ере  диком"  Лермонтова  {3},
Коринфскую невесту и "Бога и баядеру" Алексея Константиновича Толстого  {4},
"Не бил барабан перед смутным  полком"  И.  Козлова  {5},  "Во  Францию  два
гренадера" М. Михайлова {6}, "Песнь о Гайавате" Ивана Бунина... {7}
     Разве не стали русскими стихами полные лиризма и юмора песни Беранже  -
Курочкина: {8}

                           Как яблочко румян,
                           Одет весьма беспечно,
                           Не то, чтоб очень пьян -
                           А весел бесконечно... {9}

или знаменитые стихи ирландца Томаса Мура в переводе И. Козлова:

                       Вечерний звон, вечерний звон!
                       Как много дум наводит он...

     Правда, речь здесь идет о поэтах, занимавшихся не только переводами. Но
ведь именно в переводах проявилось  особенно  сильно  и  ярко  дарование  В.
Курочкина и М. Михайлова.
     Впрочем,   история   литературы   знает   и   поэтов,    прославившихся
исключительно переводами.  Таковы,  например,  переводчики  Омара  Хайяма  -
англичанин Эдуард Фицджеральд {10} и  русский  Иван  Тхоржевский  {11},  или
известный ученый Л. В. Блуменау  {12},  который  посвятил  много  лет  жизни
русскому переводу "Греческих эпиграмм". (Эта книга превосходных,  поражающих
своей остротой и лаконичностью переводов была издана в 1935  году  благодаря
стараниям я заботам Алексея Максимовича Горького и с тех пор,  к  сожалению,
не переиздавалась {13}.)
     Организуя в первые годы революции беспримерное по размаху  издательство
"Всемирная литература", Горький всячески заботился  о  том,  чтобы  переводы
стали важной и неотъемлемой областью нашей большой литературы.
     Можно с полным правом сказать, что поэты и прозаики, занимающиеся у нас
переводом  художественной  литературы,  в  значительной  степени   оправдали
надежды и ожидания Горького.
     Настоящим искусством, кровно  и  неразрывно  связанным  со  всей  нашей
литературой, являются переводы К. Чуковского, М. Лозинского, М. Исаковского,
Н. Заболоцкого, М. Рыльского, М. Бажана, П. Антокольского, Л. Мартынова,  В.
Левика, В. Державина, В. Рождественского,  Н.  Любимова,  М.  Зенкевича,  Л.
Пеньковского,  С.  Липкина,  И.  Кашкина,  Н.  Волжиной,  М.   Лорие,   Евг.
Калашниковой,  О.  Холмской,  В.  Марковой,  А.  Адалис,  В.  Потаповой,  В.
Звягинцевой, М. Петровых, Аре. Тарковского, Л. Гинзбурга, Е. Благининой,  Н.
Гребнева, Т. Спендиаровой... Но перечислить все  имена  выдающихся  мастеров
художественного перевода, к сожалению или к счастью, невозможно.
     И все же нам могут возразить, что далеко не  все  переводчики  прозы  и
поэзии имеют право называться полноценными писателями, что есть среди них  и
весьма посредственные мастера и подмастерья переводного  искусства,  коих  и
следует, дескать, выделить в особую категорию.
     Но ведь не собираемся же мы  создавать  особые  объединения  или  союзы
посредственных поэтов и прозаиков, которых тоже немало среди литераторов.
     Каждый трудится в меру  своих  сил  и  таланта.  Нередко  писатель,  не
суливший нам до сих пор ничего значительного, нежданно-негаданно радует  нас
превосходными  страницами,  и,  напротив,  недавний  призер  может   глубоко
разочаровать своих читателей. То же относится и к переводчикам.
     Но  будем  говорить  о  переводчиках-художниках,  богато  или   скромно
одаренных талантом, а не о простых  перелагателях  чужих  мыслей,  чувств  и
наблюдений.
     Ведь стоит - сознательно или бессознательно -  подменить  одно  понятие
другим, чтобы окончательно и бесповоротно запутать вопрос  или  придать  ему
ложное направление.
     Переводя   "Гайавату",   Бунин   отнюдь   не   занимался   механическим
переложением поэмы  Генри  Лонгфелло,  простой  заменой  английских  слов  и
предложений русскими. Он внес в свой труд присущее ему  тонкое  и  свежее  -
"бунинское" - чувство природы,  поэтическое  видение  мира  и  то  богатство
образов, красок и звуков, которое заключено в самом русском словаре.
     Оттого-то русский "Гайавата" оказался ничуть не слабее  английского.  Я
бы не побоялся сказать больше: русский перевод  этой  поэмы,  при  всей  его
близости к оригиналу, живет своей жизнью и подчас лучше  и  непосредственнее
передает благоуханную  прелесть  и  причудливость  народного  сказания,  чем
английский подлинник.
     Переводчик  поэтических  творений   неизбежно   окажется   механическим
перелагателем, если для него мысли,  чувства,  воля  переводимого  поэта  не
станут живыми и своими. К такому переложению остается равнодушен и читатель.
     Но дело не только в том, чтобы заново глубоко и по-своему пережить  то,
что переводишь.
     Одного этого мало.
     Поэт-переводчик (стихотворец или прозаик) не может  и  не  должен  быть
глух к голосу  своего  времени.  Недаром  каждая  эпоха  переводит  наиболее
близких и созвучных ей писателей. Одно поколение выбирает Байрона, другое  -
Эдгара По {14}, Бодлера {15}, Метерлинка, третье - Уитмена, Роберта  Бернса,
Петефи.
     Переводчик не стоит вне идеологической борьбы  и  не  освобождается  от
идеологической ответственности.
     Мы  знаем,  как  сильно  отличался  первый  перевод  "Коммунистического
манифеста", сделанный Бакуниным, от перевода Плеханова и какие значительные,
глубоко принципиальные поправки вносил Ленин в плехановский перевод {См.: И.
И.  Прейс,  "Манифест  Коммунистической  партии"  в  русских  переводах".  -
"Вестник Академии наук СССР", э 2, 1948. (Прим. автора.)}.
     Переводя Бернса, В. Костомаров {16} и некоторые другие  дореволюционные
стихотворцы превращали этого бунтующего поэта  в  мирного  и  благочестивого
поселянина, певца идиллической "Скоттии":

                   Но стол накрыт, и уж паррич здоровый,
                   Родное блюдо Скоттии, их ждет.
                   И сливки, дань единственной коровы,
                   Что, чай, траву в хлеву теперь жует...

     Нельзя перекрашивать писателя другой эпохи в цвет своего времени -  это
было бы  фальсификацией,  подделкой.  Однако  художественный  перевод  -  не
нотариальный. Он не бесстрастен. Внимательный глаз читателя и критика всегда
уловит  в  нем  почерк  века,  почерк   поколения,   индивидуальный   почерк
поэта-переводчика.
     И глубоко заблуждаются те, кто считает, что переводчику стихов и  прозы
нужны всего только письменный стол  с  креслом,  самопишущая  ручка,  знание
языка, с которого он переводит (или хороший подстрочник), да  еще  некоторая
степень формального мастерства.
     Нет, ему нужны также - и прежде всего! - тесное  общение  с  людьми,  с
народом, знание жизни и живого современного языка, богатый опыт чувств.  Без
всего этого переводимые стихи и проза будут также бескровны и мертвы, как  и
оригинальные произведения, созданные людьми, заслонившимися от жизни  шорами
и шторами.


ВЫСОКАЯ ТРИБУНА

     В эти дни, когда происходит далеко  не  заурядное  на  "улице  младшего
сына" событие - пленум трех правлений Союза писателей,  посвященный  детской
литературе, мне хотелось бы высказать несколько мыслей о нашем общем деле.
     Книга для детей,  о  которой  в  разные  времена  думали  и  заботились
крупнейшие писатели века - такие, как Лев Толстой и Горький, - заняла видное
и ответственное место  в  нашей  большой  литературе.  Она  давно  перестала
зависеть от вкусов и коммерческих целей частных издательств,  среди  которых
лишь очень немногие ставили перед собой воспитательные задачи.
     Партия  и  Советское  правительство  не  только  создали  небывалое  по
масштабу государственное издательство детской книги, но и дали нам  -  после
введения в стране всеобщей грамотности - великое множество читателей.
     Детские книги выходят в баснословных тиражах.
     И вот когда я смотрю  на  шестизначные  и  семизначные  числа  тиражей,
обозначенные таким скромным, мелким шрифтом на оборотной стороне обложек,  я
и в самом деле вижу перед собой это море детских голов и думаю: на какую  же
высокую трибуну поднимаемся мы каждый раз, выступая перед  сотнями  тысяч  и
даже миллионами ребят нашей страны!
     Перед тем как взобраться на такую трибуну, надо  серьезно  подумать,  с
чем же мы идем к нашим многочисленным читателям, какими мыслями,  чувствами,
знаниями, наблюдениями можем с ними  поделиться;  есть  ли  у  нас  для  них
какая-нибудь счастливая находка  -  интересный,  сюжетный,  целеустремленный
рассказ, в котором идея, мораль не вылезают наружу, как пружины  из  старого
матраца, а заложены достаточно глубоко; или, может быть, мы припасли для них
полновесные  строчки  стихов,  не   изготовленных   холодным   способом,   а
продиктованных  настоящим  поэтическим  чувством  и  потому   запоминающихся
надолго; или, наконец, мы хотим порадовать ребят доброй шуткой -  веселой  и
причудливой историей, которая тоже нужна им для питания и здорового роста.
     У нас есть несомненные успехи, заметные удачи и в  художественной  и  в
познавательной  книге  (а  в  детской  литературе  эти  два  понятия   почти
совпадают). Есть писатели,  заслужившие  прочную  любовь  детей  всей  нашей
страны. Но что греха таить! - среди авторов детских книжек  встречаются  еще
люди, которые смотрят на работу в этой области как на  отхожий  промысел,  -
этакие "холостые" (конечно, не в буквальном  смысле)  дяденьки  и  тетеньки,
которым, в сущности, нет никакого дела до ребенка с его сложным и не слишком
доступным для взрослых внутренним миром.
     Пора осознать, что книжка, которая учит  детей  говорить,  чувствовать,
мыслить, не может быть равнодушной и бесцветной, что браться  за  нее  имеет
право только тот, кого Белинский называл  "детским  праздником"  ,  то  есть
человек, чья душа открыта детям и кому ребенок охотно открывает свою душу.
     Нашей детской литературе часто  не  хватает  поэтического  воображения,
затейливой выдумки, которою отмечены, скажем,  повести  и  рассказы  Аркадия
Гайдара и Джанни Родари. А можно  ли  представить  себе  детского  писателя,
лишенного фантазии, да еще в  то  время,  когда  действительность  открывает
беспредельные возможности для смелой романтической повести и не менее смелой
сказки.
     Без поэтического воображения невозможно говорить с  детьми  о  делах  и
событиях такой эпохи, когда вся наша  страна,  даже  улица,  на  которой  мы
живем, преображается у нас на глазах не по дням, а  по  часам,  когда  Земля
вступила в общение с космосом,  разглядела  скрытую  от  нас  сторону  Луны,
послала Солнцу нового спутника, а на самой Земле идет  борьба  между  старым
миром и новым, между дряхлым, жадным Кощеем и молодым богатырем, у  которого
силы прибывают с каждым часом.
     Какое широкий кругозор должен  быть  у  писателя,  который  берется  за
современную тему. И вместе с тем как нужен ему богатый жизненный материал!
     Если в иных наших повестях и рассказах слабо развит или даже совсем  не
найден сюжет, способный увлечь юного читателя, то это чаще всего объясняется
нехваткой живых и  метких  наблюдений  у  автора.  Ведь  на  оригинальный  и
увлекательный  сюжет  можно  набрести  только  тогда,  когда  из   множества
наблюдений отберешь наиболее примечательные и ценные.
     Правда, ребенка и подростка может подчас прельстить и самая легковесная
интрига, для которой автору не нужно ни живого  воображения,  ни  подлинного
материала.
     Это похоже на известный  опыт  в  лаборатории  Павлова,  где  животных,
привыкших получать пищу по сигналу - звуковому или  световому,  -  перестают
после сигнала кормить, а у них все еще "слюнки текут" и происходит отделение
желудочного сока, едва только послышится звонок иди вспыхнет свет.
     Таково же воздействие книжек, соблазняющих  ребят  одной  только  голой
фабулой, приманкой легко придуманных приключений. Это - тот  же  звонок  без
питания.
     К сожалению, подобные повести и романы у  нас  еще  иногда  издаются  и
пользуются большим спросом.
     Детская книга нуждается в двойной проверке: ее должен оценить не только
ребенок или подросток, но и  требовательный,  обладающий  хорошим  вкусом  и
слухом взрослый человек.
     Если книга нравится только взрослым, - значит,  она  направлена  не  по
адресу.
     Если же она имеет успех только у детей, это отнюдь  не  гарантирует  ее
идейного и художественного качества.
     Ведь вот прислушайтесь к игровым "считалкам",  широко  распространенным
среди ребят.
     Например:

                           Вышел месяц из тумана,
                           Вынул ножик из кармана.
                           Буду резать, буду бить.
                           Все равно тебе ловить.

     Или:

                           Пришла курица в аптеку
                           И сказала: кукареку.
                           Дайте пудры и духов
                           Для приманки петухов.

     Эти озорные, порочные по своему содержанию стишки  имеют  успех  именно
потому, что они озорные, неожиданные. А еще потому, что  детская  литература
не удосужилась или не сумела противопоставить им другие считалки - не  менее
забавные и  лихие,  но  без  хулиганских  мотивов  и  без  пошлой  "приманки
петухов".
     Сорняки буйно разрастаются там, где культурные растения слишком  слабы,
изнежены и в то же время лишены настоящей заботы.
     Пресные, хилые, чрезмерно назидательные  и  благонамеренные  стихи  для
детей всегда уступят дорогу грубым и наглым сорнякам.
     Казалось бы, детская литература, рассчитанная на самого жизнерадостного
читателя  (или  слушателя),   должна   искриться   самым   непосредственным,
счастливым юмором.
     Между тем детских  писателей,  умеющих  весело  смеяться  или  хотя  бы
улыбаться, не так уж много.
     К сожалению, у меня нет сейчас возможности заняться  оценкой  отдельных
книг.
     Я мог бы сказать много добрых  слов  по  адресу  целой  плеяды  детских
писателей - старых и молодых. Но думаю, что гораздо важнее  разговоре  наших
нуждах и пробелах.
     Сейчас вся страна занята решением  серьезной  задачи  -  проведением  в
жизнь идеи трудового воспитания.
     Разумеется, и детская литература не может пройти  мимо  этого  жизненно
важного  вопроса  или   отделаться   торопливым   изготовлением   примитивно
нравоучительных книжек, моральных прописей.
     По-настоящему ведет за собой  та  книга,  из  которой  читатель  делает
выводы сам. Только такая книга влияет на его поведение.
     Надо писать о труде как  можно  менее  назидательно,  как  можно  более
увлекательно. Труд может и не быть единственной и даже главной темой  книги.
Повесть, рассказ, стихи теряют  силу  своего  воздействия,  если  становятся
программными. Но там, где автор говорит с детьми о труде, он должен  увидеть
в нем столько же интересного  и  заманчивого,  сколько  читатель  находит  в
книгах о далеких путешествиях или о полетах в космос.
     И это вполне достижимо.
     Кстати, и космические полеты требуют,  как  известно,  огромного  труда
множества людей.
     О работе ученых, изобретателей, авиаконструкторов у нас написано немало
книг  для  детей.  Есть  среди  них  однодневки,  есть  и  книги,   которые,
несомненно, проживут долго.
     Но, пожалуй, ничуть не легче, а может быть, даже труднее, писать о  той
работе, которая повседневно и повсечасно идет на наших улицах и дорогах,  на
полях, заводах и в шахтах, - о  труде  земледельцев,  строителей,  шахтеров,
Электриков, металлистов, сталеваров, нефтяников, ткачей.
     Вспомним, как  искусно,  по-лесковски  рассказал  об  удалом  и  тонком
мастерстве русского плотника Борис Житков.
     С полным, почти профессиональным знанием  дела  и  с  уважением  к  его
мастерству написан рассказ Александра Твардовского "Печники".
     Это  не  производственный  очерк,  а   настоящий   рассказ   с   живыми
человеческими характерами.
     Но каждый, кто прочтет его,  не  только  подивится  хитрому  и  ловкому
искусству старого мастера печного дела, но и поймет, что у любого мастерства
есть свои строгие законы, порядок и уклад, своя сноровка.
     В наше время, несмотря на широкое распространение  автоматизации,  труд
квалифицированных рабочих-мастеров  становится  все  более  сложным,  умным,
творческим.
     И разве не интересно было бы  рассказать  в  книгах  для  подростков  о
слесарях-инструментальщиках,   которые   даже    на    крупнейших    заводах
насчитываются единицами, о наладчиках сложнейших  автоматических  линий,  об
искусных стеклодувах и кварцедувах, о модельщиках обуви, кожевенных изделий,
об  электромеханиках  и  радиомеханиках,  разрабатывающих  опытные   образцы
тончайших приборов.
     Слово "штамп" в художественной  литературе  стало  презрительным,  даже
бранным словом.
     Но совсем по-иному относятся к штампу в технике.
     От хорошо сделанных штампов зависит подготовка  массового  производства
новых сложных изделий, например, электронно-лучевых трубок для  современного
телевизора, всевозможных деталей из пластмасс и многого другого.
     Для того, чтобы изготовить такой штамп, мастер должен приложить к  делу
весь свой опыт, изобретательность, сноровку.
     Я думаю, что Детгиз  мог  бы  затеять  целую  библиотечку  рассказов  и
очерков, которые сумели бы  заинтересовать  ребят,  готовящихся  к  трудовой
жизни, работой не одних только инженеров, но и  тех  мастеров,  без  которых
самые талантливые инженеры не  могли  бы  создать  первые  образцы  приборов
новейшей техники.
     В  этом  предложении  есть  только   одна   опасность:   в   литературе
"серийность" ведет иной раз к тому, что некоторые из книг, входящих в серию,
оказываются слабее других и носят печать не вдохновенья, а  "штампа"  (прошу
прощения за то, что я опять употребляю это слово без должного уважения).
     Впрочем, редакция может предотвратить эту  опасность,  позаботившись  о
том, чтобы все книги такой библиотечки делались руками надежных, одаренных и
Знающих людей.
     Детские книги о науке и технике возникают у нас довольно случайно.  Для
этого нужно, чтобы  автор  предложил  издательству  свою  работу  или  чтобы
издательство по собственной инициативе заказало ему  книгу  на  какую-нибудь
тему, являющуюся злобой дня.
     А ведь познавательную литературу для детей и  юношества  гораздо  легче
планировать, чем повести, рассказы, стихи.
     С помощью талантливых  и  достаточно  авторитетных  ученых  и  техников
издательство может заранее - перед  составлением  плана  -  придумать  темы,
интересные не только для читателей, но и для авторов  книг.  Мы  знаем,  что
хорошая тема - это настоящее изобретение, это иной раз ядро  будущей  книги.
Вспомните, что значили для Гоголя темы "Мертвых душ" и  "Ревизора",  которые
дал ему Пушкин.
     Но,  конечно,  писателя  могут  увлечь,  наряду  с  замыслами,  которые
приходят в голову ему самому, только  близкие  его  дарованию  и  талантливо
придуманные темы.
     Когда по просьбе Горького я и мои товарищи по работе составляли  проект
плана будущих детских книг, нашей работе очень помогли ленинградские ученые,
подсказавшие нам несколько интересных и оригинальных тем. Помню одну из них,
предложенную весьма почтенным профессором-физиком:  "Для  чего  ничего?"  (о
значении вакуума в науке).
     Детская литература не может и не должна быть делом одних только детских
писателей и Детгиза. Слишком большое и ответственное это дело, чтобы  о  нем
заботился сравнительно узкий круг людей.
     К заботам о книге, имеющей огромное влияние на характеры и судьбы наших
наследников, должны быть привлечены лучшие писатели, талантливейшие инженеры
и ученые, самые одаренные из педагогов.
     Для осуществления широкой программы  детского  чтения,  основы  которой
заложил когда-то Горький, найдется много дела и для детских писателей, и для
так называемых писателей "взрослых", и для художников, и для людей науки.
     Детская литература должна и в самом деле стать "большой литер