и вопросы
задавать!"  Ушел  уже,  было,  Рау  из   типографии,   но   воротился:
"Ослушаешься  - прогоню!  На твое место всякий прибежит - и кликать не
надо, только дверь в типографию открой!"
     После такого  внушения Макс понял,  что ему с собой не совладать:
"Тайна должна быть раскрыта - иначе он не  мужчина,  а  дрек!"  Но  на
хозяина обиделся: "Грязнулей обозвал... А он, Макс, рабочий человек на
работе,  кругом эта краска прилипчивая - тут и  божий  ангел  в  своих
светлых одеждах станет на черта похож!"
     Правду сказать, в этот злосчастный день Макс и вовсе не умывался.
Проспал,  пора бежать в типографию - а как же голуби?  Кто их выпустит
из голубятни,  посвистит,  с крыши махалкой помашет? Того не понимают,
что  голубю  летать надо,  иначе зажиреет.  А у него,  Макса Пуршвица,
стайка породистая.  Один  турман  чего  стоит:  сам  белый,  а  глазки
красненькие,  мохноногий, на голове султанчик. А в лете - залюбуешься!
Возьмет высоту - и давай играть:  то  нырнет,  то  перекувырнется,  то
будто нос срежет Максу...  Весельчак,  каких и среди людей поискать. В
городе на ярмарке у ребят выменял, троих за одного отдал...
     Был вечер.  Голуби  сидели,  воркуя,  кто на плечах и на голове у
Макса,  кто на крыше дома,  а  сам  он  делал  приборку  в  голубятне:
вычистил помещение, переменил птицам воду, насыпал в кормушку гороху и
задумался...  Господин Рау обещал про голубей в Турнцейтунг напечатать
- а тут: "Выгоню!" Эх, жизнь, и кто тебя, сиротскую, выдумал...
     Загрустил мальчуган,  но ненадолго.  Во дворе появился  еще  один
иностранец,  -  это  был  Иосиф  Блюменфельд.  У  Макса пугливо сердце
екнуло:  почуял - тайна близится к развязке... Но в чем она? Только бы
не прозевать!..
     Новый человек  пришел  в  типографию,  наклонился  над   наборной
кассой, поковырялся в литерах и заворчал, чем-то недовольный.
     Макса такое пренебрежение к типографии задело.
     - Gutes din! - сказал он с вызовом.
     Пришедший повернулся к нему - а на лице  беспомощная  улыбка.  Не
понял иностранец немецких слов. Потом ткнул себя пальцем в грудь:
     - Вернер... Ихь бин Вернер!
     На том и разошлись.
     Однажды Максу не спалось.  Вертелся под периной,  вертелся,  - но
холодно,  декабрь,  не согреться.  Встал, оделся. Еще рано, типография
закрыта - и все-таки его потянуло к типографии... Глядит - а Вернер со
двора зашагал. Макс крадучись устремился за ним.

x x x

     На одной  из  центральных  улиц Лейпцига появился старьевщик.  Он
катил перед собой тележку с мусором.  Под брезентом была груда костей,
какие  выбрасывают из кухонь на помойку,  и рваная,  выношенная обувь,
тоже сваленная в кучу.  Шагал старьевщик с трудом.  В этом сгорбленном
старике трудно было бы узнать щеголеватого Иосифа Блюменфельда.
     Вместе с ним,  помогая толкать  тележку,  столь  же  понуро  брел
мальчуган-оборвыш,  ясно  кто  - Макс Пуршвиц.  На этот раз он измазал
лицо в свое удовольствие.  За спиной на лямках у него  был  мешок,  из
которого торчала такая же выброшенная обувь.
     Туманное декабрьское  утро  прояснилось.   На   улице   появились
прохожие  и заспешили по своим делам.  Некоторые брезгливо косились на
тележку с отбросами.  Но куда деваться старьевщику? Уже катят экипажи,
того и гляди - попадешь под копыта лошадей. И человек невольно жался к
тротуару...  Вдруг  -   полицейский.   С   бранью   преградил   дорогу
старьевщику.
     - Щуцман...  - обомлев, простонал мальчуган и кинулся в сторону -
ведь  в  заплечном  мешке  у  него не просто рваная обувь:  в негодных
ботинках по узелку русского  шрифта.  Охваченный  ужасом,  он  мог  бы
наделать  глупостей и лишиться драгоценной ноши...  Но тут над головой
прогремело:  "Прочь с дороги!" - и парня полоснули  кнутом.  Ахнув  от
боли, Макс схватился за окровавленную щеку и пришел в себя.
     Видит: шуцман требует поднять тряпичное покрывало  на  тележке  и
Вернер - делать нечего - подчиняется.  А сам мычит, прикинувшись немым
(опасается обнаружить плохой немецкий), мычит и машет Пуршвицу - зовет
на  помощь.  А мальчишка словно и не слышит.  Затаясь,  глядит на руку
шуцмана. В ней жезл. Вот тычет жезлом в груду костей. Это не страшно -
кости насыпаны для виду.  Разворошил кости...  А рядом рваные ботинки.
Только бы не тронул - они тяжелые,  заподозрит неладное.  А  в  каждом
шрифт...
     Макс почувствовал - нечем дышать.  Жадно втянул воздух...  Так  и
есть - жезл приближается к ботинкам...
     - Господин  шуцман!  -  в  отчаянии  закричал  мальчуган.  -  Они
вонючие, из помойки!
     Полицейский от внезапного крика вздрогнул. Отдернул руку с жезлом
и принялся ругать мальчугана.
     Макс - в слезы...  Конечно, Вернеру не следовало останавливаться.
А  если  уж  задержан  -  тут же сказать условленное:  мол,  извините,
заблудились,  нам на клееварочный завод!  И никакому шуцману не пришло
бы   в  голову  ковыряться  в  отбросах  -  прогнал  бы  мусорщиков  с
центральных  улиц,  и  только...  Но  оба  оплошали:  Вернер  некстати
прикинулся немым,  а Макс словно онемел от потрясения. Вот и дождались
обыска...
     Казалось, провал операции по доставке шрифта неминуем.  И вдруг -
спасение...  Спасли  драгоценный  груз,  сами  того   не   подозревая,
прохожие.   Отбросы   на   тележке,   расковыренные  полицейским,  так
засмердили,  что из толпы  прохожих  посыпались  протесты  и  ретивому
стражу порядка пригрозили,  что на него пожалуются в магистрат. Шуцман
сразу сник. Вылупил устрашающе глаза на старьевщиков и процедил:
     - Weg! Fort! (Пошли прочь!)

x x x

     Типография Германа  Рау  небольшая,  теснится  в  двух  комнатах.
Печатная  машина  за  перегородкой.  Сквозь  стеклянную  дверь   видно
чугунное  колесо  с  рукоятью.  К рукояти становится человек,  вращает
колесо,  и машина,  постукивая,  приходит в движение. Печатник пускает
под  крутящийся  вал  листы бумаги,  на них оттискивается текст,  и по
другую сторону вала приспособление,  похожее на грабли,  укладывает  в
стопку отпечатанное.
     Однако торжественный момент печатания "Искры"  еще  не  наступил.
Идет подготовка.
     Владимир Ильич принес статью,  которой  дал  название:  "Насущные
задачи  нашего  движения".  Ее будут изучать и изучать рабочие России,
таясь от полиции, жандармов, агентов охранки. Это - главный материал в
газете. Рядом встанет рассказ о Вильгельме Либкнехте. "Старейший вождь
германской социал-демократии", - сказано о нем. Он незадолго перед тем
умер,  этот  замечательный  революционер,  и  рабочие  многих стран со
скорбью опустили его в могилу.
     Владимир Ильич   подготовил   материал  и  для  обратной  стороны
газетного листа.  Все написанное вручил Блюменфельду.  Они  улыбнулись
друг другу. Иосиф помедлил, переживая торжественную минуту, и принялся
старательно,  не торопясь, делать набор. Будто выклевывал щипчиками из
гнезд нужные литеры.
     Полученный шрифт поместили на чугунной плите - талере.  Выровняли
и  скрепили  металлической  рамкой.  Каждая литера стояла очком вверх.
Смазали набор типографской краской и наложили  на  него  лист  бумаги.
Оставалось,  чтобы  получить  пробный оттиск,  двинуть поверху тяжелый
цилиндр-каток. И тут к тискальному станку прорвался Макс Пуршвиц...
     Можно было понять возбуждение мальчугана,  который и мучившую его
тайну раскрыл (секретный заказ на русскую газету!),  и  в  старьевщики
превращался,  и  едва в лапы грозного шуцмана не попал,  - словом,  на
протяжении одного дня пережил столько несчастий и радостей, сколько за
жизнь   свою  не  знал...  Так  как  же  ему,  человеку  рабочему,  не
присоединиться к тем, кто готовил газету для рабочих России!
     Горячность мальчишки встревожила Германа Рау.
     - Forsicht! - вслед ему сказал он. - Осторожно!
     И хорошо,  что  сумел  перехватить  каток  из  рук  Макса.  Иначе
чугунный цилиндр, не удержанный руками мальчишки, грохнулся бы на пол,
а может быть, и треснул, став непригодным для работы.
     Сконфуженный, жалкий,  несчастный, Пуршвиц с опаской поднял глаза
на русского редактора. Но Ленин тотчас сделал вид, что ему понравилась
старательность юного рабочего, и дружески похлопал его по плечу.
     Мальчишка в бурном ликовании умчался к своим голубям.  Только там
ему удавалось успокоиться.
     А работа  по  выпуску  газеты продолжалась.  Оттиски и первой,  и
второй газетных  полос  взял  Владимир  Ильич  и  перешел  в  переднюю
комнату, чтобы, как говорят полиграфисты, "держать корректуру". Он сел
за  большой  стол,  разложил  перед  собой  листы,  обмакнул  перо   в
чернильницу и углубился в чтение.
     В сторонке тихо,  на кончик  стула,  присел  Блюменфельд.  Он  не
сводил глаз с Владимира Ильича.  Волнение наборщика понятно. Отчеркнет
строго перо Ленина одну опечатку,  отчеркнет другую,  - тут и со стыда
сгоришь...   Вспомнилось   Блюменфельду   его  пожелание,  которое,  к
сожалению,  не удалось выполнить.  Владимир Ильич рассчитывал печатать
"Искру"  мелким  шрифтом - петитом.  Хотелось ему,  чтобы газета,  при
небольшом формате,  вмещала бы много материала.  Но немецкие  товарищи
сумели раздобыть только боргес - шрифт более крупный. А Владимир Ильич
сказал:  "Спасибо и на этом".  Умеет  ободрить  товарищей.  И  тут  же
предложил, насколько только возможно технически, сузить поля газетного
листа; сразу стало просторнее для текста, сгодился и боргес.
     Декабрьский день  короткий,  начинало вечереть.  Герман Рау зажег
над столом керосиновую лампу и плотно завесил окна.  Проверил, заперта
ли дверь наружу.
     Тишина... Ленин работает.
     Вдруг в  типографию  постучались.  Владимир  Ильич  вопросительно
взглянул на Германа.  Тот  шагнул  к  двери...  Оказалось,  что  Макс.
Мальчишка мышью проскользнул в соседнюю комнату.

x x x

     Наконец печатная  машина,  заново  смазанная,  пущена  в  ход.  У
рукояти колеса Макс Пуршвиц.  Взглянуть на мальчишку - ну, разумеется,
он держится здесь главным: не закрути он колесо - и машина ни с места.
Второй человек у машины - печатник.  Это сам хозяин Рау. Пошла машина.
И вот первый отпечатанный лист.  Это еще не газета - только лицевая ее
полоса,  но Владимир Ильич схватывает лист.  Он  любуется  его  видом,
делясь впечатлениями с Блюменфельдом. Наборщик обрадован, все идет без
замечаний.
     Печатание газеты продолжается.  Блюменфельд в помощь Максу встает
к колесу машины. Они уже друзья - сдружил их поход за шрифтом.
     Под "граблями"  растет  стопа  листов.  Но  вот заготовленная для
"Искры"  бумага  кончилась.  Надо  еще  раз   пропустить   листы   под
вращающийся вал,  но уже обратной стороной. Рау и Блюменфельд меняют в
машине шрифт...
     Вскоре печатание первого номера "Искры" закончено.  Все устали, и
все счастливы.  Произошло это 24 декабря 1900  года,  в  канун  нового
столетия.
     Владимир Ильич и Блюменфельд сразу же,  упаковав  тираж  "Искры",
уехали из Лейпцига.

x x x

     Ленин был  искусным конспиратором.  После сибирской ссылки выехал
за границу,  имея законный паспорт за подписью полицейского чиновника,
скрепленный   казенной  печатью.  Владимир  Ильич  знал,  что  за  ним
увязались  шпики:  так  пусть,  решил  он,  видят,  что   перед   ними
добропорядочный путешественник. В таможне при досмотре багажа чиновник
с особым усердием обследовал чемодан бывшего политического ссыльного -
но  ничего  предосудительного не обнаружил.  В смущении даже откозырял
Ленину:  "Извините, господин Ульянов, служба!" - И пожелал счастливого
путешествия.
     Оказавшись по ту сторону границы, Ленин, казалось бы, освободился
от  преследовавших  его  шпиков.  Но предусмотрительности он не терял.
Прописался  в  Праге  и  тут  же  вместо   Ульянова   стал   "доктором
Иорданским".  Переехал  в Мюнхен.  Но и "доктора Иорданского" шпики не
нашли  бы  в  этом  городе:  Владимир  Ильич  перешел  на  нелегальное
положение.  Вновь он стал "доктором Иорданским", когда через некоторое
время встречал выбравшуюся из России Надежду Константиновну  Крупскую.
Было это на вокзале в Вене. В паспорте "доктора" появилась официальная
запись: "При муже - жена Марица".
     Владимир Ильич,  вернувшись  с Надеждой Константиновной в Мюнхен,
принялся  подготовлять  издание  нелегальной  газеты.   Сформировалась
редколлегия  -  в нее вошли видные борцы против самодержавия:  Георгий
Валентинович Плеханов, Вера Засулич и еще трое или четверо.
     Увлеченный делом, Ленин и не подозревал, какая опасность нависает
над ним.  Сыскная служба в  царской  России  была  поставлена  высоко:
обширная  тайная  агентура  действовала  и за границей.  И совпадение:
когда  в  Лейпциге  был  отпечатан  первый  номер  "Искры",  в  Москве
забеспокоился  начальник  охранного отделения полковник Зубатов.  Этот
жандарм был умен и проницателен.  Приводим высказывание  Зубатова  (по
документам  из  архивов  охранки):  "Ведь  крупнее  Ульянова  сейчас в
революции нет никого".  И Зубатов  предложил  "срезать  эту  голову  с
революционного тела"...  "без формальных улик".  Этот свой разбойничий
замысел Зубатов назвал "смелым шагом".  Однако полиция указание своего
шефа выполнить не смогла.
     А "Искра", номер за номером, продолжала выходить. Но где редакция
газеты,  где  Ленин  -  для  сыщиков  оставалось загадкой.  Слежкой за
революционерами за границей руководил некий Рачковский.  "В  настоящее
время,  -  доносил  он  в  департамент  полиции,  -  мною  принимаются
соответствующие меры к выяснению наличного состава редакции и  точного
ее    местопребывания.   Я   найду   средство,   действуя   наверняка,
ликвидировать эту крайне опасную организацию..."  А  на  деле  матерый
сыщик оказался не больше чем болтуном.
     Примечательно, что даже в России никто не ведал,  где расположена
редакция "Искры".  Газету на заводах и фабриках, в солдатских казармах
и на флоте тайно распространяли единомышленники Ленина.  Среди  них  -
Глеб  Максимилианович Кржижановский,  инженер,  ближайший друг Ленина;
Зинаида Павловна Невзорова,  учительница,  жена Кржижановского; Виктор
Павлович   Ногин  -  впоследствии  нарком  торговли  в  промышленности
молодого Советского государства;  Леонид  Борисович  Красин,  инженер,
впоследствии   крупный  нарком  иностранных  дел...  Работать  агентом
"Искры" было честью для революционера.
     Но где  редакция  газеты?  Куда  посылать  материалы для печати и
прежде всего заметки  самих  рабочих,  которые  Владимир  Ильич  очень
ценил?  Знали,  что редакция в Германии.  Но точный ее адрес был скрыт
даже от агентов "Искры".  Действовал  закон  ленинской  конспирации...
Искровец  для своей почты в газету знал только один-единственный адрес
в России.  Оттуда в конверте с новым адресом материал переправляли  до
следующего  промежуточного  пункта.  И так далее.  Эту цепь следования
письма к границе трудно было порвать жандармам:  ведь каждый  участник
этой  почты  знал  только  свой передаточный пункт - и не больше.  И в
Германии письмо не сразу попадало в руки  Ленина:  только  через  цепь
передаточных пунктов. Здесь на "Искру" работали немецкие товарищи.
     Редакция первое время помещалась в Мюнхене.  Здесь Владимир Ильич
подготовлял материалы к печати в номер и отправлял в Лейпциг к Герману
Рау.  Много ли мог вместить номер газеты! Статьи и заметки умещались в
обыкновенном почтовом конверте.  Владимир Ильич надписывал:  "Заказная
бандероль".  Сдавали письмо на почту,  разумеется,  не в Мюнхене - оно
достигало  Лейпцига кружным путем.  В конспиративной практике Ленин не
допускал ни малейшей слабины.  Заметим кстати:  редакция и  типография
"Искры"  всегда  помещались  раздельно  -  в  разных  городах  и даже,
случалось,  в разных странах.  Так,  с апреля по июнь 1902 года  Ленин
вынужден  был  от охранки скрываться в Лондоне,  а печаталась газета в
Мюнхене у преданного  Ленину  (как  и  Г.  Рау)  владельца  типографии
Максиминуса Эрнста...
     Но это уже события,  выходящие за рамки нашего рассказа.  Каждый,
кто  углубляется  в историю ленинской "Искры",  не может не поразиться
сверхчеловеческим  силам,  которые  отдавал  Владимир  Ильич   любимой
газете.  Талант,  энтузиазм  и  вместе с тем осмотрительность и умение
проникнуть в замысел  врага  (сильнейшей  в  Европе  охранной  службы)
позволили  Владимиру  Ильичу поднять огромное дело общерусской рабочей
революционной газеты.  И думается, возьмись ставить "Искру" человек не
столь крупный, "Искра" угасла бы, не возгоревшись в пламя...
     Величаво звучат слова Ленина:
     "Искра" создала    Российскую    социал-демократическую   рабочую
партию".

x x x

     Шли годы...  Минуло  полвека,  когда  в   Пробстхайде   появилась
экспедиция  историков.  Приехали сюда немецкие ученые,  граждане новой
страны на  политической  карте  Европы  -  Германской  Демократической
Республики.  Долог  для  них  был  путь  в  Пробстхайду  -  исчислялся
годами...
     Сперва историки обратились в Советский Союз. Сказали:
     - Существует легенда, будто бы первый номер русской революционной
газеты "Искра" был отпечатан в Лейпциге. Так ли это?
     - Это не легенда,  - ответили им.  - Действительно Владимир Ильич
Ленин,  будучи  в  эмиграции,  организовал  в  тысяча девятисотом году
печатание "Искры" в Лейпциге.
     Естественно, немецкие  историки  заинтересовались подробностями и
прежде всего захотели узнать,  в какой типографии  печаталась  газета.
Ведь в Лейпциге уже и тогда их было множество.
     Однако о типографии,  которой воспользовался Владимир  Ильич,  не
знали и в Советском Союзе. Ленин никому не раскрыл ее адреса.
     Оставалось расспросить  жителей  Лейпцига.  Начали  с  того,  что
разыскали,  одного за другим,  рабочих всех существовавших в 1900 году
типографий.  Немногие остались в живых.  Это были глубокие старики. Но
они,  горячо  одобряя  предпринятые  поиски  места  печатания "Искры",
силились помочь искателям.  И один за другим умолкали, сами удивленные
своему   неведению:   "Не  знаем...  Не  слыхали...  Не  помним  такой
типографии..."
     Неудача не   обескуражила   историков.   Принялись  расспрашивать
жителей города вразброд,  надеясь на счастливый случай.  Ушло  на  это
несколько лет, но счастливый случай не представился...
     Наконец обратились  к  помощи  печати.  Казалось  бы,   с   этого
следовало и начать,  но... Из опыта научных работ в различных областях
знания известно,  что простое решение не всегда приходит сразу.  Итак,
уже  только  в  1952  году  по  поручению  товарищей научный сотрудник
исторического  музея  Лейпцига  Фридрих  Донат  опубликовал  в  газете
"Leipziger  Volkszeitung"  статью  с  призывом  к горожанам сообщить в
редакцию любые сведения о разыскиваемой типографии.

x x x

     В этом седом и больном человеке едва ли можно было узнать бывшего
проворного мальчугана и озорника из типографии в Пробстхайде... Прочел
Макс Пуршвиц в местной газете статью  Доната  и  задумался...  Сколько
времени  утекло  -  и  вдруг  вспомнили!  Как  же  быть?  Не  с  кем и
посоветоваться.  Все трое - и Герман Рау и Вернер (Блюменфельд), и он,
тогда   подмастерье,  -  дали  Ленину  слово  о  печатании  "Искры"  в
Пробстхайде нигде,  никогда и никому не проговориться.  Но Германа уже
нет в живых;  Вернер,  с которым он,  Пуршвиц, подружился, как уехал с
Лениным, так и весточки о себе не подал... Где его искать, да и жив ли
он?..
     Получается, что тяжесть клятвенного слова теперь  только  на  его
совести.  Задумался,  оттягивая решение,  - и вспомнилось ему детство,
голубятня,  мохноногий  турман  с  султанчиком  на   голове.   Бывало,
взовьется турман ввысь,  и уже едва приметен в небе,  мерцает там, как
белая звездочка.  А мальчишка верил,  что звезды знают будущее каждого
человека.  Но  разве  ночью  сонными глазами разглядишь в глубине неба
свою звезду -  вон  их  какая  россыпь!..  И  он,  бывало,  нашептывал
турману,  чтобы  тот  поднялся  еще выше,  к звездам,  - и сам,