торые ворота, они миновали  аллею, вдоль  которой
росли  деревья, посаженные  его отцом,  и  кусты рододендронов, которыми так
гордилась  бедная  Сара и  за которыми теперь  любовно ухаживали ее  дочери,
выехали  на усыпанную  гравием дорожку, проехали  мимо ручья  и  сада, через
каменную арку и назад, к тому месту,  где дорожка делала петлю, заканчиваясь
перед серыми стенами замка Клонмиэр.

        "2"

     Бродрики  обедали  в  пять часов, и  к тому  времени, как Джон  Бродрик
умылся  и  переоделся, сняв  дорожное  платье,  обед был уже на столе, и вся
семья собралась в столовой, чтобы поздороваться с отцом после его недельного
отсутствия -  он ездил  в Слейн и Мэнди.  Его жена Сара умерла несколько лет
тому  назад, и ее место за  столом напротив отца теперь  занимала ее старшая
дочь  Барбара.  Она  подошла  к  отцу, чтобы  его  поцеловать, и  ее примеру
последовали  обе ее  сестры  -  Элиза  и  Джейн.  Генри, старший  сын  Джона
Бродрика, уже  поздоровался с  отцом, когда  тот приехал; и  теперь он стоял
около  буфета и точил нож, для того,  чтобы отец мог нарезать жаркое. Томас,
их  слуга, стоял рядом с ним, готовый выполнить любое приказание. Прежде чем
начать  резать  мясо, Джон Бродрик прочитал молитву и, после того, как  этот
привычный  обряд был завершен, приступил к делу, раскладывая ломтики жаркого
на тарелки, которые ему подавал Томас.
     - Правду ли говорят, отец, - спросила Барбара, - что  раскрыли какой-то
ужасный  заговор с  целью  убить  кабинет-министра  во время его  поездки по
стране?
     -  Боюсь,  что это  весьма вероятно,  -  ответил  Бродрик.  -  Заговор,
кажется, действительно существовал, но его, к счастью, вовремя обнаружили, и
ничего   худого  не  произошло.  Этот  заговор  был  инспирирован  какими-то
подонками общества,  и  когда все выяснится,  виновники понесут  заслуженное
наказание. В Слейне, разумеется, только об этом и говорят. Думаю, это окажет
влияние даже на ход выборов.
     - А что, мистер Хейр снова будет выдвигать свою кандидатуру? -  спросил
Генри.
     - Насколько мне известно,  да. Кстати. Генри, ты можешь кое-что сделать
в  этой связи. Сообщи всем  моим арендаторам, чтобы  они были  готовы отдать
свои  голоса за того, кого я им укажу, а если кто-нибудь  из них не явится в
назначенный день без уважительной причины - а это может быть только болезнь,
- они тут же обнаружат, что у них больше нет крыши над головой.
     - Могу ручаться,  что кое-кто непременно  найдется, - со смехом  сказал
Генри. - Двое-трое, по крайней мере. Когда придет время, окажется, что у них
сильнейшая лихорадка, так что даже пришлось позвать священника.
     - Преподобный отец постарается на это время куда-нибудь удалиться, если
у  него  хватит  ума, чтобы быть подальше от  неприятностей,  - сказал  Джон
Бродрик, садясь на свое место во главе стола.
     Увидев, что стул рядом с ним пуст, он нахмурился.
     - Джон  опять  опаздывает, -  сказал он.  - Разве он  не  знает,  что я
сегодня должен был вернуться?
     -  Мне кажется,  он  собирался  поехать  на  остров,  - быстро  сказала
Барбара.  -  Он  условился  с  одним  из   офицеров  гарнизона  поохотиться,
пострелять зайцев. У них, наверное, что-нибудь случилось с лодкой.
     - Я не потерплю неаккуратности ни от кого в этом доме, и менее всего от
двенадцатилетнего  мальчишки,  -  отозвался ее отец. - Клонмиэр  это ему  не
Энрдиф-Касл, и у  меня не такой покладистый характер, как у Саймона Флауэра.
Имейте это в виду. Объясни своему брату, Генри, как  следует себя вести. Мне
казалось,  что  чему-чему, а вежливости вас  должны  были научить  в Итоне и
Оксфорде.
     - Простите, сэр, - сказал Генри, обменявшись взглядом с сестрой.
     - Джон никогда не имел  представления  о времени, - сказала вторая дочь
Бродрика Элиза, которая надеялась  снискать расположение отца,  встав на его
сторону. - Сегодня он проспал завтрак, Тому дважды пришлось его будить.
     Незадачливый Джон,  который  вошел в  столовую  как раз в  этот момент,
увидел,  что все смотрят на него с сочувствием, за исключением отца и Элизы;
быстро  пробормотав извинения и багрово  при этом  покраснев, он занял своем
место за столом и еще усугубил неловкость, пролив на скатерть соус.
     -  Просто удивительно, -  сухо заметил отец,  - как это  случается, что
долгое  пребывание  в  нашей  глуши  превращает джентльмена  в  неотесанного
мужлана,   который   даже   не   умеет  аккуратно   есть.  Твои   друзья  из
Бресноз-Колледжа тебя просто не узнают. Впрочем, давайте поговорим о другом.
Томас, вы можете  нас оставить.  Дамам будут прислуживать  молодые  господа.
Дело в том, - сказал он медленно, словно обдумывая каждое слово,  и глядя на
своих  детей, когда  слуга вышел из комнаты,  - что  я  должен  вам  кое-что
сообщить относительно нашего будущего.
     Он положил нож и вилку на тарелку  и улыбнулся Генри, словно  напоминая
ему,  что они уже раньше  обсуждали  этот  вопрос, в то  время как остальные
ждали, что будет дальше.
     Для Джона Бродрика это был момент торжества. Вот уже  много  месяцев, с
того  самого времени, как предположение о возможности добывать медь  из недр
Голодной Горы превратилось  в уверенность, он ни  о чем другом не думал.  Он
поставил  себе  целью  сделать  все  возможное,  чтобы  преодолеть апатию  и
недоверие  своих  соседей,  понимая,  что  сам  не   располагает  капиталом,
необходимым  для покрытия начальных расходов. Кроме того, даже выбранный для
рудника  участок  не  принадлежал  ему единолично.  Земля  на  Голодной Горе
входила своей  частью в Данкрум, имение, принадлежащее Роберту  Лэмли, и, не
заручившись  его согласием  на  образование компании,  начинать работы  было
нельзя.  Но  вот,  наконец,  Роберт  Лэмли подписал контракт,  и  можно было
закладывать шахту. Дело ведь не в том, думал Джон Бродрик, с гордостью глядя
на своих  детей, что я стремлюсь к богатству  для себя или для  них. Деньги,
конечно, будут,  это само  собой разумеется. Генри будет  жить в Клонмиэре в
полном  достатке, а после  него - его дети. Он увеличит свои владения, купив
соседние земли, будет сажать еще деревья, пристроит новый флигель к замку, а
если ему захочется, может даже распространить свои владения за пределы края,
купив землю по другую сторону воды.
     Нет,  его  больше  занимает  принципиальная  сторона дела.  Страна  его
богата,  там  лежат сокровища,  которые  можно  взять,  и  только  лень  его
соотечественников мешает им воспользоваться этим богатством. Он считает свои
долгом,   своей  обязанностью  перед  страной   и  перед  Всевышним  извлечь
спрятанные сокровища из недр Голодной Горы и отдать  их - за известную плату
-  людям. Он  посмотрел  на портрет  своего  деда, что висел над  камином  в
столовой, - Джон Бродрик, который построил Клонмиэр и был убит в одна тысяча
семьсот  пятьдесят четвертом году, когда  шел в церковь, потому что  пытался
бороться с  контрабандистами, орудовавшими на побережье. Джон знал,  что дед
одобрил бы  его  намерение  построить  шахту.  Он  тоже рассматривал бы  это
начинание как дело принципа,  совершенно так же, как и его внук. Ну  что же,
может быть, и его  убьют выстрелом в спину, как  это сделали с первым Джоном
Бродриком, или будут  калечить его  скотину, или подожгут сараи с зерном, но
им не удастся его запугать, они не помашают ему выполнить то, что он считает
своим долгом. Улыбаясь, он посмотрел на каждого из своих детей по очереди.
     - Сегодня днем в замке Эндриф  я подписал соглашение с Робертом  Лэмли,
согласно  которому образована компания  по строительству медного  рудника на
Голодной Горе, - сказал он.
     Молодые  Бродрики  молча смотрели на отца, и  он  подумал со  смешанным
чувством гордости и веселого  удивления, как они похожи друг на друга, - все
они, начиная с высокого Генри и кончая малышкой Джейн, несмотря на то, что у
каждого были  свои  индивидуальные  черты,  обладали неотъемлемым  качеством
Бродриков  - уверенностью в том,  что они  умнее и  лучше воспитаны, чем все
прочие их сограждане.
     Он вспомнил  своего отца Генри, который сломал спину  во  время охоты в
Дункруме, и  когда его хотели отнести  в  ближайший коттедж  на носилках  из
жердей  и  уложить там  на кровать, он  ругался  и говорил:  "Пошли вы все к
дьяволу,  дайте мне умереть  на воле, под открытым  небом, когда придет  мой
час". И они ждали - пять часов под дождем, а он смотрел на небо.
     А  теперь перед ним сидит его собственный сын Генри, ему двадцать  один
год,  и  он  улыбается  отцу  со  своего   места   за  столом  с  таким   же
спокойно-уверенным выражением лица;  Джон  только с ним обсуждал  свои новые
проекты, и сын проявил свойственную ему веселую готовность сделать  все, что
от него требуется.
     Вот  Барбара, ей  двадцать  три года, она  самая  старшая из  детей, ее
мягкие каштановые волосы падают  на лоб;  она обдумывает услышанную новость,
слегка  наморщив лоб от умственного напряжения -  ей всегда требуется время,
чтобы  освоиться, когда  ее вниманию предлагается какая-нибудь новая  мысль.
Она консервативна по природе, и неодобрительно относится к переменам.
     Ее  сестра  Элиза  -  годом младше, она  несколько полнее и светлее,  и
больше, чем сестра, похожа на свою покойную мать. Элиза уже прикидывает, как
эти новшества отразятся лично  на ней. Отец, конечно, заработает кучу денег,
и им больше не придется  все время торчать в Кломниэре, они смогут на  время
сезона  переселяться  в  Бат  и  даже поехать  на континент, как это сделали
дочери лорда Мэнди год тому назад.
     Мысль о континенте промелькнула в голове и у Генри, когда он смотрел на
отца.  Он  любил  Клонмиэр, любил  свою семью  и считал, что  рудник  -  это
разумное предприятие,  вполне  осуществимое и полезное  людям и вообще  всей
стране. Если это, к тому же,  означало, что  он сможет поехать во Францию, в
Италию, Германию, Россию, сможет увидеть картины,  услышать  музыку, словом,
познакомиться  со  всем тем,  что  они, бывало, обсуждали  в Оксфорде, -  ну
тогда, чем  скорее Голодная  Гора  обнажит  свои  недра для лопаты,  кирки и
машины, тем лучше.
     Его брат  смотрел в окно, на залив, который  лежал там, внизу. У него и
его сестры  Джейн были самые темные волосы из всей  семьи.  Темный оливковый
цвет лица  и  карие  глаза придавали  их внешности что-то  южное, испанское,
может быть, даже цыганское, то, чего совсем не было у других.
     Шахты  на нашей  горе, думал он, грохот машин,  который распугает птиц,
кроликов и  зайцев, толпы  несчастных рабочих,  которые  будут день  за днем
трудиться  под землей, счастливые тем, что получили работу, спасающую их  от
голода,  и  проклинать  в  то  же  время  хозяина,  который  им  эту  работу
предоставил. Он  знает, как все  это будет. Видел уже раньше, в  Дунхейвене,
когда отец вел  там  бесконечные разговоры о  прогрессе.  В  глаза  это были
сплошные любезности и улыбки, но стоило отцу отвернуться, как  люди начинали
ворчать  и  шушукаться между собой,  а потом вдруг  обнаруживался  сломанный
забор,  исчезала корова  или начинала  хромать лошадь - странная  бессильная
злоба.
     Ладно,  что там  говорить, выстроит  отец  свою шахту, все  они  станут
миллионерами,  и  дело с концом. До  тех пор, пока  его,  Джона, не заставят
надзирать  за   работами  в   шахте   или  вообще  не  навяжут  какой-нибудь
ответственный пост, ему все  это безразлично,  и если  они не тронут вершину
Голодной Горы, и он по-прежнему  сможет натаскивать там своих собак и лежать
на траве, греясь  под солнышком, тогда  пусть новая компания  устраивает там
хоть десять шахт, его это не волнует. Что касается  Джейн,  которая  в  свои
восемь  лет считалась в семье красавицей, которую все любили и ласкали, хотя
ее никак нельзя было назвать балованным ребенком, то у нее в голове возникли
самые  странные  образы  и фантазии:  она  воображала  себе,  что  по склону
Голодной  Горы  течет  поток меди, красный,  как кровь,  в  нем  барахтаются
рабочие, похожие на маленьких чертенят, а среди них, словно сам Господь Бог,
сидит на троне ее отец.
     - Когда вы предполагаете приступить к работам, сэр? - спросил Генри.
     - В течение следующего месяца, - ответил отец. - Однако предварительную
разведку  можно будет  начать  и раньше. На днях ко  мне должен  приехать из
Бронси один человек, он привезет с собой инженера. Мы должны начать проходку
к  середине  лета, и, если  повезет,  у  нас будет три  месяца  на то, чтобы
опробовать  шахту,  прежде  чем   наступит  осень...  Было  бы  нежелательно
отказываться от самых высоких цен, если у нас будет, что продавать. Однако в
первые  два  года  доход   будет  невелик,  поскольку  сначала  нужно  будет
возместить затраченные средства.
     - А как насчет рабочих, отец? - спросила Барбара.
     - Я нашел  одного корнуольца по имени Николсон на должность штейгера, -
ответил Бродрик, - и он, разумеется,  привезет с собой своих людей. А дальше
будет видно.
     Джон Бродрик встал из-за  стола  и, подойдя к буфету, отрезал себе  еще
кусок жаркого.
     - Недовольства  нам, конечно, не  избежать,  -  коротко заметил  он.  -
Недовольные  были, когда в  Дунхейвене появилась  почта,  были они  и тогда,
когда открылась аптека-амбулатория для бедняков. Я ничего другого не ожидаю.
Но когда люди узнают о размерах  заработной платы, которую корнуольцы кладут
себе в  карман каждую неделю, мы услышим другие песни. Зима-то была тяжелая,
верно? Возможно,  они  задумаются и о следующей. Я вполне допускаю, что  эти
мысли у них появятся. И сделаю все  возможное, чтобы они прибыли на Голодную
Гору и попросили о найме на работу.
     Его сын Джон нахмурился, рассеянно тыкая вилкой в скатерть.
     - А что ты думаешь обо всем этом, Джон?
     Юноша вспыхнул. Он всегда терялся в присутствии отца.
     -  Вы  правы,  сэр, -  медленно  проговорил он,  -  они  придут  к  вам
наниматься, но никакой радости это им не доставит. Они будут думать: "С чего
это мы должны благодарить его за то, что  он не дает нам умереть с голода?".
Это какой-то вывих в сознании,  однако  он  обязательно у них появится.  Вы,
наверное,  и сами это понимаете,  и догадываетесь, что они обязательно будут
совать вам палки в колеса и стараться  что-нибудь напортить, несмотря на то,
что вы даете им возможность заработать на хлеб.
     - Мне кажется, ты им сочувствуешь?
     - Нет, сэр, - запинаясь, сказал Джон. - Просто, вы понимаете, на нас до
сих пор смотрят, как  на чужаков,  нежелательных пришельцев. Этого  никто не
может отрицать.
     - Мне  просто смешно тебя  слушать,  - раздраженно  сказал  отец. -  Мы
принадлежим этой стране  так  же,  как и  все прочие.  Ведь  здесь  жил твой
прадед,  а  еще  до  этого  -  его  брат. Бродрики  живут  в  этих местах  с
шестнадцатого века.
     - А почему же тогда застрелили моего прадеда? - спросил Джон.
     -  Ты  прекрасно  знаешь,  что  его  убили, поскольку  он  считал,  что
исполняет свой долг  перед Богом и королем,  настаивая на соблюдении закона.
Контрабанда есть нарушение закона, и он хотел положить этому конец.
     - Нет,  сэр, -  возразил Джон. - Это был только предлог. Донованы убили
моего прадеда, потому что эта земля, прежде чем он ею завладел, принадлежала
им,  потому  что вожди  клана  Донован  владели  Клонмиэром,  Дунхейвеном  и
островом  Дун еще  в  те  времена,  когда  Бродрики служили переписчиками  в
конторе в Слейне, где снимали копии с документов, и Донованы не могли  этого
забыть. Они  и  сейчас помнят.  Вот  почему  Морти  Донован  разрешает  свои
арендаторам красть  вашу  скотину, и  вот  почему  корнуольские  рабочие  не
останутся здесь дольше, чем на один сезон.
     Наступило  молчание.  Джон  Бродрик  ничего  не  отвечал.  Он задумчиво
смотрел  на  своего  второго  сына, в  то  время  как  остальные  его  дети,
удивленные  поведением  брата,  сидели молча,  краснея  и  испытывая крайнюю
неловкость.
     -  Отлично,  Джон, - сказал,  наконец, Бродрик. -  Я вижу,  что  Итон и
Брейсноз оказали на тебя большее влияние, чем  я  предполагал. Еще несколько
лет в Лондоне, в Линкольнз Инн,  и ты станешь настоящим  оратором. А теперь,
Барбара, если ты закончила,  я предлагаю всем подняться наверх, в  гостиную,
чтобы Томас мог убрать со стола. Чаем ты нас напоишь в гостиной.
     -  Хорошо,  отец,  - сказала  Барбара, и, бросив укоризненный взгляд на
Джона,  виновника неприятной сцены, она первой стала подниматься по лестнице
в гостиную, где слуга уже приготовил поднос со всем необходимым для чая.
     -  Какая глупость, - сказал Генри, похлопав брата по  плечу, в то время
как их  отец задержался  и все  еще находился внизу. - Что это тебе пришло в
голову  говорить такие вещи, да  еще  в такое  время? Ты же знаешь, как отец
раздражается  всякий  раз,  когда  речь  заходит  о  Донованах.  Зачем  тебе
понадобилось приводить все эти доводы против шахты, которой он так увлечен?
     - Джон, дорогой мой, ты ведешь себя неразумно, - сказала Барбара, - тем
более сегодня, когда ты опоздал к обеду.  Теперь он будет на тебя сердиться,
по крайней мере, неделю.
     -  Ах, будь оно все  неладно, - с досадой  проговорил Джон, бросаясь  в
кресло. - Почему я все делаю не так,  как надо?  И  почему  никто не любит -
включая меня  самого, - когда говорят правду? Вы же не думаете, что я так уж
люблю Донованов? Старик Морти Донован настоящий негодяй, мне это известно.
     Он протянул  руки к Джейн,  и девочка подошла к нему, села  на колени и
обняла его за шею.
     - Что нам с тобой делать, сестричка? Давай убежим вместе на остров Дун,
построим там хижину и станем в ней жить?
     - Зимой там будет просто ужасно, - ответила Джейн, смеясь  и теребя его
воротник. - У тебя сразу же испортится настроение, и ты будешь вымещать свою
злость  на  бедненькой Джейн.  Генри гораздо  лучше тебя мирится со  всякими
неудобствами.
     -  Генри все  делает  лучше  меня,  - вздохнул  Джон,  - разве не  так,
старина?  Ты не  пропускаешь  ни  одной  лекции в  Оксфорде,  завтракаешь  с
преподавателями.  Вы  знаете,  у  него целый  длиннющий  список знакомых,  с
которыми  нужно  обмениваться визитами.  А  у  меня  бывают только торговцы,
предлагая  мне  что-нибудь  купить, да  охотники, желающие продать мне своих
собак.
     - Как  вы думаете, - спросила Элиза, - мы очень  разбогатеем, когда эта
шахта начнет приносить доход?
     - Мы будем так богаты, -  ответил  ей Генри, подмигнув Джону, - что все
обедневшие графы в наших краях прибегут к тебе свататься. Пора тебе заняться
своими  туалетами.  Бедная  миссис  Мерфи  срочно должна  запастись шелками,
бархатами и прочими иголками и нитками.
     - Миссис Мерфи, - презрительно отозвалась Элиза. - Благодарю покорно. Я
буду покупать наряды в Бате и Четельхеме, а к миссис Мерфи больше не пойду.
     -  Это  будет  не  очень-то  великодушно с твоей  стороны,  -  заметила
Барбара. - Ей всегда можно  поручить какую-нибудь  работу. Она так старается
сделать все  получше. Тебе придется держать свои роскошные туалеты из Бата в
секрете от нее.
     - Барбара-миротворица,  -  сказал Джон. - Всем старается угодить и ни с
кем не  ссорится. Что бы  мы без тебя делали?  Джейн, перестань  трепать мой
воротник.  Не пора  ли  тебе  спать?  Отнести  тебя  в кроватку, или  будешь
дожидаться, пока за тобой не придет Марта?
     - Я еще не пожелала спокойной ночи папе, - сказала Джейн.
     - Тогда иди и попрощайся с ним,  а потом  я  уложу  тебя в постельку, -
сказал ей брат.
     Девочка  побежала  вниз  и,  подойдя к  двери  в  библиотеку,  услышала
доносившиеся оттуда голоса.
     На ларе, стоящем в холле, она увидела широкополую шляпу и, посмотрев на
Джона, который стоял на лестнице, состроила рожицу.
     - Там у папы Нед Бродрик, - шепотом сказала она.
     - Ну и что, пойди и поцелуй его, скажи спокойной ночи, - велел Джон.
     Худенькие плечики Джейн затряслись от смеха, но потом, взяв себя в ру