илищного совета сложил с себя председательские полномочия.
     Впоследствии В. Н. Назарьев написал об этих днях такие строки:
     "Произошло нечто  неожиданное...  Точно  вдруг   среди   суровой,
слишком  долго затянувшейся зимы настежь распахнулось наглухо запертое
окно и в него полились  лучи  яркого  солнечного  дня.  Да,  это  была
настоящая весна,  это было время всяких неожиданностей и только что не
чудес. Да и как же не назвать чудом появление в наших палестинах таких
людей,  как Илья Николаевич Ульянов, единственный в то время инспектор
народных школ на всю губернию,  с первого же шага  отдавший  всю  свою
душу  возложенной на него обязанности".  Это строки из корреспонденции
Назарьева, опубликованной в столичной печати.

x x x

     - Господин Ульянов, ну зачем так официально?..
     Губернатор даже руками развел. Торопливо встал с кресла и, обойдя
свой обширный письменный стол,  мелкими  проворными  шажками  двинулся
навстречу инспектору. Взял его руку в обе свои, мягко пожурил:
     - Я пригласил вас...  хотелось  запросто  побеседовать.  А  вы  в
полном параде!
     Хозяин посмотрел  на  себя.  Был  он  в  простецком  архалуке   с
застежкой на крючках,  на ногах - мягкие,  домашние,  уютно стоптанные
полусапожки.  Только брюки с генеральским шитьем  свидетельствовали  о
сановитости мило улыбавшегося старика.
     Ульянов стоял навытяжку,  весь внутренне  напрягшись.  Визиты  по
начальству были для него мукой. Ты уже не свободно мыслящий человек, а
чиновник такого-то класса, облаченный в темно-синий мундир с такими-то
знаками ведомства народного просвещения. Мало того, ты раб своего чина
и своего мундира. Вступает в действие этикет. Параграфы этикета вертят
тобой,  как болванчиком, и усердно толкают в шею, требуя чуть ли не на
каждом шагу поклонов...
     Сели в кресла. Друг перед другом.
     Губернатор улыбается,  и Ульянову в ожидании разговора ничего  не
остается, как улыбаться.
     Старик вздохнул и выразил сожаление,  что не сумел присутствовать
на докладе господина инспектора народных училищ.
     - Впрочем,  наслышан, наслышан... В городе только и разговоров...
- Губернатор откинулся в кресле,  и взгляд его вдруг стал сверлящим. -
Так сколько вы у нас насчитали школ, господин Ульянов?
     Илья Николаевич,  будто  не  замечая  недобрых  огоньков в глазах
хозяина, повторил названную в докладе цифру.
     Губернатор зло рассмеялся:
     - Вот   удивительно!   А   наши   земцы   насчитывают   четыреста
шестьдесят!..  Впрочем...  - Тут он сложил крестом руки на груди. - Не
спорю, не спорю... Вы же, насколько мне известно, ученый математик!
     Илья Николаевич  не ответил на колкость.  Тут старик перенес свой
гнев на земцев:  его,  своего начальника губернии,  в какое  положение
поставили перед министром!
     Губернатор что-то обдумывал,  и  выражение  его  лица  не  сулило
приятностей. Ульянов заговорил, опережая его:
     - Господин губернатор,  я надеюсь,  что наша Симбирская  губерния
будет иметь четыреста шестьдесят школ.
     Тот пристально посмотрел  на  собеседника.  Быть  может,  он  уже
видел,  что инспектор,  ощутив всемогущество начальника губернии, идет
на попятный:  зачеркивает свои пакостные 89 и восстанавливает в правах
число 460?
     Но Ульянов закончил фразу так:
     - Четыреста  шестьдесят  школ  на протяжении ближайших нескольких
лет.  - И продолжал:  - В самой школьной сети,  как она  ни  запущена,
бьется пульс жизни. В нищете и неустройстве, а как беззаветно трудятся
иные сельские учителя...  В сегодняшнем номере "Губернских ведомостей"
я опубликовал нескольким из них благодарность... Вы уже смотрели, ваше
сиятельство, газету?
     Губернатор сидел удрученный.  Пришлось повторить вопрос, чтобы он
очнулся.
     Позвонил - и ему подали свежий номер губернской газеты.
     Илья Николаевич помог найти публикацию.
     Продолжая развивать свои планы,  он добился того,  что губернатор
спросил заинтересованно:
     - Вы считаете,  господин Ульянов,  что и я могу чем-нибудь помочь
делу, о котором вы столь увлеченно печетесь?
     - Несомненно!  -  И  Ульянов  тут  же  подсказал  губернатору ряд
полезных для школьного дела мероприятий.  - Особенно  важно,  господин
губернатор,  чтобы  интересами  народного  образования прониклись чины
низшей государственной администрации.  К примеру,  волостной  старшина
может оказать нам,  просвещенцам,  неоценимую помощь, разумеется, если
захочет.
     - А я ему,  такому-сякому,  прикажу захотеть!  - И губернатор,  в
сознании своего могущества,  движением  руки  распушил  бакенбарды.  -
Волостные старшины, дорогой господин Ульянов, главная моя опора в гуще
мужиков.  Я бы сказал, мои волостные губернаторы! И смею заверить, что
среди  этих  верных мне служак вы встретите такое же полное понимание,
как и у меня - губернатора губернского.
     Он улыбнулся, как бы приглашая собеседника оценить его сиятельное
остроумие. В ответ на приглашение улыбнулся и Ульянов.
     - Ну  а  теперь,  -  внезапно воскликнул губернатор,  - услуга за
услугу!
     Встретились глазами.  Илья Николаевич,  настораживаясь,  поглубже
сел в кресло: "Вот оно, ради чего он меня вызвал!"
     Хозяин встал, прошелся, повернул голову и через плечо:
     - А дамы в претензии на вас!  "Ожидали,  -  говорят,  -  ожидали,
когда  наконец  господин  Ульянов  кончит  доклад,  а  он  и на бал не
остался".
     - Я не танцую, ваше сиятельство!
     Тот с живостью обернулся:
     - Не верю! Не допускаю мысли!
     Опять сел напротив Ульянова. Помолчал. Грустно склонил голову:
     - Мой  друг,  вы  обидели  первую  в  губернии  красавицу  - нашу
пленительную Лизет...
     Оказывается, на балу танцевала госпожа фон Гольц.
     - Вы с ней знакомы, господин Ульянов. Лизет очарована вашим умом,
тактом,  ученостью. И скажу по секрету, ищет вашей дружбы... Боже... -
Тут губернатор восторженно,  закатил глаза. - Пройтись с Лизет в вихре
вальса...  А голубая мазурка на рассвете... Трам-тара-рам-там-там!.. -
Он притопнул ножкой по паркету. - И все это, мой друг, предназначалось
вам. Бедняжка отказала множеству кавалеров...
     Илья Николаевич уже догадывался,  что губернатор не устоял  перед
красавицей.  Сказал что-нибудь вроде:  "Ма шер Лизет, считайте, что вы
утверждены учительницей.  А с  инспектором  Ульяновым  я  формальности
улажу!"
     От одной этой мысли все вскипело в  нем.  Такого  приказа  и  сам
губернатор от него не дождется! Илья Николаевич набрался духу.
     - Ваше сиятельство!  - прервал он сладкозвучную речь. - Вы правы.
Я  не  оказался достойным кавалером.  Но хочу быть рыцарем в отношении
госпожи фон Гольц!
     Губернатор умолк. С интересом уставился на собеседника.
     - Что там учительство! - начал Ульянов, спеша вырвать инициативу.
- Возня с крестьянскими ребятишками, трата нервов... - Тут Ульянов для
выразительности сморщил нос.  - Нет,  это  не  для  мадам  фон  Гольц!
Большому кораблю, как говорится, большое плавание!
     - Ну-те, ну-те... - оживился хозяин, вместе с креслом придвигаясь
к Ульянову.
     Илья Николаевич напомнил,  сколь мизерны средства, ассигнуемые на
школьное дело и казной,  и земством (при упоминании земства губернатор
с презрением махнул рукой),  и сказал,  что в этих условиях приходится
рассчитывать на отзывчивость общества.
     - Вообразите,  ваше сиятельство,  подписной лист в руках  госпожи
фон Гольц! Уверен: богатейшие люди губернии откроют перед нею кошелек!
     Хозяин был застигнут врасплох.
     - Вы полагаете? - промямлил он. - Кто же у нас уж такие богачи?..
     Ульянов пошел в лоб.
     - За  вами  почин!  - Он взял с губернаторского письменного стола
лист бумаги, обмакнул перо.
     - Сколько?.. - буркнул тот, явно сдаваясь.
     Ульянов проявил деликатность:  не определил суммы взноса.  Только
сказал:
     - Надеюсь,  не  станете  возражать,  если  я  о  сделанном   вами
благородном  почине  дам  публикацию  в  "Губернских ведомостях"?  Это
послужило бы убедительным примером для многих...
     - Подписываюсь  на  всю  мою  наличность!  -  объявил губернатор,
весьма довольный собой.  - Здесь двести тридцать рублей семьдесят одна
копейка. Извольте, господин Ульянов, принять деньги.
     - Полагаю,  что этот лист с вашей подписью и  проставленной  вами
суммой  пожертвования  следует  переслать...  - Илья Николаевич сделал
паузу, предоставляя губернатору догадаться.
     Тот улыбкой поблагодарил его и позвонил.
     - Запечатать,  - приказал он вбежавшему курьеру,  - и госпоже фон
Гольц. Отправить с фельдъегерем! В собственные руки!

x x x

     Ульянов покинул   дом  губернатора  очень  довольный  собой.  Сам
удивился своей находчивости. Но с волками жить - по-волчьи выть!
     Привлечена к делу фон Гольц. Насчет этой барыньки Илья Николаевич
не  строил  иллюзий.  Не  удивится,  если  "красавица  Лизет"  швырнет
подписной лист в лицо, да не фельдъегерю, а самому губернатору.
     Ульянову казалось,  что  он  видит  ее  насквозь.  Да,   он   был
наблюдателен,  как и свойственно хорошему педагогу.  Но вместе с тем -
кристально честен.  А очень честные люди порой не способны  разглядеть
во всей глубине мерзость человеческой натуры,  таящуюся,  скажем,  под
личиной златокудрого ангела. И расплачиваются за это...
     Но не  будем  забегать вперед.  Пока что поступили сведения,  что
госпожа фон  Гольц  подписной  лист  приняла.  "Симбирские  губернские
ведомости"  не  замедлили  оповестить  публику  о  благородном  почине
господина  губернатора  (сумма  пожертвования  была  выделена   жирным
шрифтом).
     В уважение к хозяину  поднатужились  земские  деятели:  несколько
увеличили пособия сельским школам.
     А государственная казна? Она верна себе: как и в предыдущие годы,
ассигновала на начальное образование в губернии круглый... нуль.
     И раскошелиться пришлось прежде всего мужику.  В каждом бюджетном
рубле - 85 копеек крестьянских... Сколько же на нем, мужике, платежей?
Подать в казну отдай, выкупные за помещичьи земли снеси, вот и земство
свое требует - установило земские сборы...
     Крестьянин мыслит практически. Уважает арифметику. "Дважды два да
трижды  три"  -  плати,  господин  заезжий купец,  правильную сумму за
зерно, что тебе смолочено, за куделю, за овчины!
     А к  чтению,  письму недоверие.  Крестьянин негодует:  "Мальчишка
две,  а то и три зимы потерял,  а читать не может... Да на кой ляд нам
такая школа!"
     Илья Николаевич говаривал по этому поводу учителям:
     - Жертву  буквослагательного  способа  гениально  показал Гоголь.
Вспомните чичиковского Петрушку:  "...все читал  с  равным  вниманием;
если  бы  ему  подвернули  химию,  он  и  от нее бы не отказался.  Ему
нравилось не то,  о чем читал он,  но больше самое чтение,  или, лучше
сказать,  процесс  самого  чтения,  что  вот-де  из букв вечно выходит
какое-нибудь слово, которое, иной раз, черт знает, что и значит".
     Полный переворот   в   обучении  грамоте  нес  "звуковой  метод",
разработанный передовой  педагогикой,  и  Ульянов  был  страстным  его
пропагандистом. Изначальный в руках учителя материал здесь не буква, а
полное слово.  Слово звучит в классе,  ученики повторяют его вслед  за
учителем  -  слово,  во всех его красках,  со всей музыкальностью,  на
полную глубину смысла,  затем при помощи  учителя  (незаметной!)  дети
расчленяют  слово  на  слоги,  а  там,  не  затрачивая  особых усилий,
добираются и до букв...  Не проходит и года,  как ученик,  не  умевший
книгу раскрыть, уже бойко и осмысленно читает!
     "Зеленый шум,  весенний шум...  Идет-гудет..."  Звуковой  способ,
мыслилось  Ульянову,  несет  в школы дыхание весны.  Да и мужик увидит
толк в школьном обучении детей.
     "Да, он беспортошный, - говорил себе Ульянов, - да, у него пустой
от поборов карман.  Но...  но он, наш мужичок, вместе с тем и несметно
богат!  Мудростью богат народной, мудростью!.. - И заключил: - Вот это
богатство свое,  которого никто не в силах  отнять,  мужик  и  положит
полной пястью на школы!"

x x x

     Ульянов обернулся  и,  не без труда оторвавшись от работы,  встал
навстречу щегольски, уже по-летнему одетым посетителям.
     На пороге   Назарьев.   Улыбается  с  таким  видом,  что  вот-вот
преподнесет сюрприз. Сюрпризом оказался его спутник.
     - Привел  и  представляю  вам,  Илья  Николаевич,  нашего  нового
председателя уездного училищного совета: Николай Александрович Языков.
     - Не родственник ли вы,  Николай Александрович, - заинтересовался
Ульянов, - известного поэта Языкова? Друга Пушкина?
     - Кузен, - опередил его ответом Назарьев.
     А тот лишь смущенно поклонился.
     Короткая церемония  знакомства  -  и  приступили к делу.  Ульянов
разложил на столе материалы своего зимнего объезда губернии;  все было
проанализировано, приведено в систему.
     В заключение беседы Илья Николаевич  развернул  на  столе  чертеж
школьного здания.
     - На ваш суд и усмотрение, господа!
     Языков осторожно  заглянул  в  чертеж,  мало  что  понял  в нем и
спросил:
     - Это у нас в земстве изготовили, в строительном отделе?
     Ульянов усмехнулся:
     - Пробовал  туда  обращаться.  Но  земцы  школьным строительством
гнушаются. Мудрствуют над чем-то более значительным.
     - Так откуда же этот проект?
     - Мой собственный.
     В проекте  -  сельская школа.  Илья Николаевич позаботился о том,
чтобы в классе,  рассчитанном на определенное число учащихся,  было бы
достаточно,  в  соответствии с научно-гигиеническими нормами,  света и
воздуха;  чтобы зеркало печи излучало  тепло  соразмерно  помещению  и
потребностям  детского организма;  чтобы удобен был вход,  а на случай
пожара и безопасный выход.
     Учитывая скудость  земской  кассы,  здание  школы  запроектировал
одноэтажное, деревянное. К проекту были приложены расчеты строительных
материалов, рабочей силы и денежная смета.
     - Прошу обратить  внимание  на  форточки  в  окнах.  За  форточки
костьми лягу! Это же бедствие, во всей губернии школы без форточек.
     Проект понравился.
     - Не  сомневаюсь,  что  мы  утвердим  его на училищном совете,  -
сказал  Языков.  -  Да  заодно  и  пристыдим  наше   земство.   Этакие
бездельники!
     - Я уже голосую!  - подхватил Назарьев.  Он был членом училищного
совета.
     С первых  же  месяцев  своей  инспекторской   деятельности   Илья
Николаевич  стремился  использовать  любую  возможность для подготовки
учителей.  В  Симбирске,  при  городском  уездном  училище,  обнаружил
учительские курсы и тут же принял участие в их работе.
     Расширяя и расширяя подготовку учителей,  Ульянов пришел  к  идее
учительских   съездов.   Убедил   губернатора   поддержать  его  перед
попечителем округа.
     В. Н.  Назарьев  дал  с  натуры картинку съезда:  "Слух о съезде,
вскоре задуманном Ульяновым,  вызвал неописанное волнение между нашими
сельскими педагогами, а в начале сентября, если не ошибаюсь, 1873 года
к   Симбирску   потянулись   разнообразные   тележки   и   брички    с
законоучителями,  учителями и учительницами, стремившимися на съезд...
На   следующий   день   зало   мирового   съезда   преобразилось    до
неузнаваемости: ...в углах размещены деревья всех существующих в нашей
местности пород и образцы  всевозможных  хлебов,  а  на  возвышении...
учебные  пособия.  Первые  ряды стульев были заняты учениками народных
школ...  За ними устроились представители нашего  высшего  и  среднего
общества,  привлеченные отчасти модой, отчасти искренним сочувствием к
делу народного образования...  Все носило на себе отпечаток небывалого
одушевления и лихорадочного напряжения,  обсуждение уроков становилось
все живее и живее:  выяснились главные положения педагогики  и  лучшие
приемы обучения грамоте и счету.
     ...Последний день съезда приходился на праздник...  Еще до обедни
толпа   учителей  со  своим  инспектором  и  одним  из  членов  совета
направилась к телеграфной  станции.  Здесь  Ульянов  познакомил  их  с
законами  электричества,  а  после  обедни  им  же  показал физический
кабинет военной гимназии.  Больше и показывать  было  нечего  в  нашем
городе..."
     Учительские съезды стали ежегодными. Откликаясь на потребности то
одного уезда, то другого, Ульянов каждый съезд проводил лично.
     Илья Николаевич получил с почтой  из  Казани  подарок.  Это  была
тонюсенькая  в  синей  обложке  книжечка.  Под обложкой,  на титульном
листе: "И. Яковлев. Букварь для чуваш с присоединением русской азбуки.
Казань.  В  губернской  типографии.  1873".  Все  32 странички букваря
исполнены от руки,  а затем,  видимо,  отпечатаны с камня.  И  понятно
почему:  взяв за основу русский алфавит,  Яковлев вынужден был русские
буквы,  чтобы  приспособить  их  к   чувашской   фонетике,   испещрить
различными   значками,   а   в   наборной   типографской  кассе  вновь
изобретенных литер, разумеется, не нашлось.
     Илья Николаевич,  перелистывая книжечку,  называл вслух чувашские
слова, сверяясь с яковлевской их транскрипцией.
     - Хорошо и просто,  - заключил он и написал Яковлеву в Казань: "Я
получил вчера экземпляр Вашей  книжки.  Очень  рад  за  Вас,  что  она
окончилась   печатанием,   постараюсь   употребить  со  своей  стороны
возможное содействие распространению ее в чувашских школах..."
     Кто же такой Яковлев? Чуваш, студент Казанского университета.
     По окончании университета Иван Яковлевич Яковлев  при  содействии
Ильи Николаевича был определен инспектором чувашских школ в Симбирской
и  смежных  с  ней  губерниях.  Яковлев   восторженно   полюбил   Илью
Николаевича, и они навсегда остались друзьями.

x x x

     Сохранились документы, читая которые, как бы обозреваешь обширную
деятельность Ильи Николаевича Ульянова.  Это его ежегодные отчеты. Под
титулом  "отчет"  заключен  научно-исследовательский труд - страстный,
полемический, опирающийся (разумеется, анонимно) на идеи Чернышевского
(например, о роли в воспитании детей наук общественных), Чернышевского
и Добролюбова (об  обучении  детей  каждой  национальности  на  родном
языке); Чернышевского и Добролюбова, Песталоцци и Ушинского о том, что
обучение ребенка  и  его  воспитание  -  процесс  единый;  мало  того,
учитель,  какой бы предмет он ни преподавал,  должен прежде всего быть
умелым воспитателем.
     Эту мысль,   подтвержденную  собственным  педагогическим  опытом,
Ульянов в одном из отчетов выразил так:
     "В хорошо  организованных  училищах  и  у  преданных  своему делу
учителей не встречается надобности употреблять какие  бы  то  ни  было
меры взыскания с учащихся,  потому что последние любят и уважают своих
наставников и не позволяют огорчать их каким-нибудь поступком".
     Годовые отчеты   Ульянова...   Это   как   бы   отпечаток  шагов,
неторопливых, полных раздумий, порою тревог, но не ведающих усталости,
ибо это шаги человека со светильником в руках.
     Шли годы...

x x x

     - Ваше превосходительство, может быть, все-таки отдохнешь?
     Мария Александровна  предложила мужу стакан свежезаваренного чая.
Илья Николаевич,  оторвавшись от работы,  принял  чай  и  жадно  отпил
глоток.
     - Илюша, а ты знаешь, что время уже за полночь?
     А он беспечно:
     - Подумать только, куда мы с тобой, Маша, забрались - в генералы!
Даже оторопь берет:  пге-во-схо-дительство!  Пгево...  Даже выговорить
толком не могу это пышное величание!
     - А  я горжусь!  - И Мария Александровна приосанилась.  - Горжусь
твоим  высоким  чином  и  орденом  горжусь.  Свое,  заслуженное...  Но
работаешь, Илья, сверх всякой возможности. Я извелась с тобой...
     - Машенька!  - Тут Илья Николаевич лукаво прищурился. - А ведь ты
чуточку опоздала отрывать меня от стола. Я уже сам оторвался... - И он
возгласил торжественно: - Финис коронат опус!
     Мария Александровна, обрадовавшись, всплеснула руками:
     - Закончил?  Поздравляю.  Только мне непонятно,  зачем ты спроси