Овечками" они потому,  что  у
них буквы "Ов" на тендере. Ну уж крикливее паровоза нету! Прямо скажу:
пронзительный голос у "Овечки"!  Соберутся они на  Сортировочной  -  и
такой  концерт  зададут,  что  ушам  больно.  Хорошо,  что  станция за
городом.
     А был  один раз случай.  Переменили деповские рабочие на "Овечке"
гудок - то ли они для смеху это сделали,  то ли по просьбе  машиниста,
любителя  паровозной  музыки.  Но только прикрутили они "Овечке" такой
гудок,  какого никогда даже на  "Эльке"  не  бывало.  Прямо-таки  хор.
Потянет  машинист  за  ручку  - и запоет "Овечка" в три-четыре голоса.
Думают на линии - это какой-нибудь новый сверхскорый паровозище валит,
а это просто "Овечка" номер 31-47 по подъездным путям пробирается.  Да
еще самая старая "Овечка",  выпуска 1901  года.  Семенит  она  мелкими
колесами и не своим голосом кричит.
     На всей Сортировочной в этот день переполох был.
     А другие  "Овечки"  ничем  одна  от другой не отличаются,  только
номера у них разные.
     Юркие это  паровозики!  Они  вагоны  и  соберут,  и  по  путям их
расставят,  и туда сбегают,  и сюда  поспеют.  Круглые  сутки  носятся
"Овечки"  по  Сортировочной.  Тысячи  три-четыре  вагонов  другой  раз
натолкают с заводов на станцию - глядишь, за ночь уже и рассортировали
их,  подобрали  по  адресам,  выставили  в  затылок.  Сцепщик обойдет,
свинтит вагоны - и готов поезд.
     Докладывает диспетчеру Сортировочная:
     - Принимайте!
     - Понято, - отвечает диспетчер.
     В дальнюю дорогу вести состав - это уже не "Овечкино"  дело.  Тут
уж  к  выходным путям "Щуки" из депо подкатывают.  Отцепят составители
"Овечку", взвизгнет она на прощанье и побежит по своим делам. А "Щука"
ответит ей басом и возьмет состав на крюк.
     С этой самой минуты попадает состав на график к диспетчеру.

VII

     Но плох тот диспетчер,  который  ничего,  кроме  своего  графика,
знать не знает. Чтобы порядок на линии был, надо диспетчеру иной раз и
самому на линию показаться.  Конечно,  не во время дежурства - тогда и
на  шаг  от  громкоговорителя  не отойдешь.  А вот в свободные часы не
мешает  нашему  брату  сесть  на  паровоз  и  проехаться  по  участку.
Проедешься  -  и  сам  своими  глазами увидишь,  почему это сегодня на
Навалочной цистерны три часа под выгрузкой торчали или отчего в Рябово
каждый раз под семафором поезда держат:  сигналист ли там зевает,  или
дежурный по станции шляпа?
     Только лучше  всего  диспетчеру  не с пассажирским,  а с товарным
составом ездить.  С товарным его меньше всего ждут. Это ему и на руку.
Приедет на место и все как есть увидит, без прикрас.
     Я ни  одной  шестидневки  не  пропущу,   чтобы   до   Любани   не
прокатиться. Зато уж спокоен за свой участок на дежурстве. И Рябово, и
Обухово,  и Тосно,  и все другие станции не только  по  голосу  теперь
знаю, но, можно сказать, и в лицо.
     Запишешь во время дежурства  на  листок,  что  тебе  твой  график
портило   -   операторов,  которые  сведения  о  поездах  задерживали,
деповских дежурных,  которые тебе паровозы вовремя не  подавали,  -  а
потом и поедешь по душам с ними беседовать.
     Помню, как  однажды  застрял  у  дежурного  на  станции   Саблино
товарный номер 631.
     Шел он с импортным  грузом,  со  станками  последней  модели  для
московского завода "Шарикоподшипник". Станки эти срочно выписали из-за
границы, заплатили за них золотом. В Ленинградском порту при разгрузке
парохода  специальный  субботник  устроили.  Тут  же  на месте в порту
состав сформировали,  помимо всякой Сортировочной,  и к нам на главную
линию перебросили.
     Я его сквозным  маршрутом  отправил  повышенной  скоростью  -  от
Ленинграда до самой Москвы без передышки.
     В этот день я как раз на  линию  собрался.  Сдал  в  восемь  утра
дежурство и выехал с дачным поездом.
     Приезжаю в Саблино.
     Смотрю в  окно  вагона  и  вижу:  напротив  нас  какой-то длинный
товарный состав стоит,  и на  всех  вагонах  мелом  написано:  Москва,
Москва, Москва.
     Вот, значит,  как мой товарный экспресс без передышки идет. Сорок
километров   прошел   и  застрял  в  Саблине.  Всего  только  шестисот
километров до Москвы и не доехал!
     Выскакиваю из вагона (а раньше я и не думал в Саблине выходить) и
бегу искать дежурного по станции.  Попался мне по дороге  проводник  с
московского товарного.
     - Почему, - спрашиваю, - стоите здесь?
     - Да дежурный отставил.
     - Как отставил, зачем?
     - Не знаю.  Прицепку собирается делать. Вагон тут у него какой-то
с прошлых суток заночевал;  и он хочет сплавить  его  в  Любань,  пока
диспетчер не хватится.
     - Вот как, - говорю, - пока не хватится?
     Смотрю - и сам дежурный является. Он из-под вагона вынырнул.
     Увидел меня - и чуть было обратно под состав не нырнул.
     - Это что, - спрашиваю, - у вас московский отдыхает?
     - Московский, - говорит. - Мы сейчас на выход ему дадим.
     - А почему до сих пор не дали?
     - Не поспели, товарищ диспетчер, все буксы проверить надо было, а
в   трех   вагонах  даже  новую  набивку  сделать.  В  Ленинграде  вот
недосмотрели, а у нас простой выходит.
     - Вот  как,  - говорю,  - значит,  Ленинград виноват...  А что за
вагончик вы тут к сквозному маршруту прицепляете?
     Заморгал глазами  дежурный,  а  я  к  селектору  - ленинградского
диспетчера вызываю - моего сменного.
     - Как у вас московский товарный значится?
     - На простое  в  Саблино,  -  отвечает.  -  Нагон  пара.  Высылаю
резервный паровоз.
     "Вот, - думаю,  - ловкач дежурный.  Он,  значит,  всем по-разному
врет.  Мне  -  что  буксы  виноваты,  а в Ленинград - что машинист пар
нагоняет. Нагоню же я ему пара!"
     Выхожу я  на  перрон,  а  мой  московский  уже  за  семафор хвост
убирает.
     Ведь вот  как  быстро  его отправили,  или,  как у нас говорится,
"вытолкнули"!
     Ну и с дежурным этим мы быстро покончили: тоже "вытолкнули".

VIII

     Не сразу, конечно, и из меня диспетчер получился.
     Помню, привели меня первый раз на диспетчерское дежурство.
     Я - старый железнодорожник, насквозь паровозным дымом прокурен.
     Октябрьская наша дорога еще Николаевской называлась,  еще  у  нас
орлы  двуглавые  на  билетах  печатались,  еще  генералы  в шинелях на
зеленой подкладке управляли дорогой,  - а я уже работал. Телеграфистом
на  станции  второго класса торчал,  точки-тире выстукивал за двадцать
пять рублей в месяц.  Ну,  тогда каждая станция за себя действовала  -
без  всякого  диспетчера.  По  своему разумению принимала и отправляла
поезда и на запасный путь выкидывала.  Да ведь движение-то в  сущности
пустяковое  было.  Стрелочников  да  путевых  сторожей  нельзя  было и
железнодорожниками  назвать  -  уж,  скорей,   огородниками.   Вылезет
стрелочник  из  своего  огорода,  сделает  стрелку  поезду  или флажок
зеленый покажет - и опять брюкву полоть.
     "Диспетчер" - и слова такого мы не слыхали в те времена...
     Диспетчерская служба у нас с  революции  появилась.  В  хозяйстве
план,  на  заводах  -  план.  Значит,  и грузы по железной дороге надо
возить по плану.
     Вот тут-то  и  понадобился  диспетчер  с  графиком.  Посадили его
управлять всеми станциями, всем движением поездов.
     А я  уже  к  тому времени на станции первого разряда работал,  на
крупной станции. И не телеграфистом, а помощником начальника. Набрался
там опыта. Движение поездов и всю железнодорожную механику я уже вдоль
и поперек знал.  Ну  вот  и  назначили  меня  диспетчером,  привели  в
дежурную  комнату  на  первый круг.  С неделю я у диспетчерского стола
стоял.  Смотрел,  как диспетчер карандашом по бумаге  водит.  А  потом
диспетчер посадил меня к столу, а сам у меня за спиной стал.
     Начал и я понемногу график чертить.  Пока у меня все благополучно
шло,   я   самостоятельно  работал.  А  как  только  выскочит  у  меня
какой-нибудь поезд из своего времени - я сейчас назад оборачиваюсь,  к
диспетчеру.
     - Как? - спрашиваю.
     - Так и так, - говорит.
     Работали мы с ним около месяца - ладно дело получалось.  А  потом
он  и  ушел,  диспетчер-то.  Ушел  и оставил меня одного - с графиком,
селектором и громкоговорителем.
     Вожу я   карандашом   по   графику,  а  мысли  собрать  не  могу.
Громкоговоритель мне в уши орет,  хрипит, карандаш у меня ломается. То
и дело счет поездам теряю.  Вот,  думаю,  какой-нибудь забуду,  вот не
доведу до Любани.
     Ведь это  же  поезда,  а не шашки на шашечнице.  Напутаю я здесь,
наворочаю - на всей линии ералаш тогда получится;  и  столкновения,  и
крушения, и черт его знает что.
     Уши у меня горят,  сердце,  как у кролика пойманного,  стучит,  а
убежать нельзя.
     Вот так попал в переделку!
     Громкоговоритель спрашивает меня:
     - Отправлять сто одиннадцатый, отправлять?
     А я  с перепугу да второпях и сам не знаю,  отправлять его или не
отправлять.  Я даже и на графике его найти не могу.  Вот ведь когда  у
меня за спиною диспетчер стоял, так я сразу любой поезд находил. А тут
вдруг все клетки,  все линии перепутались - настоящая паутина, а я как
муха в ней.
     Сменили меня,  как сейчас помню,  ровно в двадцать четыре часа  -
по-вашему,   в   двенадцать  часов  ночи.  Пришел  сменный  диспетчер.
Посмотрел на мой график - и ничего,  все поезда  на  месте  оказались.
Принял  от меня дежурство.  А я,  за стенки держась,  из диспетчерской
выбрался и еле-еле по лестнице сполз.
     Вот как я учился.
     Дело прошлое,  а долго у меня язык не поворачивался,  совести  не
хватало диспетчером себя назвать.  Теперь-то что!  Теперь я в дежурную
комнату как домой к себе вхожу.
     Проверю часы,  осмотрю селектор, график, перелистаю журнал - и за
стол.  Руки и ноги сами свои места занимают и начинают работать:  одна
рука  график  чертит,  другая  ключи селекторные поворачивает,  а нога
педаль нажимает.
     И главная забота в это время - так поезда провести, чтобы ни одна
дряблая нитка на график не легла, чтобы струнами протягивали свой след
поезда на графике. Чтобы пятьдесят девять поездов без минуты опоздания
в соседнюю комнату уходили.  Бывает,  что удается  так  сработать.  Ну
тогда  после  дежурства  идешь  весело,  с  третьего  этажа вниз,  как
школьник,  скатываешься. А бывает, что идешь по той же лестнице вниз и
думаешь:  бить  тебя не били,  а следовало бы.  Линии на твоем графике
разбрелись, разъехались. Перед сменным дежурным совестно!
     Остановишься на  лестнице  и  спрашиваешь  себя:  как  же это так
вышло, товарищ диспетчер?
     Машинисты виноваты? Нет, машинисты исправно поезда вели. Дежурные
по  станции?  И  эти  не  зевали  -  свое  дело  делали.   Сигналисты?
Кондуктора? Сцепщики? Путевые сторожа? Да нет, все они ладно работали,
приказания твои исполняли.  Тут и признаешься себе:  сам виноват - где
поторопился, а где и проканителился.

IX

     Самое трудное в нашем деле - диспетчерские задачи решать.  Бывают
задачи и посложнее и попроще,  а решать их надо сразу,  иногда в  одно
мгновенье.
     Подчас и рисковать приходится, хотя это по уставу не положено. Но
ведь  всего устав не предусмотрит.  Устав ведь рассчитан на нормальный
график, - скажем, на пятьдесят девять поездов.
     А вдруг тебе какой-нибудь шестидесятый,  а то и шестьдесят третий
подбросят?
     Вот и справляйся как знаешь.  Хочешь не хочешь, а рискуй. Правда,
за каждый риск ты отвечать будешь. Этого забывать не следует.
     Устав уставом,  а  свою  голову  надо  на плечах иметь.  Возьмем,
например,  опоздания.  По  уставу  поездам  и  вовсе   опаздывать   не
полагается. А они иной раз опаздывают. Вот и строй новую комбинацию на
графике.
     Хорошо еще,  что один поезд опаздывает, а если их у тебя два, или
три, или еще больше?
     Тут уж ты прямо фокусником должен быть, жонглером: один подхвати,
да другой не упусти, да третий поймай.
     А главное - виду не подавай,  что ты волнуешься или сомневаешься.
Отдал приказание - держись его.  А  начнешь  менять  свои  приказания,
мямлить  у селектора - вернее всего впросак попадешь.  Растеряются все
на линии и пойдут  путать.  Дежурный  засуетился,  сигналист  поднимет
крыло  семафора  на  выход,  а  перед самым паровозом перекроет на три
крыла - на запас.  Машинист запутается вконец  и  разгонит  состав  на
полный ход. Вот и врежется поезд в тупик, перебьет в щепки вагоны.
     Нет, лучше уж рисковать, чем мямлить.
     Был у меня такой случай.
     Отправлял я не так давно машины - доменные  воронки  -  на  Урал,
Магнитострою.
     Обычно грузы на Урал через Вологду  идут.  Другой  диспетчер  ими
распоряжается. А тут забили вологодскую линию товарными поездами - вот
и пришлось доменные воронки через Москву, по Октябрьской дороге гнать.
     А Октябрьская  -  это  уж мой участок.  Значит,  мне эту задачу и
решать.
     Выкатили груженые  вагоны  с заводов.  Днем еще выкатили,  часа в
четыре дня - по-нашему,  в шестнадцать часов. А пока согнали вагоны на
Сортировочную,  пока сформировали поезд, пока документы ему выправили,
- подошло  дело  к  вечеру.  Надо  сразу  отправлять  -  груз-то  ведь
экстренный...
     Вечерние часы у меня,  у диспетчера,  вроде петли на шее. Днем-то
еще  ничего,  на  дневном дежурстве и чаю попьешь и в стакане ложечкой
помешаешь... А вечером только дышать успевай. Пачками кидаешь на линию
поезда из Ленинграда. Вокзал, перроны переполнены пассажирами. Рабочие
заводов,  служащие,  дачники,  курортники, командированные - всех надо
вывезти  за  город,  каждый  билет  взял.  Кидаю  пассажирские  поезда
пачками, а экстренный мой, с доменными воронками, все еще стоит. Никак
не могу его прихватить в пачку да из Ленинграда вытолкнуть.  Для этого
надо какой-нибудь  пассажирский  выдернуть,  а  на  его  место  сунуть
товарный  с  воронками.  А  ведь каждый пассажирский поезд свое точное
расписание имеет. Как же его из пачки выбросить?
     Что тут  будешь  делать?  Воронки-то  ведь  не завтра,  а сегодня
отправить надо.  Приказ от  директора  дороги.  Да  и  без  приказа  я
понимаю,  как  ждут  этих воронок на Магнитострое.  Без них ведь домны
отстроить нельзя.  Может,  каждый день люди на  станцию  выходят  этот
поезд встречать.
     Вижу это, как перед глазами, и держу поезд на карандаше. А только
вот как пропихнуть мне его на линию - ума не приложу.
     Схлынули у меня наконец пригородные поезда -  пошли  дальние.  На
Иркутск,  на Петрозаводск, на Москву. Полоцкий... Новосибирский... Еще
на Москву. Опять на Москву. Ну, не передохнуть...
     Звонят из  управления дороги:  "Как воронки?  Отправлены?  К ночи
готовятся  еще  два  экстренных  состава  с  машинами   в   Донбасс...
Необходимо их вогнать в расписание".
     Повесил я трубку. Вот так, думаю, переплет... На ночь вся надежда
была у меня. Думал, как пропущу скорые, так и дам магнитогорский между
шестисотыми.  А тут...  отбирают у меня ночь.  Вот оно,  дело-то,  как
повернулось...
     Шарю я,  шарю по графику.  Тычу карандашом,  тычу - никак не могу
приткнуть поезд с воронками.  Такая теснота...  Ткнулся перед двадцать
седьмым - это скорый московский - не выходит.  Перед двадцать  девятым
ткнулся  - опять не вышло.  Перед тридцать первым...  И перед тридцать
первым не вышло.  А тут на очереди уже  "Красная  стрела",  московский
экспресс.  Что ж,  думаю, делать-то с воронками? Из диспетчерской тебя
сейчас не выпустят. Хоть влепешку расшибись, а найди место воронкам.
     Кашлянул громкоговоритель:
     - Диспетчер...
     Гляжу на часы. Ну да, вот она и "Стрела".
     - Кто у аппарата? - спрашиваю.
     - У аппарата первый светофор.  "Красная стрела" готова. Подаем из
парка к вокзалу.
     - Понято, - говорю, - подавайте...
     Ткнул я карандашом  в  график  -  поставил  точку.  Хрустнул  мой
карандаш,  поломался.  И  чинить  я не стал.  Отбросил карандаш,  взял
новый.
     Что ж,  остается  теперь  только  дорожку  "Стреле"  приготовить.
Вызываю линию, отдаю приказание:
     - Убрать поезда на запасный. Освободить путь - "Стрела" пойдет.
     Все поезда,  какие есть на линии, тут обязаны посторониться. Иной
поезд,  может,  километров пятьдесят уже от Ленинграда отмахал,  возле
Тосно где-нибудь погромыхивает, а тронется "Стрела", от перрона только
оторвется  -  должен  уж  этот  поезд во все лопатки к ближней станции
катить и с ходу на запасный путь  укрыться.  На  пятьдесят  километров
путь чистый должен быть перед "Стрелой".  Такое правило.  "Стрела" еще
из Ленинграда снимается, а ее уже в Малой Вишере встречают. Вот как!
     Сто шестьдесят   километров   до   Вишеры  одним  духом  "Стрела"
проходит. В Вишере чуть передохнула - катит без остановок до Бологого.
А Бологое - уже полпути до Москвы.  Вот какие у "Стрелы" перегоны! Все
станции побоку.  Обухово,  Славянка там,  Тосно, Ушаки - вроде путевых
будок для нее. Только в окнах помигивают.
     Повернул, значит,  я селекторный ключ - отдал приказание очистить
линию.  Стоит  "Стрела"  у  вокзала,  под стеклянной крышей.  Ей еще и
паровоз из депо не подан,  проводники в  белых  перчатках  только  еще
первых  пассажиров  встречают,  по  вагонам  рассаживают  - а путь для
"Стрелы" до самого Тосно уже расчищен.
     А все-таки - как же быть с воронками?
     Встал я, прошелся по комнате, опять сел.
     И, понимаете ли, решился я. Повернул опять селекторный ключ:
     - Депо? Машиниста Коротаева позвать.
     Вызвали Коротаева.  Поздоровался  я с ним на этот раз,  хотя и не
полагается этого по правилам. И спрашиваю:
     - Как, - говорю, - чувствуешь себя? "Щука" твоя исправна ли?
     - Оба, - говорит, - в исправности - что я, что "Щука".
     - Очень рад,  - говорю,  - а теперь слушай меня, Коротаев. Можешь
ли ты на своей "Щуке" от  "Стрелы"  ускакать?  С  товарным  поездом  в
шестьсот пятьдесят тонн, с доменными воронками?
     - От "Стрелы"?..
     Замолчал громкоговоритель.
     - Ну как,  - спрашиваю,  - Коротаев,  поедешь или нет?  Я тебя не
неволю.
     Молчит громкоговоритель.
     Отпустил я педаль и выключил Коротаева.
     А сам взял резиночку,  сижу подчищаю следы  поездов  на  графике.
Ничего, значит, не поделаешь. Так тому и быть. А скоро мне смена.
     Разве приказание отдать Коротаеву?  Ну,  прикажу - я ведь каждому
машинисту  по  службе  приказать  могу.  Прикажу  -  поедет  Коротаев.
Потащится его "Щука" с воронками,  отъедет двадцать семь километров за
час,  законную свою норму...  Так разве это мне надо?  Мне надо, чтобы
взревела "Щука", чтобы чертом понесла... От "Стрелы", от "Эльки" чтобы
удрала - вот что мне надо.
     Не кого-нибудь я и вызвал для этого  дела,  а  самого  Коротаева.
Коротаев - лучший машинист товарных поездов.
     Сижу, подрисовываю свой график и думаю:  если уж и Коротаев  меня
выручить   отказался,   значит...  И  додумать  я  не  успел.  Гаркнул
громкоговоритель:
     - Диспетчер, Николай Петрович!
     Коротаев! Сразу его по голосу узнал. Дух у меня перехватило.
     - Так и быть, поеду с воронками. Отдавай приказание. Только скажи
ты мне, пожалуйста: долго ли мне от "Стрелы" улепетывать придется?
     Хотел я   было  крикнуть:  "Друг  ты  мой  милый,  Коротаев,  вот
выручил!.."  Да  некогда  разговаривать,  нежности  разводить.  Говорю
официально:
     - Уходить надо от "Стрелы" самое малое до Ушаков.  Шестьдесят три
километра.  А  с Ушаков уж легче будет,  с Ушаков я вас в график смогу
втиснуть. Выводите паровоз.
     - Понято! Паровоз под полными парами...
     Я - за циркулярный ключ. Этот ключ разом все станции вызывает.
     Зашумели в громкоговорителе все мои девятнадцать станций,  сопят,
покрякивают.  Насторожились,  видно.  Еще   бы!   Циркулярный   вызов,
экстренный...
     - К "Стреле", - спрашиваю, - готовы?
     - Готовы, - говорят.
     - Так вот,  слушайте:  перед "Стрелой" я выпускаю  особо  срочный
груз на Урал, Магнитострою. Проталкивайте его обеими руками. До Ушаков
или за Ушаки, не б