ы  и  обитатели  коттеджей,  расположенных  по соседству,
только качали головами и возводили глаза к  небу. Джону Бродрику приходилось
посылать  мешки картофеля  и капусты, а также цыплят и кур, чтобы восполнить
понесенные ими потери. Зимой,  случалось, исчезали  дрова, и шахтерам, чтобы
не замерзнуть  самим  и  обогреть  семью,  приходилось  рубить  деревья  или
собирать плавник, выброшенный  на берег залива  у самого подножия Клонмиэра.
Нед  Бродрик, ловко  маневрируя  между  угрозами посулами,  сумел  уговорить
нескольких молодых парней из местных попробовать  свои силы  на  шахте,  и в
начале второго  года они  потянулись, один за  другим,  на Голодную  Гору  с
просьбой принять их на работу. Однако, несмотря  на это, вражда по отношению
к шахте не ослабевала.
     Нет, все  это совсем не легко, думал Джон Бродрик, и  каким облегчением
было  бы иногда отдохнуть,  уехать прочь  из  Клонмиэра, перебраться  на  ту
сторону воды  и  оказаться  в  Бронси или в уютном домике на  ферме Летарог,
который он купил для дочерей; они там  проводили два-три месяца каждую зиму.
Мечта Генри осуществилась, он побывал в Париже, Брюсселе и  Вене, в то время
как Джон все еще изучал юриспруденцию в Линкольнс Инн.
     Осенью   тысяча  восемьсот  двадцать  пятого  года,  когда  вся   семья
находилась в  Летароге,  переехав  туда  уже в августе, Джон Бродрик получил
анонимное письмо  из Дунхейвена.  Буквы в  этом послании  были  почти сплошь
смазаны,  и прочесть  его  было  почти  невозможно,  однако Бродрик все-таки
разобрал,  что  там  было  написано: "Если не хочешь, чтобы  было  еще хуже,
возвращайся домой".
     Письмо было адресовано на транспортную контору в Бронси, он сунул его в
карман  и тут  же о нем забыл. Неделю  спустя, когда  у  пристани  в  Бронси
ошвартовалась "Генриээта" - один из  его пароходов с  грузом медной руды, он
вспомнил об  этом письме и  просто из любопытства  показал его капитану. Тот
внимательно прочитал письмо и довольно долго не говорил ни слова.
     -  Значит,  штейгер Николсон ничего  вам  не сообщал,  -  проговорил он
наконец.
     -  Нет, я ничего от него не получал после очередного письма, которое он
посылает  мне   в   начале  каждого   месяца.   А   что,   разве  что-нибудь
неблагополучно?
     -  Может  быть, он  не  хотел вас беспокоить.  Сейчас пока  еще  трудно
что-нибудь  сказать.  Я  вот  думаю,  может  быть,  это письмо,  которое  вы
получили, касается потерь, понесенных шахтой за последнее время.
     - Потерь? Что это еще за потери?
     - Не могу вам  сказать  ничего  определенного,  я ведь был в Дунхейвене
всего четыре дня - пришли, загрузились и назад. Но дело в том, что в Слейне,
Мэнди и  других местах появляется  руда, которая минует  ваши  пароходы  и о
которой ничего не знаем ни мы, ни штейгер Никольсон.
     - Откуда у вас эти сведения?
     -  Об  этом говорили люди  штейгера Николсона,  сэр.  Руда поступает на
поверхность, как  обычно, и воры начинают действовать уже тогда,  когда  она
наверху. Насколько я понимаю, Николсон собирается установить систему  охраны
в ночное  время,  поскольку руда  исчезает именно  тогда, однако  я не знаю,
сделал он это или еще нет.
     - А что говорят об этом в Дунхейвене, и говорят ли вообще?
     -  Прямо - ничего, сэр. Но у меня такое чувство,  что люди все равно об
этом знают.
     Джон  Бродрик  поблагодарил  капитана  "Генриэтты" и,  приказав  подать
экипаж,  поехал домой в  Летарог, решив, что  в тот же вечер  напишет письмо
Николсону, требуя объяснений. Однако писать ему не пришлось, ибо в тот самый
день  прибыло  письмо  от  самого штейгера,  написанное  в  явной спешке  и,
очевидно, в состоянии крайнего волнения.
     "Здесь у нас  действует целая система хищений, которая, в конце концов,
сведет на нет  всю нашу работу.  Я уже  давно начал замечать, что  в партиях
породы, выданной на-гора и приготовленной к отправке, наблюдается недостача,
но вот два дня назад одна  такая партия, достаточно крупная,  исчезла вовсе;
ее  охранял ночной  сторож, поскольку  мне  было ясно, что кража совершается
после наступления темноты. Этот  сторож,  один из  моих  людей, корнуолец по
имени Коллинз, был обнаружен  ранним  утром - у него проломлена голова, и он
вряд ли выживет.  Его, по-видимому, ударили сзади, потому что  он не  видел,
кто на  него напал.  Этот случай так  напугал его  товарищей, что  мне очень
трудно найти человека, который согласился  бы  сторожить ночью, а кое-кто из
них поговаривает о том, чтобы забрать семью и вернуться домой в Корнуол".
     Джон  Бродрик прочел письмо вслух дочерям и  объявил о  своем намерении
немедленно отправиться к Клонмиэр.
     - Я напишу в Лондон  Генри  и Джону, попрошу  их тоже туда приехать,  -
сказал  он,  - если  их дела  позволят  им  отлучиться. У  меня  нет никаких
сомнений по поводу того, кто стоит за всеми этими делами.
     -  Вы имеете в виду Морти Донована? - спросила Барбара после  минутного
колебания.
     -  Возможно, он не имеет непосредственного  отношения к  краже, он  для
этого  слишком умен, - отвечал  ее отец.  - Но  я бы очень удивился, если бы
оказалось, что все это придумал не он, а кто-то другой.
     - Как вы считаете, кто написал это анонимное письмо? - спросила Элиза.
     - Не знаю и не интересуюсь, - сказал  Джон Бродрик. - Возможно, один из
наших  арендаторов, который не решился  себя  назвать из страха перед  Морти
Донованом.  Во  всяком  случае,  неважно,  кто  написал  письмо, важно найти
виновников  и примерно  их наказать. Именно этим я и намерен  заняться, даже
если рискую при этом оказаться с проломленной головой.
     Сестры с тревогой посмотрели друг на друга.
     - Умоляю вас, - сказала Барбара, -  будьте осторожны, не делайте ничего
сгоряча. Может быть, стоит заручиться помощью солдат из гарнизона, что стоит
на острове?
     - Дитя мое, -  сказал в  ответ ее  отец,  - если  я не в состоянии,  не
прибегая к военной  помощи,  усмирить двух-трех  негодяев,  моих собственных
соседей, я никогда больше не смогу высоко держать голову  в Дунхейвене. Твой
прадед ни у кого не просил помощи, когда боролся к контрабандистами.
     - Вы правы, не просил, - сказала  Джейн, - только они его за это  убили
выстрелом в спину.
     Джон Бродрик строго посмотрел на свою младшую дочь.
     - Тебе, наверное, рассказал об этом твой братец Джон, - сказал он.
     Джейн  отрицательно покачала головой, глаза ее наполнились слезами, она
выскочила из-за стола, подбежала к отцу и обняла его за шею руками.
     -  Если  вы поедете домой, -  сказала она, - пожалуйста,  позвольте мне
поехать с вами. Я не боюсь никаких Донованов, а ведь нужно, чтобы кто-нибудь
смотрел за домом и заботился о вас. А я уже не ребенок, мне скоро исполнится
четырнадцать лет.
     Джон Бродрик улыбнулся дочери и потрепал ее по щеке.
     - Неужели ты думаешь, что Медный Джон не может сам о себе позаботиться?
- сказал он. - Не надо смущаться, Элиза, я прекрасно знаю, как меня называют
в Дунхейвене. Значит,  дитя мое, ты будешь  обо мне  заботиться, следить  за
тем,  чтобы ленивые слуги вовремя подавали горячую  воду,  чтобы  тарелки за
обедом были чистыми, а простыни - хорошо  высушены и проглажены? Ну что  же,
посоветуйся  с  Барбарой, я в эти дела  не вхожу.  Но что бы вы  ни  решили,
завтра  я  отправляюсь в  Бронси,  чтобы  сесть на пароход,  который вечером
отходит в Слейн.
     В Лондон было отправлено письмо, уведомляющее Генри и Джона о намерении
их отца  вернуться  в Дунхейвен,  в котором он  просил  их  тоже приехать  в
Клонмиэр, если им  позволят дела, и на следующий  день Джон Бродрик вместе с
Джейн  в сопровождении  Марты заняли  свои  места в  пакетботе,  совершающем
регулярные рейсы  между Бронси  и Слейном. Пока они находились в Слейне, где
им  пришлось  переночевать,  Джон  Бродрик  постарался  разузнать  все,  что
возможно, о том,  где и как  осуществляется тайная  торговля рудой, и кто за
этим стоит.
     Управляющий  транспортной конторой  проявил живую заинтересованность  и
сочувствие, однако мало чем мог  помочь. Он признал, что слышал о подпольной
торговле медью,  которая  ведется  в  графстве,  и  о  том,  что  существуют
бессовестные агенты, готовые организовать погрузку краденой руды и  отправку
ее на  медеплавильные заводы на той стороне, однако,  кто были эти агенты  и
какие транспортные фирмы занимаются перевозкой - этого он сказать не может.
     Джон  Бродрик вышел из  транспортной  конторы  в мрачном  и решительном
настроении. Дело обстояло еще хуже, чем он ожидал. Он отсутствовал ровно три
месяца,  и за это  время  сложилась  целая система грабежа,  которая грозила
положить конец всему делу вообще. Он винил штейгера Николсона за то, что тот
сразу же не сообщил ему о происходящем, винил и Неда Бродрика.
     Последний ожидал  его в Мэнди, и, увидев выражение лица своего хозяина,
тут же начал оправдываться за то, что вовремя ему не написал.
     - Я хотел сразу же сесть на пароход и ехать  к вам в Бронси,  -  уверял
он, - только этот Николсон  все время твердил, что справится сам. И, сказать
по пправде, сэр, у меня хватает и  своих дел, связанных с имением, так что я
решил предоставить все ему.
     Джон  Бродрик ничего  не ответил. Он подозревал, что  на самом деле его
брат  провел  все  три  месяца  отсутствия  хозяина в коттедже своей матери,
греясь   у  камина,  а  в   хорошую  погоду  охотился  на  острове,  стреляя
вальдшнепов, или же увивался за каой-нибудь вдовушкой - все они считали, что
его   худощавая    фигура    и   бледная   физиономия   отнюдь   не   лишены
привлекательности.
     Его карета покрыла расстояние от  Мэнди до Дунхейвена вдвое скорее, чем
несколько лет  тому назад,  поскольку новая дорога была, наконец, закончена,
главным образом благодаря тому давлению, которое Джон Бродрик оказывал на их
депутата в парламенте.
     - Теперь единственное, что с ней может случиться, - говорил он Джейн по
дороге в  Клонмиэр, -  это если осядет насыпь, которая  ее укрепляет, а я не
могу  себе  представить,  что это когда-нибудь  может произойти.  Интересно,
выиграл  ли  Флауэр свое пари, он  ведь бился об заклад,  что проделает весь
путь  за два часа. Вы с Мартой поезжайте в  Клонмиэр,  а карету пришлите  на
рудник за мной и Недом.
     Шел мелкий дождик,  и вершина  Голодной Горы едва  виднелась  в  густом
тумане.  От  главного  шоссе  к шахте шла  широкая грунтовая дорога местного
значения, изрытая  широкими колеями, которые  оставили на ней колеса тяжелых
телег, на которых руда доставлялась от шахты к  пристани в Дунхейвене; вдоль
дороги располагались в ряд деревянные домишки, жилища шахтеров, а в конце ее
- сараи и, наконец, - высокий конус самой шахты. Рабочие, занятые работой на
поверхности,  а  не  под  землей,  здоровались  с  директором, прикоснувшись
пальцами  к полям  шляп, бросая  на  него любопытные вопросительные взгляды,
поскольку никто не знал, что он собирается  посетить шахту. Весть о том, что
Медный Джон  вернулся  домой,  распространилась  достаточно  быстро,  и  все
испытали некоторое облегчение  и в то же время беспокойство - было ясно, что
будут  приняты  строгие  меры  в связи  со  случившимся на шахте воровством,
причем все понимали, что вместе с виновными могут пострадать и невинные.
     Штейгер Николсон принял директора в  конторе, где они могли поговорить,
не  опасаясь  того,  что  их  подслушают. Его  честное  лицо,  обычно  такое
спокойное  и  уверенное, было  встревожено, по нему было  видно, что он  уже
много   ночей   не  мог   спокойно  спать.  Он  подтвердил,  что   на  шахте
систематически крадут медь, которая  затем переправляется в Мэнди и Слейн, и
там уже  сбывается  с  рук, однако  люди, которые  этим занимаются,  слишком
хитры, и поймать их невозможно.
     - Я  уверен, - заявил  он,  -  что рабочие, которые приехали  вместе со
мной, не имеют  к этому делу никакого отношения,  и виноватых следует искать
среди  местных жителей,  мистер  Бродрик. А  те  местные, что не замешаны  в
воровстве, покрывают  воров из  ложного  чувства товарищества  или же просто
боятся мести.
     - Вы обыскиваете людей, прежде чем они выходят из шахты?
     -   Непременно,  мистер  Бродрик.  Поднявшись   наверх,  каждый  шахтер
направляется в умывальную, и там их обыскивают, всех до единого,  моих людей
так же, как и местных. Иначе на поверхность выйти нельзя.
     - Я бы хотел спуститься в шахту, Николсон.
     - Пожалуйста, сэр. Я сам буду вас сопровождать.
     Оба   они,  хозяин  и   штейгер,  надели  шахтерскую  робу  и  каски  с
прикрепленной  спереди  горящей свечкой  и  спустились  по длинной лестнице,
которая вела  на штольни, расположенные на разных  горизонтах; некоторые  из
них были  настолько узки, что  там можно было  проходить  только по  одному.
Медный Джон заглянул в каждый штрек и поговорил с каждым из рабочих, которые
встречались ему на пути.
     За то время, что он находился под землей, он не оставил без внимания ни
один уголок на шахте и даже помогал  заложить заряд пороха под выступ скалы,
которую  нужно  было  взорвать,  а  потом  дождался взрыва  и наблюдал,  как
отгребали  обломки  породы;  так  что, когда они с  Николсоном поднялись  на
поверхность, время близилось к вечеру. Медный Джон,  однако, не выказывал ни
малейших   признаков   утомления,   и  сразу   же   направился   осматривать
сортировочное  и  обогатительное  отделения,  не  сотавив без внимания  даже
вагонетки с рудой, стоявшие на рельсах, пока наступившая  темнота не сделала
дальнейший осмотр невозможным.
     -  Ну что же,  Николсон, пока  мы с вами ничего такого не обнаружили, -
сказал он, - однако я не теряю  надежды, и можете быть уверены,  что в самом
скором времени я дознаюсь до всего и выясню, что здесь творится. Продолжайте
делать  то, что  вы делали  до сих пор, обыскивайте каждого,  кто выходит из
шахты, и поставьте ночных сторожей - платите им двойную  плату. Завтра утром
я снова буду здесь.
     На следующий  день Медный Джон вместе с братом-приказчиком отправился в
западном направлении, в сторону килинских пустошей.
     Погода была  мягкая  и  теплая для этого времени года, и  над килинским
болотом  то  и дело взлетали  бекасы,  вспугнутые  спаниелем  Неда Бродрика,
бежавшим  впереди хозяина с опущенным  к  земле  чутким носом; сделав  круг,
птицы снова ныряли  в  вереск. Дунхейвен остался внизу и позади них, скрытый
лесами Клонмиэра, и  только  Голодная Гора виднелась  вдалеке, устремив свой
пик в небо. Братья шли не по дороге, она увела бы их на запад дальше, чем им
было  нужно, в  сторону реки  Денмар,  а, повернув  направо, пошли по тропе,
которая тянулась вдоль самого болота примерно на  милю, огибая его, а  затем
внезапно обрывалась, упираясь  в ограду,  внутри  которой  были  расположены
сараи, хлев и прочие хозяйственные  постройки, а по холму круто  поднималась
вверх грубо замощенная подъездная аллея, ведущая к дому на вершине.
     Все это место производило самое мрачное впечатление: дом был сложен  из
грязно-бурого камня, на широких зияющих окнах не было ни штор, ни занавесок,
а в запущенном саду,  окружающем  дом, было  голо и  неуютно. Когда  они шли
через сад к  дому, из сарая  выскочила  собака, помесь  борзой и  терьера, и
злобно зарычала, поджав, однако, хвост.
     На пороге дома появилась женщина,  которая, должно быть, услышала  шум;
увидев  незнакомых  людей,  она  хотела  было  захлопнуть  дверь,  но потом,
передумав, наоборот, гостеприимно ее отворила и сделала книксен.
     В  молодости она была, должно  быть,  хороша  собой, да  и  сейчас в ее
тонком лице и темных глазах сохранилось что-то от былой красоты, и держалась
она с большим достоинством.
     -  Нечасто  вы удостаиваете  нас  своим посещением,  мистер Бродрик,  -
сказала она. - Боюсь, вам нелегко было добираться до нашего скромного жилища
по такой ужасной дороге. Вы, наверное, хотите повидать моего мужа?
     - Вы правы, миссис Донован, - ответил Джон Бродрик. - А он дома?
     - Дома, он уже недели три как никуда не выходит,  все нога  его мучает,
покоя не дает ни днем, ни ночью. Вы найдете его в гостиной, там у него нынче
и постель, он, как заболел, так и переселился туда из спальни. Не  трудитесь
вытирать  ноги, мистер  Бродрик,  не бойтесь испачкать  мои ковры, они такие
старые, что им ничего уже не сделается.
     Джон  Бродрик  отметил про себя  жалобные  нотки,  прозвучавшие  в тоне
женщины.  Извинившись  за  темноту  в  передней,  хозяйка  открыла  дверь  в
гостиную.
     -  К тебе  мистер Бродрик  со своим  приказчиком,  -  объявила  она,  -
джентльмены пришли пешком из самого Клонмиэра.
     В комнате было холодно и дымно  - в камине  горел  торф,  дававший мало
тепла,  зато  массу дыма;  под окном  на постели, положенной на козлы, лежал
Морти  Донован, обложенный  не  слишком  чистыми  подушками.  Его  загорелое
обветренное лицо было бледно, и  он,  казалось,  заметно постарел с тех пор,
как Джон Бродрик  видел его в последний  раз. Он поднял голову и устремил на
вошедших безразличный взгляд своих голубых глаз.
     - Присаживайтесь, джентльмены,  - пригласил он,  -  если найдете  стул,
который под  вами  не  сломается.  Сам  я  встать не могу, как  видите,  моя
несчастная нога меня  совсем доконала. Принеси  вина  для мистера  Бродрика,
женщина,  вместо того, чтобя  пялить глаза на  наших гостей.  Мы,  может,  и
бедны, однако вполне способны оказать  гостеприимство,  когда к нам  заходят
господа, а в погребе у меня найдется бутылка-другая  кларета, который  может
поспорить с тем, что имеется у вас в Клонмиэре, мистер Бродрик.
     Приказчик  с надеждой посмотрел на женщину. Ничто  не доставило бы  ему
большего удовольствия,  чем  стаканчик  кларета, но его хозяин махнул рукой,
отказываясь от угощения.
     - Я пришел  сюда не для того, чтобы пить за твое здоровье, Донован, или
даже за мое собственное,  - сказал он, - и  не для того,  чтобы поболтать  с
тобой по-соседски. Я пришел тебе сказать: мне прекрасно известно, что ты мне
пакостишь, причиняя убытки  руднику на Голодной  Горе,  и я намерен положить
этому  конец. Это  единственная  причина,  которая  заставила  меня приехать
сейчас сюда с той стороны.  Если ты не прикажешь  своим подручным, чтобы они
прекратили свои воровские дела, я велю арестовать  и  посадить в тюрьму всех
до одного рудокопов, что работают в шахте.
     Губы Морти Донована медленно раздвинулись в улыбке.
     - Которых незамедлительно  оправдает  выездная  сессия суда в  Мэнди, -
сказал он.  -  Я  не имею ни  малейшего понятия,  о чем вы говорите,  мистер
Бродрик. Вот уже несколько месяцев я  близко не  подходил к Голодной Горе. А
что до воровства, то спросите лучше  ваших корнуольских  наемников, куда они
девают руду, да  вашего штейгера  Николсона, откуда у него появилось столько
денег,  что  он  купил  своей  жене  дорогую  вышитую  шаль,  и  она  теперь
разгуливает по Дунхейвену, разрядившись, словно пава.
     - Корнуольцы тут совершенно не при чем, и тебе это отлично известно,  -
ответил  Бродрик,  -  а  люди  из Дунхейвена тоже  работали  бы  спокойно  и
добросовестно, если  бы  ты  не  развратил из за  моей  спиной, отравляя  их
сознание своим ядовитым влиянием.
     - Ядовитым? - воскликнул старик,  делая вид, что страшно рассердился. -
Разве это отрава - взывать к милосердию всех святых, чтобы они простили тебя
за  то,  что  ты  сотворил  с  Дунхейвеном из-за этой  своей шахты,  где  ты
заставляешь мужей и  юношей, почти  что  детей,  надрываться, истекая потом,
ради того, чтобы добыть  тебе богатство? Я призываю в свидетели стены  этого
дома, что  не  вымолвил ни  единого  слова,  которое  могло бы  вызвать твое
неудовольствие; наоборот, все мои речи исполнены жалости к тебе.
     Медный  Джон  спокойно  выслушал  до конца,  не прерывая  этого  потока
красноречия.
     - Можешь говорить, пока не охрипнешь, Донован, - сказал  он  наконец. -
Ты пре