ее.
     - Вы, наверное, очень устали, - сказал Генри.
     - Нисколько. Правда, я не прочь пообедать. И вы, наверное, тоже.
     Фиакр свернул и выехал на дорогу. Тяжелые ворота захлопнулись за ними.
     - Я все думала, пока сидела, ожидая вас, - проговорила Аделина Прайс, -
не могу ли  я еще  чем-нибудь вам помочь? Что вы  собираетесь делать дальше?
Каковы ваши планы?
     Генри обернулся к ней в темноте кареты.
     - Что делать? - устало спросил он. - Да ничего. Какие у меня могут быть
планы?
     Лошадь резво  бежала по  булыжной мостовой. Кучер щелкал бичом. Вдалеке
плескались  о берег волны. Он думал о долгом  пути домой  -  сначала  поезд,
потом  переезд  через  Ламанш,  дом  на Ланкастер-Гейт, Молли, Кити,  Хэл  и
маленькая Лизет. Он чувствовал себя бесконечно одиноким и усталым.
     - Как вы думаете, - медленно проговорил он, - могли бы вы выйти за меня
замуж?


        "КНИГА ПЯТАЯ"

        "ХЭЛ"
        "1874-1895"

        "1"

     Самое лучшее, что есть в Итоне, думал Хэл, это  то, что к тебе никто не
пристает. Можно  проволынить целый  день,  делая  только  самый  необходимый
минимум работы,  и  никто тобой даже не поинтересуется. Существуют, конечно,
бесчисленные  правила и расписание - в такие-то часы ты должен находиться  в
определенном месте, но  все-таки, несмотря на это, ты располагаешь свободой,
и  это  приятно.  Можно  уйти  гулять,  и никто  тебя  не  спросит, куда  ты
направляешься. И в  комнате  он живет один, это,  пожалуй, самое приятное из
всего. На стенах висят две-три картины, подписанные в уголке его инициалами:
Х.Е.Л.Б.  Один из его товарищей спросил, кто рисовал эти картины,  и Хэл тут
же соврал, сказав, что художник - его дядя, который уже  умер. Ему казалось,
что картины  недостаточно хороши  и поэтому  ему не  хотелось признавать  их
своими. Но когда по вечерам он оставался один у себя в комнате, то частенько
брал  свечу  и  рассматривал  их  с  тайной  гордостью. Эти  картины  -  его
произведение, нечто,  созданное  его собственными  руками, и поэтому они ему
нравились.  Когда-нибудь  он  напишет такие  картины,  которые  можно  будет
показывать всем, но пока это время не наступило, лучше пусть никто не знает,
чем он занимается,  а то еще станут смеяться и ничего  не  поймут.  Вот мама
никогда  не смеялась. Она все  понимала. А  теперь, когда ее с ними нет,  он
хочет, чтобы  ее  место  занял отец,  чтобы  все, чего  ему,  Хэлу,  удастся
добиться,  было отцу  подарком,  предметом гордости и  счастья. Если  в него
будет верить отец, у него появится уверенность в своих силах. Беда только  в
том, что  он перед  отцом  робеет. Они могут часами сидеть вдвоем в гостиной
лондонского дома - отец  читает "Таймс", а Хэл просто сидит, уставившись  на
носки  своих  башмаков.  Если же им случалось  разговаривать,  отец принимал
какой-то шутливо-добродушный тон -  так взрослые частенько  разговаривают  с
детьми  и собаками: потреплют по головке, скажут:  "Хороший песик" и  тут же
забудут.  Иногда отец  спрашивал:  "Ну  как твои  картины,  Хэл?",  стараясь
казаться заинтересованным, но, поскольку интерес этот был явно  притворен, и
вообще  ответить  на  такой вопрос  было невозможно, Хэл  говорил:  "Ничего,
спасибо", и  снова  замолкал,  чувствуя  себя полным дураком. Отец,  бывало,
помолчит минуту-другую, ожидая более  вразумительного ответа, а  потом снова
возьмется за газету или станет говорить о другом.
     Весенние каникулы пришлись на  начало марта,  как раз когда отец обещал
вернуться домой из Франции. Он отсутствовал почти два месяца.
     -  Папа приезжает сегодня вечером, -  сообщила Молли, которая встречала
Хэла на  вокзале  вместе с Кити,  мисс Фрост и  маленькой Лизет, - и  с  ним
приезжает кто-то  еще, он не сказал, кто.  Все очень  таинственно. Даже мисс
Фрост ничего не знает. Я думала, что это бабушка, но мисс Фрост говорит, что
нет, ведь папа писал в последнем письме, что она больна.
     - Это, должно быть, очень важная персона, - заметила Кити, - ей или ему
отвели большую комнату рядом с папиной. Как бы я хотела, чтобы это были дядя
Том или тетя Хариет. Мы так ужасно давно их не видели.
     -  Во  всяком  случае, я надеюсь, что она  проживет  у  нас  недолго, -
сказала Молли. - Ведь нам придется вести себя за столом церемонно и говорить
всякие любезности. Хэл, ты стал  совсем большой, тебе надо будет сшить фрак.
А какой худой, прямо ужас.
     -  Это потому,  что в  Итоне нет  Фрости, которая  заставляет меня есть
яблоки в тесте, - улыбнулся Хэл. - У нас  там никто не обращает внимания  на
то, что мы едим.
     -  Возможно, это  и так,  однако я  надеюсь,  что ты не прячешь  еду за
щекой, с тем чтобы  выплюнуть  ее, как только выйдешь за дверь. Дома ведь ты
постоянно это делаешь, - сказала мисс Фрост.  - В Итоне надо  вести себя как
следует.
     - Вот уж нет, - возразил Хэл. - Я делаю все, что хочу.
     Когда они приехали домой, Хэл по-королевски расплатился с кучером, хотя
у мисс Фрост были приготовлены для этого деньги.
     - Глупости, Фрости, - сказал он, - я уже не ребенок.
     Он взвалил на плечи свой чемодан и  понес его  наверх к себе в комнату,
испытывая  такое ощущение, что семь  недель,  проведенные  в Итоне, каким-то
необъяснимым  образом  его изменили. Он чувствовал себя повзрослевшим, более
ответственным,  да и девочки смотрели на него  по-новому,  другими  глазами,
словно он сделался  важной персоной. Когда  он  разбирал  и  раскладывал  по
местам  свои вещи, они пришли  к нему в  комнату, приковыляла  даже  малышка
Лизет, волоча ножку. Он нарисовал  для нее кошечку, и она схватила рисунок с
восторженным визгом,  а  для Молли  у него были приготовлены два эскиза,  на
одном был изображен их дом, а на другом - речка.
     - А для папы ты что-нибудь нарисовал? - спросила Молли.
     После некоторого колебания Хэл достал из чемодана небольшой сверток.
     - Вы знаете  фотографию с маминого портрета, которую я сделал еще у нас
дома?  -   Девочки  кивнули.  -  Так  вот,  я  одолжил  у  одного   мальчика
увеличительное стекло и сделал миниатюру,  -  сказал он. -  Это, конечно, не
настоящая живопись, но все-таки лучше, чем ничего.
     Он снял бумагу и протянул сестрам маленькую круглую рамочку.
     - Рамку я нашел в одной лавочке  в Итоне,  -  сказал он. - Она  как раз
подошла.
     На сестер с портрета смотрела их мать:  темные волосы, собранные в узел
на затылке; спокойные серьезные глаза.
     - Понимаете, - говорил Хэл, - я все думал, как это ужасно для папы, что
портрет находится в Клонмиэре, и он  никогда его не видит. Может быть,  если
он сможет смотреть на эту миниатюру, ему будет не так тяжело.
     Девочки молчали, обдумывая его слова.
     -  Очень  хороший  рисунок, -  сказала Молли. - Гораздо лучше, чем твоя
фотография.
     - Ты правда так думаешь? - спросил Хэл. - Ему будет приятно?
     - Как бы я хотела иметь такой  рисунок, - сказала Кити. - У меня только
эта несчастная фотография, которая мне совсем не нравится.
     -  Дайте мне  посмотреть на  маму, -  попросила  Лизет. Молли  посадила
девочку на колени и показала ей миниатюру.
     -  Как это ужасно, что  Лизет никогда  не знала мамы, - сказала Кити. -
Все равно, как если бы  ей рассказывали про кого-то сказку. А ведь в сказках
все неправда. Положи  ее на место,  Лизет, а то вдруг испачкаешь.  Можно, мы
покажем ее Фрости?
     - Нет, - вдруг сказал Хэл. - Нет, давайте снова ее завернем. Я  даже не
знаю, подарить ее папе или нет.
     Теперь, когда он снова смотрел на миниатюру,  она превратилась для него
во что-то очень интимное, лично  ему  принадлежащее, в некую  драгоценность,
которой не должны касаться чужие руки.
     Завтракали  они все вместе наверху  в классной  комнате, а  после этого
отправились  в  галерею  мадам Тюссо  - на омнибусе  до Мерилебоун-роуд  - и
вернулись домой как раз к чаю.
     -  Чай  будем пить  в столовой, - сказала Молли, - чтобы была настоящая
торжественная  встреча. Очень досадно, конечно, что будут какие-то гости, но
тут уж ничего не поделаешь.
     - Мне кажется, будет лучше, если я буду пить чай наверху вместе с Лизет
и няней. Вашему отцу захочется поговорить с вами без помех.
     - Ах, Фрости, ты настоящая трусиха, - рассмеялся Хэл. - Тебе просто  не
хочется сидеть за  столом  с церемонным видом и демонстрировать свои хорошие
манеры, как это  полагается  при гостях.  Но ты не бойся, я  не  дам тебя  в
обиду.
     Однако мисс Фрост  осталась тверда.  И вот, в пять часов  Молли, Хэл  и
Кити собрались  в  гостиной.  Хэл  не  вынимал  руку из  кармана,  перебирая
пальцами  заветный сверток.  Он никак не  мог решить,  отдавать его отцу или
нет. Страх боролся в нем с радостным  волнением. Временами он  жалел, что не
может  пойти наверх  и пить чай вместе с  мисс  Фрост,  Лизет и няней.  Отец
станет расспрашивать  его  об Итоне перед гостем, и он знал, что  не  сумеет
ответить, как надо.
     - А вот и карета, -  сказала Кити, которая смотрела из окна. - А за нею
кэб с целой кучей чемоданов. Но ведь у папы, когда он  поехал к бабушке, был
всего один чемодан да еще портплед.
     - Они, наверное, принадлежат гостю, -  сказала Молли, оглянувшись через
плечо. - Куда, интересно, мы положим все  эти вещи? Хэл, не смей убегать. И,
пожалуйста,  не молчи все время за столом,  а  то у тебя и сейчас такой вид,
словно у тебя болят зубы... Папочка, дорогой!
     Она распахнула  парадную  дверь и сбежала по ступенькам вместе  с Кити,
чтобы поздороваться  с  отцом. Хэл  шел  за ними, засунув руки в карманы. Он
гадал, поцелует его отец или нет - ведь теперь  он большой, учится в  Итоне.
Из кареты  вышла элегантно одетая дама и поздоровалась с сестами за руку. На
ней  была черная  шляпа с крылышками. Дама совсем незнакомая, раньше они  ее
никогда не видели. А он-то надеялся, что это будет дядя Том из Дунхейвена...
Хэл медленно двинулся вперед, улыбаясь  отцу, и машинально потянулся к нему,
ожидая поцелуя.
     - Как ты себя ведешь, где твои манеры? - остановил его Генри, хватая за
плечи и поворачивая. - Разве ты не знаешь, что сначала нужно поздороваться с
дамой?  Это   Хэл,   Аделина.  Тебе  нужно  бы  постричься,  старина.  Ну-ка
кто-нибудь, позовите слуг, чтобы занялись багажом. Мы хотим чаю.
     Они  оба  повернулись и стали  подниматься по ступенькам. Гостья что-то
быстро говорила отцу.  Они, по-видимому, были  хорошо знакомы друг с другом.
Идя за ними следом, Хэл посмотрел на Кити и состроил  гримасу. Он еще больше
пожалел  о том,  что нельзя  пить  чай наверху  в классной. Поднялась  суета
вокруг  багажа,  отдавались  быстрые  распоряжения.  Гостья   указывала   на
чемоданы, которые следовало отнести наверх.
     - Остальное можно сложить в кладовой, - говорила она. - Эти два больших
сундука мне не понадобятся, там только летние вещи.
     Горничная,  вся  красная  от  обилия  сыпавшихся  на нее  распоряжений,
наклонилась над портпледом, в котором были зонтики и трости.
     - Я вам все покажу после чая,  - сказал Генри, -  и если вам что-нибудь
не понравится, мы переделаем. Ну как, дети, вы будете пить чай наверху?
     - Нет, - быстро ответила Молли,  - мы будем в столовой, вместе с  вами.
Из серебряного чайника.
     Генри засмеялся, обернувшись к гостье.
     - Торжественная встреча,  все,  как  полагается. Ну, пойдемте, сядем за
стол.
     Гостья окинула критическим взглядом картины на стенах.
     - Вы мне не говорили, что вам нравятся ранние итальянцы, - сказала она.
- Все  эти скучные мадонны. Я  их не переношу. У них  у всех такой  вид, что
невольно хочется их как следует накормить и заставить прогуляться, чтобы они
немного оживились.
     Генри  рассмеялся.  Он, похоже,  смеялся в ответ  на все,  что говорила
гостья. И, к великому изумлению детей, она направилась  к хозяйскому месту в
торце стола, возле которого стоял серебряный чайник и  которое прежде всегда
занимала Молли.
     Молли залилась краской, а Хэл отвернулся, ему было невыносимо смотреть,
как  расстроилась  сестра.  Он  знал,  как  она  предвкушала  этот  момент -
разливать чай в качестве хозяйки дома. Он сел на свое место и опустил глаза,
уставившись в свою тарелку. Отец, по-видимому, ничего  такого  не заметил, а
гостья начала спокойно разливать чай.
     - Ну-с, что вы тут без меня поделывали? - спросил Генри. - Французский,
немецкий,  музыка,  танц-классы  -  все,  как  обычно?  Вы  не  можете  себе
представить, Аделина, сколько денег я трачу на воспитание этих девиц.
     -  Будем надеяться, что  они  извлекут  из этого  пользу, -  отозвалась
гостья и, обернувшись к Кити, задала ей какой-то вопрос по-французски.
     Теперь настала очередь Кити смущаться. Она  бросила умоляющий взгляд  в
сторону Молли.
     - Простите, я не понимаю.
     Гостья рассмеялась.
     -  Вы,  кажется,  говорили  мне, что  они  свободно владеют  языком,  -
обратилась она к Генри. - Боюсь, что вы просто хвастались. Не передашь ли ты
мне булочку, Хэл, или, может быть, ты собираешься съесть их все сам?
     У нее  были  блестящие  ярко-синие глаза, она улыбалась, показывая  при
этом очень белые зубы. Хэл пробормотал какие-то извинения и передал ей через
стол тарелку.
     -  Мечтает, как  всегда, -  заметил отец. - Я объясню вам, в чем  дело.
Мальчик изучает ваше лицо, с тем чтобы нарисовать  потом ваш портрет. Я ведь
вам говорил, что он наш семейный художник.
     Хэл чувствовал,  как его лицо заливает краска.  Вот оно,  то,  чего  он
боялся. Нужно разговаривать, отвечать на докучные вопросы.
     - У меня  был  брат, - сказала гостья,  - который в  детстве  занимался
рисованием, но как только попал в школу, все это было забыто. Ведь в Итоне у
тебя, наверное, совсем не остается свободного времени, Хэл, верно?
     - Нет,  остается, - сказала Кити. - Он  нарисовал  две  очень  красивые
картинки для Молли и для меня, и еще одну, специально для папы.
     - Неужели? - удивился Генри. - Ну же, Хэл, что это за картина?
     -  Да ничего  особенного,  -  отвечал Хэл. -  Она не слишком-то хороша,
боюсь, что вам она не понравится.
     От  волнения он  толкнул свою чашку, и чай пролился на стол, растекаясь
по белой скатерти.
     -  Тарелку,  Молли, и  побыстрее, - сказала гостья,  - а  то испортится
полировка.  Позови горничную, пусть принесет тряпку. Фу, какая неприятность.
Если ты собираешься стать художником,  Хэл, у тебя должна быть более твердая
и уверенная рука. -  Хэл неловко встал со своего места, не зная, что делать,
испытывая острую ненависть к ней и проклиная собственную неловкость.
     - Ну ладно,  садись,  -  раздраженно велел ему отец.  -  Не  стой  тут,
раскрыв рот, как баран в  аптеке.  Расскажи мне лучше о школе. С кем  ты там
дружишь?
     - У меня нет друзей, - в отчаянии отвечал Хэл.
     - Полно, что ты говоришь, - сказал Генри. - Есть же у  вас мальчики,  с
которыми ты познакомился.
     В конце концов Хэл признался, что ему нравится один мальчик по  фамилии
Браун.
     - Браун? Какой это Браун?  В мое время в Итоне  не было никого с  такой
фамилией. Чем он занимается? В какой команде играет?
     - Я не знаю. По-моему, он вообще не занимается спортом.
     -  Нечего сказать, интересный, должно быть,  молодой человек, - заметил
Генри. - Ну, расскажи что-нибудь еще.
     Гостья  смеялась  и  подмигивала Генри со своего  конца стола. Хэл сжал
кулаки, вонзив ногти в ладони. Бесполезно. Он больше не будет отвечать ни на
какие вопросы.
     - Боюсь, что  мое семейство не может себя показать так, как я надеялся,
-  сказал   Генри.  -  Молли  дуется,  Кити  ни  слова  не   смогла  сказать
по-французски,  а сын  и наследник  залил  скатерть чаем и ничего  не  может
рассказать о своем  первом семестре в Итоне, если  не считать  того, что  он
подружился  с мальчиком по фамилии Браун, у которого нет никаких достоинств.
Аделина, я сражен. Беру назад все, что рассказывал вам в Ницце.
     Дети сидели, опустив глаза в тарелки. Они испытывали неловкость от этой
новой  манеры  отца   постоянно   шутить   и   насмехаться.  Почему  он  так
разговаривает с этой Аделиной, которая  все время смотрит на них критическим
взглядом  и  которой  не  нравятся итальянские  картины,  висящие  у  них  в
столовой?
     Через некоторое  время  дверь в столовую  открылась, и вошла Лизет,  на
которую для этого  случая  надели белое платьице, а  волосы повязали  белыми
бантами. Робкая девочка стеснялась. Она стояла у двери, засунув палец в рот.
     -  Ну же,  бэби, в чем  дело? - обратилась к ней гостья. - Не  бойся, я
тебя не укушу.
     Лизет посмотрела на Кити. В доме никто не называл ее "бэби".
     - Во время нашего чая ей всегда дают кусочек сахара, - сказала Молли. -
Подойди к Молли, моя радость, она даст тебе сахарку.
     Девочка, хромая, подошла к столу. Она видела, что гостья с любопытством
разглядывает ее ногу в высоком башмачке.
     - Ей  необходимо  делать  специальные  упражнения,  -  сказала Аделина,
обращаясь к  Генри. - Я знала  одну особу, она была хромая от рождения,  так
вот эти упражнения сотворили настоящее чудо. Но их надо делать регулярно, по
часу в день, под наблюдением врача. Я выясню, куда надо обратиться.
     Лизет смотрела на незнакомку  и  ела свой сахар. Она понимала, что речь
идет о ее ноге, и ей это было неприятно.
     - А скоро эта тетя уйдет? - спросила она у Молли.
     Все сделали  вид, что не слышали. Молли наклонилась и прошептала что-то
девочке на ушко.
     Хэл по-прежнему сидел, уставившись  в свою тарелку и думая о  том,  что
отец, наверное, смотрит сейчас на  Лизет со странным  выражением  сожаления,
смешанного со стыдом, которое он не раз  замечал на его лице. Хэл теперь уже
знал, что если  бы не родилась Лизет,  мама не умерла бы. Но он  не любил об
этом  думать.  То,  что  у  людей  рождаются  дети,  это деликатная  тема, в
особенности когда дело касается твоих собственных родителей...
     Гостья встала из-за стола, отодвинув свой стул.
     - Ну что же, может быть, теперь осмотрим дом? - быстро проговорила она.
     - Откуда вы хотите начать? - с улыбкой спросил Генри.
     - Самое важное место в доме - это кухня, - ответила она.
     Молли нерешительно взглянула на отца.
     - Мне кажется, они там  еще не закончили пить  чай, - сказала она.  - В
это время мы обычно не ходим вниз, чтобы не беспокоить прислугу.  Боюсь, что
миссис Лестер не понравится, если мы придем.
     -  Миссис  Лестер  придется  с  этим  примириться,  - сказал  Генри.  -
Пойдемте,  Аделина. С этого момента берите  бразды правления в свои  руки. Я
отстраняюсь и предоставляю все вам. - Он засмеялся, словно это была отличная
шутка. -  Пока вы будете осматривать кухню, я засвидетельствую свое почтение
мисс Фрост и няне и сообщу им наши новости, - добавил он.
     Он побежал вверх по лестнице, насвистывая веселый мотив, а Молли вместе
с гостьей пошли по коридору к  двери, ведущей вниз на кухню и в гостиную для
слуг. Хэл  и  Кити  остались  в столовой и сидели за столом, удивленно глядя
друг на друга.
     - Что, интересно, он имеет в виду? - спросила Кити. - Что за новости он
собирается сообщить Фрости и няне?
     - Не знаю, - отозвался Хэл. - Все это очень странно.
     - Может быть, мы все поедем  домой к Клонмиэр, а эта особа арендует наш
дом и  будет жить здесь?  Поэтому  ей  и нужно все  осмотреть и побывать  на
кухне?  О,  Хэл, это было  бы  просто  замечательно!  Как  ты  думаешь,  это
возможно?
     -  Может быть,  -  сказал Хэл. - Может быть. А что,  если мы все поедем
туда на Пасху, а Боулы откажутся от аренды, и дом снова будет наш?
     Безумная надежда  вспыхнула в сердцах двух детей. Кити побежала  наверх
вслед за  отцом. Хэл направился в гостиную. Он достал из кармана миниатюру и
снова стал ее рассматривать.  Если они поедут в Клонмиэр, он сможет сравнить
ее с  оригиналом, который  по-прежнему висит  в доме.  Как было глупо с  его
стороны  опрокинуть эту дурацкую  чашку и рассказывать про Б