бумагу вместе со свежей каплей и
адрес броневика.
     Затем снял трубку с телефонного аппарата,  крутнул ручку вызова и
обратился к телефонистке:
     - Пожалуйста, Артиллерийский музей!
     Пока соединяли, Домокуров мысленно перешагнул через Неву и достиг
Кронверка  -  тыльного  укрепления   Петропавловской   крепости.   Это
огромное, построенное в виде подковы, толстостенное кирпичное здание с
окнами-бойницами. Где-то там, внутри, на лужке, или снаружи крепостных
стен,    были    повешены    декабристы   Пестель,   Муравьев-Апостол,
Бестужев-Рюмин, Рылеев, Каховский. Домокуров не раз пытался в жесткой,
вытоптанной  траве  обнаружить следы столбов и в то же время страшился
такого  открытия...*  (*  С  тех   пор   прошло   полстолетия,   когда
историками-учеными  было  точно установлено место казни.  Это бугор на
берегу заполненного водой  и  окружающего  Кронверк  рва.  Теперь  там
высится обелиск - памятник казненным.)
     В самом Кронверке,  где музей,  бывать ему еще  не  довелось,  но
слыхал  он,  что там,  в бывших боевых помещениях,  хранится коллекция
оружия - одна из богатейших в мире... Надежные стены, военная охрана -
вполне подходящее место и для броневика.
     Но по телефону ответили:
     - Артмузей экипажей не экспонирует. Автомобили не по нашей части.
     - Но позвольте!  - заспорил Сергей. - Это же не просто автомобиль
- бронированный. Боевая машина. Где же ей быть, как не у вас?
     - Извините,  коллега,  - прервал его артиллерист,  - меня ожидает
экскурсия... - И затрещали звонки отбоя.
     "Уважаемый род войск,  а не очень-то вежливый.  - Сергей  положил
трубку.  - В Эрмитаж,  вот куда надо! - смекнул он. - Артиллеристы и в
самом деле ни при чем.  Государственная кладовая особого назначения  -
это в Эрмитаже!"
     Телефонистка соединила:
     - Готово.
     Заговорил Домокуров, да тут же, словно обжегшись, кинул трубку на
рычаг...  Фу, какой конфуз, отчитали, как последнего недоросля. А поди
знай, что у них только скульптуры, картины, греческие вазы, египетские
мумии!
     Однако где же броневик?
     Сергей машинально крутил телефонный шнур.
     "Гм, гм...  задачка приобретает налет таинственности, - с веселой
озабоченностью подумал он.  - Это любопытно!..  А что сделал бы в этих
обстоятельствах всеместно известный доктор Ватсон,  друг  и  сотрудник
Шерлока Холмса? Пожалуй, перелистал бы "Весь Ленинград".
     И Сергей  развалил  на  коленях  громоздкую  книгу   с   тонкими,
слипающимися страницами.  Водя пальцем по колонкам цифр, выбрал номер,
показавшийся ему подходящим.
     Позвонил. Музей  города.  Ведать  не  ведают.  В  Этнографический
позвонил.  В Морской  музей  (подумалось:  "В  гражданскую  и  матросы
воевали на броневиках")... Но опять неудача.
     "Сорок музеев в  Ленинграде?  -  Домокуров  уселся  поудобнее.  -
Обзвоним   все   сорок!"   Музей  почт  и  телеграфов,  Геологический,
Медицинский, Театральный...
     "Нет... Не знаем... Не слыхали..." - только и ответы.
     Наконец Сергей,  обессилев,  откинулся на  спинку  стула.  Пальцы
онемели,  в  плече  ломота...  "Сколько  же  можно  накручивать  ручку
телефонного индуктора? - с досадой подумал он. - Без толку все это!"

x x x

     Сергей оделся,  вышел на крыльцо.  Мороз.  Налетал ветер с  моря.
Сквозь  сетку падавшего снега едва виднелась колоннада Адмиралтейства.
Причудливо приоделись в иней деревья. Вагоны трамвая, поднимая снежную
пыль, казалось, тащат за собой кисейные шарфы...
     Сергей зябко запахнул на себе изрядно выношенное  "терписезонное"
пальто и зашагал в белую мглу.
     Конюшенная площадь.
     От Зимнего  сюда рукой подать.  Здесь помещались царские конюшни,
каретники. Они и сейчас стоят, эти здания...
     Сергея привела сюда простая мысль. Из писем рабочих он узнал, что
броневик,  послужив в апреле трибуной для Владимира Ильича,  в октябре
участвовал в штурме Зимнего.  Ну а потом - не на улице же его бросили?
Красногвардейцы для заслуженной машины наверняка  приглядели  надежное
укрытие. А чего лучше эти каменные здания.
     Сергею понравились прочные,  дубовые  ворота.  На  всех  огромные
висячие замки... Надежное хранилище!
     - Дедушка, а где ключи? - обратился Сергей к сидевшему тулупу.
     Тулуп, не раскрываясь, слегка пошевелился:
     - Ступай в исполком!
     Председатель райисполкома,  выслушав  сотрудника Музея Революции,
чистосердечно признался,  что исполкомовское хозяйство запущено, людей
в канцелярии много, а толку от них мало.
     - Но если броневик,  считаешь, у нас... - И председатель закончил
вдохновенно: - Сам возьмусь, а разроем авгиевы конюшни!
     Пошли.
     Шествие, побрякивая ключами,  возглавлял кладовщик.  Взял с собой
председатель и рабочих.
     Стали отпирать  ворота  на  Конюшенной.  Все  внутри  было забито
рухлядью.  В одном из проемов даже произошел обвал.  На тротуар  и  на
мостовую  повалились,  выстреливая  клубами  пыли,  хромоногие  столы,
стулья,  диковинного вида кресла и диваны,  расколотые афишные  тумбы,
какие-то ящики...
     Но надо преодолеть эту свалку!  Сергей подхватил  упавшую  к  его
ногам оглоблю и устремился вперед.
     Раскопки происходили несколько дней,  но броневика на  Конюшенной
не оказалось.

x x x

     Едва Домокуров  покинул здание исполкома,  как следом - человек в
бушлате и в морской фуражке.
     Неожиданный попутчик со злой усмешкой отрекомендовался:
     - Был первой статьи военным моряком,  да из балтийских бурных вод
- плюх в чернильницу!
     "И в самом деле,  - подумал сочувственно  Сергей,  -  флота  нет,
корабли не плавают, требуют ремонта, куда моряку деваться?"
     Вместе подошли к Зимнему дворцу.
     - Ну,  мне сюда,  в этот подъезд. - И Домокуров на прощанье подал
спутнику руку.
     Моряк встрепенулся:
     - А я ведь неспроста приладился к тебе!
     Оказывается, председатель исполкома велел пошарить,  не затерялся
ли броневик где-нибудь в подвалах дворца.
     - Вполне возможное дело...  - сказал моряк,  удерживая Домокурова
за руку. - Я сам из тех, кто штурмовал Зимний. И помнится, пошел среди
братвы по цепи слушок, что у нас-де подбит броневик и утащен юнкерами.
Слушок  мы  оставили  без  интереса;  в   тот   час   уже   доламывали
"временных"... А теперь, конечно, броневик прибрать надо. Историческая
ценность.
     Вышли на набережную.
     Ударил в глаза ослепительно белый простор неподвижной Невы.
     Вот они  перед  крылечком.  Ступенька,  дверь.  Рядом  с парадной
колоннадой подъезда этот вход и не приметишь.
     Вошли. Короткий  коридор,  спуск  -  и  они в подземелье.  Словно
горнорудная штольня, узкая и длинная, простиралась под дворцом.
     Освоившись в  полумраке,  зашагали  вперед.  Под  ногами хрустели
черепки,  как видно,  это была осыпь со стен,  с потолка, накопившаяся
годами. На стенах провисший, а то и рухнувший кабель.
     Матрос приглядывался к ответвлениям от штольни.  Они  как  темные
провалы. Даже свет фонарика терялся в их глубине.
     - Думаете, там? - насторожился Домокуров.
     - Сперва,  было,  подумалось,  -  сказал  матрос.  -  Только нет,
броневик туда не закатишь. Больно низко, да и узко для бронемашины...
     Шагаем дальше!
     В полумраке где-то  забрезжил  свет...  Прибавили  шагу.  Светлое
пятно,  быстро увеличиваясь,  приобретало квадратную форму. Оказалось,
это выход наружу, во двор.
     Небольшой дворик  меж  четырех  стен  здания.  Сугробы снега,  не
тронутые даже птичьими следами.
     Матрос и Домокуров на всякий случай прощупали снег палками.
     - Сдается,  собачий дворик миновали,  - усмехнулся  матрос.  -  В
точности  не  скажу.  Запашок  от  царских  болонок,  которых выводили
фрейлины на прогулку, сам понимаешь, выветрился...
     Дворики стали    чередоваться    один    за   другим:   Кухонный,
Египетский...  еще какие-то.  В  другое  время  они  и  сами  по  себе
заинтересовали бы Сергея. Но сейчас - вперед, скорее вперед!
     Лабиринт дворцовых построек и двориков  внезапно  расступился,  и
глазам открылась обширная внутренняя площадь.
     На снежной  белизне   прозрачно   темнел,   как   наштрихованный,
маленький сквер... А что там, между деревьями? Стоит что-то...
     Сергей, затаив дыхание,  вгляделся.  Нет,  всего лишь постамент и
бронзовая   фигурка   богини  или  нимфы...  А  зима-то  навьюжила  на
обнаженную красавицу снежную папаху!
     Тут в  сторонке  словно  ожил  один  из сугробов.  Бараний тулуп,
приблизившись, потребовал документы.
     Матрос предъявил   бумагу  из  исполкома.  Караульный  глянул  на
печать, на подпись, козырнул и уважительно вступил в разговор.
     - Броневик?..  Нет, чего не видал, того не видал. Да и откуда ему
здесь быть-то?  - Караульный уютно оперся на винтовку. - И зиму и лето
я здесь на посту.  На травке не было,  и в непогоду не было, откуда же
ему из-под снега объявиться?.. Никак нет!
     И караульный   исчез  так  же  незаметно,  как  появился.  Словно
сугробом стал. Постояли, огляделись.
     - А ворота видишь? - И матрос кивнул вдаль.
     Как приятно  узнавать  в  незнакомом  знакомое!  В  самом   деле,
знаменитые  ворота.  Только  с  изнанки.  Сквозь ажур с гербами Сергей
различил подножие Александровской колонны и уголок Дворцовой площади.
     Отдыхали, привалившись  к бревну.  Какое-то горизонтальное бревно
на тумбах. Что это за устройство - и на ум не шло.
     Лишь отдышавшись    и   приведя   себя   в   порядок,   Домокуров
заинтересовался яркой раскраской бревна.  Чередовались черные и  белые
косые  полосы  с  красным кантом.  На бревне по всей длине - массивные
железные кольца. Нетрудно было догадаться, что это коновязь.
     Казалось, мгновение - и послышится топот копыт,  потом, на полном
скаку,  присев на задние ноги,  замрет взмыленная лошадь. Ее подхватит
под   уздцы  караульный  солдат,  отведет  к  коновязи,  а  всадник  в
запыленном мундире и кивере,  выпрыгнув из седла,  кинется  с  пакетом
вверх  по широкой лестнице в царские покои...  И опять топот копыт,  и
опять - курьер за курьером,  курьер  за  курьером...  "Тридцать  тысяч
курьеров!" - пришло на ум Сергею, и он рассмеялся.
     - Ты о чем это? - лениво спросил матрос.
     - Да так... Просто вспомнилось, что Гоголь - гениальный писатель.
Однако к делу: куда теперь? Или это все?
     Матрос усмехнулся:
     - Почему все? Теперь у нас с тобой по курсу Висячий царицын сад.
     Сходил куда-то   и   привел   почтенных   лет  человека,  который
недовольно позевывал - явно от прерванного сна.  Одет он был вызывающе
небрежно:  дырявая безрукавка, из ботинок вываливаются портянки, но на
голове фуражка с кокардой,  повязанная башлыком:  смотрите, мол, каким
несчастным меня, чиновника, сделали большевики!
     Ржаво проскрипела врезанная в полотно ворот калитка - и Домокуров
с матросом очутились в слепящей темноте.
     Застойный воздух.  Пыль с древесным запахом - признак усердной  и
вольготной работы жука-точильщика.
     Но вот в непроглядном  мраке  Сергей  уловил  какое-то  мерцание.
Вгляделся  -  и  перед  ним  стали  вырисовываться старинные экипажи с
жирной, густой позолотой. Целые дома на колесах.
     Домокуров и моряк пробирались где в рост,  где ползком, обшаривая
пол,  стены,  не оставляя без внимания ни  одного  экипажа,  в  каждом
подозревая замаскированный броневик.
     Напоследок остановились  перед   каретой-двуколкой.   На   черной
лакированной поверхности ее еще переливался зеркальный блеск. А в боку
- дыра с вывороченной белесой щепой...
     В неумолчной  воркотне  смотрителя  зазвучали скорбные ноты.  Это
была карета Александра Второго. Народоволец Игнатий Гриневицкий в 1881
году метнул в нее бомбу и казнил царя. Ценою собственной жизни.
     Но вот кладбище экипажей позади...
     - Ну?  - ядовито спросил Домокуров.  - Что скажешь теперь, моряк?
Куда же девался броневик?
     - А  ты  петухом  не  наскакивай,  -  сказал матрос.  - Я ведь не
утверждал,  что он именно здесь,  в достоверности. А догадку проверить
не мешало. Иль не так?
     Расстались невесело.

x x x

     Возвратился Домокуров в музей.  В зале,  как всегда,  посетители.
Глядит - у одного из них тетрадь в твердых корочках. "Забыл убрать", -
подосадовал он на себя. В эту тетрадь он записывал беседы с ветеранами
революции  и  различные  факты из революционного прошлого Петрограда и
страны. Все это он старался использовать в экспозициях.
     Но тетрадь   сама   по  себе  еще  не  экспозиция,  и  Домокуров,
извинившись перед  любознательным  посетителем,  который  перелистывал
тетрадь, представился: "Сотрудник музея" и протянул руку за тетрадью.
     Но посетитель руку отстранил,  повернулся на голос - и  Домокуров
оказался перед крупным плечистым человеком. При взгляде на него Сергей
невольно подумал:  "Видать,  не вывелись еще Ильи Муромцы, рождаются и
нынче".
     Богатырь, добродушно улыбнувшись, отдал тетрадь:
     - Не  дочитал  я,  тут  про  наш  "Красный  треугольник",  может,
расскажешь.
     Присели. Богатыря   заинтересовало  прогремевшее  на  весь  Питер
событие перед революцией. Сам он на заводе только с двадцатого.
     Сейчас в  подвалах "Красного треугольника" хранятся запасы сырья,
а тогда...
     Ослизлый каменный  пол,  лежат  как  попало  на  соломе  женщины.
Некоторые из них еще стонут и корчатся.  Толпятся родственники, кладут
пятаки в провалы глаз и накрывают лица мертвых платками.  Крики, плач,
бессвязные причитания...
     Но вот  какой-то  человек  со  строгим  лицом  коротко взмахивает
руками.  Еще раз взмахивает - это приказ,  требование... Он затягивает
молитву,  и  вот уже люди крестятся и нестройно поют хором:  "Да будет
воля твоя,  да приидет царствие твое..." Но и в словах смирения  перед
богом звенят ноты отчаяния и протеста.
     Строгий человек,  не переставая коротко взмахивать руками,  будто
ловил мух, кивком головы показал на оттопыренный карман своего пальто.
Его  сразу  поняли,  потянули  из  кармана  тоненькие  желтые  свечки,
оставляя взамен медяки и серебрушки.
     По всему подвалу замерцали пугливые,  шарахающиеся от  сквозняков
огоньки. Но песнопение стало стройнее, крепче.
     На полу возле бившейся в бреду матери сидел  мальчишка.  Красивые
черные глаза,  про которые она,  бывало,  смеясь,  говорила сыну: "Это
цыганские звезды", как-то странно оборачиваются белками. Это непонятно
и страшно.  Он дергает ее за распустившиеся волосы,  а мать не слышит,
даже не узнает его.  И вдруг какая-то сила ударяет его в самое сердце,
и с распростертыми руками он падает на тело матери, зарывается головой
в черную гущу волос,  и мерещится мальчонке,  что это  уже  не  волосы
матери, а сомкнувшаяся над его маленькой жизнью беспросветная ночь...
     - Вот ужасти...  - вздохнул посетитель.  - А как ты узнал про то,
что в подвале?
     - Да я же и есть тот мальчишка...  - с трудом выговорил Сергей  -
не узнал своего голоса. Поспешил прочь.
     Завод тогда принадлежал капиталистам  и  назывался  "Товарищество
российско-американской  резиновой  мануфактуры  "Треугольник"".  А для
капиталистов - только бы прибыль.  И пустили в  цехах  по  столам  для
клейки  галош  неочищенный  бензин:  он  ядовит,  но  зато  подешевле.
Начались обмороки,  но администрация жалоб не приняла.  Так отравилось
около ста галошниц, большинство из них умерло.
     Это произошло в 1915 году.
     Сироту подобрали  и  определили  в  приют.  Потом  детский  дом с
советским флагом на фасаде, школа. А там рабфак и университет.
     О своих  неудачах  в  поисках броневика Домокуров помалкивал,  но
сколько же можно таиться?  То и дело пропадал с работы - нарвался  уже
на  замечание  заведующего  музеем  товарища  Чугунова.  Сергей уважал
начальника - дельный администратор,  иного не скажешь.  Но конечно,  у
каждого  свои  слабости.  По  паспорту  Чугунов Феодосий Матвеевич,  а
требовал, чтобы говорили "Федос".
     В музее  посмеивались:  "Не  иначе  как  поклонник Дюма.  В "Трех
мушкетерах" - Атос,  Портос...  Ну,  и Федос становится в строку..." А
Чугунов,  как  оказалось,  даже и не слыхал,  что был такой знаменитый
романист.  Дело обстояло проще. Как-то невзначай Домокуров обмолвился,
сказал "Феодосий". Чугунов обрезал: "Не делай из меня попа-поповича!"
     Любил он называть себя ученым словом - атеист.
     А деловые  качества Чугунова проявились,  например,  в следующем.
Заметил он,  что в заброшенном Зимнем  дворце,  наряду  с  официальным
Музеем  Революции,  подает  признаки  жизни  как  бы  другой  музей  -
нелегальный.  Дворцовая челядь после  залпа  "Авроры"  рассеялась,  но
когда   дворец   никого  уже  не  интересовал,  кое-кто  из  лакеев  и
камердинеров царской службы тайком возвратился во дворец  и  устроился
там на жительство.  Власти не обратили на это внимания - да и попробуй
сыщи притаившегося человека,  если во  дворце  тысяча  комнат,  да  не
пустых, а полностью обставленных.
     Лакеи, камердинеры - это были люди с обиженными  лицами.  Ревниво
оберегая свою форму - одежду с галунами, они высокомерно, как бы делая
одолжение,  принимали во дворце любопытных.  Лакейская их  душа  не  в
силах   была  примириться  с  тем,  что  порог  императорского  дворца
переступает простолюдин,  дерзили посетителям,  но двери перед ними не
закрывали: жить-то надо, а каждый посетитель охотно раскошеливался.
     В Аничковом дворце,  где едва теплилась новая жизнь,  бойко делал
денежку  личный  слуга  Александра  III.  Тот,  будучи  еще  наследным
принцем, обосновал во дворце свою резиденцию.
     Пиры, торжественные   приемы,  но  особенно  любил  будущий  царь
уединяться в библиотеке на третьем этаже. Он садился в кресло и, глядя
через окно на Невский,  трубил в трубу.  Мелодия не всегда получалась,
но труба подавала густые звуки, и это, видимо, удовлетворяло трубача.
     Посетителей этого  курьезного  уголка  дворца с поклоном встречал
экскурсовод (упомянутый слуга Александра III), с умилением рассказывал
о  своем  хозяине и в заключение снимал с плечиков рабочий его китель.
Трепетной рукой старик прикасался к заплате на  рукаве  кителя:  "Вот,
мол,  как  просты  в  жизни  были их высочество,  а вы,  господа,  его
поносите!" Это  был  ударный  момент  экскурсии,  после  чего  звенели
кидаемые старику монетки...
     Так вот,  в заслугу Чугунову следует поставить то, что он добился
расчистки этих и им подобных старорежимных гнезд во дворцах.

x x x

     - Ну  где же ты,  миляга,  пропадаешь?  - встретил Чугунов Сергея
недовольным голосом.
     - А я, Федос Матвеевич, к вам с отчетом, а еще больше за советом.
- И Домокуров доложил о своей неудавшейся попытке обнаружить в  городе
исторический  броневик.  -  Федос Матвеевич,  помогите советом,  вы же
опытнее меня.  Вот  послушайте,  куда  я  обращался,  в  каких  местах
побывал.
     Слушал Чугунов, слушал и вдруг резко выпрямился в кресле.
     - Так-так...  -  процедил  он  и  смерил  Домокурова  насмешливым
взглядом. - Сразу в городском масштабе, значит? Шумим, братцы, шумим?
     Домокуров побледнел, сказал тихо:
     - Я вас не понимаю, Федос Матвеевич...
     - Больно прыток,  говорю! - Чугунов схватил тяжелое пресс-папье и
стукнул им по столу.  - Ты эту возню с броневиком брось.  Что  еще  за
розыск? Дело туманное, и нечего в туман залезать!
     Домокуров стоял  ошеломленный:   "Сказать   такое   о   ленинской
реликвии..." Он смотрел во все глаза на начальника,  словно не узнавал
его...
     И Чугунов   дрогнул   под   этим  взглядом.  Заговорил  спокойно,
изображая в голосе дружелюбие.
     - Первым  делом,  Сергей Иванович,  распутайся с письмами.  Так и
напиши:  "В Музее Революции броневика  нет,  и  сведениями  о  нем  не
располагаем".  Вот и все.  Дашь мне на подпись...  Ну чего молчишь? Не
вилять же нам?
     - Нет-нет,  -  спохватился  Домокуров,  - я за правду,  только за
правду!  Да ведь перед рабочими совестно.  Музей Революции -  и  вд