэтано  Дуэнде,  а  сама
даже с ним не попрощалась...
     - И мы тоже не попрощались.
     - Ежели он вернется, не показывайте  виду,  что  я  вам  что-то  о  нем
рассказала. Чудодейственным образом проводит он их по  подземным  переходам.
Вы, право, удивитесь, когда узнаете, что рассказывают о нем. Конца-краю этим
историям нет. Только одному ему ведомо, где  века,  тысячелетия  назад  лава
прошла под этими горами... Как никто, он знает пещеры... подземные  ходы,  в
незапамятные времена пробитые лавой в горах.
     - Странно, столько лет живу здесь,  ни  разу  об  этом  не  слыхала,  -
задумчиво проговорила Малена, и мысли понеслись со скоростью пылающей крови.
Пещеры...  подземные   переходы...   ходы,   что   ведут   на   побережье...
полицейские... патрули... кавалеристы...  живым  или  мертвым...  живым  или
мертвым...  Кайэтано  Дуэнде...  где  этот  человек?..  Кайэтано   Дуэнде...
подземные ходы... подземные  ходы,  что  ведут  на  побережье...  живым  или
мертвым... сказала бы ему... Кайэтано Дуэнде...
     - В Серропоме все об этом знают, да помалкивают, сеньорита. Это  тайна,
ежели проболтаешься, язык отсохнет. Вам я рассказала, зная, что вы никому не
расскажете, но, простите меня, пусть это останется между нами. Я-то все  это
вот откуда знаю... Овдовела я, когда еще была молоденькая. Потом вышла замуж
за Селестино М_о_нтеса, который был точь-в-точь как мой  покойный  муж,  да,
такой это был мужчина, что из-за пропавшего коня, у которого,  говорят,  был
хозяин, прикончил он одного из конной  полиции,  -  тот  потребовал  с  него
бумаги о купле-продаже. И если бы не Кайэтано Дуэнде, -  пошли  ему  господь
бог долгую жизнь! - если бы не вывел он его подземным ходом, то схватили  бы
мужа. А уж как его искали! Будто иголку. Сожгли у нас  ранчо.  Я,  спасаясь,
скатилась с горы, спряталась в овраге, заросшем кустарником.  Чуть  было  не
убилась. Помер только младенчик, на сносях я была.
     - И его не схватили...
     - До сих пор удивляюсь, сеньорита, как только вспомню,  что  ускользнул
он у них прямо из рук да и скрылся под землю! Конная полиция  вдоль  дороги,
облавы, засады, пыль, пули, а Селестино Монтес - там, где только  покойникам
место.
     - Выходит, родился заново.
     - Вот и я так думаю, и родился,  поди,  под  другим  именем!  В  другом
государстве, и, может, с другой женой. Мужчины все норовят сменить  законную
жену, представился бы только случай... Да что  же  случилось  с  попугаем?..
Кулача! - окликнула она девушку, вытиравшую  тарелки.  -  Поищи-ка  Таркино,
куда он запропастился? Куда он мог подеваться,  не  мелочь  все-таки,  чтобы
пропасть без следа!
     Девушка пошла было к двери, но у порога остановилась:
     - Вспомнила. Старикан, что бродил тут, унес его. Да вон  он  идет  сюда
вместе с попугаем!
     - Ну и причуды у этого Дуэнде! - вздохнула Гойя, идя навстречу Кайэтано
Дуэнде. - Гулять с попугаем, как  со  своим  приятелем,  вместо  того  чтобы
пригласить нас на прогулку!
     - Передайте Кайэтано Дуэнде, - остановила ее Малена, - что я жду его  в
директорской...
     - Но без попугая, сеньорита, без  Таркино...  кто  же  может  выдержать
сразу и попугая, и болтуна!
     Малена быстро прошла в кабинет и с  нетерпением  стала  ждать  Кайэтано
Дуэнде. Слышались чьи-то шаги. Казалось, что шаги Кайэтано Дуэнде. Но он  не
приходил. Не приходил. Так-таки не приходил. Однако Малена слышала его шаги.
Слышала. Слышала... Слышала, эхом отзывались они в сердце...  Она  предложит
этому человеку любую цену, лишь бы спасти любимого, вывести подземным  ходом
к побережью. Снова послышались шаги, но они не дошли до двери.  Неужели  это
лишь обман слуха?.. В двери из мрака возник живой реальный образ. Он вошел в
комнату, шаги его звучали по полу, вот он  уже  у  письменного  стола...  Но
звуки гасли, как только она хотела просить  Кайэтано  Дуэнде  спасти  его...
живым или мертвым... качается  маятник  туда-сюда...  живым  или  мертвым...
живым... живым... живым. Отзвуки шагов слышатся  среди  книг  в  библиотеке,
звенят в электрической лампочке, в графине с кристально чистой  водой.  И  с
потолка, будто внезапно расколовшегося, она услышала... нет, это не Кайэтано
Дуэнде... это разверзся потолок - и раздались слова:
     - _Алые камелии_!..
     Пароль заговорщиков в устах Кайэтано Дуэнде означал многое. Все смолкло
- не стихло только ее сердце, не стих маятник часов,  продолжал  отстукивать
ее карандаш... а Кайэтано Дуэнде, усевшись напротив нее в кресло,  подошвами
своих башмаков растирал песчинки какого-то подземного хода.

XIII

     Малена суетилась. Во что бы то ни  стало  надо  успеть  все  сделать  в
субботу. Этой же ночью она пойдет с Кайэтано Дуэнде, а возвратится завтра, в
воскресенье, под вечер. С собой нужно будет захватить чемоданчик  или  лучше
брезентовую  сумку  -  в  нее,  конечно,  войдет  больше.  Под  руку   попал
чемоданчик. Как назло не закрывается. Если перевязать шпагатом?..  А  вот  и
сумка - оказалась под грудой бумаг. Пожалуй, удобнее все-таки сумка.
     Малена ходила из директорской в свою комнату и обратно  -  боялась,  не
забыла ли чего. Ключи в руках: отпирала там, запирала здесь. Деньги. Собрала
все бумаги, что были в письменном столе. Переворошила библиотеку, разыскивая
какие-то книги. Решила сменить  туфли,  накинула  на  себя  пальто,  большим
платком покрыла голову. Черкнула несколько слов учительнице Кантала. Пошла в
кладовую: набрала консервов, бутылок, галет - всего понемногу.
     Ее  опередил  Кайэтано  Дуэнде.  Заглянул  на   кухню   -   красноватые
пристальные глаза точно угли из-под пепла - и предупредил сеньору Гойю,  что
отправляется вместе с сеньоритой директрисой.
     - Вот я и пришел проводить сеньориту на прогулку в горы,  -  вполголоса
сказал он. - С Пополукой совсем плохо. Болеет он. Водянка...
     Гойя не совсем еще очнулась от сна, веки  ее  слипались.  Она  протяжно
зевнула.
     - Водянка?.. Аве Мария! Да ведь от этого помер... - имя  покойника  она
так и не успела произнести - одолевал сон,  и,  сокрушенно  качнув  головой,
повторила: - Да, да, так и есть, от этого самого помер...
     И уже не  слышала  она,  как  Дуэнде,  стараясь  не  шуметь,  чтобы  не
разбудить уборщиц и спавшего на жердочке попугая, осторожно открыл дверь; не
слышала, как из школы вышла Малена; не слышала, как удалялись их  торопливые
шаги...
     - В темноте нет расстояний. Хоть это путь и неблизкий, мы скоро придем,
- подбадривал Кайэтано Дуэнде свою спутницу, иногда замедляя шаг, чтобы  она
не отставала.
     Шагая впереди, Кайэтано Дуэнде говорил:
     - Великая черная лава создала потайные ходы...  А  молнии  и  подземные
реки, будто водяные змеи; тоже прокладывают свои пути, каждая на свой манер.
Каким же путем мы направимся? Мы не пойдем по  путям  большой  черной  лавы,
которые выходят на другую сторону гор, к побережью. Мы изберем путь Молнии и
путь Водяной змеи и дойдем до Пещеры Жизни, там он нас и ожидает.
     Малена озирается по сторонам: вдруг за ними следят, вдруг их  задержат,
вдруг не дойдут они до условленного места, - шагают ноги, шагают  ноги,  да,
да, шагают ее ноги, да, шагают ноги, шагают... освобождены от пут  лошади...
громко звучат голоса... распахнуты настежь двери... свободны шаги...  вольны
облака... а ее ноги шагают, шагают без  остановки,  и  не  слышит  она  слов
Кайэтано, с которым договорилась, что по улицам Серропома он пойдет впереди,
на определенной дистанции, делая вид, что не  имеет  к  ней  отношения.  "Не
потерять бы из виду Кайэтано Дуэнде", - думала  Малена.  Однако  вскоре  она
сбилась с пути; слабы ее глаза, ничего не видят во мраке. И все же она  шла,
не видя, а скорее догадываясь, что где-то впереди Кайэтано Дуэнде.  К  Гроту
Искр - прямо на юг. Ноги ее несли по расплывчато-туманному и в то  же  время
ясному, как Млечный Путь, селению; когда выплыли из  тьмы  очертания  церкви
Голгофы, Малена подумала о падре Сантосе, не увидит он ее  на  восьмичасовой
мессе в воскресенье утром.  Будет  беспокоиться.  Не  хватит  ему  возгласов
"Dominus vobiscum" {"Господь с вами..." (лат.)  -  обращение  священника  во
время богослужения.}, чтобы, еще и еще раз обращаясь к  прихожанам,  обвести
их взглядом - не пришла ли она. Зайдет в школу. Спросит. Ему скажут, что она
у Пополуки. Но вот они уже миновали Голгофу - ветер гудит в колоколах ливнем
спящего металла, - миновали дом священника  с  каменной  оградой  и  широкой
каменной скамьей; каскадами падает завеса ивы, под которой Хуан Пабло провел
ночь и где узнал из уст начальника патруля, что его  разыскивают  живым  или
мертвым. Дойдя до угла, они вошли на кладбище, и вдруг стало оно раскачивать
свои кресты и надгробия, словно пытаясь преградить им путь. Впереди,  сзади,
по сторонам, близко и далеко кружились кресты под небом, в  котором  мерцали
горящие свечи - звезды.
     И не только кресты, но и уличные фонари, и  разбросанные  вдоль  дороги
камни, и белеющие домишки окраины, и последний  мост,  и  темные  хижины,  и
ветви деревьев - все кружилось вихрем над головой Малены, и ей уже казалось,
что ее ноги - внезапно вытянувшиеся, точно  столбы  дыма,  -  отрывались  от
ступней с каждым шагом  по  земле  -  теплой  и  насыщенной  глухим  ропотом
прорастающих корней и проползающих  червей,  по  земле,  ступенями  уходящей
вглубь, к царству камня, в котором прорубила путь молния.
     Несмотря на столь странные ощущения, сознание Малены  было  ясным.  Она
догадалась, что неподалеку от сухого каменистого склона, круто обрывающегося
в овраг, прикрытый сучьями и сваленными деревьями, находится вход  в  темный
провал. Грот Искр.
     Неожиданно на кончике пальца Кайэтано Дуэнде вспыхнул огонек,  брызнули
искры, поднялся дымок.
     - Не думай, сеньорита, что это горит мой большой палец. Это только  так
чудится, это не палец, а палочка  из  сосны  окоте,  первая  из  пятидесяти,
которые я заготовил в дорогу. Этого нам достаточно  на  весь  путь,  и  даже
останутся. По пять рук в каждом кармане моей куртки. Я зажег первую,  потому
что мы уже вступили на наш подземный путь. Раньше этого нельзя было  делать.
Прости, что заставил тебя идти в кромешной тьме, ты даже не знала, куда ногу
поставить, но...
     - Мне думается, это было необходимо, мало ли кто мог  заметить  свет  и
пойти за нами...
     - Не только поэтому... Вступая в потайной ход, нельзя зажигать огонь...
Нельзя зажечь даже такую  палочку,  как  смолистое  окоте.  Ударит  гром,  и
поразит молния.
     Они продвигались под мрачными сводами, сужавшимися и уходившими  вдаль,
зигзагообразный путь был словно  пробит  молнией  в  скалах,  стало  заметно
холоднее, преследовал неприятный запах серы,  сверху  угрожающе  надвигались
какие-то огромные темные пятна. Малена дотронулась до одного из них  вверху,
над головой, и убедилась в том, что пятна неподвижны; это только мерещилось,
что они перемещаются, скользят по своду, - оттого что двигались огни.
     - Окоте, зажженное под землей, светит ясным лунным  светом,  -  заметил
Дуэнде, - желтым светом, поскольку луна дает соснам смолистый  сок,  который
горит золотистым пламенем. Лучшее окоте из тех сосен, что росли под луной  и
напились терпентина...
     Пятна продолжали надвигаться, плыли над головами, похожие теперь уже не
на тучи, а на огромных зеленых жаб, гигантских медных пауков,  металлических
рыб  в  водоеме,  обрамленном  песчаником.  Дивные  узоры  из  минералов   и
фульгуритов. Малена рассматривала и классифицировала их, чуть ли не  называя
вслух вещества, входившие в их состав - ей казалось, что так легче сохранить
ясность ума и уверенность в себе.
     Тоска одолевала ее. Может быть, сказывалось  пребывание  под  землей  -
сейчас они шли анфиладой длинных и узких переходов. Она старалась  вспомнить
скудные школьные познания, чтобы не утратить ощущения реальности мира,  хотя
казалось излишним убеждать себя в  том,  что  эти  пещеры  образовались  под
влиянием  атмосферного  воздействия,  кропотливой  работы   подземных   рек,
вулканических извержений или от удара молнии. Тоска не покидала ее. А  может
быть, говорили тревога и страх, она боялась опоздать или разминуться с ним в
этих темных лабиринтах, где достаточно угаснуть язычку  пламени,  чтобы  все
погрузилось в беспросветный мрак, в котором невозможно найти друг друга. Она
шла - прикованная к пламени, как к собственной жизни. Не  отрывала  глаз  от
смолистого факела, а в душе кипело раздражение против проводника:  пятьдесят
щепок  воспламеняющейся  древесины  -  так  мало!  Огонь  поглощал  их   как
терпентин. Почему же старик не предупредил ее?..  Почему  она  не  захватила
электрический фонарик... не подумала об  этом...  или  большой  фонарь,  что
вывешивается перед школой в дни праздников, или, на  худой  конец,  хотя  бы
масляную лампочку из кухни... Что, если они не дойдут  до  места  встречи...
затеряются в темноте... на полпути?.. Но как заговорить  об  этом,  если  на
губах печать страдания?..
     - Теперь вглуу-у-у-у-убь!.. - подал голос Кайэтано Дуэнде;  его  мучила
одышка, и, прогудев эти слова, он поднял руку с горящим факелом.
     Эхо повторило отзвук. Пламя закоптило свод галереи, в  которой  повсюду
белели скелеты животных, казавшиеся кусками известняка. Время от времени под
каблуком Дуэнде хрустели кости, ребра, челюсти, рога... Он не  спотыкался  о
них,  а  просто  наступал  на  них  и  растаптывал...  Покончить   с   этими
ископаемыми, это - дозорные смерти...
     Мрак, который их окутал, можно было  сравнить  лишь  с  царившим  здесь
глубоким молчанием. Они медленно продвигались вперед, свет факела отбрасывал
их тени. Дойдут ли они? Скоро ли, нет ли? Может случиться, они не дойдут, не
дойдут, не дойдут никогда. Порой Малена начинала терять контроль над  своими
нервами, силы покидали ее и на висках выступал холодный пот, но  она  думала
_о  нем_,  ожидавшем  ее  где-то  здесь,  в  этом  подземном  мире,  и  силы
возвращались к ней. Она шла, чтобы увидеть и услышать _его_. Чтобы увидеть и
услышать _его_, она обратилась к Дуэнде, в руке которого горит  окоте,  одна
лучина за другой.
     - У каждого своя тень пляшет, - размышлял  вслух  Дуэнде,  -  забросишь
тень за спину, а она пляшет и пляшет... И никак от этого  не  уйдешь,  ночью
даже по дороге мертвых не пойдешь без света, а  как  только  задрожат  языки
огня, так тень и начинает плясать и все равно что горе - даром что ничего не
весит - нарастает и прижимает тебя к земле. Иной раз ты  торопишься,  а  она
танцует... другой раз у тебя серьезное дело, а она приплясывает... порой  не
до веселья, а она пританцовывает то спереди, не давая прохода, то  сзади,  и
приходится  тащить  ее  за  собой,  чтобы  она  прекратила  плясать,  а   то
пританцовывает сбоку, и приходится спешить за ней и плясать вместе с ней,  -
и пляской увлекать ее за собой, и это-то и есть самое плохое,  -  приходится
идти, вот как сейчас, шагая и пританцовывая, шагая и пританцовывая...
     Так они шли, ноги их вышагивали, а  тени  их  приплясывали  под  музыку
лающих языков пламени,  разбрасывавших  охапки  огненных  листьев.  Ноги  их
вышагивали,  а  тени  приплясывали  в  такт  размеренному   ритму   пламени,
вздыхавшему, как спящая пума... ноги  и  тени  против  теней  и  ног.  Тени,
вздымаясь, обрушивались на них со  скоростью  черных  молний,  скользили  по
вогнутым экранам сводов, рассыпаясь дождем  ресниц,  а  на  полу  извивались
сверкающие гремучие змеи... ноги и тени против ног и теней, взлетавших,  как
кузнечики,  на  плечи...  паривших  над  головами,  как  птицы  с   траурным
оперением... Так они шли... так они  шли...  так  они  продвигались  вперед,
несмотря на грозные тени и головокружение... Тела их словно  распадались  на
частицы, и эти частицы танцевали... руки и ноги реяли в воздухе... головы  и
руки парили... сталкиваясь  друг  с  другом...  Все  смешалось...  Он  с  ее
головой... она с  его  руками...  его  тело  без  головы...  ее  -  с  двумя
головами... он с четырьмя ногами... она с четырьмя руками... от  нее  только
голова... без торса... без ног... без рук... только голова...  а  затем  все
вместе в целости... так же как и раньше... будто они вовсе и  не  плясали...
Так они шли... так они шли... так продвигались вперед, несмотря  на  грозные
тени... тени-каннибалы с огненными зубами, пожиравшие друг друга... так  шли
они... так продвигались вперед...
     Дуэнде остановился и зажег новую лучину окоте,  -  уже  сожжены  четыре
руки - двадцать лучин красноватого дерева. Оставалось только тридцать.  Надо
прибавить шагу.
     Прибавить шагу?
     Разбитая, окоченевшая Малена, спотыкаясь, шагала  вперед,  не  понимая,
куда ступают ее ноги, опираясь о стены ладонями,  локтями,  руками;  затылок
раскалывался от боли, ломило в пояснице - идти приходилось нагнувшись, чтобы
не удариться головой, на губах какая-то влага с  привкусом  дыма  окоте,  ее
знобило, она нетерпеливо ждала очередного поворота, но  за  ним  открывалась
другая галерея, а за ней - опять поворот, а за тем поворотом - еще  галерея.
Этой цепи поворотов и  галерей,  казалось,  нет  конца...  сопротивляться...
собрать все силы... быть может, уже недалеко... там... где-то там... а  тени
пляшут... да... да... прав был Кайэтано Дуэнде... вот им сейчас невесело,  а
тени пляшут...
     Порыв свежего воздуха унес  пламя;  на  кончике  окоте  осталась