дороги, заболел цингой и, подобранный кем-то на  улице,
попал в колонию - не то в качестве воспитанника, не то в  роли  технического
помощника.
     Рассказами о своей жизни, о работе на железной  дороге,  на  заводе,  у
подрядчика он  до  того  увлек  детей,  что  они  решили  изобразить  "Жизнь
Никифора" (так называлась импровизированная пьеса)  в  лицах.  На  небольшой
площадке во дворе колонии  были  условно  обозначены  деревня,  где  родился
Никифор, рядом с ней железная дорога, тут же завод и т. д.
     Никифор играл роль своего отца, а роль Никифора играл  другой  мальчик.
Деревенские сцены были изображены с большим реализмом:  полати,  на  которых
спали отец с матерью (роль матери  играл  мальчик),  полевые  работы,  брань
между родителями Никифора, избиение  сына,  его  бегство  и  т.  д.  Так  же
реалистично были изображены и железная дорога и фабрика.
     Таков подлинный детский театр. Его можно  развивать,  но,  конечно,  не
путем вмешательства  взрослых  в  игру,  а  посредством  общего  культурного
развития детей, которое будет естественно обогащать содержание их игры. Если
дети увлекаются "Пинкертоном" {5}, они, естественно, будут играть в сыщиков.
     Если вы  их  увлечете  более  благородными  и  значительными  сюжетами,
содержание игры будет иное. Если вы разовьете  их  музыкальные  способности,
разовьете их художественный вкус,  дадите  им  представление  о  пластике  и
ритме, игра обогатится пением, грацией  движений  -  всем  тем,  чего,  увы,
недостает и рутинному театру взрослых.
     В деле художественного  воспитания  большое  значение  может  иметь  не
детский театр,  а  "театр  для  детей",  то  есть  такой  театр,  в  котором
участниками являются взрослые, а зрителями дети.
     Я решаюсь высказать  эту  мысль  (которая  многим  педагогам  покажется
рискованной, т. к. она отводит детям пассивную роль) только после того,  как
я высказал свой взгляд на развитие подлинного детского театра,  возникающего
из свободной игры. Но и этот свободный детский театр -  не  есть  искусство,
могущее служить образцом художественного воспитания, как  не  может  служить
образцом  музыкальною  искусства  детская   игра   на   рояле.   Для   целей
художественного воспитания нужен серьезный, а  не  игрушечный  театр.  Таким
театром может быть  "театр  для  детей",  если  он  удовлетворяет  следующим
строгим требованиям.
     Прежде всего должны быть тщательно подобраны актеры. Не надо  забывать,
что все фальшивые интонации, все нелепые и развязные движения,  которые  так
свойственны значительной  части  актеров-профессионалов,  могут  быть  легко
усвоены детьми. У актера театра для детей должна быть специальная подготовка
в области пластики, музыки, понимания грима и костюма.
     Актер должен быть достаточно живым и гибким для того, чтобы чувствовать
связь с непосредственной в смысле ощущений и восприятий аудиторией.
     Конечно,  таких  актеров  подобрать  нелегко.  Еще  труднее   подобрать
репертуар. Прежде всего надо отказаться от большей части существующего  ныне
детского репертуара. Не надо забывать, что  лучшие  сказки,  как,  например,
Андерсена {6}, Уайльда {7}, народные сказки, не создавались  специально  для
детей, как не для них были написаны "Дон-Кихот" {8}, "Робинзон  Крузо"  {9},
"Гулливер" {10}, "Хижина дяди Тома" {11}, -  все  те  великие  произведения,
которые будили и воспитывали мысль ребенка на протяжении  многих  поколений.
Ребенку нужен не суррогат  искусства,  а  настоящее  искусство,  -  конечно,
доступное его пониманию. Помимо того, ребенку более, чем взрослому, нужны  в
искусстве значительные, многообъемлющие образы, приближающиеся  к  символам.
Взрослый, более или менее знакомый с жизнью в целом, может  довольствоваться
случайными образами, отдельными деталями,  отдельными  штрихами.  Ребенок  в
каждой сказке, в каждом художественном произведении хочет увидеть всю жизнь,
он не развлекается, а учится. Поэтому театр для детей должен  давать  пьесы,
заключающие в себе большие идеи, - конечно, не в скучной, не в тенденциозной
форме, а в живых образах.
     Готовых пьес мало. Лучше всего начать с инсценировок сказок, рассказов,
повестей. Прекрасным материалом могут служить русские народные сказки, среди
которых многие содержат прекрасный для сценической обработки материал.
     Борьба противоположных начал, столь обычная в сказках, является в то же
время основой, на которой строится всякая драма. Глубоким драматизмом  полны
такие русские сказки, как "Финист - Ясный Сокол",  "Василиса  Прекрасная"  и
др.
     Характер постановок  в  театре  для  детей  должен  определяться  одним
принципом:   поменьше    связывать    фантазию    зрителя    реалистическими
подробностями. Ребенок больше любит палку, изображающую лошадь, чем  искусно
сделанную игрушечную лошадь; смутное подобие паровоза,  состоящее  из  куска
дерева и гвоздя в виде трубы, он часто предпочитает модели паровоза. Он ищет
работы для своей фантазии и отказывается от тщательно разжеванной умственной
пищи. Поэтому  и  в  постановках  надо  избегать  реалистических  декораций.
Покойный художник С. В. Воинов {12} сделал  для  нас  ряд  макетов  условных
декораций-ширм, применимых к различным постановкам.
     Каждая из декораций сама по себе не имела определенного  значения.  Это
была архитектурная  фантазия:  стены,  выступы,  зубцы,  нечто  напоминающее
башни, купола и т. д. При различных перестановках отдельных ширм создавалось
впечатление то крепости, то монастыря, то улицы старинного города  и  т.  д.
Это был очень интересный опыт, попытка  освобождения  художника  от  слишком
определенного,   иллюстративного,   прикладного   характера    декоративного
искусства.
     Но и в декорациях, написанных для определенной пьесы и по  специальному
заданию, также может проявиться свободная фантазия  художника.  В  одной  из
виденных мною постановок лето  было  изображено  кустами  гигантской  малины
(каждая ягода величиною  с  арбуз)  и  подвешенными  на  фоне  темных  сукон
большими пестрыми бабочками из картона. Кажется, больше ничего и не было, но
ощущение лета, которое требовалось по пьесе, было дано.
     "Театр для детей" является новым делом. Поэтому определить его сущность
сразу, в нескольких словах, невозможно. В ближайших выпусках журнала мы  еще
вернемся к нему. Пока же скажем несколько  слов  о  существующем  у  нас,  в
области, театре для детей.
     Существует он полтора года. За это время было поставлено около двадцати
новых пьес. Наиболее крупные из них: "Петрушка" (народная кукольная  комедия
в обработке), "Финист - Ясный  Сокол",  "Аленький  цветочек"  (по  Аксакову)
{13}, "Летающий сундук" Андерсена; намечены к  постановке  "Молодой  король"
Уайльда, "Золотой петушок" (по Пушкину)  и  др.  К  десяти  пьесам  написана
специальная музыка. Спектакли  ставятся  четыре  раза  в  неделю:  один  для
дошкольного возраста, два для младшего и среднего школьного возраста и  один
для старшего.
     Делаются  попытки  наблюдения  впечатлений  детей.  "Театр  для  детей"
является частью краснодарского "Детского городка",  объединяющего  различные
стороны внешкольной работы среди детей.
     Для того чтобы работа театра вышла  за  пределы  "Детского  городка"  и
могла послужить если не  примером,  то  хотя  бы  материалом  для  тех,  кто
интересуется подобными начинаниями, областной  Отдел  народного  образования
предпринимает в настоящее время издание "Сборника  пьес  театра  для  детей"
{14}.


ИЗДАЛИ И ВБЛИЗИ

     Впервые о Горьком я узнал в 1901 году от  гимназистки  восьмого  класса
Лиды Лебедевой. Ей было семнадцать лет, а мне  двенадцать.  Я  очень  уважал
Лиду Лебедеву и потому отнесся к новому имени с полным доверием.
     У Лиды Лебедевой был в руках томик в зеленоватой обложке.  Книжка  была
непохожа на те, что мы брали в гимназии. Те были в переплетах, заклеенные  и
трепанные. От них пахло библиотекой, а от этой книги -  свежей  типографской
краской. И печать в ней была свежее и чернее, чем в библиотечных книгах.
     В Воронежскую губернию, в наше захолустье, проникла _новая литература_.
     В эту пору жизни мы были уверены, что авторы книг - все без  исключения
покойники. Вот только один Лев  Толстой  остался.  О  писателях  говорили  с
единодушным и привычным почтением. Юбилей Пушкина отслужили у нас в гимназии
как молебен. Биографии казались преданиями.
     Но о Горьком говорили не так, как о других писателях. Его можно было  и
совсем  "не  признавать".  Высокий,  красивый  студент   в   серой   шинели,
приезжавший к нам на лошадях  из  Бобровского  уезда,  заявлял  просто,  что
Горький - "босовня".
     В окошке табачного и писчебумажного магазина появились первые  открытки
с портретом Горького. Косоворотка, длинные прямые  волосы;  лицо  скуластое,
хмурое и мечтательное. Неужели это и есть Горький? Похож на  послушника  или
на  молодого  странника.  Должно  быть,  он  небольшого   роста,   стройный,
застенчивый.

                                   -----

     А через два года  я  встретил  живого  Горького.  Это  было  уже  не  в
Воронежской губернии, а под Петербургом, в Парголове.
     Я гостил летом на даче у Стасовых. В одно из  воскресений  был  большой
съезд гостей. По этому случаю я нарядился  в  свой  гимназический  мундир  с
широким белым галуном и большими светлыми  пуговицами.  Был  я  моложе  всех
собравшихся лет на 40, 50, 60 и потому чувствовал себя немножко неловко.
     Наш хозяин,  Владимир  Васильевич  Стасов,  старик  большого  роста,  в
красной рубахе и в зеленых сафьяновых сапогах, встречал на  крыльце  гостей.
Гости были все знаменитые. Благодушный Репин,  говоривший  замогильно-глухим
голосом.  Глазунов,  молодой,  но  уже  грузный  (в   этот   день   Глазунов
рассказывал, как однажды ночью на улице  пьяный  мастеровой  принял  его  за
конку). Ждали Шаляпина, старого знакомого Стасовых, с Горьким.
     Чухонская  таратайка  на  высоких  колесах  подвезла   к   двухэтажному
деревянному дому их обоих.
     Я был очень встревожен, и в голове у меня был туман.
     Помню, вначале у меня в сознании оказалось два Максима Горьких. Один  -
тот  отвлеченный,  смутный,  занимающий  большое  пространство  и   пахнущий
типографской краской. А другой - вот этот человек,  имеющий  право  называть
себя Максимом Горьким.
     Было странно подумать, что весь Горький у нас и что с  приездом  его  к
нам никакого Горького за стенами этого дома не осталось. Будто к нам  в  дом
привезли с площади известный памятник и площадь опустела.
     Горький оказался человеком огромного роста, слегка сутулым и совсем  не
таким, как на открытке. Вместо блузы, на нем была короткая  куртка,  наглухо
застегнутая.  Волосы  были  коротко  острижены.  Ничего  монастырского   или
страннического в настоящем Горьком не было. Он  был  похож,  как  мне  тогда
показалось, на солдата. Глаза  мне  понравились  -  серо-синие,  с  длинными
ресницами. Ресницы придавали взгляду необыкновенную пристальность.
     Горький стоял в дверях и говорил неожиданным басом.
     - Я провинциал, - говорил он Стасову застенчиво и угрюмо.
     "О" в этом слове "провинциал" звучало так, будто на пем ударение.
     Это еще был нижегородский Горький.
     Весь вечер я держался вдали от Горького. Да и о чем мне было говорить с
ним? Если бы он оказался таким симпатичным, как на открытке, я бы,  пожалуй,
подошел к нему и заговорил. А то вдруг - этакий рост,  этакий  бас,  да  еще
волком глядит. Нет, тут не заговоришь.
     Но я следил за ним из угла, пока Глазунов  играл  на  рояле,  пока  пел
Шаляпин. Горький разговаривал мало и часто хмурился. Когда он улыбался, лицо
его делалось немножко хитрым и задорным, как  у  нашего  слободского  парня.
Будто он затеял мальчишескую каверзу.
     Только к концу вечера, после того как я  продекламировал  свои  детские
стихи, я очутился рядом с Горьким в углу, Мои друзья рассказывали  Горькому,
что я болен и мне необходимо уехать на юг.
     Горький нахмурился, подумал, а потом  сказал  уверенно  и  просто,  как
человек, который все может сделать:
     - Хотите жить в Ялте? Ладно, я это устрою.

                                   -----

     Через неделю я получил телеграмму из Ялты:
     "Вы приняты ялтинскую гимназию приезжайте  спросите  катерину  павловну
Пешкову мою жену пешков".
     Другая телеграмма - на имя моего отца:
     "Ваш сын принят четвертый класс ялтинской гимназии директор готлиб".
     С тех пор прошло двадцать пять  лет,  но  я  помню  обе  телеграммы  от
первого до последнего слова.
     Пешков. Мне казалось, что эта скромная  фамилия  существует  для  того,
чтобы служить завесой, скрывающей сияние знаменитого имени "Максим Горький".
Ведь неловко же всегда именоваться громким титулом. Директор Готлиб - какой,
должно быть, сердечный человек этот директор, посылающий  телеграмму  только
для того, чтобы обрадовать неизвестного ему мальчика!
     Обе телеграммы с моря. Про море я читал у Роберта Льюиса Стивенсона {1}
и почему-то думал, что к морю я попаду, только когда вырасту.
     И вдруг - какой неожиданный поворот событий. Я один - без провожатых  -
еду на берег моря и посылаю  с  пути  гордые  и  восторженные  письма  своим
пятерым братьям и сестрам.
     Вот как далеко залетели мы, воронежцы. К Черному морю катим, к  Максиму
Горькому, к директору Готлибу.

                                   -----

     В Ялте меня ласково встретила Екатерина  Павловна  Пешкова,  о  которой
говорилось в телеграмме.  С  ней  было  двое  ребят,  шестилетний  Максим  и
двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Жили  они
на даче Ярцева, в белом доме на горе Дарсан. Народу был у них  всегда  полон
дом. То и дело грели самовар.
     Здесь я прожил года полтора. Близился 1905 год. На даче Ярцева я узнал,
что значит "массовка", и  впервые  потрогал  холодный  и  плоский  браунинг,
оружие тогдашних революционеров. Постоянно появлялись у нас незнакомые люди,
вроде  студентов,  только  более  серьезные  и  занятые,   -   агитаторы   и
организаторы. Они были у нас как у себя дома: подолгу спорили  и  курили  за
неурочным чаем. Но, бывало, не успеешь как следует познакомиться с  приятным
человеком, как он уже исчезает, а вместо него появляется другой. На свиданье
к ним приходили снизу из города рабочие -  отчаянная  молодежь  (помню  трех
Петров, всегда готовых в бой).
     Все эти люди были так не похожи на  обычных  ялтинцев.  Ялтинцы  -  это
грустные и одинокие чахоточные, лежавшие на верандах, и та нарядная публика,
которая ела мороженое в кондитерских  и  скакала  на  татарских  лошадях  по
набережной.
     Вокруг дачи постоянно шныряли шпики.  Часто  у  нас  в  доме  по  ночам
лихорадочно пересматривали и уничтожали письма в ожидании обыска.
     Однажды рано утром в комнату вбежал маленький Максим и  отрывисто,  как
его отец, сказал:
     - Там какой-то дяденька... кажись, генерал пришел.
     - Не генерал, а полицейский пристав, - прозвучал из  передней  вежливый
голос.
     Но, несмотря на все бедствия и угрозы, на даче Ярцева люди жили легко и
бодро. Всем было просторно, всем хорошо.
     И свои, и чужие чувствовали, что всем живется так славно потому, что  в
этом доме хозяйка - Екатерина Павловна Пешкова, такая молодая и приветливая,
такая строгая и молчаливая.
     Алексей  Максимович   приехал   в   Ялту   после   своего   сидения   в
Петропавловской крепости. Он пожелтел, осунулся и отпустил небольшую  бороду
- жесткую и рыжеватую.
     Вокруг него роем зажужжали люди всех званий, занятий, возрастов.
     Помню его высокого, в широкополой черной шляпе, с  палкой  в  руке.  Он
идет по пыльной белой дороге в полдень, когда нет тени. Всюду за ним следуют
люди. Любопытные. Они показывают пальцами и говорят:
     - Это Максим Горький. И про меня:
     - Это сын Максима Горького.
     Таких сыновей, как я, у Горького было довольно много.
     Однажды он пришел ко мне и сказал:
     - Вот что. У меня есть для  вас  два  ученика.  Хорошие  ребята.  Такие
великолепные круглые затылочки. Пришли ко мне учителя просить. Я их послал к
вам.
     На другой день явились маленькие стриженые ребятишки.  Я  прежде  всего
посмотрел на их гладкие, круглые затылки, о которых говорил Горький.
     - Нас к вам Максим Хоркий прислал, - сказали ребята, - он велел,  чтобы
вы нас учили.
     В одном из них Горький не ошибся: он действительно хотел учиться.
     А другой оказался дрянным мальчишкой. На уроках он издевался надо мной,
строил рожи, показывал язык, нарочно  ставил  кляксы  на  своих  и  на  моих
тетрадях.
     Из любви к Горькому я долго терпел обиды и  поношения,  но  наконец  не
выдержал и прогнал своего мучителя.
     После этого он несколько дней бегал за  мной  по  улице  и  кричал  мне
вслед:
     - Максим Хоркий - арештант!

                                   -----

     Горького тогда уже в Ялте не было. Скоро уехала и его семья. Исчезли  и
таинственные революционеры. Остались в Ялте одни чахоточные.
     А спустя некоторое время  директор  Готлиб  -  тот  самый,  что  послал
телеграмму, - вызвал меня к себе и скорбно сказал:
     - Знаете, голубчик, генерал Думбадзе намерен вас выслать из Ялты. Лучше
бы вам самому уехать, чтобы вас не арестовали. Только уезжайте не пароходом,
а омнибусом. Это безопаснее.
     На другой же день рано утром я  проехал  по  пустынной  Ялте  в  тесном
омнибусе. Я сидел у окошка, низко нагнув голову, чтобы  меня  не  увидели  с
улицы. Так я покинул Ялту, в которую когда-то въехал триумфатором.
     За что рассердился на меня генерал? Вероятно, за Горького.
     Так  закончилась  сочиненная  Горьким  необыкновенная  история   одного
воронежского мальчика.


                    О БОЛЬШОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ДЛЯ МАЛЕНЬКИХ {*}

     {* В основу  этой  статьи  положен  доклад,  прочитанный  на  1  Съезде
советских писателей. (Прим. автора.)}

                   1. Книга, которая воспитывает будущее

     Вопрос о  детской  литературе  поставлен  в  ряду  первых  и  важнейших
вопросов на Первом Всесоюзном съезде писателей.  И  ЭТО;  конечно,  недаром.
Книги,  которые  воспитывают  наше  будущее,   заслуживают   первоочередного
внимания.
     У  наших  поэтов  и  прозаиков  есть  все,  что  нужно   для   создания
замечательной  сказки,  великолепного  фантастического  романа,  героической
эпопеи, какой еще не бывало. Каждый день исправно поставляет нам героические
сюжеты. Сюжеты можно найти и над землей, и под землей, и в школе, и в  поле,
и в настоящем, и в прошлом, и в будущем, потому что будущее нам  открывается
с каждым днем, а на  прошлое  мы  смотрим  новыми  глазами.  Как  ни  высоки
героические дела сегодняшнего дня, - завтра их обгоняют  другие,  еще  выше.
Сегодня - это первый прыжок парашютиста сквозь облака, завтра - беспримерный
по стойкости поединок подсудимых с фашистскими судьями.
     Юный читатель  любит  молодых  героев.  Вспомните,  как  увлекались  мы
когда-то подвигами  юного  Роланда  {1}  и  приключениями  пятнадцатилетнего
капитана из повести Жюля Верна {2}. А разве мало у нас молодых  героев,  чьи
биографии кажутся поистине сказочными? Мало ли  у  нас  водителей  кораблей,
самолетов, мало ли замечательных людей, прошедших подлинно героический  путь
от  беспризорщины  военных  лет  до  командных  постов  в  науке,   технике,
искусстве?
     В нашей стране может возникнуть превосходная детская литература  еще  и
потому, что у нас превосходный читатель. Найдите  другого  такого  читателя,
который был бы способен отшагать десять километров туда  и  десять  обратно,
чтобы принести из районной библиотеки "стоящую", как он говорит, "книжечку".
     У нас растет сильное и одаренное поколение. И писать детские  книжки  -
великая честь для наших литераторов.

                        2. "Корень учения горек..."

     Такой съезд, как наш, был бы немыслим в