утит она или вправду посылает ее в  лес?
Страшно теперь в лесу! Да и  какие  среди  зимы  подснежники?  Раньше  марта
месяца они и не появятся на свет, сколько их  ни  ищи.  Только  пропадешь  в
лесу, увязнешь в сугробах.
     А сестра говорит ей:
     - Если и пропадешь, так плакать о тебе никто не станет! Ступай  да  без
цветов не возвращайся. Вот тебе корзинка.
     Заплакала девочка, закуталась в рваный платок и вышла из дверей.
     Ветер снегом ей глаза порошит, платок с нее рвет. Идет она, еле ноги из
сугробов вытягивает.
     Все темнее становится кругом. Небо черное, ни одной звездочкой на землю
не глядит, а земля чуть посветлее. Это от снега.
     Вот и лес. Тут уж совсем темно - рук своих не разглядишь. Села  девочка
на поваленное дерево и сидит. Все равно, думает, где замерзать.
     И вдруг далеко меж деревьев сверкнул огонек - будто звезда среди ветвей
запуталась.
     Поднялась девочка и пошла на  этот  огонек.  Тонет  в  сугробах,  через
бурелом перелезает. "Только бы, думает, огонек не погас!" А он не гаснет, он
все ярче горит. Уж и теплым дымком запахло и слышно стало, как  потрескивает
в огне хворост.
     Девочка прибавила шагу и вышла на полянку. Да так и замерла.
     Светло на полянке, точно от  солнца.  Посреди  полянки  большой  костер
горит, чуть ли не до самого неба достает. А вокруг костра сидят люди  -  кто
поближе к огню, кто подальше. Сидят и тихо беседуют.
     Смотрит на них девочка и думает: кто же они такие? На  охотников  будто
не похожи, на дровосеков еще того меньше: вон они какие  нарядные  -  кто  в
серебре, кто в золоте, кто в зеленом бархате.
     Стала она считать, насчитала двенадцать:  трое  старых,  трое  пожилых,
трое молодых, а последние трое - совсем еще мальчики.
     Молодые у самого огня сидят, а старики - поодаль.
     И вдруг обернулся один старик - самый высокий, бородатый, бровастый - и
поглядел в ту сторону, где стояла девочка.
     Испугалась она, хотела убежать, да поздно. Спрашивает ее старик громко:
     - Ты откуда пришла, чего тебе здесь нужно?
     Девочка показала ему свою пустую корзинку и говорит:
     - Нужно мне набрать в эту корзинку подснежников. Засмеялся старик:
     - Это в январе-то подснежников? Вон чего выдумала!
     - Не я выдумала,  -  отвечает  девочка,  -  а  прислала  меня  сюда  за
подснежниками  моя  мачеха  и  не  велела  мне  с  пустой  корзинкой   домой
возвращаться.
     Тут  все  двенадцать   поглядели   на   нее   и   стали   между   собой
переговариваться.
     Стоит девочка, слушает,  а  слов  не  понимает  -  будто  это  не  люди
разговаривают, а деревья шумят.
     Поговорили они, поговорили и замолчали.
     А высокий старик опять обернулся и спрашивает:
     - Что же ты делать будешь, если не найдешь  подснежников?  Ведь  раньше
марта месяца они и не выглянут.
     - В лесу останусь, - говорит девочка. - Буду  марта  месяца  ждать.  Уж
лучше мне в лесу замерзнуть, чем домой без подснежников вернуться.
     Сказала это и заплакала.
     И вдруг один из двенадцати, самый молодой, веселый, в  шубке  на  одном
плече, встал и подошел к старику:
     - Братец Январь, уступи мне на час свое место!  Погладил  свою  длинную
бороду старик и говорит:
     - Я бы уступил, да не бывать Марту прежде Февраля.
     - Ладно уж, - проворчал другой старик, весь  лохматый,  с  растрепанной
бородой. - Уступи, я спорить не стану! Мы все хорошо ее знаем: то у  проруби
ее встретишь с ведрами, то в лесу с вязанкой дров. Всем  месяцам  она  своя.
Надо ей помочь.
     - Ну, будь по-вашему, - сказал Январь.
     Он стукнул о землю своим ледяным посохом и заговорил:

                           Не трещите, морозы,
                           В заповедном бору,
                           У сосны, у березы
                           Не грызите кору!

                           Полно вам воронье
                           Замораживать,
                           Человечье жилье
                           Выхолаживать!

     Замолчал старик, и тихо стало в лесу. Перестали потрескивать от  мороза
деревья, а снег начал падать густо, большими, мягкими хлопьями.
     - Ну теперь твой черед, братец, - сказал Январь и отдал посох  меньшому
брату, лохматому Февралю.
     Тот стукнул посохом, мотнул бородой и загудел;

                           Ветры, бури, ураганы,
                           Дуйте что есть мочи!
                           Вихри, вьюги и бураны,
                           Разыграйтесь к ночи!

                           В облаках трубите громко,
                           Вейтесь над землею.
                           Пусть бежит в полях поземка
                           Белою змеею!

     И только он это сказал, как зашумел  в  ветвях  бурный,  мокрый  ветер.
Закружились снежные хлопья, понеслись по земле белые вихри.
     А Февраль отдал свой ледяной посох младшему брату и сказал:
     - Теперь твой черед, братец Март.
     Взял младший брат посох и ударил о землю.
     Смотрит девочка, а это уже не посох. Это большая  ветка,  вся  покрытая
почками.
     Усмехнулся Март и запел звонко, во весь свой мальчишеский голос:
     Разбегайтесь, ручьи,  Растекайтесь,  лужи,  Вылезайте,  муравьи,  После
зимней стужи!

                           Пробирается медведь
                           Сквозь лесной валежник.
                           Стали птицы песни петь,
                           И расцвел подснежник.

     Девочка даже руками всплеснула.  Куда  девались  высокие  сугробы?  Где
ледяные сосульки, что висели на каждой ветке?
     Под ногами у нее - мягкая весенняя земля. Кругом каплет, течет, журчит.
Почки на ветвях надулись, и уже  выглядывают  из-под  темной  кожуры  первые
зеленые листики.
     Глядит девочка - наглядеться не может.
     - Что же ты стоишь? - говорит ей Март. - Торопись, вам  с  тобой  всего
один часок братья мои подарили.
     Девочка  очнулась  и  побежала  в  чащу  подснежники   искать.   А   их
видимо-невидимо. Под кустами и под камнями, на кочках и под кочками  -  куда
ни поглядишь! Набрала она полную корзину, полный передник - и  скорее  опять
на полянку, где костер горел, где двенадцать братьев сидели.
     А там  уже  ни  костра,  ни  братьев  нет.  Светло  на  поляне,  да  не
по-прежнему. Не от огня свет, а от полного месяца, что взошел над лесом.
     Пожалела девочка, что поблагодарить ей некого, и побежала домой.
     А месяц за нею поплыл.
     Не чуя под собой ног, добежала она до своих дверей - и только  вошла  в
дом, как за окошками опять загудела зимняя вьюга, а месяц спрятался в тучи.
     - Ну, что, - спросили ее мачеха и сестра,  -  уже  домой  вернулась?  А
подснежники где?
     Ничего не ответила девочка,  только  высыпала  из  передника  на  лавку
подснежники и поставила рядом корзинку.
     Мачеха и сестра так и ахнули:
     - Да где же ты их взяла?
     Рассказала им девочка все, как было. Слушают они обе и головами  качают
- верят и не верят. Трудно поверить,  да  ведь  вот  на  лавке  целый  ворох
подснежников, свежих, голубеньких. Так и веет от них мартом месяцем!
     Переглянулись мачеха с дочкой и спрашивают:
     - А больше тебе ничего месяцы не дали?
     - Да я больше ничего и не просила.
     - Вот дура, так дура! - говорит  сестра.  -  В  кои-то  веки  со  всеми
двенадцатью  месяцами  встретилась,  а  ничего,   кроме   подснежников,   не
выпросила. Ну, будь я на твоем месте, я бы знала, чего просить. У  одного  -
яблок да груш сладких, у другого - земляники спелой,  у  третьего  -  грибов
беленьких, у четвертого - свежих огурчиков!
     - Умница, доченька! - говорит мачеха. - Зимой землянике да грушам  цены
нет. Продали бы мы все это и  сколько  бы  денег  выручили!  А  эта  дурочка
подснежников натаскала! Одевайся, дочка, потеплее да сходи  на  полянку.  Уж
тебя они не проведут, хоть их двенадцать, а ты одна.
     - Где им! - отвечает дочка, а сама - руки в рукава, платок на голову.
     Мать ей вслед кричит:
     - Рукавички надень, шубку застегни!
     А дочка уже за дверью. Убежала в лес.
     Идет по сестриным следам, торопится. "Скорее  бы,  думает,  до  полянки
добраться!"
     Лес все гуще, все темней. Сугробы все выше, бурелом стеной стоит.
     "Ох, - думает мачехина дочка, - и зачем только я в лес пошла! Лежала бы
сейчас дома в теплой постели, а теперь ходи да мерзни! Еще пропадешь тут!"
     И только она это подумала, как увидела вдалеке огонек - точно звездочка
в ветвях запуталась.
     Пошла она на огонек. Шла, шла  и  вышла  на  полянку.  Посреди  полянки
большой костер горит, а вокруг костра сидят двенадцать  братьев,  двенадцать
месяцев. Сидят и тихо беседуют.
     Подошла мачехина дочка к самому костру,  не  поклонилась,  приветливого
слова не сказала, а выбрала место, где пожарче, и стала греться.
     Замолчали  братья-месяцы.  Тихо  стало  в   лесу.   И   вдруг   стукнул
Январь-месяц посохом о землю.
     - Ты кто такая? - спрашивает. - Откуда взялась?
     - Из дому, - отвечает мачехина дочка. -  Вы  нынче  моей  сестре  целую
корзинку подснежников дали. Вот я и пришла по ее следам.
     - Сестру твою мы знаем, - говорит Январь-месяц. - А тебя и в  глаза  не
видали. Ты зачем к нам пожаловала?
     - За подарками. Пусть Июнь-месяц мне земляники в корзинку насыплет,  да
покрупней. А Июль-месяц - огурцов свежих и грибов белых, а  месяц  Август  -
яблок да груш сладких. А Сентябрь-месяц - орехов спелых.
     - Погоди, - говорит Январь-месяц. - Не  бывать  лету  перед  весной,  а
весне перед зимой. Далеко еще до Июня-месяца. Я теперь лесу хозяин, тридцать
один день здесь царствовать буду.
     - Ишь какой сердитый! - говорит мачехина дочка. - Да  я  не  к  тебе  и
пришла - от тебя, кроме снега да  инея,  ничего  не  дождешься.  Мне  летних
месяцев надо.
     Нахмурился Январь-месяц.
     - Ищи лета зимой! - говорит.
     Махнул он широким рукавом, и поднялась в лесу метель от земли до неба -
заволокла и деревья и полянку, на которой  братья-месяцы  сидели.  Не  видно
стало за снегом и костра, а только слышно было, как  свистит  где-то  огонь,
потрескивает, полыхает.
     Испугалась мачехина дочка.
     - Перестань! - кричит. - Хватит!
     Да где там!
     Кружит ее метель, глаза ей слепит, дух перехватывает. Свалилась  она  в
сугроб, и замело ее снегом.
     А мачеха ждала-ждала свою дочку, в окошко смотрела, за дверь выбегала -
нет ее, да и только. Закуталась она потеплее и пошла в лес. Да разве найдешь
кого-нибудь в чаще в такую метель и темень!
     Ходила она, ходила, искала-искала, пока и сама не замерзла.
     Так и остались они обе в лесу лета ждать.
     А падчерица долго на свете жила, большая выросла, замуж вышла  и  детей
вырастила.
     И был у нее, рассказывают, около дома сад - да такой чудесный, какого и
свет не видывал. Раньше, чем у всех, расцветали в этом саду цветы, поспевали
ягоды, наливались яблоки и груши. В жару было там прохладно, в метель тихо.
     - У этой хозяйки все двенадцать месяцев разом гостят! - говорили люди.
     Кто знает - может, так оно и было.


ВЕСЕННИЕ ОБЛАКА

     На мгновение разорвалась легкая ткань весенних облаков, и  солнце,  так
недавно казавшееся тусклым и небольшим  диском,  затерянным  в  небе,  вновь
загорелось ослепительным светом и во все  стороны  устремило  яркие,  острые
лучи.
     Это было на склоне дня, и золотой свет солнца на тротуаре явился только
грустным предчувствием  вечера.  Мы  бродили  по  людным  улицам  фабричного
загорода, изредка перекидываясь словами, но больше всего отдаваясь, каждый в
отдельности, смутным и печальным настроениям  городской  весны.  Иногда  нас
останавливал сильный порыв ветра, захватывавший наше дыхание, и тогда мы из-
меняли направление нашего пути, но домой не возвращались.
     Медленно качалась подвешенная вывеска, кружились мелкие клочки  бумаги.
Прохожие тревожно заслонялись от ветра. Но настоящее царство ветров, где они
чувствовали себя на полной воле, было весеннее небо с потемневшими облаками,
такими огромными, но  послушными  каждому  легкому  дыханию  ветра.  Картина
вечереющего неба менялась поминутно. Куда-то исчезали прежние  нагромождения
облаков, и на смену им являлись новые. Порой открывалась  бледная  голубизна
небес - и на нее стремительно и неуклонно неслись ближние и дальние волокна,
пока не закрывали ее.
     За каменным забором высились черные стволы деревьев. Выглянуло солнце -
и они стали еще чернее. Причудливо застыли резко и остро изогнутые ветви.
     - Я не люблю весну, - сказала моя приятельница. - Весной бывает тоска и
бессонница и я много плачу. А помню, когда-то, когда была девочкой, я любила
ее. Я много спала весной - и ночью и днем. Особенно сладко спалось  днем.  А
сны какие бывали!
     Ветер утих. Облака плыли, как во сне. Солнце  таяло  за  белым,  густым
облаком.
     - Какие же сны бывали у вас?
     - Вот как эти облака. Быстрые, беспорядочные и непрерывные. И такие  же
тяжелые и бурные, как облака.


ИЗУМРУДНЫЙ ОСТРОВ
                      Из путевых очерков "По Ирландии"

I

     После долгого и безвыездного пребывания в Англии  ничто  не  может  так
сильно освежить душу, как прогулка по вольной  и  пуст  Ирландии.  Я
проделал около сотни миль  пешком,  странствуя  по  берегам  величественного
Шаннона, и мне казалось, что я уехал из  Лондона  давным-давно,  лет  десять
тому назад, и нахожусь на расстоянии многих тысяч миль от Англии.
     Я  отправился  не  в  протестантский  Ольстер,  не  в   Белфаст,   куда
устремляются ныне десятки и сотни корреспондентов {1},  даже  не  в  Дублин,
центр национально-католической Ирландии, где также бьет ключом  политическая
жизнь, а на юг и на запад страны, в один из глухих углов.
     Незадолго пред моей поездкой туда я слышал беседу нескольких  англичан,
друзей Ирландии.
     Один из них пел старую ирландскую песню:

                  Картофель уродился у нас мелкий и редкий
                  На холмах, на холмах.
                  Мы роем его в листопад,
                  Мы роем его в листопад,
                  Полные тревоги,
                  Полные тревоги.

                  О, я хотел бы, чтобы мы все были... гуси...

                  О, я хотел бы, чтобы мы все были гуси.
                  Ибо они клюют зерно в тишине и покое,
                  Пока не приходит для них смертный час...
                  Смертный час.

     Мелодия покорно-грустная и ленивая.
     Ирландия пережила на своем  веку  очень  трудные  и  грустные  времена:
преследования, голод, нужду. Огромные просторы ее  пустынны  и  невозделаны.
Восьмая часть страны занята болотами. Картофель - главная пища ирландцев,  и
неурожай его мог породить не одну песню скорби и отчаяния -  наподобие  той,
какую мне привелось услышать.
     -  Правда,  население  Ирландии  небогато,  -  сказал  один   из   моих
собеседников-англичан.  -  А  между  тем  почва  там  очень  плодородная.  С
восьмидесятых годов прошлого столетия парламент занимается очень  серьезными
земельными реформами в Ирландии. Чуть ли не три четверти земли  выкуплено  у
лордов и предоставлено земледельцам на  самых  льготных  условиях  {2}.  Для
бедноты строятся прекрасные  коттеджи,  за  которые  они  выплачивают  очень
небольшие проценты. Иной платит за свой участок земли два - пять шиллингов в
год - и все-таки жалуется. Иной раз они жалуются неискренне, не  всерьез.  В
этом проявляется особый юмор ирландцев.
     - Говорят, что ирландцы ленивы, - заметил другой  англичанин,  -  между
тем в Америке, где их в десять  раз  больше,  чем  на  родине,  они  отлично
преуспевают, богатеют и играют большую роль в  политической  и  общественной
жизни. Некоторые полагают, что влажно-теплый климат их родины повинен в этой
бездеятельности и лени населения. А может  быть,  в  этом  виновата  вековая
борьба и вековые преследования.
     - Непременно побывайте в Ирландии,  -  посоветовал  мне  один  из  моих
собеседников, - вы  почувствуете  себя  там  на  полной  воле.  Ирландцы  не
признают  правил,  законов.  В  вагонах  железных  дорог  набивается   такое
количество людей, которое явно противоречит числу пассажиров, обозначенных в
уставе. Вот вам пример ирландской точности и аккуратности. На одной из веток
железной дороги поезд подходит к пересечению линий. Там ворота  -  шлагбаум.
Поезд издали дает свисток. Но сторожа на месте не оказывается: ушел по своим
делам. После нескольких тщетных призывов поезд  дает  задний  ход,  а  затем
налетает на ветхое заграждение и сшибает его. Вот что бывает в Ирландии.
     - Но какой это добрый, гостеприимный и поэтичный  народ,  -  единодушно
вырывается у всех.
     Мне уже не раз приходилось слышать об этой стороне характера ирландцев,
я знаю их легенды. Одна из них рассказывает о четырех всадниках (The  riders
of the Shee {Всадники из Ши (англ.).}), которые стерегут весь мир,  объезжая
его кругом днем и ночью и держа в  руках  четыре  древних  символа:  кольцо,
чашу, голубя и крест.
     Я слышал песни ирландцев. К сожалению, их  маленькая  "галльская  арфа"
давно уже перестала быть национальным инструментом в их  стране.  Теперь  ее
можно увидеть только у какого-нибудь редкого любителя  музыки  или  любителя
старины.

II

     Фишгардский  экспресс  примчал  меня,  пролетая  сквозь  туннели  и  не
останавливаясь на станциях, в Фишгард. За окнами  мелькали  синие  "сахарные
головы"  уэлльских  гор.  Из  Фишгарда  до  Росслера,   ирландской   гавани,
установлен самый короткий из  всех  рейсов,  которые  только  имеются  между
Англией и Ирландией: всего 2 3/4 часа. Но и в этот короткий период бурное  и
своенравное Ирландское море дает себя почувствовать.  Пароход  подбрасывает,
как футбольный мяч. Брызги перелетают через палубу, и у пассажиров  остается
на губах едкий, соленый привкус.
     Но вот и невысокий берег Росслерской гавани.
     После стремительного экспресса  и  плавания  по  бурному  морю  приятно
отдохнуть в покойном и неторопливом поезде ирландской  железной  дороги.  За
окнами - мирная зеленая равнина, озаренная закатом, догорающим  за  покатыми
холмами  на  горизонте.  Вот  они  -  просторы,  где  трудятся  земледельцы,
терпеливо идущие за плугом. Деревни с избами, крытыми соломой. Стада, вольно
бродящие по диким пастбищам без присмотра пастухов.
     Даже в вагоне царит настроение, какого не бывает в английских  вагонах.
Там пассажиры редко вступают в разговор. Читают газету или смотрят в окно.
     Здесь же очень быстро завязывается всеобщая беседа. Старушка с  дочерью
возвращаются  из  Англии  и  ругают  англичан  и  все  английское.   К   ним
присоединяется  старая  дева,  учительница,  пользующаяся  случаем  провести
параллель между Ирландией и Англией, обычаями и нравами обеих стран.
     - Мама ни за что не хотела  оставаться  в  Англии,  -  говорит  бледная
девушка. - Мне лично нравилось там жить. Англичане живут богаче  и  веселее.
Но мама настояла на своем.
     Старушка на  вид  кроткая-прекроткая.  Но  видно,  что  у  нее  хватило
решимости и упорства для того, чтобы настоять на возвращении на родину. Губы
у нее крепко сжаты, а на лбу упрямая морщинка.
     Она добилась своего и выглядит довольной и умиротворенной.
     - Англичане очень много едят. Ах, как они много едят. И всегда мясо.
     - У англичан нет  никакой  религии.  Вот  только  в  церковь  ходят  по
воскресеньям.
     - Это правда, совершенная правда! - восклицает учительница. -  Я  часто
дразнила моих знакомых англичан тем,  что  их  разводы  недействительны.  Их
религия допускает развод, но ведь мы, католики, знаем, что  никто  не  может
развести супругов помимо святого престола. Я говорила  одной  даме,  которая
развелась и снова вышла замуж, что у нее теперь два мужа.
     - Англичане ужасно любят деньги.
     Кто-то, защищая англичан,  говорит,  что  они  энергичны,  культурны  и
свободны от суеве