икийских моряках, о средневековых ученых, которых сжигала инквизиция.
     Но это не значит, что нужно заслонить  стариной  те  недавние  события,
очевидцы которых еще находятся  среди  нас.  Во  множестве  писем  читателей
повторяется настойчиво просьба о том, чтобы старые большевики рассказали про
свое революционное прошлое, про жизнь в ссылке, про бегство из  тюрьмы,  про
то, как они работали в военных подпольных организациях на  фронте,  как  они
брали Кронштадт и Перекоп.
     Все дело в правильном и принципиальном подборе исторических сюжетов.  В
ряду событий, которые станут темой наших будущих очерков  и  повестей,  одни
факты будут впервые найдены или выдвинуты  нашей  исторической  литературой,
другие заново пересмотрены и поданы в  новых  соотношениях,  соответствующих
подлинной правде истории.
     И вот  тогда,  когда  мы  создадим  целую  историческую  библиотеку  из
классических романов, научных книг и документов, - станут на место и те наши
детские исторические повести, которые представляют  собой  сейчас  редкие  и
порой довольно шаткие ступеньки лестницы, ведущей на десятый Этаж.
     Их еще очень мало, новых исторических повестей.
     Нашим писателям-историкам, пишущим  для  детей,  работать  трудно.  Они
работают на читателя,  который  так  мало  знает,  который  чуть  не  путает
Александра Первого с  Александром  Македонским.  Этому  читателю  ничего  не
говорят тонкие литературные намеки и цитаты. Он никогда не слыхал о том, что
Екатерина Вторая переписывалась с Фернейским отшельником {99},  он  даже  не
догадывается, что женские прически в два аршина  высотой  знаменуют  времена
Людовика XVI и близость революции.
     Для  него  книга  должна  говорить  обо  всем  с   начала   до   конца,
монументально и просто, а такая задача по плечу только мастеру.
     Но дело не в одной монументальности.
     Дореволюционному   историческому   беллетристу,   автору   какой-нибудь
"Византийской  орлицы",  было  легко  писать  потому,  что  работал  он   по
определенному рецепту. Он брал готовую идею казенного  образца,  тысячу  раз
уже использованную, разношенную, как старый башмак; брал  готовые  декорации
из оперы "Рогнеда" {100} и костюмы с картины "Поцелуйный обряд" {101} и,  не
задумываясь, писал роман для юношества со звонким эпиграфом: "Славянские  ль
ручьи сольются в русском море..."
     Взрослому квалифицированному читателю такая книжка в руки не  попадала.
Она шла в "народ" и в детскую.
     Наши писатели, работающие над исторической книгой  для  детей,  -  даже
самые рядовые  писатели,  -  отлично  знают,  что  одной  бутафорией  им  не
обойтись. На них  лежит  слишком  ответственная  задача;  увидеть  подлинные
социальные основы событий и в то же время не обезличить истории.
     Тут уж материал приходится искать не в опере.
     Есть у нас небольшая повесть Татьяны  Богданович  {102}  под  названием
"Ученик наборного художества". В ней говорится о  "наборщиках  академической
типографии времен Елисаветы Петровны. Весь материал, все человеческие жизни,
о которых рассказывается в повести, - не отсебятина. В  основе  книги  лежат
документы, собранные с бережным вниманием в  архивах  старейшей  типографии.
Тут и приказы, и прошения, и даже счета. Зачем все это понадобилось  автору?
Затем, чтобы дать картину эпохи, верную исторической правде.
     Не одной только Т. Богданович, но и Елене Данько {103}, Георгию  Шторму
{104},  Александру  Слонимскому   {105},   Сергею   Григорьеву   и   всякому
талантливому и  добросовестному  автору  нашего  времени  приходится  заново
собирать свой материал для того, чтобы по-новому осмыслить историю.
     Степан Злобин, написавший книгу о  Салавате  Юлаеве,  долго  собирал  и
документы, и устные башкирские  предания,  прежде  чем  решился  взяться  за
повесть.
     Надо по  достоинству  оценить  смелость  и  трудность  задачи  Злобина,
который попытался посмотреть на пугачевский бунт глазами башкира Салавата  и
для этого собрал новый, еще никем не использованный материал {106}.
     Ремесленникам детской книги дореволюционных лет никогда не  приходилось
решать столь серьезные задачи. Они были  эпигонами  и  нахлебниками  большой
литературы.


ДЕЛО ГЕРИНГА О ПОДЖОГЕ

I

     Чаще всего пишут письма в редакцию  англичане.  Это  настоящие  мастера
эпистолярного дела.
     В любом номере многоколонной, убористой, невозмутимой, из  века  в  век
газеты "Тайме" вы найдете целую страницу, заполненную самыми неожиданными  и
разнообразными мыслями и чувствами читателей.
     Викарий какой-нибудь Кауфордской  церкви  сообщает  редактору  о  своем
удачном опыте разведения гиацинтов или  иерусалимских  артишоков.  Отставной
полковник напоминает о забытой 175-й  годовщине  охотничьего  клуба,  членом
которого он состоит вот уже сорок седьмой год.  Мисс  такая-то  из  Йоркшира
обращает внимание на судьбу племени Ням-Ням, до  сих  пор  не  просвещенного
светом истинного учения. А  леди  такая-то  из  Ланкашира  рекомендует  всем
читательницам не пить натощак кофе.
     Все эти письма от первого до последнего  слова  составлены  по  строгой
форме, начиная  с  любезного  обращения  к  редактору  и  кончая  горделивым
названием усадьбы, замка или дома, откуда послано письмо.
     За последнее время мне пришлось много заниматься письмами,  полученными
в редакциях наших советских газет со всех концов Союза.
     Нельзя  сказать,  чтобы  эти  письма  были  написаны  по  всей   форме.
Английские викарии пишут изящнее и глаже. Но я уверен, что в количестве и  в
разнообразии сюжетов наши письма нисколько не уступают "письмам к редактору"
газеты "Таймс".
     Особенно примечательны письма одной многочисленной категории читателей,
которая обычно обращается к редактору "Правды" или "Известий" так:
     _"Дядя редактор"_.
     Или:
     _"Дорогой дяденька редактор"_.
     Или:
     _"Дорогой дядя автор"_.
     Нетрудно  догадаться,  что   читатели,   которые   называют   редактора
дяденькой, годятся по своему возрасту ему в племянники.
     И в самом деле, в конце каждого письма обязательно стоит цифра  8,  10,
12 или 13, и эта цифра означает возраст корреспондента.

II

     В этом году нам повезло.  Дважды  представился  нам  случай  узнать  из
первоисточника, чем живут дети нашего  Союза,  о  чем  они  думают,  к  чему
готовятся.
     Казалось  бы,  что  мудреного  в  такой  задаче?  Порасспросите  первых
встречных школьников, как они поживают, что поделывают, что читают, -  и  вы
сразу узнаете, кто они такие. Так  обычно  думают  взрослые  люди  с  долгим
жизненным опытом и короткой памятью. Эти взрослые часто забывают, что они  и
сами были когда-то детьми и что не так-то легко доверялись они  в  то  время
расспросам первого встречного.
     Для того чтобы ребенок  заговорил  с  вами  полным  голосом,  искренне,
смело, не стыдясь  ни  своих  радостей,  ни  своих  огорчений,  -  так,  как
разговаривает он с товарищем, - вы должны либо заработать его доверие,  либо
как-то особенно ему понравиться, до того понравиться, чтобы  он  влюбился  в
вас по уши.
     Два человека добились в этом году у наших ребят и того и  другого.  Они
вызвали не одну тысячу школьников, пионеров и даже ребят из детского сада на
большой, серьезный разговор, слышный всему Союзу и даже за его пределами.
     Эти люди - М. Горький и Георгий Димитров.

III

     Переписка детей с Горьким уже опубликована. А о том,  что  писали  дети
Георгию Димитрову, до сих пор еще мало знают. Мне  хотелось  бы  познакомить
читателей с этими письмами, потому что в них, как и  в  письмах,  полученных
Горьким, слышен подлинный голос наших советских ребят.
     Горькому дети подробно писали  о  том,  что  они  читают  и  что  хотят
прочитать. А заодно рассказывали о себе, о своем быте, о  своих  желаниях  и
затруднениях.
     Димитрову ребята пишут всего только на одну тему - о самом Димитрове, о
его революционном подвиге, о том, как они рады его пребыванию в СССР.
     Но и в эти письма проникают мысли и факты,  по  которым  можно  угадать
характер корреспондента, представить себе его деревню, город или  городишко,
его родителей и товарищей, почувствовать его двенадцатилетнюю удаль.

IV

     Почти в каждом письме есть несколько слов, обращенных к редактору или к
редакции.
     _"Я очень прошу напечатать это письмо, а если не можете напечатать,  то
пошлите письмо по почте, а если не можете по почте, то пришлите мне адрес, я
сам отнесу"_.
     Вот какие это настойчивые, корреспонденты! Даже авторы  любовных  писем
не могли бы с ними состязаться. Они с удовольствием взяли бы  на  себя  роль
собственных почтальонов, лишь  бы  только  доставить  письмо  прямо  в  руки
адресату.
     Но хорошо тем, кто живет в Москве. Из  какого-нибудь  Большого  Сундыря
или из Гуляй-Поля письмо в Москву не понесешь. Да и по железной  дороге  его
не так-то просто отвезти.
     _"Я не могу поехать в Москву_, - жалуется девятилетняя Наталья  Пушкина
из гор. Горького, - _я не знаю, на какой поезд садиться"_.
     Зато все авторы писем уверены в том, что т. Димитров знает,  "на  какой
поезд садиться", и смело приглашают его к себе.
     Приглашают в Ленинград, в Кременчуг, в Архангельск, в Одессу, в  Кривой
Рог, в деревню Притыкино, в Ойротию и в Красную Чувашию.
     Если бы т. Димитров принял все эти приглашения, ему пришлось бы бросить
всякие дела и посвятить  ближайшие  три  года  своей  жизни  путешествию  на
пароходе, в поезде, в автомобиле, на лошадях, а кое-где и пешком.
     _"Приезжайте к нам в гости в г. Минск, хотя бы на  несколько  дней,  мы
все хотим вас видеть - я, и мой папа, и мама, и наша работница Люся. Я  хожу
в детский сад-нулевку"_.
     Так пишут маленькие.  Те,  кто  ходит  уже  в  3-й  или  в  4-й  класс,
приглашают т. Димитрова не только от имени своей семьи и работницы  Люси,  а
от всего своего звена, от всей школы, от всего города.
     У каждого есть чем похвалиться:
     _"Дядя Димитров, мы бы хотели, чтобы вы приехали к нам на  Краммашстрой
и увидели, какой завод здесь построили. А пока до свиданья. Вова  Краков,  9
лет".
     "Можно ли т. Димитрова попросить приехать к нам в Шатуру,  можно  ли  с
ним лично поговорить? Если можно, то как это сделать? Мы бы его  сводили  на
нашу электростанцию. Пионеры 2-го отряда".
     "Дядя Димитров, пишите, как вы живете, как вообще дела и все остальное.
Дядя  Димитров,  наши  пионеры  просят  вас  приехать  к  нам  в  Гуляй-Поле
посмотреть,  как  школа  работает,   как   колхозы   к   посевной   кампании
подготовились, как наш завод работает и все остальное. Пионер Каменев".
     "Дорогие дяди Димитров, Попов и Танев, приезжайте к  нам  на  Крив  Буд
(Кривой Рог) к пуску домны Комсомолки. Шура Шройфельд, 8 лет"_.
     По этим пригласительным билетам можно отлично изучить первую  и  вторую
пятилетку.
     Все ребята знают наизусть, чем гордится их город или  колхоз.  В  одном
письме упоминается электростанция, в другом новая  домна,  в  третьем  всего
только инкубатор, где "выводятся и воспитываются  цыплята"  и  где  работает
мама пионерки Таси Хреновой.
     Только в очень немногих письмах ребята пытаются заманить т. Димитрова в
гости не домной или нефтяным фонтаном, а красотами природы.
     _"Я очень прошу, чтобы вы приехали к нам в Киев. Город очень  красивый,
много цветов и зелени. По своим природным  богатствам  Киев  берет  одно  из
первых мест по СССР. У  нас  вы  бы  отдохнули.  Жду  вашего  приезда.  Лепя
Хватов"_.
     Когда-то семь городов спорили из-за Гомера.
     Георгий Димитров может с полным правом сказать, что из-за  него  спорят
77 городов и 777 колхозов.
     Даже Большой Сундырь предъявляет на него права.
     _"Мы просим приехать к нам в Красную Чувашию, как  мы  хорошо  живем  и
строим хорошие дороги...  Нашего  Большого  Сундыря  Райисполком  премировал
двумя легковыми машинами за дорожное строительство"_.
     Кто чем, а Большой Сундырь гордится дорогами.
     Читая это письмо, можно себе представить, как радовались  все  сундырцы
от мала до велика в тот день, когда новая машина пронеслась у них первый раз
по новой дороге.
     Одни москвичи и ленинградцы убеждены, что т. Димитров и без их указаний
знает все, что есть примечательного у них в городе, и поэтому пишут просто:
     _"Наш адрес - Ленинград, улица Халтурина, д. 4/1, кв. 30, второй  этаж,
дверь направо"_.
     Или:
     _"Приезжайте ко мне, мне очень хочется лично  побеседовать  с  вами.  Я
ученик 2 класса. Учусь от 1 до 5 ч. Выходные дни  5,  11,  17,  23,  29.  Н.
Полоцкий 9 лет (Москва)"_.
     В один из этих дней - 5-го, 11-го или 17-го -  т.  Полоцкий,  очевидно,
будет ждать т. Димитрова у себя дома.
     Но может ли т. Димитров обойти все московские и ленинградские квартиры,
в которых его ждут по выходным дням пионеры и школьники?
     Большинство ребят не задумываются над этим вопросом.
     Только один деловой парень лет 11 написал в редакцию  такое  трезвое  и
обстоятельное письмо:
     _"Просим  тебя,  редакция,  чтобы  вы  нам  устроили  свидание   с   т.
Димитровым, Поповым и Таневым. Но если нельзя, то напишите,  почему  нельзя.
Некоторые ребятишки просят, чтобы т. Димитров  к  ним  в  гости  ходил.  Это
невозможно, чтобы к каждому  на  квартиру  ходить,  помереть  можно.  Скорей
помрешь, чем всех обойдешь. Вы, товарищи из редакции, устройте нам  свидание
и объявите через газету. Мы все соберемся. Дорогая редакция, постарайся"_.

V

     Начиная, примерно, с девяти - одиннадцати лет, человек  ищет  для  себя
подходящего героя.
     У каждого времени всегда был свой детский герой и  свой  герой  юности,
образец ума, доблести, находчивости, силы.
     Большинство ребят в прежние времена находило таких героев в  романах  о
рыцарях или в повестях о суровых и благородных индейцах.
     Но подумайте, что почувствовал бы двенадцатилетний школьник, если бы  в
его город прибыл собственной персоной "Последний из Могикан" {1} или  Ричард
Львиное Сердце!
     К сожалению, таких сюрпризов никогда не бывало.  Все  детские  герои  в
конце концов оказывались либо покойниками, либо вымыслом беллетриста.
     Но мы живем в исключительную пору. Наш  ребенок  может  встретиться  со
своим героем лицом к лицу. Если это не полярный  капитан  Гаттерас,  то  это
летчик, спасавший челюскинцев, если это не Овод из  романа  Войнич,  то  это
революционер Георгий Димитров.
     Много месяцев следили наши ребята  за  великолепным  поединком  Георгия
Димитрова с фашистскими судьями. И, наконец, их герой победил своих  врагов,
его вырвали из темницы и перенесли по воздуху прямо в Москву - чуть ли не  в
объятья к его двенадцатилетним друзьям.
     Теперь его можно встретить на московской улице, ему  можно  послать  по
почте письмо. И вот ученик 1 класса Георгий  Паниотов  из  города  Запорожья
взволнованно и торопливо пишет:
     _"Я все знаю, как был суд; и что ты говорил,  и  как  вы  прилетели.  Я
знаю, что рабочие нашего города пригласили тебя  на  Днепрострой.  Так  если
будешь здесь, то заходи, пожалуйста, к нам. Я так рад, дядя Димитров, что  я
ношу твое имя, и буду стараться стать таким, как ты"_.

VI

     Чем же завоевал Георгий Димитров всех этих  ребят  из  Запорожья,  всех
подростков из Большого Сундыря и Гуляй-Поля?
     Ребята сами отвечают на это:
     _"Товарищ Димитров, мы следили за каждым твоим  словом  на  Лейпцигском
фашистском суде, мы чувствовали, что их замыслы о  поджоге  неверны.  Каждое
твое слово на суде звучало справедливостью..."_
     А один десятилетний школьник, Борис  Курганов  из  Владимира,  посылает
Димитрову чуть ли не почетную грамоту:
     _"Я очень доволен вашей речью. Как геройски  вы  защищали  компартию  и
своих товарищей. Вы больше защищали товарищей, чем себя самого, и не помогли
Герингу угрозы о смерти"_.
     О Геринге, о фашистских судьях ребята говорят  язвительно,  насмешливо,
злорадно.
     _"Я читала, как фашисты хотели вас обвинить и как вы  сами  их  здорово
крыли. Я особенно радовалась, когда вы своими вопросами выводили из терпенья
председателя"_.
     Это пишет школьница 4 класса, девочка лет двенадцати, Нина Ольховская.
     К председателю Лейпцигского суда, которого фашистские  газеты  называли
"симпатичной фигурой в сединах", она относится как к своему личному врагу.
     Но еще острее  ненавидят  ребята  подлинного  поджигателя  рейхстага  -
Геринга. Димитров и Геринг стали для них главными фигурами процесса. Один  -
коммунист, другой - фашист, один - герой, другой - провокатор.
     _"Мне очень понравилась ваша  выдержка  на  суде_,  -  пишет  Димитрову
московский третьеклассник. - _Особенно тот момент суда, когда Геринг  сказал
вам: у меня бы рука не  дрогнула  уничтожить  ваше  существование.  -  А  вы
спокойно ему ответили: на это вы способны!"_
     Не один московский третьеклассник -  тысячи  наших  ребят  с  восторгом
повторяли каждое меткое слово Димитрова на суде.
     Сейчас, вспоминая это время, они говорят Димитрову:
     _"Вы были нашим учителем по чтению газет. Приходя из  школы,  я  прежде
всего бросался к газете, так как я боялся, что  вас  убьют  или  замучают  в
тюрьме"_.
     Зато какая шумная радость была у ребят, когда газеты  сообщили  о  том,
что Георгий Димитров уже в Москве!
     Каждый из ребят переживал эту радость по-своему:
     У пионера Каменева из Гуляй-Поля "от радости сердце перестало стучать".
     У десятилетнего  Бориса  Курганова  из  Владимира  "сердце  от  радости
забегало".
     У кузнецких пионеров "сердце забилось, и по телу пробежала дрожь".
     Я думаю, что ребята говорят о своих сердцах всерьез, а  не  фигурально.
Сердца у них действительно в эти минуты бегали, стояли и прыгали.
     Как не поверить в искренность писем, если в них рядом с  торжественными
декларациями можно найти самые простые и наивные признания:
     _"Дядя Димитров, когда я прочитал газету, что вы выехали в Москву, я  с
газетой побежал к своему товарищу, но его не  оказалось  дома.  И  по  радио
передавали, когда вы приехали,  но  перед  этим  днем  нам  кто-то  перервал
провод"_.
     Вот сколько неудач в один день! И  товарища  дома  не  было,  и  провод
перервали.
     Но разве могут такие мелочи испортить человеку "самые счастливые дни  в
его жизни"?
     Об этих днях лучше всего рассказывают ребята из  татарской  школы.  Они
пишут по-восточному, несколько цветисто, зато очень выразительно:
     _"Мы, ученики школы села Татаро-Башмаковки, уже три дня ходим  в  редко
бывающем восторге и радости. Иногда, сами забывая, в  чем  дело,  мы  задаем
друг другу вопрос: почему я чувствую себя  веселым?  Почему  у  меня  сердце
прыгает в какой-то радости? И отвечаем друг другую "И у  меня,  и  у  меня!"
Тогда кто-нибудь из нас напоминает: "А  Димитров?"  И  начинается  пляска  с
криками: "Приехали, вырвались, герои, молодцы!"_

VII

     Какое дело Герингу, Геббельсу, Бюнгеру {2} до того, что  думают  о  них
советские школьники? Разве может сколько-нибудь обеспокоить  их  негодование
Лени Хватова, ученика 3-го класса киевской школы, или возмущение Лиды Белоус
из 2-го класса краматорской школы?
     А между тем и Лида Белоус и Леня Хватов пишут так,  как  будто  выносят
приговор по делу Геринга о поджоге рейхстага.
     Они обвиняют и оправдывают, утверждают и отрицают.
     Вот их приговор по пунктам:
     _1. "Тов. Димитров! Вы не дали обвинить германскую компартию в поджоге,
не испугались фашистского суда и разоблачили его перед всем миром". {Пионеры
завода "Шарикоподшипник", Москва.)
     2. "Мы, пионеры, знаем, что  компартия  и  Коминтерн  террористическими
актами не занимаются. Мы учили это  на  уроках  обществоведения".  (Полтава,
17-я школа.)
     3. "Тов. Димитров, в споре с  Герингом  вы  неустрашимо  U  мужественно
доказали, что он, а не коммунисты подожгли рейхстаг". (Одесса, 49-я школа.)
     4. "Тов. Димитров, на суде