наверняка подведешь,
стукнешь противника в лоб.  Это было для меня целое открытие.  Я  стал
применять  вилку  на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой
стрельба!
     Главное тут  -  строго  арифметики  держаться:  дели и дели вилку
пополам,  не горячись в бою.  А то пойдешь  кричать  в  телефон  "чуть
подальше"  да "чуть поближе" - ну и сорвалась стрельба.  Издали всегда
кажется,  что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня),
а   на  самом  деле  попусту  разбрасываешь  снаряды.  Без  вилки,  на
"чуть-чуть",  попасть можно  только  случайно.  А  с  вилкой  поразишь
противника наверняка.
     За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги  принес,  гимнастерку,
шаровары и фуражку со звездой.  Полдня обхаживал нашего начснаба, пока
выпросил.  "За науку!" - сказал я Малюге,  а он и не понял,  за  какую
науку.
     Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии.
И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.

                            Глава седьмая

     Прошла неделя  в  боях.  Под напором превосходящих сил врага наша
бригада медленно отходила от Проскурова на восток,  к Жмеринке.  Давно
уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева...
     Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом
чуть  ли  не  каждый  день приходилось приготовлять для стрельбы новую
позицию.
     Как-то нас  застиг на позиции дождь.  Сеет и сеет,  и чем дальше,
тем больше - никакого просвета. "Пропал, - думаю, - день для стрельбы:
нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь..."
     Я назначил караулы,  а сам  вместе  с  артиллеристами  полез  под
брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.
     Вдруг - шлеп!  Гляжу,  чей-то плащ залетел снизу к нам  на  борт.
Посмотрел  я  через  борт,  а  там  комбриг.  И  тут  же  у насыпи его
бесхвостый скакун в поводу у ординарца.
     Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам
в вагон.
     - Ну-ка,  -  сказал  он,  -  тяжелая  батарея,  давайте-ка двинем
вперед!
     Мы тронулись.
     Комбриг снова накинул плащ,  присел на борт,  положил  на  колени
планшет с картой и компасом и,  поглядывая по сторонам, сверял на ходу
карту с местностью.
     - Стоп!.. - остановил он поезд около железнодорожной будки.
     - Вот вам цель,  - сказал комбриг,  показывая на синий значок  на
карте. - Обстреляйте-ка эту деревню.
     Я поглядел вперед,  осмотрелся по сторонам - все затянуто  сеткой
дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.
     Вот задача!
     Раздумывая, полез  я  в  свою сумку,  достал карту-верстовку.  На
верстовке все есть,  даже отдельно стоящие в поле дубы и  сосны  и  те
нарисованы.
     Деревню я сразу нашел и  отметил  ее  карандашом.  Но  как  можно
стрелять в дождь - решительно не понимал.
     Нашел я на карте и железнодорожную  будку,  возле  которой  стоял
поезд. И ее отчеркнул.
     - Ну что же вы?  - усмехнулся Теслер.  - Соедините на  карте  обе
точки.
     Я прочертил от "будки" до "деревни" прямую линию.
     - Вот это и есть ваша дистанция,  - сказал Теслер, вынимая спичку
из коробки.  - Измерьте-ка дистанцию. В спичке два дюйма, а в масштабе
вашей карты она обозначает две версты.
     Я стал укладывать спичку вдоль карандашной линии.  Оказалось, что
до деревни что-то около шести верст с небольшим.
     - Могу вам сказать точно,  -  вмешался  комбриг,  -  у  меня  это
измерено циркулем: до деревни шесть верст и двести саженей.
     "Шесть верст двести... разделить на двадцать, - тотчас прикинул я
в уме. - Так: дистанция сто шестьдесят делений".
     Я записал цифру на полях карты и взглянул на Теслера.
     - Готовьте данные, готовьте, - нетерпеливо сказал Теслер, вставая
с борта. - Теперь карту совмещайте с местностью.
     Припоминая, как это делается, я составил вместе каблуки, выровнял
перед собой карту горизонтально, как столик, и положил на нее компас -
так,  чтобы  линия  N  -  S компаса в точности совпадала с левым краем
карты.  Руки у меня от напряжения дрожали,  а легкая  стрелка  компаса
плясала под стеклом и выделывала черт знает что!
     Я дал стрелке успокоиться и начал  осторожно  поворачиваться,  не
сходя с места.  Стрелка стала заходить своим черным носиком на линию N
- S.  Вот совпала с линией...  Готово!  Удерживая карту  неподвижно  в
воздухе, я присел и скользнул взглядом по карандашной черте от "будки"
к  "деревне".  Черта  указала  прямо  на  куст.   "Спичка   определила
дистанцию,  компас  -  направление,  стрелять  можно"  -  и  я доложил
комбригу, что данные для стрельбы по селу готовы.
     Теслер смотрел удивленно, приподняв густые брови:
     - Не ошиблись?
     - Никак нет, - ответил я смело. - Дважды проверил.
     Лицо комбрига стало скучным.
     Я настаивал:
     - Разрешите открыть огонь?
     Вместо ответа Теслер отвернулся от меня и заговорил с бойцами:
     - Хороший у вас вагон, товарищи, прочный...
     - Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый.
- Камень в нем возили, уголь... Борта-то железные... Под гаубицу самый
подходящий вагон!
     - И сколько же  в  нем,  интересно,  железа?  -  полюбопытствовал
комбриг. - Всего, на круг?
     - А тысяча двести пудов! Вот сколько.
     Я был  занят  проверкой  данных,  и  до моего слуха лишь урывками
доходил этот разговор.  В третий и четвертый  раз  клал  я  спичку  на
карту,  заново  прочитывал  показания компаса...  "Все правильно...  -
твердил я,  досадуя на комбрига.  - Что он придирается?  Тут вымокнешь
весь!.."
     Ребята вдруг дружно захохотали.
     - Что он сказал? - шепнул я матросу. - Над чем смеются?..
     Оказывается, комбриг сказал,  что под нами и вокруг  нас  столько
железа  -  и  вагон,  и  гаубица,  и паровоз,  - что живем мы как бы в
железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.
     Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из
своего капюшона, обратился ко мне:
     - Товарищ   командир   бронепоезда,   попрошу   дополнить   меня.
Расскажите красноармейцам,  что в железных горах бывают магнитные бури
и на компас там не полагаются.
     Если бы магнитная буря занесла  меня  на  самую  высокую  гору  и
оттуда   опрокинула   в   пропасть,  я  не  был  бы  так  обескуражен.
Пользоваться компасом,  стоя на тысячепудовой массе железа,  - да  где
мои руки, где моя голова?..
     - Огорчаться нечего,  - сказал Теслер,  подойдя  ко  мне.  -  Без
ошибок  никто  не  учится.  Объясните  бойцам,  в  чем ваша ошибка,  и
действуйте дальше.
     А у  меня  рот  будто  мочалой  набит,  и  никак я от нее не могу
освободиться.  Все  же  пробормотал  что-то  бойцам  -  совестно  было
признаться, что дал маху!
     Но бойцы,  и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени
усмешки. И это сразу придало мне бодрости.
     Однако я не знал, как действовать дальше.
     Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу:  "На каком
расстоянии от  железных  масс  бронепоезда  компас  даст  безошибочное
показание?"
     Тут каждый начал показывать свое остроумие;  мудрили, мудрили, но
решения  не  нашли.  Мне  подумалось,  что ответить на вопрос возможно
только  путем  высших  математических  расчетов,  недоступных  нам,  а
дело-то  решилось  шутя!  Ну  что за Август наш Иванович!  Позавидуешь
светлой голове!..  Даже племянник,  не приученный крутым  своим  дядей
думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.
     А задачу решили так.  Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну
воткнули в землю у вагона,  а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на
сто,  я поставил и эту,  затем вынул компас, заметил показание стрелки
и, держа компас перед глазами, отправился обратно.
     Я шел от одной жерди к другой,  или,  как говорят,  в створе двух
вех.  Чуть  только  я  уклонялся от створа,  меня поправляли голосом с
бронепоезда:  "Правее!" или "Левее!",  потом:  "Так  держать!"  Матрос
распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.
     Я шел по прямой линии,  и стрелка  компаса,  понятно,  не  меняла
показания.
     Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто
желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.
     Я остановился.  До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел
Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.
     Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к
нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.
     - Вот где вы вправе пользоваться компасом,  -  сказал  Теслер.  -
Понятно? Ориентируйте заново карту.
     Никогда еще меня так не кидало в жар.  Подумать только,  какую  я
совершил ошибку!.. По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы
на северо-запад. А настоящая цель-то - на юго-западе!
     - Товарищ комбриг!  - вскричал я.  - В первый раз в жизни увидел,
что земля вертится!
     Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.
     - Командуйте!
     Впрыгнув в   полувагон,  я  спрятал  карту  и  компас  от  дождя.
Прокашлялся:
     - Орудие к бою!
     Все приготовились.  К правилу,  в помощь матросу,  встал один  из
пулеметчиков.
     - По невидимой цели...
     Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост
лафета легко пошел по намокшему бревну.
     - Дождь-то... Он понимает морячка... - забалагурил матрос. - Ишь,
у правила нам помогает...
     Малюга доложил о готовности к бою.
     - Сто шестьдесят делений! - крикнул я. - Огонь!
     Прогрохотало орудие.  Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и
несколько секунд ходил взад  и  вперед,  словно  десятичные  весы,  на
которые бросили груз.
     Заложили другой снаряд. Третий.
     Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.
     Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что
снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.
     Комбриг прохаживался по вагону,  считая вслух выстрелы.  Он велел
то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.
     - Довольно,  отбой!  - сказал комбриг на сорок пятом  выстреле  и
наклонился  над  своей  картой  - так,  чтобы на нее не попадал дождь.
Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и  перечеркнул  деревню
красным крестом. - Ну, вот и все!
     - Товарищ  командир  бригады,  но  что  же  такое   мы   все-таки
обстреливали? - спросил я.
     - За что,  как говорится,  работали?  - поддакнул матрос, вытирая
мокрый лоб.
     Комбриг усмехнулся.
     - Этой  ночью,  -  сказал  он,  - бригада галичан сосредоточила в
деревне свои артиллерийские парки.  А нам это мешает.  Вот мы с вами и
распорядились парками по-своему. Только и всего.
     Он протянул мне и Малюге руку и кивнул остальным.
     - Ну,  товарищи,  сегодня  вы мне больше не понадобитесь.  Можете
отдыхать.  Советую вам использовать будку,  она ведь годится не только
как точка на карте.
     Ординарец подал лошадь,  и комбриг уехал. А мы, накинув на орудие
чехлы,  кубарем  выкатились  из  вагона  и  побежали в железнодорожную
будку.

x x x

     Скорее, это был домик:  сени,  кухня, комната. Поглядели - кругом
пусто.  Стоит шкаф,  дверцы полуоткрыты,  внутри одни крошки.  У стены
железная кровать,  но без матраца.  А в углу,  на  месте  рукомойника,
всего только ржавый гвоздь.
     - Что  же,  ребята,  надо  хату  обживать,  -  заговорил  матрос,
деловито  обшаривая  углы.  -  Как  это  говорится:  Робинзоны Крузо в
пятницу...
     Я шепотом поправил моряка:
     - Ты, наверное, хотел сказать: "Робинзон и Пятница"?
     Федорчук посмотрел на меня ясными детскими глазами.
     - А разве я не так сказал?  - слукавил он и,  крякнув,  продолжал
свой обход.
     - Э, да тут, поглядите-ка, живая душа есть! - И он вытащил из-под
плиты  кошку.  Поднял  ее  и  повернул  к  себе  перепачканной  в золе
мордочкой.
     - Принимай, хозяйка, гостей. Ну, учили тебя разговаривать?
     Кошка слабо мяукнула.
     - Ну, вот так...
     Тут кошку перехватил с рук на  руки  Никифор.  Стал  гладить  ее,
почесал  ей  за  ухом.  Та  сразу развалилась у него на руках и громко
замурлыкала.
     - Ишь ты,  - осклабился матрос.  - Гости не кормлены, а она сразу
же и  песни  петь.  Обожди,  хозяйка,  с  песнями,  дай  сперва  людям
обсушиться.
     - Возьмем ее,  а?  Будет жить у нас в поезде,  - сказал  Никифор,
присаживаясь с кошкой на кровать.
     - Еще чего выдумал!  - ответил  матрос.  -  Да  эта  животина  от
первого  же  выстрела  так  сиганет  из  вагона,  что ее и снарядом не
догонишь. Пускай уж она при своем доме остается. Вышибем вот контру, и
хозяева сюда воротятся.
     Матрос прыгал на одной ноге у порога,  защемив другую ногу дверью
и стаскивая намокший сапог. Наконец сапог провалился куда-то в сени, а
матрос шлепнулся на пол.
     Долговязый пулеметчик  уже  растапливал  плиту,  усердно поддувая
огонь.  Он был у нас  теперь  и  за  кока.  Сонливый  парень,  но  под
начальством матроса куда каким проворным стал!
     - Обожди слюни-то распускать,  - сказал сопевшему коку  Федорчук,
подвешивая над плитой свои сапоги для просушки.  Потом,  шлепая босыми
ногами,  побежал в вагон и принес пучок  орудийного  пороху  -  каждая
пороховинка с лучинку. Этих лучинок он подсыпал в плиту, и огонь сразу
загудел, как от бензина.
     Тут и  все  принялись  за  дело.  Наш  слесарь  взял топор и стал
откупоривать банки с консервами. Малюга с ведром "Ст. Проскуров" пошел
по воду.
     А свободных людей матрос усадил, под командой Панкратова, чистить
овощи:  огород  был  под боком,  тут же,  при домике.  Накопали ребята
молодой картошки, надергали из гряд сладкой сахарной свеклы, капусты и
принялись стругать сочную зелень и крошить ее в ведро.
     Пока просыхала у плиты одежда,  подоспел чай. А там подошло время
и обедать.
     Все устроились вокруг ведра,  а Малюга с племянником  отделились:
начерпали себе борща в миску и отошли в сторону. Норовистый старик уже
не в первый раз обедал отдельно,  и никто не обращал на это  внимания:
"Не нравится из ведра хлебать,  ешь из миски,  твое дело".  Но на этот
раз дядя с племянником залучили к себе еще долговязого пулеметчика,  и
все ребята сразу это заметили.
     - Партию   свою   составляет.   Это    он    против    тебя,    -
полушутя-полусерьезно сказал матрос.
     А Малюга между тем достал из бумажки кусок сала  и  стал  крошить
его в миску.
     - Откуда это у него? - спросил я вполголоса матроса.
     - А он вчера свое барахлишко выменял. В форме же он теперь, шитая
рубаха да калоши ему больше ни к чему,  вот и променял  в  деревне  на
сало.  Теперь  он  как  рыбак  с  прикормом:  сидит на бережку - вот и
долговязый клюнул... Говорю, партию составляет!
     - Брысь!  -  вдруг яростно крикнул Малюга,  и от него,  фыркнув и
подняв хвост трубой,  отскочила кошка.  Видно, нацелилась полакомиться
салом, да не вышло.
     - Что же ты, угостил бы животную, - сказал матрос, - она к тебе с
почтением, а ты - "брысь".
     Старик, не удостоив матроса  ответом,  стал  хлебать  свой  борщ.
Подтрунивания  Федорчука  задели меня за живое:  в самом деле,  старик
обособляется.  Обидно,  что я к нему всей душой,  а он мое внимание  и
заботы  в  грош  не  ставит!  А чтоб командиром меня назвать - не было
такого случая.  Может, еще думает, что новыми сапогами да гимнастеркой
с  шароварами  я  хотел  задобрить  его?  Может,  рассчитывает,  что я
обхаживать его начну,  в глаза ему  льстиво  заглядывать?..  Зло  меня
взяло,  и быть бы ссоре,  да я вовремя спохватился:  опять вспомнил, с
кем имею дело.  Нет,  силой этого дядька не переломишь.  Стрелять надо
научиться,  а потом побить его на мастерстве артиллериста! Вот это ему
понятно.  Далеко,  Медников,  замахиваешься, далеко... Но добьюсь же я
своего!
     - Федорчук, давай по рукам!
     Матрос прищурился,  пристально посмотрел на меня,  но моей мысли,
видать, не понял.
     - Тоже торговать захотел?  - повел он шутливый разговор. - Только
чего же  тебе,  голышу,  продавать-то  с  себя?  У  меня  тоже  ничего
продажного - разве что буква "ять"...
     - Да не о том,  - сказал я,  - а чтобы,  не отступаясь, выполнить
задуманное!
     Матрос подмигнул мне: ясно, мол, - и мы ударили по рукам.
     Отошло маленько  сердце.  Я не стал больше глядеть на Малюгу и на
его  артель  у  миски;  подсел  к  Федору  Федоровичу.  Машинист   мне
понравился с первого же дня нашей совместной службы.  Скупой на слова,
нелюдимый,  он  как-то  сразу  располагал   к   себе   своей   суровой
степенностью, и его уважала вся команда.
     Федор Федорович редко выходил к общему столу, то есть, правильнее
сказать,  к  ведру:  свою порцию он забирал на паровоз.  И тут тоже не
высидел - похлебал,  похлебал с нами,  а доедать борщ все-таки ушел  к
себе в будку: опасался оставить свой паровоз даже на полчаса, хотя там
у него был помощник, кочегар. Никому не доверял машину.
     Обед закончился песнями.  В первый раз запели, а как ладно вышло!
Запевать взялся Никифор, мой телефонист. И так он чисто, так задушевно
запел,  что  мы все бросили подтягивать,  только слушали.  А он словно
только этого и ждал: пустился петь во весь голос, и что ни песня, то у
него выходила краше.
     - Эх, гармошку бы! - вздыхал матрос, слушая и перебирая в такт по
колену пальцами. - Поиграл бы я тебе под твой голос...
     Наш солист придержал на секунду дыхание,  развел руками  и  вдруг
взял такую ноту, что все посмотрели на потолок.
     Послушали мы задушевных украинских песен,  а  потом  сладились  и
затянули широкую сибирскую:
                    Славное море - священный Байкал,
                    Славный корабль - омулевая бочка...
                    Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
                    Молодцу плыть недалечко...
     Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:
                    Славный корабль - боевая площадка...
                    Эй...
     Певцы подмигнули и грохнули:
                    Эй, командир, становись за штурва-ал,
                    Плыть молодцам недалечко...

x x x

     Вскочил я   поутру  -  и  первым  делом  за  карандаш  и  книжку.
Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел
чертежным шрифтом заголовок:  "Урок Э 2. Стрельба по невидимой цели, с
картой и компасом".  Есть такое дело!  Два урока уже.  Для почина  это
совсем  неплохо,  а  вообще-то...  Не  всякий  день приезжает командир
бригады!
     Я решил  во  что  бы  то  ни  стало  раздобыть  себе  учебник  по
артиллерии.  Созвонился  с  ближайшего  пункта  связи  по  телефону  с
командиром  батареи и вечером,  после отбоя,  взяв винтовку и насовав,
как всегда,  в карманы патронов,  отправился к артиллеристам на хутор.
До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а
у меня еще карта в руках, дойти было просто.
     Решил я поговорить с командиром второй батареи.
     Комбатра-2 я немного знал,  он бывал у нас в политотделе  и  брал
книжки  из  библиотеки.  А Иван Лаврентьич рассказывал,  что комбатр-2
прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.
     Вот такого знатока мне и надо!
     Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были
разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а
сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка
- флакончик из-под духов,  налитый керосином,  с фитилем,  пропущенным
наружу сквозь ружейную гильзу.
     Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь.  Комбатр тотчас обернулся
и с минуту разглядывал меня,  заслонившись от света  ладонью.  У  него
было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец,
он закрыл и  отложил  книжку.  "Ленин.  Государство  и  революция",  -
прочитал я, скосив глаза на переплет.
     - Здравствуйте, молодой человек, - сказал комбатр, протягивая мне
руку.  - Итак,  вы хотите пройти курс артиллерии?  Мне говорил об этом
начальник политотд