,  и теперь ясно был виден белый домик станции
с пакгаузами напротив.  В  пакгаузах  черными  дырами  зияли  разбитые
ворота... А где же Богуш? Неужели ушел поезд?
     Я торопливо подкручивал окуляры своего  призматического  бинокля,
всматриваясь  во  все  закоулки  станции.  И  вдруг в воздухе запели и
заиграли снаряды. Богуш вновь брал нас на прицел.
     "Не ушел, молодчик, дожидаешься? Очень хорошо!"
     Машинист резко  протолкнул  поезд  вперед,  сразу  на   сотню-две
саженей,  и мы вышли из-под обстрела.  В ту же минуту машинист прикрыл
дым, и мы начали медленно приближаться к станции.
     Поезд нам  был виден,  - должно быть,  он занял позицию где-то на
запасном  пути.  Укрывшись  там,  он  время  от  времени  посылал  нам
навстречу снаряды.
     Вот опять  прогремел  далекий  выстрел...  С  визгом  и  грохотом
лопнула в воздухе шрапнель,  и прямо перед поездом повис белый дымок с
желтизной.
     Еще шрапнель лопнула - это позади поезда.
     - В вилку взял! - закричали артиллеристы.
     Все, затаясь, ждали третьего снаряда.
     Но поезд успел выйти из вилки,  и убойный снаряд не причинил  нам
вреда. Дымок третьей шрапнели повис в воздухе, распадаясь, как вата.
     Молодец Федор Федорович, хорошо ведет!
     Я кивнул Никифору:
     - Передай на паровоз: так и держать ровным ходом...
     Богуш пострелял,   пострелял   и,  разбросав  попусту  с  десяток
снарядов, прекратил огонь.
     Он стал поджидать нас в своей засаде.
     А мы продвигались, не изменяя хода, и так прошли уже с версту.
     Дистанция все сокращалась...
     Малюга, совсем уткнувшись носом в прицел,  медленно,  не  отнимая
руки, вращал штурвальное колесо, и ствол гаубицы ниже и ниже склонялся
к горизонту.
     Только один раз наводчик оторвался от своего стеклышка.
     - На прямой!  - сказал он,  полуобернувшись, и опять ухватился за
штурвал.
     Глянул я вперед,  на рельсы,  - и глаза раскрыл: да прямее и быть
не может!  Дорога пролегла ровной степью - ни бугорка вокруг, а рельсы
как натянутые струны.  Вдалеке,  у станции,  рельсы сходились  в  одну
точку.
     "Вот это для нас позиция! Дождались, наконец-то!"
     Бойцы -  я  это  увидел  по их загоревшимся глазам - не хуже меня
оценили обстановку.
     Все еще теснее стали у орудия.
     Племянник, шагая на цыпочках,  стал подкатывать снаряды поближе к
орудию,  но  переусердствовал,  и  стальные  двухпудовики загремели по
полу, как бочки на мостовой.
     На парня  со  всех  сторон  зашикали,  и сам он в испуге взглянул
вперед, словно этот неосторожный шум мог спугнуть Богуша.
     Опять стало тихо в вагоне.
     Только от телефона доносился приглушенный голос.  Никифор  спешил
сообщить политкому, какая нам славная выдалась позиция.
     Панкратов ехал у себя в вагоне с пулеметчиками.  Еще с  вечера  я
распределил  силы так,  чтобы в каждом боевом вагоне было крепкое ядро
начсостава.
     Идем. Станция  все  ближе.  Меньше  двух  верст  уже  осталось до
станции.
     Но Богуш затаился, молчит. И мы молчим. У нас заложен снаряд, и у
него, понимаем, тоже все наготове.
     Малюга уже самыми точными,  мелкими винтиками подкручивал прицел,
давая орудию окончательную установку.
     "Черт, как мы ползем!.."
     Я вытер пот со лба. Велел прибавить ходу.
     Поезд пошел веселее.
     Повеял встречный  ветерок.  Проворнее   стали   отступать   назад
телеграфные столбы.  Я попробовал сосчитать,  сколько столбов остается
до станции. Но из этого ничего не вышло: столбы вдалеке сливались, как
солдаты в шеренге...
     И вдруг над станцией вспорхнуло колечко светлого дыма и  поплыло,
качаясь, в воздухе.
     Еще колечко,  еще...  Между  постройками  показалась   паровозная
труба.
     В следующую минуту я увидел в бинокль башенный бронепоезд -  весь
целиком.
     Богуш вышел нам навстречу.
     Я быстро осмотрелся:
     - Все на местах?.. По бронепоезду!.. Огонь!
     Грохнула, ударила  наша  гаубица.  По  степи  прокатилось  шумное
эхо...
     Бойцы сразу  повеселели:  кончилось  ожидание,  началось дело!  С
присказками и шуточками бросились бойцы подавать в  орудие  снаряды  и
заряды.  Я отшвыривал в сторону стреляные гильзы,  и они с колокольным
звоном катились по полу.
     А вокруг  поезда  уже заплясали черные дымки взрывающихся гранат,
комьями  начала  взлетать  земля,  застилая  пылью  росистую   полевую
зелень...
     Я посмотрел вдоль рельсов в бинокль:
     - Почище наводку, Малюга! Пока мимо!
     Старик нетерпеливо мотнул головой.
     - Снаряд!.. Заряд!.. - покрикивал он, не отзываясь на мои слова.
     Глухой черной стеной уже стоял вдалеке дым от разрывов,  и  после
каждого  нашего  выстрела  стена  раздавалась все шире,  словно кто-то
беспрерывно подставлял и подставлял  к  этой  стене  черные  вихрастые
столбы.
     Но станция  виднелась  вся  по-прежнему.  Там,  в  легком  тумане
пороховой гари, сверкали огоньки встречных выстрелов...
     Снаряды Богуша бороздили землю уже около  самого  нашего  вагона.
Сквозь щели блиндажа нас обдавало удушливым дымом.  Через бойницы то и
дело прорывались осколки,  чиркая потолок  и  застревая  в  деревянных
стенах.
     - Давай ему по башне,  что  ж  ты!  -  крикнул  я  Малюге,  теряя
терпение.
     - Останови поезд,  тогда и спрашивай! - запальчиво крикнул он мне
в ответ.
     - Сто-оп!.. - скомандовал я.
     Но не успел еще поезд остановиться, как снаряды обрушились на нас
ураганом.
     Все потемнело вокруг. Визг, грохот, железный скрежет осколков.
     Мы были в вилке.
     Я подскочил к Малюге:
     - Давай попадание, сию же минуту! Сию же минуту!..
     Старик только мычал в ответ и, суетясь, дергал за шнур.
     - Да что ты, ослеп? - взревел я.
     Но тут  я  и  сам потерял из виду далекие огоньки выстрелов.  Все
застлало дымом.
     Стоять больше  на месте было невозможно...  Пришлось скомандовать
задний ход.
     - Позор,   бойцы!   Не   можем  справиться  с  негодяем  Богушем!
Дожидались позиции... Все летит к черту!
     Я в бешенстве обернулся к Малюге:
     - Горе-наводчик!
     Поезд, содрогаясь от близких взрывов, пошел назад.
     - Эй, быстрее вытягивай вагоны из огня... Да ну, живее!
     Никифор надсаживался у телефона, подгоняя машиниста.
     Вдруг ко мне подлетел матрос.
     - Командир! - гаркнул он во всю силу своих легких. И тут же сгреб
меня и пробормотал едва слышно: - Некуда уходить. Путь разбит...
     "Отрезаны!" - мелькнуло в сознании.
     Матрос держал меня за плечо.
     - Что делать будем? - прошептал он.
     Тут раздался такой силы  взрыв,  что  я  не  устоял  на  ногах  и
повалился  на  ящики.  В  ту же секунду,  деревянные балки крыши,  как
ребра, раздались в стороны и блиндаж наполнился едким дымом.
     - Горим! - услышал я в дыму крики. - Брезент... На снарядах!
     Я вскочил и как сумасшедший бросился на голоса.
     Бойцы топтали брезент, стараясь сбить фуражками языки пламени.
     - Воду сюда!  Протягивай шланг!  - закричал я.  - Никифор,  живо!
     Никифор подскочил  со шлангом,  открыл воду,  поливая брезент.  И
вдруг покачнулся, выронил шланг и упал, как сноп.
     - Что ты, Никифор! - Я бросился его поднимать.
     На помощь подбежал матрос.  Он,  торопливо  пошарив  в  карманах,
выхватил бинт.
     И чистый бинт, разматываясь, покатился у него из рук на пол...
     - В сердце,  - коротко сказал матрос, - легко помер. Кончился наш
запевала.
     Он снял  с  мертвеца  фуражку  -  открыл  ему  побелевший  лоб и,
подхватив тело на руки, зашагал в глубь вагона.
     Кто-то подхватил  шланг  и  потушил брезент,  но я уже не смотрел
туда.
     Весь вагон  трещал  и гудел под ударами снарядов.  В несмолкаемом
грохоте уже не различить было выстрелов гаубицы.
     - Аааа... черт! Да попадешь ли ты наконец!
     Я бросился к артиллеристу - и с разбегу уткнулся в прицел, да так
и отскочил: "Где же наводчик?"
     Старик, закрывшись руками и раскачиваясь из  стороны  в  сторону,
сидел на лафете.
     - Ранен?
     Я отдернул от его лица одну руку, другую...
     Малюга зашевелил побелевшими губами:
     - Испортилась окаянная гаубица...
     - Что? Гаубица? - прошептал я, отступая.
     Грохот нового взрыва не дал ему договорить.
     Вагон тяжело  качнулся  на  сторону,  боковая  стена  треснула  и
вдавилась  внутрь.  Меня  по колени засыпало песком.  Я выкарабкался и
побежал к орудию:
     - Сюда,  бойцы!  Будем  отбиваться  до  последнего...  Живыми  не
дадимся!
     Сгоряча я  ухватился за правило и тут же отдернул руки:  "Да ведь
орудие испорчено..." Но бойцы уже теснили и толкали меня,  вставая  по
местам.  Племянник  подхватил  с  полу снаряд,  поднял его и пропихнул
кулаком в ствол. Батареец заложил заряд.
     Замковый защелкнул затвор.
     "Это как же так?..  - Я не верил  своим  глазам.  -  Орудие  ведь
действует!"
     - Малюга!  - закричал я, стаскивая старика с лафета. - Что же ты!
Орудие исправно!
     - Прицел... - Малюга безнадежно махнул рукой, - скособочило...
     - Прицел? Прицел, говоришь? Только и всего?.. Наводи!
     Старик зашаркал  на  свое  место.   Безвольными,   одеревеневшими
пальцами он подкрутил винты.
     - Огонь! - скомандовал я.
     Дали выстрел. Снаряд ушел колесом в сторону!
     И тут я в первый раз увидел,  что творится вокруг  нас.  Щита  на
орудии  не  было;  я стоял как в открытых воротах.  Выглянул из вагона
вперед - и содрогнулся...  На сотни саженей в стороны -  как  не  было
зеленой  степи,  пузырилась и в страшном грохоте взрывавшихся снарядов
разлеталась в пыль...  Я понял,  что и  вправо  и  влево,  за  стенами
вагона,  и  позади нашего поезда все превратилось в пустыню.  Каким-то
чудом среди  этого  пожарища  мы  еще  целы!  Путь  сзади  разрушен  -
двинуться некуда.  И предатель белогвардеец Богуш теперь расстреливает
нас, как у стенки...
     Я стоял перед орудием...  Жалкая,  бесполезная,  никому не нужная
груда металла!
     Я сделал шаг в сторону - сам не знаю зачем.
     Бойцы тоже переступили - они все жались ко мне.
     "Неужели кончено все?"
     Волны черного и рыжего дыма все больше застилали наш поезд. Перед
вагоном блеснуло пламя. "Вот он, снаряд... Нет, не долетел..."
     Опять полыхнуло огнем в дыму. Гудя, разлетелись стальные осколки:
и второй мимо... третий. Этот кувырнулся совсем в стороне.
     Снаряды вокруг нас падали вразброд.
     - Ребята! Обожди! - вдруг закричал матрос, срываясь с места, и на
секунду замер с поднятой рукой.
     - Ребята, да ведь нас дымом затянуло! Глядите все! Ведь он наугад
снаряды втыкает!.. Не попасть ему, собаке, в нас.
     Бойцы с  минуту,  словно  не понимая,  что он говорит,  удивленно
глядели на матроса.
     - Дыму, ребята, давай дыму больше! - кричал матрос.
     - Правильно! - скомандовал я. - Жги что попало!
     Тут бойцы  горохом  рассыпались  по  вагону  и  стали выбрасывать
наружу обломки досок и бревен,  соломенные тюфяки,  одеяла,  тряпки.
     А Федорчук все кричал и тоже метался по вагону:
     - И бушлат подойдет,  и форменка!..  Носовой платок - туда же!
     Я подкинул ногой в кучу одежды свою шинель.  А сам за рупор - и к
борту.
     - Машинист! - закричал я в рупор. - Машинист!
     Но грохот взрывов гасил мой голос.
     Наконец на  паровозе  меня  услышали.  Шевельнулся железный лист,
подвешенный над входом в будку, и в щель просунулась голова машиниста.
     Я замахал ему руками:
     - Сифонь!.. Задувай вовсю, Федя, дыму давай, дыму!
     Не прошло  и  минуты,  как  из  трубы паровоза густо повалил дым,
застилая над нами небо серой тучей.
     А по  обеим  сторонам  вагона  жарко запылали костры из шинелей и
брезентов, посыпанных орудийным порохом.
     Вслед за  артиллеристами,  смекнув,  в чем дело,  разожгли у себя
костры и пулеметчики.
     - Вот,  брат,  и дымовая завеса! Живем еще!.. - говорил Федорчук,
чихая от едкого дыма и зажимая себе нос бескозыркой.
     Он прохаживался   по   вагону  и,  протирая  покрасневшие  глаза,
посматривал, чего бы еще бросить в костер.
     А Богуш  на бронепоезде,  должно быть,  уже совсем потерял нас из
виду. Снаряды его грохали где-то в дыму, не причиняя нам вреда.
     Воспользовавшись передышкой, я бросился налаживать орудие. Ох как
мне захотелось теперь самому заложить снаряд и дернуть за шнур!..
     Но прицел, проклятый прицел...
     У орудия стоял Малюга и о чем-то мрачно раздумывал. Сквозь дым он
показался мне тенью.
     Увидев меня,  старик сразу,  словно он  только  этого  и  ожидал,
уступил мне место и пошел прочь.
     Я спешил разобраться в испорченном прицеле.
     Снаряды вокруг нас падали все реже и реже. Казалось, бой затихал.
Но это только казалось.
     Густой дым,  окутавший нас во время канонады, начал рассеиваться,
а наши костры догорали. Выдохся и Федор Федорович со своим сифоном...
     Мы стояли под жерлами четырех наведенных на нас пушек,  способных
посылать сорок восемь  снарядов  в  минуту.  И  Богуш  выжидал  только
подходящего  момента,  чтобы снова обрушиться на нас всей силой своего
артиллерийского огня.
     Но пока завеса дыма все-таки укрывала "Гандзю" от противника, и я
копался в прицеле.
     Винты, стекла,  рычажки...  Черт,  сколько же их!  "Дистанционный
барабан - главная часть прицельного устройства",  - вдруг припомнилась
мне  дословно  одна  из  моих записей.  Не доверяя памяти,  я выхватил
свободной рукой тетрадь из сумки.
     Но не   успел   я   отыскать  нужную  страницу,  как  весь  вагон
содрогнулся от накрывшего нас залпа. Тетрадка выпала у меня из рук...
     Впереди в просветах поредевшего дыма, засверкали огоньки.
     Богуш возобновил бой.
     Решающие минуты...
     Я ухватился за прицел. Где барабан? Вот он, так, на месте...
     Стебель на месте... Защелка на месте...
     Вихри дыма и горячие  сквозняки  от  разрывов  обдавали  меня.  Я
отводил  голову,  чтобы  не глядеть на происходящее,  и все-таки видел
перед собой,  в дыму и пламени,  нашу контрольную площадку, всю словно
обглоданную, уже без углов и почти без помоста, голую, как скелет...
     Стебель, защелка на месте!
     Я нахлобучил  фуражку на самые глаза и приник к мелким винтикам и
стеклам.
     Кто-то, охнув,  грузно повалился за моей спиной.  Кто-то стонал в
вагоне - должно быть, тяжелораненый... Но я не оборачивался...
     - Защелка  на месте!  Отводка на месте!  - выкрикивал я сам себе,
вцепившись в прицел всеми пальцами.
     Отводка... Уровень   продольный...  Поперечный  уровень  тоже  на
мес...  Нет!  Поперечный не на месте!..  Проклятый уровень,  где  твой
пузырек! Где... твой... пу-зы-рек?!
     Разжав пальцы, я отдернул руку от прицела.
     - Малюга, Федорчук, сюда!
     Я сгреб обоих за плечи и толкнул к орудию.
     - Видите? Где пузырек, а? В стороне! Ушел в сторону!
     Малюга так и оцепенел,  взглянув на  едва  приметную  трубочку  с
жидкостью.
     Я изо всей силы встряхнул его:
     - Видишь ты или ослеп?
     - Вижу!  - взревел Малюга,  вырвавшись от меня.  - Вижу! Старый я
дурень! Прицел справный! Это... Да это сама орудия косо стоит!
     - Ну да...  Ну да...  - забормотал Федорчук,  озираясь. - У всего
вагона крен. На правый борт... Сдала правая рессора...
     Не теряя времени,  Федорчук схватил топор и  начал  забивать  под
осевшее колесо орудия клинья-колобашки...
     - Богуш!.. - вдруг закричали бойцы. - Сюда идет!
     Я быстро   вскинул  бинокль.  "Да,  приближается...  Кончать  нас
идет..."
     - Стой, собака, стой! Гаубица еще стреляет!
     Я прыгнул к орудию. Глянул на уровень:
     - Есть, пузырек уже на месте!
     Дрожащими пальцами  я   подкручивал   винты,   стараясь   поймать
бронепоезд в центр пересечения нитей на стеклышке. Я чувствовал теплые
ладони Малюги,  помогавшего мне навести орудие.  Но дым разрывов то  и
дело заслонял от меня приближавшийся бронепоезд.
     Богуш бил на ходу из всех четырех орудий.
     Я делал наводку по его головной башне.
     - Трубу снесло на паровозе!  - вдруг крикнул кто-то сзади меня, и
в ту же минуту этот голос слился с другим:
     - Башню разворотило у пулеметчиков!
     У меня  дрогнули  руки,  прицел  сбился,  и  все  заплясало перед
глазами...
     Собрав все силы, я снова подступил к орудию.
     Нет, чувствую, сдаю... Не поймать мне Богуша в крестик нитей...
     Я ухватился за колесо орудия, боясь упасть.
     - Товарищи! - закричал я. - Помогайте! Песню!
     - Песню! - эхом откликнулись бойцы в вагоне.
     И затянули нестройно:
                    Славное море - священный Байкал...
     Но в ту же минуту сквозь неуверенные голоса прорвался сипловатый,
но твердый голос матроса и повел за собой хор:
                    Славное море - священный Байкал
                    Славный корабль., броневая...
     Вот он, в крестике!
     Я дернул за шнур. Выстрел. Пламя. Грохот...
     И вдруг - полная тишина. Оборвалась пронзительная, терзающая нота
боя.
     Эхо песни покатилось через поля и замерло где-то в лесу...
     Бойцы с  минуту  глядели друг на друга,  ошеломленные наступившей
тишиной, не соображая, что произошло.
     И вдруг  в  погоревшей,  разбитой снарядами траве,  где-то совсем
близко,  щелкнул  кузнечик.  Щелкнул  -  и  пустил  трель.  Эту  трель
подхватил другой, третий, и через минуту шумно, весело, на разные лады
застрекотала вся степь.
     Бойцы, словно  вдруг  пробудившись,  толпой  бросились  к орудию,
спеша заглянуть в чудесное стеклышко.
     - Ура-а!.. Победа!
     Тут одним прыжком подскочил ко мне Малюга и облапил меня, едва не
задушив своей пышной бородой.
     Я, как мог, вырывался.
     - Нет,  не пущу!  - гудел старик.  У него были слезы на глазах. -
Обманывал меня, старого, обманывал, и совести нет... Ты - артиллерист,
командир доскональный. Наш красный офицер!
     - Да разве?..  Что ты!..  - Грудь у меня стеснило  от  радостного
сознания:  "Вот  и сдал экзамен на красного офицера...  Как просто это
получилось: сами солдаты приняли экзамен".
     Малюга отступил на шаг и посмотрел на меня с укоризной:
     - Не обижай старого человека,  командир,  признавайся,  что ты из
артиллеристов! Да этакой стрельбой мы их всех, злыдней, порушим!
     - Ясно, порушим, - сказал я, оправляя на себе гимнастерку. Внутри
меня играла каждая струнка.  - На то идем!  - И я крепко пожал старику
руку.
     - Ну,   кажись,  теперь  поладили...  -  сказал  Федорчук,  шумно
вздохнув.
     Матрос стоял  с  рупором  наготове  и  давно  уже  ждал  от  меня
приказания.
     - Тяжел старик, а все ж таки заправил ты ему мозги под фуражку...
Вперед, что ли?
     Матрос закричал в рупор:
     - Эй, на паровозе! Вперед, беструбная команда!

x x x

     Со скрипом,  тяжело переваливаясь с борта на борт и  усыпая  путь
вывороченными  из  гнезд болтами,  гайками,  обломками досок и бревен,
наша "Гандзя" двинулась к башенному бронепоезду.
     Мы приближались  осторожно,  с  заряженным  и наведенным орудием:
подлый и коварный враг был опасен и в своей агонии.
     Подъехали. Мои артиллеристы, железнодорожники и пулеметчики враз,
по команде,  выпрыгнули с винтовками из вагонов,  оцепили  умолкнувший
бронепоезд и начали медленно сжимать его в кольцо.
     Взглянув на поезд,  такой еще грозный в недавнем бою,  я невольно
остановился:  груда обломков - это было все, что осталось от стального
страшилища!
     Наш тяжелый снаряд, как оказалось, угодил в головной двухбашенный
вагон поезда.  От броневой крыши  до  самого  основания  вагона  зияла
огромная пробоина,  расчленившая вагон надвое. Стальные листы корпуса,
усеянные заклепками,  от взрыва разъехались по швам и  висели  рваными
лоскутьями.
     Через пробоину и распоротые швы я увидел внутри вагона трупы.
     Я пошел  по  цепи своих бойцов,  чтобы осмотреть весь поезд.  Вот
заграничный паровоз,  грузный и неуклюжий в своей броне, как черепаха.
Паровоз  стоял,  уткнувшись между рельсов;  передние колеса зар