думал про себя, что все эти разговоры об общности вкусов, то есть
о том, что оба должны любить  одни и те же книги  или стихи, или что у обоих
должна  быть  общая  страсть  к  путешествиям  - именно  эти  вещи считаются
важными, для того чтобы брак был счастливым - сплошная ерунда, это придумали
завистливые люди, чтобы  помешать мужчине и женщине принадлежать друг другу,
ибо  единственное, что важно - и Фанни-Роза подтверждала это каждый день,  -
это чтобы муж  понимал свою  жену  и  знал, как  сделать  ее счастливой.  И,
конечно,  было  очень  приятно,  что  Клонмиэр принадлежит  им безраздельно,
отрадно сознавать, что отец находится на той стороне воды. Как было приятно,
что  точное  время  обеда не имеет значения, что обедать можно и в шесть,  и
даже в  семь часов вечера, и что, возвратившись с прогулки по  парку  или  с
острова Дун, где они охотились на зайцев или вальдшнепов, они могли спокойно
посидеть  в  креслах в  гостиной, вместо того чтобы шествовать в столовую и,
прочитав  молитву, сразу же начинать  резать  жаркое. Джон мог  сам отдавать
распоряжения Томасу, не ожидая, что это сделает  его отец, а после обеда мог
налить себе  вина,  не испытывая  при этом  угрызений совести под осуждающим
взглядом  отца,  устремленным  на  графин.  Наконец-то  он  чувствовал  себя
свободным,  свободным в своем собственном  доме, и когда старый  Нед Бродрик
приходил к нему по какому-нибудь делу, он,  похлопав его по плечу, приглашал
войти  и заводил  разговор,  не имеющий  ни малейшего отношения  к  цели его
визита, что вполне устраивало и самого приказчика.
     Слуги  при новом  хозяине  чувствовали  себя  весьма вольготно. Когда в
субботу  утром являлся  эконом  Бэрд  с  еженедельным  отчетом,  он  находил
"мастера Джона" в гостиной, где тот сидел, развалясь в кресле и положив ноги
на  каминную  решетку,  а  не за письменным  столом, где  Бэрд привык видеть
Медного Джона.  Мастер  Джон  приветствовал Бэрда  веселой улыбкой, и,  едва
взглянув на перечень расходов, протягивал руку к ключу на письменном столе и
отсчитывал деньги согласно итогу, который значился в конце реестра,  каковое
обстоятельство Бэрд  принимал к сведению,  с  тем  чтобы на следующей неделе
увеличить  сумму  раза  в  полтора.  И  если  "миссис  Джон" отправлялась  в
оранжерею и срывала лучшие кисти  винограда, не  дав им созреть, или  щупала
яблоки,  оставляя на них вмятины, что, конечно, безмерно огорчило бы Барбару
- какое это имело значение,  ведь Барбары здесь нет, и она ничего не увидит,
а "миссис Джон" так любит фрукты.
     Томас тоже был очень  доволен; он гордился своим  новым  одеянием;  ему
гораздо  больше  нравилось  щеголять  в  узкой  ливрее,  вызывая  восхищение
судомойки, подавать обед на  час позже и  допивать остатки из  графина,  чем
носить по-прежнему черный сюртук, подавать обед в пять часов минута в минуту
и  спрашивать  у  Медного  Джона  ключ всякий раз, когда  нужно  принести из
погреба бутылку.
     Каждый день в начале зимы тысяча восемьсот тридцатого года Джон говорил
себе:  "Сегодня утром я обязательно должен поехать на шахты  и поговорить  с
Николсоном, хотя бы для того,  чтобы меня не в чем было упрекнуть", и каждое
утро этому что-нибудь мешало.  То он поздно встанет, то  Фанни-Роза пожелает
завтракать в постели и потребует, чтобы он принес ей наверх поднос, и к тому
времени,  как он  вставал  и  одевался, утро уже проходило. Или же выдавался
такой ясный бодрящий день, как раз подходящий для того, чтобы отправиться на
Килинские  болота  и  пострелять бекасов,  а  поскольку Килин  расположен  в
противоположном  направлении  от  рудника, то визит на  шахты,  естественно,
откладывался. В  дождливое  утро ему вдруг  вспоминалась темная  форель, что
поднимается  на поверхность ручья в  Гленби,  и, право  же,  было  жалко  не
воспользоваться подходящей  погодой,  а  рудник  -  ну что же, придется  ему
подождать еще денек. Оправдание всегда можно было найти, так же как и тогда,
когда нужно было заниматься делами по имению. Что, новое недоразумение между
Джеком Магони и вдовой Коннор  по поводу границ между их  владениями? Ну что
же,  он скажет Неду Бродрику, чтобы тот уладил спор, как найдет нужным. Я  в
этих делах не разбираюсь. Дайте каждому по мешку картофеля с наших огородов.
Единственное,  для  чего они с Фанни-Розой  выезжали из  дома, это поездки в
Слейн на собачьи бега.
     Джону  доставаляло большое  удовольствие  ездить туда  вместе с  женой,
ловить восхищенные  взгляды, которые бросали на нее мужчины; кроме того, ему
было приятно, что она интересуется его собаками.
     -  Что  произошло,  - говорил  он с  улыбкой,  - с неугомонной девицей,
которая скакала на коне по Голодной Горе, убегая от меня?
     - Ее  больше  нет, -  отвечала  Фанни-Роза, -  на  ее  месте  появилась
спокойная  скучная  особа. Ты  знаешь, Джон,  мне кажется, я очень похожа на
Фэнси, твою борзую, какой она была, пока у нее не появились щенки. По-моему,
женщины  вообще похожи  на  собак, поэтому ты  нас  так любишь  и так хорошо
понимаешь.
     -  Пожалуй, ты права, - смеясь,  отвечал Джон. - И те, и другие требуют
ласки, только  тогда с ними можно что-то  сделать. Однако  не забудь,  Фэнси
произвела на свет бедняжку Хейсти, это единственная моя неудачная собака, он
не выиграл для меня ни единого приза.
     - Фэнси в этом  не  виновата, - сказала Фанни-Роза, - мужем у  нее  был
такой неинтересный пес... А наш сын, мой милый, будет самым красивым и самым
выдающимся  человеком  во   всей  округе.  Не   удивлюсь,   если  он  станет
губернатором, а может быть, женится на принцессе королевской крови.
     -  А  мне  кажется,  наоборот, - сказал  Джон,  - он  будет  еще  более
неисправимым лентяем, чем я.
     - Я  возлагаю на него большие надежды, - серьезно сказала Фанни-Роза. -
Говорю тебе, я часто о нем думаю, лежа в постели, пока ты внизу готовишь для
нас завтрак. Мы назовем его Джон Саймон в твою честь и в честь моего отца, и
он будет нам опорой и поддержкой в старости. У нас, конечно, будут  и другие
дети,  но  он-то  будет  самым лучшим. Я надеюсь,  что  следующие  несколько
месяцев пройдут  так  же  приятно,  как и предыдущие.  Мне  кажется,  родить
ребенка это не такое уж трудное дело.
     -  А мне  хочется, чтобы  следующие несколько месяцев прошли как  можно
медленнее, - сказал Джон, гладя ее волосы.  - Не забывай, что в конце  марта
все наши вернутся, и отец будет жить дома.
     -  Ну, с  отцом я  поладить  сумею, -  сказала  Фанни-Роза, - я его  ни
капельки не боюсь.
     -  Я  не сомневаюсь,  что сумеешь, - смеялся Джон, - но все  равно, это
будет  уже не то. Мы должны  будем вовремя приходить к обеду и ужину, нельзя
будет пускать  в дом  собак, а мне придется делать вид,  что меня интересуют
шахты, и даже ездить с отцом по утрам на Голодную Гору.
     - Да, но когда ты будешь возвращаться домой, тебя  буду ждать я,  а это
уже совсем другое дело.  Если  же тебе совсем станет  невмоготу, мы сбежим к
себе наверх и утешимся. Я не позволю ему  тебя тиранить, это  я тебе обещаю.
Он увидит, что теперь ему нужно сражаться с двоими, а скоро уже и с троими.
     - Сражений нужно избегать всеми силами, -  сказал ее муж. - Я предпочел
бы все  время  сидеть с  шахтерами  под  землей, чем  десять  минут провести
наверху в ненужных разговорах и спорах с отцом.
     Так прошли январь, февраль, и наступил март  с ласковым ветром и теплым
солнышком,  растопившим снег на вершине Голодной Горы. Из  бурой земли стали
пробиваться  зеленые  ростки, а высокие  деревья в лесу позади замка, словно
стыдясь своей наготы, покрылись зеленым пушком. На торфяниках, что тянутся в
сторону Килина, зацвел дикий терн, а само болото подсохло и не казалось  уже
таким сырым и топким,  как  зимой, в то время  как  медовый запах  цветущего
дрока  и теплый ветер  с  моря  словно исторгали  из земли крепкий  торфяной
запах,  и буйство  красок, тепло  и  благоухание сливались воедино в  щедром
богатстве земли. Иногда Джон катал Фанни-Розу на лодке, и они медленно плыли
по бухте  и в водах Дунхейвена, чтобы наловить килиги, которую эта женщина с
острова потом  приготовит им на завтрак, но чаще всего они сидели в  садике,
который  Джейн устроила у оконечности бухты; Джон,  как обычно, в счастливой
праздности, а Фанни-Роза прилежно трудясь  над очередным роскошным одеянием,
которое  она  вышивала  для  Джона Саймона  Бродрика.  Конец  марта наступил
слишком быстро, и тридцать первого числа кучер Кейси и его помощник грум Тим
отправились  в  Мэнди, чтобы  привезти  отца  и  сестер домой  сухим  путем,
поскольку пароход на Дунхейвен  еще не  ходил, и Джон с  Фанни-Розой провели
все  утро в  отчаянных попытках навести в доме порядок:  выгнать из столовой
собак,  которые привыкли там находиться и получать куски со стола, убрать из
гостиной  рыболовные  снасти  и дурно  пахнущую банку  с  наживкой, спрятать
бесчисленные кружевные  чепчики крошечных размеров, которые валялись повсюду
и  могли  бы раньше, чем  нужно, привлечь внимание Медного Джона к тому, что
ему  суждено  стать  дедушкой,  хотя,  как  говорила  Фанни-Роза,  если  это
обстоятельство  необходимо  скрывать,  то лучше  всего  было  бы спрятать ее
самое.
     Джон стоял на  ступенях замка, обняв жену, прислушивался к  звуку колес
на дороге и думал о том, что через  несколько минут Клонмиэр больше не будет
ему принадлежать - возвращается его хозяин. Теперь не он, Джон, а отец будет
входить  в  столовую  и  отдавать  распоряжения  Томасу;  отец будет платить
жалование слугам по утрам в субботу, а я снова буду ничем, - праздный, ни на
что  не пригодный  второй сын, которому  полагалось бы  зарабатывать себе на
жизнь в Линкольнс Инн, однако он и этого не сумел сделать.
     На подъездной  алле  залаяли собаки,  из конюшни  вышел  старик Бэрд  и
остановился в ожидании, и вот  из-за поворота показался экипаж, привественно
машут руками сестры, слышатся смех, разговоры, а Джон, крепко прижав  к себе
на секунду  Фанни-Розу, говорит "прости"  Клонмиэру, где он  так недолго был
хозяином.
     За  обедом Джон занял  свое прежнее  место  по правую  руку от Барбары,
которая  с  присущей  ей  любезностью  предложила  Фанни-Розе  занять  место
напротив Медного Джона, однако Фанни-Роза отклонила это предложение, сказав,
что жене сына полагается сидеть по правую руку от хозяина дома. Объясняя это
Барбаре, она бросила хитрый взгляд на Медного Джона, который, ничего не зная
о своей невестке,  кроме  того, что она  - дочь Саймона Флауэра, был склонен
относиться к не подозрительно, и потому посмотрел на нее с неодобрением. Она
уселась возле него и, пока читалась молитва, сидела, скромно опустив глаза и
сложив руки, а  Джон,  глядя на нее,  думал,  какая она плутовка,  и как она
станет все это изображать в лицах, когда они окажутся вдвоем в своей комнате
в  башне.  Обед прошел с приятностью, а Фанни-Роза была так  очаровательна и
так  старалась  понравиться  свекру,  что  Медный  Джон  пришел  в  отличное
настроение и даже затеял с ней шутливый разговор о политике в  стране,  чего
раньше  с ним не случалось  -  говоря на эту  тему,  он обычно не  шутил,  а
сердился.
     Фанни-Роза  снова  добилась  своего, думал Джон. Еще одна победа,  надо
отдать ей справедливость.
     И  он представил себе, как до конца жизни будет прятаться за ее юбками,
выставляя ее вперед всякий раз, когда ему захочется избежать неприятностей.
     - Вот видишь, - шептала  ему ночью Фанни-Роза, - старик и оглянуться не
успеет, как будет уже есть из моих рук.
     - Надеюсь,  что  этого не случится, - сказал Джон, - мне  кажется, тебе
следует ограничиться одним Бродриком, двое за раз было бы слишком.
     Если  возвращение  семьи и возобновление старого привычного  распорядка
жизни огорчило  Джона, лишив его радости, то на Фанни-Розу это, по-видимому,
не произвело никакого впечатления. Она болтала с его отцом, помогала Барбаре
расставлять в  вазах  цветы,  читала с  Джейн стихи и обсуждала с Элизой  ее
рисунки, словно все это доставляло ей такое же удовольствие, как и та мирная
жизнь,  которую они вели с  Джоном,  и  хотя он  был  благодарен ей за мир и
покой, царившие  в доме, ему было непонятно, почему  она не скажет ни  слова
сожаления о тех днях, которые они  провели  вдвоем.  Она принадлежала к  тем
людям, которые расцветают, начинают жить полной жизнью в присутствии  других
людей, тогда как Джон при посторонних уходил  в себя, и он  начинал  думать,
что в их  будущей совместной  жизни  он будет, так  сказать,  находиться  на
заднем  плане,  несколько  вдали от  нее,  будет  наблюдать  за тем, как она
болтает, смеется, движется,  купаясь в  отраженных лучах  ее присутствия. Он
этим удовлетворится при условии,  что она не ускользнет от него совсем, пока
она позволит ему любить себя и будет в свою очередь любить его.
     -  А ты знаешь, - сказала ему однажды Джейн, когда Фанни-Роза отошла от
них,  направляясь  к  дому,  - что  ты смотришь на  Фанни-Розу  так,  словно
поклоняешься какой-то богине.
     - Это и на самом деле так, - ответил Джон.
     - Она, должно быть, очень счастлива, сознавая, что ее так любят.
     - Я думаю, что  она никогда этого  не узнает, - заметил Джон, - а  если
узнает, то станет смеяться. Она не может этого понять.
     - Как будет приятно, когда в доме появится маленький. Боюсь только, что
он  будет страшно избалован, у  него столько тетушек... Ах, какая счастливая
женщина твоя жена!
     - Что с  тобой?  Ты  эти дни  сама не своя,  сестричка.  Я сразу же это
заметил, как только вы вернулись.
     -  Просто я глупая сентииментальная девчонка, Джон.  Тебе известно, что
Дик Фокс уезжает? Его отправляют на Восток.
     - Нет, я этого не знал.
     - Он  очень волнуется. Ведь  это  связано  с  продвижением - он получит
следующий  чин.  Он  там  пробудет  несколько  лет,  целых  шесть или  семь,
наверное.
     - А он не думает на тебе жениться до своего отъезда?
     - Какой в этом  смысл, Джон? Он все равно не может взять  меня с собой.
Ему  всего  двадцать  один  год,  а  мне  восемнадцать. А  когда  он  сможет
вернуться,  ему будет  уже двадцать  семь  или  двадцать  восемь,  и  вполне
возможно, что он найдет себе другую  девушку, которая понравится ему больше,
чем я.
     -  И  ты его отпускаешь просто так, скажешь "до свидания", с тем  чтобы
никогда больше не увидеть?
     -  У  меня  нет  выбора. Он,  возможно, погрустит, вспоминая  девушку с
портрета, но  потом  далекое путешествие, новые  места,  которые он  увидит,
вытеснят эту девушку из его сердца.
     - А ты?
     - Ах, да что обо мне говорить!  Я буду крестной матерью твоему ребенку,
Джон,  волшебницей-крестной, которая взмахнет  своей  волшебной  палочкой  и
принесет ему прекрасные дары, а злую ведьму прогонит прочь.
     Она  послала  ему воздушный поцелуй и пошла вслед  за Фанни-Розой, а он
смотрел на нее и поносил  в  душе этого  мальчишку,  легкомысленного идиота,
которому ничего  не нужно,  кроме  следующего  чина,  и который предпочитает
кровь и грязь  воображаемых сражений  на  Востоке жизни  с  Джейн, обещающей
человеку столько любви и нежности.
     Впрочем, ему приходилось думать и о других вещах, а не только о Джейн и
ее  незадавшемся романе. Дело в  том,  что теперь, когда вернулся  отец, ему
нужно было дать отчет  о том,  как он распоряжался делами  имения  в течение
зимы и  объяснить,  почему так  возросли  суммы всех счетов.  Был  призван к
ответу  Нед Бродрик, однако  Нед  твердил только одно: "Мастер Джон говорил,
что это не имеет значения".
     Через месяц после возвращения отца в библиотеке произошла бурная сцена,
во время которой обсуждались эти вопросы.
     -  Для  всех,  кто на меня работал, было бы гораздо лучше,  если  бы ты
провел это  время по  ту сторону воды, - говорил Медный Джон. - Как правило,
если я не бываю дома,  все идет обычным порядком, никто  не  позволяет  себе
распускаться,  даже  если  я уезжаю  на  пять-шесть  месяцев,  а сейчас  они
воспользовались твоим присутствием для того,  чтобы делать  вещи,  которых я
никогда бы не допустил. Даже Бэрд,  которому, как  мне казалось, можно  было
доверять, представляет мне счет в целый фут длиной, уверяя, что все делалось
с твоего разрешения.
     - Я никогда не  думал, что нам нужно соблюдать во всем такую  экономию,
даже скупость, - заметил Джон в свое оправдание.
     - Скупость? Никто не может обвинить меня в скупости, я всегда был  щедр
по  отношению  к  своим  слугам.  Но  я  решительно  не  желаю,  чтобы  меня
обкрадывали.  Некоторые  предметы,   внесенные  Бэрдом  в  счет,  не  только
абсолютно не нужны, но я вообще сомневаюсь в  том, что они были приобретены.
Теперь,  конечно, уже слишком  поздно проверять. А  тогда  ты вполне мог  бы
потребовать,  чтобы  тебе показали  купленное, однако я подозреваю,  что  ты
ничего  подобного не сделал. Вот тут, например, значится  какой-то инвентарь
для фермы, который, по словам Бэрда, потребовался  скотнику, и о котором Нед
Бродрик не имеет ни малейшего понятия.
     -  Возможно, эти  предметы будут служить  долгое время,  сэр, и вам  не
понадобится покупать их впоследствии.
     - Похоже, ты надо  мною смеешься, однако я нахожу, что эти твои шуточки
весьма дурного вкуса. Не понимаю, что делается с человеком, когда он живет в
этой стране, почему  он позволяет себе распускаться, становится ни на что не
годным, так что с ним уже никто не считается.
     Медный Джон смотрел на сына, словно ожидая от него ответа.
     - Я думал, что тебя исправит женитьба, Джон, - продолжал отец, - однако
у меня такое впечатление, что ты  еще больше обленился, сделался  сибаритом.
Твоя жена стоит двух таких, как ты. Я рад, что она самостоятельная женщина и
знает, чего  хочет. Больше  всего меня поразило то,  что, как  я  слышал  от
капитана Николсона, ты за всю зиму ни разу не был на руднике.
     Джон этого  ожидал. Он ничего не мог сказать в свое оправдание. Если бы
он сказал, что не  ездил на шахты потому, что предпочитал нежиться в постели
с  Фанни-Розой, это  было  бы расценено  как дерзость, хотя это  была  сущая
правда.
     - Я много раз  собирался поехать, сэр, - сказал он. - Это дурно с  моей
стороны, я проявил слабость. Но дело в том, что Фанни-Роза сейчас  ездить не
может, а мне не хотелось оставлять ее одну.
     - Однако это  не помешало тебе возить ее  в Мэнди, чтобы  участвовать в
бегах?
     Джон молчал. Он решительно ничего не мог придумать в свое оправдание.
     -  Мне  очень  жаль, сэр, - сказал  он. - Я действительно вел  праздную
жизнь, я это признаю.
     -  И  ты, конечно, ничего не знаешь об осложнениях, которые возникли на
новой шахте,  на  той,  что над  дорогой? Насоса,  который  я там установил,
оказалось  недостаточно,  к  тому  же  зимой  было много дождей, а весной  -
паводок,  так что шахту  основательно заливает.  А  новый  насос,  который я
заказал на той стороне,  прибудет только через месяц. А пока мы теряем время
и несем  убытки, так как добыча приостановлена. Все это очень тревожит нас с
Николсоном. Наступает лето, а руда без всякого толка лежит под землей.
     Обычная  история,  думал  Джон.  Снова он  обманул  ожидания отца.  Он,
конечно,  должен  принести  свои извинения, предложить отцу сопровождать его
каждое утро на рудник, сидеть там, как болван, слушая их с Николсоном, когда
они обсуждают свои  технические детали - что нужно и чего не нужно  делать с
этим злополучным насосом, - должен-то должен, но он не может себя заставить.
Джон почувствовал, как  его охватывает  раздражение при  мысли обо всех этих
делах.  Бэрд  с  его  счетами,  скотник, грабли и,  наконец, Николсон с  его
дурацким насосом. Непонятно, почему  отец относится  ко всему  так серьезно.
Джон  вышел из  библиотеки в дурном  настроении, сердясь на отца и вообще на
все на свете, и  настроение его отнюдь не улучшилось,  когда  он узнал,  что
Фанни-Роза  вместе с  Джейн  уехали в Энд