к ухитрился раздуть.
     Затем следовало позаботиться о жилище. Наш первобытный человек  воткнул
в землю на известном расстоянии две палки с раздвоенными  верхними  концами.
Поверх их  он  положил  поперечную  палку.  Скелет  его  жилища  был  готов.
Прислонив к перекладине ветви  и  палки,  Ноульс  получил  наклонный  навес.
Оставалось только покрыть его хвоей, мхом и корой. Точно так  же  накрыл  он
промежутки с боков. С передней стороны шалаш остался открытым.
     На протяжении всей книги Ноульс поет гимны огню. Поддерживая  костер  с
неусыпным рвением весталки, он не чувствовал ни малейшего холода, На огне он
готовил себе. пищу. Впрочем, ему случалось питаться и сырыми куропатками.
     Огонь заменял  Ноульсу  топор  и  пилу.  Не  будучи  в  силах  волочить
какое-нибудь бревно, он разводил под ним костер и пережигал его на  две  или
на четыре части. С помощью огня он утоньшил и округлил дерево,  из  которого
изготовил свое первое оружие - лук.
     В первые  дни  новый  Робинзон  питался  исключительно  ягодами.  Но  в
дальнейшем он позаботился о рыбе и мясе. В  ближайшем  потоке  была  плотина
бобров. Ноульс прорвал ее и понизил уровень воды. На мели он нашел множество
форелей. Не желая причинять лишних хлопот трудолюбивым бобрам,  он  в  конце
концов не преминул починить плотину.
     Затем он расставил западню на медведя. Устроил  он  ее  в  виде  ямы  с
падающей крышкой.  Находясь  в  наклонном  положении,  крышка  опиралась  на
круглую палку, к которой и была прикреплена приманка.  Приманка  висела  так
высоко, что медведь, доставая ее, должен был стать на  задние  лапы.  Поверх
крышки, насколько позволял ее наклон, были нагромождены камни.
     Медведь своевременно явился и очутился под крышкой.  Ноульс  убил  его,
позволив ему высунуть голову и ударив  дубинкой  по  носу.  Затем  содрал  с
медведя шкуру. Это был долгий  и  трудный  процесс.  Ноульс  отыскал  острый
камень и принялся пилить шкуру вдоль одной из задних ног  медведя.  В  конце
концов волосатая шкура закурчавилась под острием и была прорвана.
     Из всего этого явствует, что Ноульс в отличие от других simple-lifer'ов
не был вегетарианцем. Но он всячески  подчеркивает  свое  отвращение  к  тем
приемам убоя животных, к которым принудила его крайняя необходимость.
     Значительно большее удовлетворение доставило  ему  мирное  соседство  и
дружба диких обитателей леса. По его  словам,  нет  ни  одного  животного  в
первобытном лесу, которое не пожелало бы завязать  дружбу  с  человеком.  Не
надо только обнаруживать  ни  малейшей  стремительности  и  любопытства  при
встрече с ними. Идите своей дорогой, делайте свое дело, -  и  животное  само
придет к вам, движимое любопытством.
     Некая лань часто навещала Ноульса вместе со  своим  детенышем  и  брала
пищу из его рук. Куропатки на ветвях деревьев кокетничали с ним, как молодые
дамы. Сердитый чипманк (порода американской белки) однажды яростно  подрался
с большой красной белкой, приревновав ее к Ноульсу.
     Но те же дикие животные каким-то смутным инстинктом отгадывают недобрый
замысел со стороны человека. И тогда они способны на борьбу, как,  например,
лось, или на необыкновенно хитрые уловки (лисица и даже олень).
     "Бродя по первобытному лесу, Ноульс в большинстве  случаев  пользовался
тропинками,  проложенными  зверями.  Компасом  ему   служил   мох,   который
обыкновенно растет на северной стороне деревьев, где больше тени.
     В высшей степени интересны пейзажи и сцены лесной жизни, которые Ноульс
нарисовал на клочках березовой коры при помощи обугленных палочек. Писал  он
и красками. Кисти он смастерил из коротких и жестких волос  медведя.  Волосы
он всунул в маленькую вставочку из отрезка пера, залил растопленной смолой и
приделал ручку. Красками ему служили ягодный сок и  настой  коры  и  корней.
Чистый  ягодный  сок,  будучи  разбавлен  водой,  становится   прозрачен   и
превосходно смешивается с глухими тонами коры и кореньев.
     Это была первая в мире картина, написанная соком ягод.
     Лесной воздух, тяжелый труд, а главное - не странно  ли?  -  отсутствие
регулярности  в  пище  и  сне  подействовали  на  здоровье   Ноульса   самым
благоприятным   образом,   что   удостоверено    профессором    Гарвардского
университета, осмотревшим Ноульса до и после эксперимента.
     Вернувшись  в  свой  родной   город,   отважный   американец   выглядел
приблизительно следующим образом.
     Его  кожа  сделалась  медно-красной,  как  у   индейца.   Волосы   были
взлохмачены, как и его длинная борода. Верхняя часть его тела  была  покрыта
медвежьей шкурой. Бедра были обернуты кожей оленя. В руках у него были лук и
стрелы, а также нож, сделанный из оленьего рога.
     Подводя итоги своей  экспедиции,  Ноульс  призывает  людей  воспитывать
своих детей на воздухе, закалять их тело и дух  и  не  пугать  их  страшными
сказками о лесе.
     Дремучий лес темен, но не страшен,

Лондон, 22 апреля (н. ст.)


ШКОЛА ПРОСТОЙ ЖИЗНИ

     Брошюра с проспектом "Morkshin School" или "Simple Life School" ("Школы
простой жизни") появилась около двух лет тому назад. Написана она была,  как
небольшая поэма, как сказка Оскара Уайльда, и на первый  взгляд  была  полна
самых несбыточных мечтаний.
     Читателю ее рисовалась идеальная семья  воспитателей  и  воспитанников,
объединенных идиллической любовью и  бескорыстной  дружбой,  добывающих  все
необходимое  для  жизни  трудами  собственных  рук  и  отделенных  от  всего
остального   мира   непроходимыми   лесными   чащами.   Члены   этой   семьи
довольствуются  немногими  одеждами,  едва  прикрывающими   тело,   питаются
растительными, невареными продуктами, спят на голой земле. Конечно, при этом
имеется оговорка: дети, поступающие в школу, постепенно приучаются к  новому
режиму.
     Упрощение  жизненной  обстановки,  один  из  главных  принципов  школы,
распространяется не только на подробности домашнего быта, но  и  на  учебные
предметы, и на программу детского чтения. С  течением  времени  пред  детьми
школы должна раскрыться самая содержательная и самая захватывающая из  книг:
книга природы.
     Главной целью подобного  "опрощения"  было:  укрепление  духа  и  тела,
приспособление к самым  трудным  обстоятельствам  жизни,  а  также  экономия
времени и сил - тех сил, которые обыкновенно тратятся нами на удовлетворение
наших - далеко не насущных - потребностей, а  могли  бы  быть  потрачены  на
служение и помощь ближнему.
     Все  эти  идеи  проспекта  не  могли  не  показаться   симпатичными   и
Заслуживающими всякого сочувствия. Но осуществимы ли они в наш век? И притом
в какой стране? - в Англии, где и на милю нельзя уйти от  автомобильной  или
железной  дороги,  в  самом  центре  европейской  цивилизации,  позитивизма,
материализма...
     Я посетил "Morkshin School" или "Школу простой жизни", на этих днях, то
есть через полтора года после ее возникновения.
     Я убедился в том, что эта школа, действительно, возникла и  существует,
и притом ни на йоту не отступила от своей программы и от своих принципов.
     В трех часах езды от Лондона,  в  графстве  Hampshire,  среди  сосновых
лесов, одиноко высится красивое двухэтажное здание с  садами,  огородами,  с
разбросанными там и здесь палатками.
     У арки, увитой красными и белыми розами  и  отделяющей  площадку  перед
домом от широко и свободно раскинутого сада, встретил меня глава школы - м-р
Ойлер. При нервом взгляде  на  этого  человека  можно  было  растеряться  от
неожиданности  впечатления.  Я   ожидал   увидеть   исконного   англичанина,
наделенного дипломом и высокой ученой  степенью  Оксфордского  университета,
бывшего некогда чемпионом крикета и,  кажется,  лаун-тенниса  (блистательное
отличие  англичанина!),  а  увидел  человека  с   наружностью   знатного   и
благородного араба из Палестины, или, еще лучше сказать, увидел живую  копию
с Иоанна Крестителя {1},  каким  его  изобразил  Александр  Иванов.  Рослый,
статный, с  ниспадающими  на  плечи  темными  волосами,  с  вьющейся  темной
бородой, с арабским профилем лица, весь окрашенный ровным и навсегда осевшим
загаром, покрывающим  и  большой  выпуклый  лоб,  и  стройные  ноги,  -  он,
казалось, никогда и не носил другого наряда, чем эта облегающая тело рубашка
и короткие штаны до колен.
     Радушно провел он меня на поляну сада, где (это было  на  закате)  дети
совершали свою вечернюю трапезу. Расположились они порознь, - кто на скамье,
кто на траве под  отдаленным  деревом.  В  руках  у  каждого  была  тарелка,
нагруженная  доверху  листьями  салата  и  капусты,  бразильскими   орехами,
финиками, бананами и т. д. Дети были одеты, как их учитель.  Длинные  волосы
их были перевязаны ленточками или начесаны  на  лоб.  Впрочем,  в  школе  не
оказалось на этот счет общего правила, общего фасона: иные из мальчиков были
коротко острижены, иные причесаны по-английски, с пробором.
     Только у немногих были полные щеки, пухлые  руки  и  ноги.  Большинство
детей отличалось скорей худощавой, чем полной комплекцией. Но все до  одного
обнаруживали стройные и мускулистые  члены,  хорошо  расправленные  плечи  и
грудь и отличались тем же ровным и нежным оттенком загара, что и их учитель.
Здоровье и сила явственно сказывались в каждом их движении, в каждом взгляде
покойных и уверенных глаз.
     Тут   были   дети   всевозможных   возрастов.   Школа    принимает    и
пятнадцатилетних юношей, и совсем малышей до грудных младенцев  включительно
и, - можно ли идти еще дальше? - до... родителей, которые являются  в  школу
учиться воспитанию ребенка. Большая часть детей поступила в эту школу  после
долгих мытарств по другим - заурядным и "образцовым"  -  школам  и,  главным
образом, вследствие расшатанности здоровья и нервов.
     Пока длился школьный ужин, я успел оглядеть овощи на огородах, цветы  и
молодые деревья в саду, - результаты трудов учителей и учительниц,  учеников
и учениц. В школе нет разделения труда: девочки работают вместе с мальчиками
на огородах и по подрезке деревьев, а  мальчики  в  свою  очередь  принимают
деятельное участие в стирке,  которая,  кстати  сказать,  является  в  школе
большим событием. За стиркой обыкновенно ведется оживленная беседа на  самые
разнообразные темы. Такая "обывательская" беседа, на которую в  обыкновенные
дни не выпадает достаточного времени, сильно облегчает и взрослым,  и  детям
этот малопривлекательный труд.  Учителя  и  взрослые  дети  стирают  крупное
белье; малыши - носовые платочки.
     Во время ужина школьный сад навестил добрый  приятель  детей  -  кролик
Эрнест. Это не прирученный кролик и не домашний,  а  самый  "настоящий",  то
есть дикий, живущий собственным умом. При школе нет домашних животных  -  ни
собак, ни  кошек,  которые,  по  мнению  м-ра  Ойлера,  являются  психически
искалеченными существами. М-р Ойлер и "его" дети были бы гораздо больше рады
завязать дружбу со свободными  обитателями  леса.  При  добром  и  неизменно
спокойном  отношении  к  этим  существам,   короткое   знакомство   с   ними
осуществимо. Первым  наглядным  подтверждением  правильности  этого  взгляда
явился кролик Эрнест,  усвоивший  себе  привычку  посещать  школьный  сад  в
закатные часы.
     Закат догорел; наступило время сна.
     Дети, со свернутыми одеялами в руках, подошли прощаться с м-ром Ойлером
и его голубоглазой женой, которую природа одарила золотыми, ниспадающими  до
земли, волосами.
     - Прощай, Питер! Прощай, Эльса! - прощебетала детвора.
     После прощаний и поцелуев все они, в  своих  длинных  ночных  одеяниях,
потянулись к воротам для того, чтобы идти на ночлег в  темный,  темный  лес.
Только немногие улеглись под деревьями или в палатках в саду.
     Лунной ночью мы  прошлись  с  Питером  (м-ром  Ойлером)  в  лес  к  той
отдаленной чаще, где находится место его ночного покоя: это самая  передовая
позиция в лесу, где учитель спит чутко, как часовой, готовый  отозваться  на
первый зов его питомцев.
     В смутном сиянии луны, встававшей из-за сосновых ветвей, мы  разглядели
по дороге под деревьями маленькие аккуратно  сложенные  пакетики.  Это  были
ребятишки, спавшие в разных местах  без  подушек  на  одном  одеяльце,  одна
половина которого служит им простыней, а другая выполняет свою прямую миссию
- одеяла.
     Дети м-ра Ойлера не  боятся  ночной  темноты.  Впрочем,  их  маленькие,
невозмутимые сердца не доступны никакому чувству страха...
     Утром их ожидали обычные занятия, обычная работа. Это - прежде всего  -
работа по дому (после получасового "пробега"),  затем  -  после  завтрака  -
работа в саду, чтение, уроки. Гимнастику они проделывают не многосложную, не
утомительную. Главные движения ее преподал им Раймонд Дункан, брат  Айседоры
{2}.
     Если день выдается очень уж пасмурный, с проливным  дождем,  -  дети  и
учителя сидят в одной из комнат, ткут,  прядут,  слушают  музыку  или  ведут
тихую беседу. В одну из таких бесед Питер рассказывал  детям,  что  у  Эльсы
через несколько месяцев должен родиться ребенок.  Питер  просил  детей,  как
преданных  друзей  своих,  пожелать  чего-нибудь  хорошего  этому   еще   не
рожденному младенцу.  Дети  отнеслись  с  глубокой  серьезностью  к  просьбе
учителя, и каждый  по  очереди  пожелал  младенцу  таких  прекрасных,  таких
волшебных  вещей,  каких  бы  не  выдумал  никакой  мастер  сказок,  никакой
Андерсен...

Лондон, 27 июля (9 августа)


ПРАВЕДНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

                       Предание индийских мусульман.

     В Могарам, иди тигровый праздник Индии, среди шумных игр, состязаний  и
пестрого маскарада тигровых шкур, правоверные не забывают отдать дань  одной
очень древней традиции. Заключается она в провозглашении проклятия  каким-то
четырем братьям, чьи имена не известны никому из ныне живущих.
     Предание, объясняющее  этот  обряд,  рассказывает,  что  в  незапамятно
давние времена на севере Индии жид  праведный  старец.  Умирая,  он  оставил
своим сыновьям, а их было  четверо,  сады,  дома,  десятки  слонов  и  сотни
верблюдов. Только одного из своих верблюдов он удержал за собой...
     Он сказал детям:
     - Когда я умру, положите мое тело в простой, узкий ящик.  Взвалите  его
на спину моего верблюда,  а  на  крышку  не  забудьте  положить  мой  Коран.
Верблюда выведите из города до ближайших джунглей. Там проститесь со мною  в
уходите домой, не оглядываясь.
     Сыновья удивились странной воле старика, но перечить не  могли.  Только
младший сын, любимец отца, не удержался и спросил:
     -  Не  собираешься  ли  ты,  отец,  предпринять  после  смерти  далекое
путешествие? Не хочешь ли ты посетить кабульских купцов,  которые  давно  не
возвращают нам денежного долга?
     Отец улыбнулся и ответил сыну:
     - Да, я собираюсь совершить очень далекое  путешествие  -  через  горы,
пустыни и леса. На родину пророка, в  благочестивую  Мекку.  Когда  выведете
верблюда  в  чащу,  поверните  его  головой  в  сторону  Мекки,  а  там   не
тревожьтесь, он сам донесет меня, куда следует.
     Сыновья еще больше удивились, но по кончине отца постарались  исполнить
его волю в точности. Ящик с телом взвалили на верблюда, а на крышку положили
Коран, с которым отец не расставался до  самой  смерти.  Верблюда  вывели  в
джунгли и поставили среди густых зарослей - головой  в  сторону  Мекки,  как
завещал отец.
     По очереди они простились с прахом отца и  повернулись,  чтобы  идти  в
город. Но едва отошли на расстояние нескольких шагов, у всех четырех явилось
одновременно настойчивое желание обернуться и поглядеть, на прежнем ли месте
стоит верблюд с гробом на спине.
     Но священна предсмертная воля отца и страшно его  загробное  проклятие.
Братья остановились, не оглядываясь. Легкий шум раздался  позади  их:  будто
ветер перевернул несколько страниц раскрытого Корана.
     Младший брат воскликнул:
     - Увидите, братья, верблюд не тронется с места! Никто из  нас  даже  не
дернул его за повод. Верблюд ленив  и  не  пойдет,  пока  рука  человека  не
принудит его. Вечером его могут найти недобрые люди и уведут его, оставив на
произвол судьбы ящик с телом отца. Вернемся лучше и похороним  покойника  по
обряду правоверных на городском кладбище.
     Братья поколебались немного, но все еще не могли решиться нарушить, так
дерзко и явно, волю отца. На мгновение  им  послышался  треск  раздвигаемого
тростника и мерный звон колокольчиков, подвешенных на шею верблюда.
     - Давайте оглянемся! - предложил тот же брат, в душе которого невольный
страх боролся с неудержимым любопытством. - Если  мы  совершим  грех,  пусть
падет он на всех нас, четверых, поровну!
     - Если мы совершим  грех,  пусть  падет  он  на  всех  нас  поровну!  -
повторили братья и, не  будучи  более  в  состоянии  бороться  с  соблазном,
обратили глаза в запретную сторону. И вот что они увидели.
     Заросли тростников в чаще раздвинулись,  образовав  широкую  дорогу  на
Запад. Верблюд свободно шел по этой дороге,  как  среди  степного  простора,
раскачиваясь и звеня глухими колокольчиками. В открытом ящике сидел отец  и,
едва качаясь, читал свой Коран.
     Зрелище это наполнило сердца братьев небывалым ужасом. Они хотели  было
отвернуться вновь и бежать  домой,  что  есть  мочи,  но  было  уже  поздно.
Праведный старик приподнялся в ящике по пояс и, нахмурив чело, сказал детям:
     - За то, что вы нарушили последнюю волю отца, ваши имена  будут  отныне
произноситься с проклятиями из года в год - в день праздника Могарам.
     С тех пор правоверные  проклинают  четырех  братьев  в  день  тигрового
праздника. И первым произносят они имя младшего  из  братьев,  который  ввел
трех старших в великий соблазн.


ПЕСНИ ПОПУГАЯ

     У магараджи,  царствовавшего  в  местности  Шан,  был  попугай.  Мудрый
магараджа и его прекрасная магарани любили эту пеструю птицу больше всего на
свете. Это не  был  крикливый  и  надоедливый  представитель  своей  породы,
подобный тем, которые качались на проволоках в  дворцовом  саду,  отражая  в
пруде свои яркие или полинявшие от лета перья, толкуя на  тысяче  непонятных
языков.
     Любимец магараджи был подарен ему мудрецом-отшельником во  дни  юности.
Главным достоинством попугая было умение петь такие чудесные песни, каких не
сочинил бы ни один из придворных певцов.
     Магараджа проводил, слушая его, все  часы  своего  досуга,  а  магарани
почти и  не  расставалась  с  ним.  Песни  были  полны  мудрых  наставлений,
трогательных и забавных рассказов, пленительных напевов.
     Для любимой птицы был водружен во  дворце  золотой  шест  с  изумрудной
перекладиной.
     Однажды утром магарани, подойдя к шесту, не нашла птицы на  драгоценной
перекладине. Окинув взглядом комнату, она увидела, что птица  лежит  невдали
от шеста на полу, широко распластав крылья и не шевеля ни  единым  из  своих
перьев.
     Магарани горько заплакала. Слуги  подняли  птицу,  а  придворный  врач,
оглядев ее, признал мертвой.
     Но ни магарани, ни властитель Шан не могли и не хотели  примириться  со
смертью любимого попугая.  Были  приглашены  и  заклинатели,  и  чародеи,  и
фокусники. Никто из них не был в состоянии оживить птицу.
     Тогда магарани сказала своему супругу:
     - Покойный друг наш был большой любитель пенья и музыки. Позови  лучших
наших  придворных  поэтов.  Быть  может,  пением  своих  стихов  им  удастся
разбудить мертвого попугая.
     Оба придворных поэта, Ватсантака и Вальмики,  были  позваны  пред  лицо
магараджи. По очереди они пропели все свои песни. Но попугай  лежал  все  на
том же месте, окоченевший и неподвижный.
     Лучший из двух поэтов Вальмики был наделен, помимо дара песен,  любящим
сердцем, полным чувства сострадания. Ему было известно также переданное  ему
по наследству его предками удивительное искусство перевоплощения.
     Исполнившись жалости  к  безутешному  своему  повелителю  и  прекрасной
магарани, Вальмики п