ужасом
смотрят на груду обломков, на эти камни, и в их глазах он читает отчаяние...
     - Фанни-Роза... Фанни-Роза...
     Он прижимает ее к сердцу,  поднимает на руки  и несет прочь от  воды  и
обломков, на край  дороги, на склон, еще не тронутый  разрушением, на мягкую
влажную траву, целует  ее руки, губы,  волосы,  а она  прижимается к  нему с
рыданием...
     - Я  жива,  - рыдает  она, - жива,  со  мной ничего не случилось, а где
Джейн? Что с ней? Пусть они найдут Джейн...
     Рушится  дорога  на  склоне горы, катятся камни, сыплется земля, льются
гневные воды из шахты на Голодной Горе.

     В ту ночь в Клонмиэре родился Джон Саймон Бродрик, тот самый, что будет
впоследствии  известен  в   семье   как   "Бешеный  Джонни",  но   не   было
волшебницы-крестной, которая осенила бы  благословением его темную головку и
взмахнула  бы волшебной  палочкой;  она  покинула его, ускользнула, вслед за
своим братом Генри.

        "5"

     Когда  младенцу  сравнялось  три месяца, Фанни-Роза  заявила,  что  ему
необходимо  сменить обстановку, и, хотя доктор Армстронг уверял, что никогда
еще  не  встречал такого здорового младенца  - во  всяком  случае, с  такими
здоровыми легкими, - Фанни-Роза возразила, что  доктора ничего не понимают в
маленьких детях и что самое главное - это материнский инстинкт.
     Итак, Джон  вместе с женой,  сыном и со всеми собаками переправились на
ту сторону воды и водворились на несколько месяцев в Летароге.
     Жизнь  в этом доме на ферме  текла мирно и счастливо; по вечерам, когда
младенец спокойно спал наверху на попечении старухи Марты, в гостиной царила
атмосфера  тишины и  покоя -  занавеси  задернуты,  горят  свечи,  в  камине
теплится  огонек,  Фанни-Роза сидит  возле него в кресле и шьет какой-нибудь
новый наряд  для Джонни, который моментально  из  всего вырастал, и время от
времени поглядывает на мужа со своей быстрой оживленной  улыбкой, чаще всего
для того, чтобы что-нибудь ему рассказать о необыкновенном уме их сына.
     Джон  считал,  что  Фанни-Роза  очень  хорошо  придумала, когда  решила
переехать на  ту сторону  и  поселиться в  Летароге.  Здесь, в  этой  уютной
долине,  на ферме,  полной  разных животных, гдя рядом расположена маленькая
деревушка,  а возле  дома  течет спокойный  ручей, несчастье, случившееся  в
начале лета, казалось далеким, и о нем можно было не вспоминать по несколько
часов кряду. Боль  от трагедии, унесшей жизнь  Джейн, немного притупилась, и
со временем стали даже думать, что смерть избавила ее от долгих безрадостных
лет стародевичества.  Забыть,  не успев проститься, это  не для нее.  Нельзя
было себе  представить, что она через год или через  два  вышла бы замуж  за
кого-нибудь другого. Она бы вздыхала, стала бы  вянуть и зачахла бы,  словно
цветок,  у  которого  поникла  головка. Лучше уж  уйти  сразу,  мгновенно  и
бесстрашно,  у  подножья  Голодной  Горы,  не  оставив  после  себя  горьких
воспоминаний, у только портрет  восемнадцатилетней  девушки, у которой такие
теплые карие  глаза, полные надежды, и маленькая изящная ручка, перебирающая
жемчужины ожерелья  на шейке. Джон  тосковал по  ней, в его сердце, там, где
была она, образовалась пустота, но здесь, в Летароге, он стал думать: это  к
лучшему, что она умерла.
     Первые недели после ее смерти были очень тяжелыми.  Отец был  потрясен;
он сразу сильно состарился - заперся у себя в библиотеке и не желал ни с кем
разговаривать, даже  с  Барбарой. Какие муки, какие страдания он  испытывал,
сидя  один в темной безрадостной комнате,  этого никто  из  них не знал.  Но
когда он, наконец,  оттуда  вышел - они ведь боялись,  что  он превратится в
сломанного человека,  тень  прежнего  Медного  Джона,  -  они  увидели,  что
изменился он мало, разве что морщины на лице стали глубже да глаза  смотрели
еще более твердо.
     Джон, чья ненависть к шахте усилилась после наводнения чуть не в десять
раз,  обнаружил,  что  он окончательно  не может обсуждать с  отцом  деловые
вопросы,  и каждое утро  смотрел,  как  отец  после завтрака отправляется на
шахту, с чувством недоумения, почти что отвращения. Когда, меньше чем  через
три  месяца  после  того, как Джейн  покинула  их, отец объявил, что прибыла
новая  паровая машина,  что она уже  установлена  и будет выкачивать воду из
новой  шахты  без малейших  затруднений, так что через месяц  они уже смогут
отгружать медь  в Бронси, Джон встал и вышел  из комнаты. Вскоре после этого
Фанни-Роза  предложила переехать  в  Летарог, и  Джон, в первый раз в  своей
жизни, с радостью покинул Клонмиэр.
     Он рассуждал сам с собой, что теперь, когда  у него есть жена и ребенок
и большая вероятность дальнейшего прибавления семейства,  он больше не может
жить  в доме отца с  прежним  удовольствием.  Шесть  коротких  месяцев после
женитьбы он  испытывал гордость  обладания, однако после возвращения семьи в
Клонимэр последний перестал ему принадлежать.  Когда-нибудь, возможно, через
много лет, он к нему вернется, но до этого времени лучше, если он будет туда
приезжать только  в  качестве гостя,  а  пока  подыщет что-нибудь  для себя,
Фанни-Розы и маленького Джонни.
     -  Вся  беда  в  том,  - говорила ему  Фанни-Роза,  - что ты не  можешь
противостять отцу. И ты, и сестры - все вы его боитесь. А между тем, хорошая
ссора иногда  помогает:  когда  как  следует  покричишь,  воздух  становится
чище...
     -  Ссоры и  крики  я ненавижу еще больше,  - отвечал  Джон,  - Клонмиэр
принадлежит отцу,  и пока он жив, лучше  не пытаться жить  вместе  с ним.  А
теперь, радость моя, у нас есть наш собственный дом по эту сторону воды, и я
могу  здесь заниматься  своими  борзыми,  а  ты - производить на свет  наших
детишек.
     - По-моему, в тебе  сидит какая-то сатанинская гордость,  Джон, ты  так
любишь свой Клонмиэр, так хочешь им владеть, что не желаешь делить его ни  с
кем.
     - Возможно, ты  права, у меня сатанинская гордость, но правда и то, что
я не хочу делить свою Фанни-Розу с этим чернявым дьяволенком, моим горластым
сыночком, который  обладает  всеми  недостатками своего отца и  избалованной
маменьки, но при этом  начисто лишен их  достоинств. Так  что чем скорее  ты
заведешь  следующего,  тем  лучше,  хотя  бы для того, чтобы этому  чертенку
пришлось немного потесниться.
     Фанни-Роза обвила руками шею своего мужа  и улыбнулась ему так, как она
умела,  говоря ему,  что он  ревнивец  и медведь,  что она его нисколечко не
любит, и потом  исчезла с  веселым смехом  - та самая неуловимая Фанни-Роза,
что некогда пленила его на Голодной Горе.
     Проблема отчасти  разрешилась  зимой,  когда отец  неожиданно купил дом
милях  в  тридцати от Летарога в новом модном  курортном  местечке Сонби, до
которого от Бронси  можно  было добраться пароходом в течение  одного  часа.
Туда было легче добираться и зимой по сравнению с Летарогом - ведь позедка в
Летарог  и обратно  -  это долгое и  утомительное путешествие.  Поэтому было
решено,  что Джон и  Фанни-Роза останутся жить на ферме, которая и  будет их
постоянным  местопребыванием, в то время как  Медный  Джон  с дочерьми будут
проводить зиму в новом доме в Сонби,  -  он сразу  же  получил  наименование
Бродрик-Хаус и сделался их  постоянным адресом, когда они жили по ту сторону
воды. Это устраивало всех,  и Джону не нужно было беспокоиться  о том, чтобы
искать  себе жилище.  Он вполне  удовлетворился фермерским домом в Летароге,
так же, как  и  Фанни-Роза, и,  по-видимому,  Джонни,  который и  не подумал
потесниться, чтобы  уступить  немного  места своей сестренке Фанни,  которая
родилась в  апреле следующего года. Столь же прочно он занимал свое законное
место и  еще  через  год,  когда  на  свет появился маленький Генри.  Джонни
превратился  в  тирана, и никому, кроме матери, не разрешалось ни в чем  ему
перечить.  Это  был красивый  ребенок, темноволосый и черноглазый, как отец,
но, как  говорила  Марта, все повадки он унаследовал от  своей маменьки и, к
тому  же,  ее характер  - Джонни,  как и она,  выходил  из себя при малейшем
противоречии. Если ему чего-нибудь  хотелось,  он принимался  орать, требуя,
чтобы ему немедленно  это дали, но как только просимый предмет оказывался  у
него  в  руках, он  тут же ему надоедал, и  Джонни  пускался  в рев,  требуя
чего-то другого.
     -  Мальчик  постоянно   чем-то  недоволен,  -  заметил  Джон,  глядя  в
недоумении на своего маленького сына, который швырнул в огонь новую игрушку,
потому что ему не понравился цвет. - Почему  он никогда  не сидит тихо,  как
Фанни?
     - Он такой живой, у него масса энергии,  - отвечала  его  мать, - верно
ведь, моя прелесть?
     "Прелесть" нахмурился и начал колотить ногами по полу.
     - Я  ни разу не  ударил ни  одного из  щенков, которые у меня росли,  -
заметил  Джон, - и не собираюсь пороть собственного сына, но видит Бог, я бы
хотел, чтобы кто-нибудь меня научил, как следует обращаться с этим ребенком,
чтобы он хотя  бы был  поспокойнее.  Посмотри, теперь  он дергает  за волосы
Фанни. Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь дернул за волосы Барбару.
     - Ну, конечно, дергал,  просто  ты об этом забыл, - сказала Фанни-Роза,
беря  сына на руки и давая ему  конфету. - Позови Марту и скажи,  чтобы  она
унесла Фанни наверх. Эта глупышка плачет и расстраивает Джонни.
     - Мне кажется, что все совсем наоборот, - заметил Джон.
     - Глупости! Фанни вечно хнычет, когда ее таскают за волосы, а Джонни от
этого  сердится.  Слезы  его страшно раздражают. Пойдем  с тобой в деревню и
посмотрим, не  найдется  ли в лавке  миссис Эванс чего-нибудь интересного. А
если ты будешь  хорошим мальчиком,  то получишь награду:  будешь  обедать  с
папой и мамой и пить эль из кружки, которую тебе подарили на Новый Год.
     Отец никак не мог понять, чем,  собственно,  Джонни заслужил эту особую
награду, после того, как бросил в огонь игрушку и оттаскал за волосы сестру,
но  обещание,  по крайней мере, оказало желаемое действие:  хмурое выражение
лица  исчезло, его  место  заняла  сияющая  улыбка,  и безобразный  чертенок
превратился  в очаровательного маленького мальчика, который послушно поешл с
мамой  за ручку - образец воспитанного ребенка.  Джон покачал головой, пожал
плечами и, свистнув, отправился  на псарню к своим собакам. Воспитание детей
было  выше  его  понимания.  Женщины,  конечно,  знают,   как  надо  с  ними
обращаться, хотя его не оставляло тревожное  чувство, что Медный Джон выдрал
бы его хорошенько, если  бы он вел  себя по отношению к сестрам так, как это
делает Джонни,  но он не мог  спустить мальчишке штаны и высечь его,  у него
просто не поднималась рука.  Когда Джонни  начинал кричать и скандалить, его
отец уходил в сад или на реку и возвращался только тогда, когда все стихало.
Ему  казалось,  что  это  легче  всего.  И  мало-помалу эта  политика -  его
стремление избегать  всего неприятного - стала  распространяться  и  на  все
другое. Фанни-Роза правила Летарогом, значит, она должна была разбираться со
слугами. Если  кто-нибудь из  них ленится или говорит грубости,  ну  что же,
пусть она  их рассчитает.  Если  старая Марта не понимает Джонни и  ссорится
из-за этого  с Фанни-Розой, значит, ее  нужно отправить  на  покой, но, ради
Бога, только чтобы не было сцен в его присутствии.
     - Ты ничем  не лучше, чем мой отец, -  говорила Фанни-Роза.  -  Он тоже
всегда старался увильнуть  от  ответственности. Тебе очень повезло, что я не
принадлежу к робким, пугливым созданиям и не завишу во всем от тебя.
     - Ты зависишь от  меня только в одном отношении, зато в самом важном, -
сказал Джон, обнимая ее за талию.
     - Эх  ты,  бездельник  несчастный, - рассмеялась его жена.  -  Разве ты
забыл,  что  у  меня  уже  трое детей,  и  не успеешь  оглянуться, как будет
четвертый.  А ты только и знаешь, что сидишь да смотришь на меня, зеваешь да
улыбаешься.  А то пойдешь на псарню возиться  со своими собаками, они у тебя
такие же лентяи и бездельники, как ты сам.
     И  верно, Джон потерял интерес к собачьим бегам. Сезон наступал раньше,
чем  он  успевал сообразить, что прошло уже много  месяцев,  а  его собакам,
избаловавшимся и обленившимся - их постоянно перекармливали и редко выезжали
с ними в поле - потребуется много  недель интенсивной тренировки, прежде чем
они будут в состоянии соревноваться с  другими. Для этого их хозяину было бы
необходимо собраться  с  силами и  проявить  максимум  энергии,  однако Джон
понял, что он на это не способен.
     -   Все  это  бесполезно,   Фанни-Роза,  -   сказал  он  однажды  жене,
возвратившись  с  предварительных  испытаний,  где  его собаки  получили  от
строгих  судей  какие-то  жалкие  несколько очков.  -  Время  бегов для меня
миновало.  Меня  это  больше  не интересует,  сам не  знаю, почему.  Когда я
сегодня смотрел, как  спустили собак, и они несутся вперед, сломя голову,  я
подумал  о том, как это  бессмысленно. Ведь единственная их цель - поймать и
растерзать несчастного зайца, у которого, быть может,  где-то есть детеныши.
Нет, мне кажется, что в будущем я  ограничусь тем, что буду сидеть с удочкой
на берегу, а если мне и попадется какая-нибудь рыбешка, я отпущу ее  снова в
воду, так что она даже ничего и не почувствует.
     И  Джон снова  садился в кресло в  гостиной в  Летароге,  где постоянно
царил беспорядок - она ничем не напоминала  чистенькую, аккуратно прибранную
комнату времен Барбары, - и, посадив  на колени  крошечного Генри, тогда как
по одну сторону от него сидела Фанни, а по  другую - Джонни, он показывал им
свою драгоценную  коллекцию насекомых - ярко  окрашенные  крылышки неизменно
привлекали  внимание  детей.  В кресле  напротив  расположилась  собака,  на
каминном коврике мурлыкала  кошка, вылизывая  только  что  родившихся котят;
книги, игрушки, неоконченное рукоделие валялись по всему полу, а Фанни-Роза,
охваченная  внезапной  страстью  к шитью, стояла  перед  столом  с огромными
ножницами  в  руке, готовая  изрезать свое  бальное платье  для того,  чтобы
сделать из него  жакет,  который мог бы скрыть очередную излишнюю округлость
ее форм.
     Рождение  детей  не  оказывало  почти  никакого  влияния  на  внешность
Фанни-Розы. На взгляд мужа, она была так же хороша, как в тот день, когда он
на  ней  женился;  она  по-прежнему  оставалась  своенравной,  беспечной   и
капризной - истинная дочь Саймона Флауэра. Слуги  никогда  не знали, чего от
нее ожидать. Сегодня она была добра и великодушна, на их  столе было жареное
мясо,  и  она  отпускала их  всех чуть ли не на целый день; а  назавтра  она
вихрем  врывалась  в  кухню  с  мешочком  сахара  в  руках, который, как она
уверяла,  был  украден  из  кладовой,  где  никогда  не  было  порядка;  она
разражалась  потоком брани такого  свойства,  который, по  словам  слуг, она
могла усвоить только  под руководством конюхов  на конюшне у ее папаши. Джон
только смеялся, услшав эти гневные тирады  из гостиной, и спокойно уходил  в
сад.  Фанни-Роза,  досыта  накричавшись,  мчалась вверх в  детскую,  где  ей
случалось надавать тумаков  испуганной  девчонке, которую взяли из деревни к
детям взамен старой Марты, а  после этого, словно солнечный луч после дождя,
она спускалась, напевая песенку, к мужу с малюткой Генри на руках и  Джонни,
который ковылял следом, уцепившись за ее юбку.
     -  Когда приезжаешь в Летарог, - говорила Элиза, возвратившись в чинный
Бродрик-Хаус в Сонби после недели,  проведенной в доме брата  и его семьи, -
такое впечатление, что оказываешься  в зверинце. Присесть некуда, потому что
на  каждом  кресле  -  щенок  или  котенок  или  же детские  пеленки. Кормят
отвратительно. Могу поклясться, что мою постель  даже не  проветрили к моему
приезду, но  я ничего  не  могла сказать,  потому что Фанни-Роза  вышила мне
ночную рубашку,  достойную  королевы, она лежала, приготовленная, у  меня на
подушке.  В первое же  утро она  подняла  на ноги  весь  дом, распорядившись
варить  варенье.  Я уверена, что  из него ничего  не получится,  потому  что
сахару клали слишком много, без всякого расчета.  А дети  сидят  за столом и
поедают это варенье, едва его успеют положить в банки.
     - Однако мне  кажется,  что нашему  милому  Джону  все это нравится,  -
заметила Барбара, озабоченно нахмурившись.
     -  О,  он  вполне  счастлив,  отлично  себя  чувствует  во   всем  этом
беспорядке. Сидит себе и смеется. Он  отрастил  бакенбарды, только  чтобы не
бриться, как он мне объяснил.
     - А дети?
     -  Дети прелестны  и абсолютно неуправляемы. А что  до  нашего дорогого
Джонни, то, может  быть, он и дикий и бесится из-за каждого пустяка, но зато
он самый любящий из всех, и очень привязан ко  мне, называет меня "милая моя
тетенька Элиза" и просит меня выйти за него замуж, когда он вырастет.
     Бедняжечка  Элиза,   которой  было  уже  под  сорок,  гордилась  всяким
предложением, даже если оно исходило от ее шестилетнего племянника.
     Один  раз в  году Джона вместе  с  Фанни-Розой  и детьми  приглашали  в
Клонмиэр  на  три месяца.  Медному  Джону это  вторжение маленьких детей  не
причиняло особого беспокойства и не нарушало течения его жизни, поскольку он
проводил  почти все  дни на руднике, а вечерами  сидел  у себя в библиотеке.
Фанни-Роза с обчным искусством пускала в ход все свои чары, а  юный  Джонни,
очень  быстро  поняв,  что  непослушание  может  вызвать  весьма  неприятные
последствия,  вел себя в присутствии деда  смирно и послушно,  и давал  себе
волю  только  тогда, когда на аллее слышался стук колес отъзжающего экипажа.
Тут раздавался радостный вопль, в воздух летели стрелы из лука, и - горе его
сестренке Фанни, которая играла в куклы  на траве,  Генри,  который  пытался
завести свой волчок, и малютке Эдварду, сосущему соску, если их старший брат
оказывался поблизости, потому что куклы  летели в кусты, волчок оказывался в
ручье,  младенец  валился  на землю, а  Джонни  исполнял воинственный танец,
воткнув в волосы петушиное перо и целясь из лука в  тетушку Барбару, которая
загораживалась от него зонтиком.
     - Джонни,  дорогой, ты должен быть осторожнее, ты так всех обижаешь.  -
Однако  "Дорогой  Джонни", не обращая  на  ее слова ни  малейшего  внимания,
пускал в зонтик стрелу и мчался в сад, чтобы мучить там старика Бэрда - рвал
персики  с деревьев, топтал грядки с  салатом и пускал стрелы в  зад старому
садовнику, стоило ему только отвернуться.
     - Почему он  такой необузданный? - спрашивала  Барбара у брата, вынимая
из  своей рабочей корзинки гнездо  с только что  родившимся мышатами.  -  Мы
никогда  не  делали  ничего  подобного,  когда были  детьми. Он  ведь  такой
умненький, такой привязчивый мальчик, просто он ни в чем не знает меры.
     - Он унаследовал  все  наши недостатки и  никаких достоинств, - отвечал
Джон. - Я не могу его  наказывать, потому что он делает все то, что хотелось
сделать мне, только я никогда не решался.
     -  Не могу поверить, что  тебе хотелось вылить  ведро  помоев на голову
несчастной миссис Кейси, когда она чистила картофель, или привязать хлопушку
к  вымени коровы, - возразила Барбара. -  Именно это вчера  проделал Джонни,
как  мне пожаловался  скотник Магони.  Эта  последняя  шутка  была  довольно
опасной.
     - Да, надо признать,  что у него несколько извращенное чувство юмора, -
сказал джоннин  папаша,  - но я бы с удвольствием сделал  что-нибудь в  этом
роде.
     -  Не могу этому  поверить. Ты это просто так  говоришь, чтобы защитить
Джонни.
     - Этот малый пропадет, если кто-нибудь серьезно за него не возьмется, -
говорил доктор Армстронг, который был крестным  отцом  Джонни. - Если бы это
был  мой  сын, я  бы порол  его  каждый  день в течение  недели, пока он  не
научился бы как следует себя вести.  Что толку,  что он умный,  если  он  не
умеет пользоваться своим умом? Да  не так уж он и умен. У этого малыша Генри
гораздо больше мозгов, вот вы увидите. И он не безобразничает.
     - Я