рифф в  легкой коляске, запряженной
пони, намереваясь  провести  там целый день, и  вернутся  только  к  вечеру.
Фанни-Роза ничего ему не сказала о предполагаемой поездке по вполне понятной
причине: он,  несомненно, запретил бы ей ехать. Она  чудовищно легкомысленна
по отношению к себе, чувствует  себя великолепно,  и поэтому готова носиться
по  всей  округе,  нисколько  не  думая  о  своем  положении.  Никто,  кроме
Фанни-Розы и  его  самого  не знал, насколько близок срок ее родов, да они и
сами  имели  весьма  смутное представление  о  том,  когда именно она должна
родить.  Его сестры  предполагали -  или делали вид,  - что  событие  должно
свершиться в начале июля;  сам он  считал, что в середине  мая, а сейчас уже
кончался апрель.  Если до  родов оставалось всего три недели,  то со стороны
Фанни-Розы  было чистейшим безумием ехать по тряской  дороге пятнадцать миль
до Эндриффа, и в тот же  день  возвращаться  домой,  проделав таким  образом
тридцать миль за один день и не имея рядом никого, кроме Джейн.
     - Как ты могла ей это разрешить! - упрекал он Барбару. - Не понимаю,  о
чем ты только думала.
     - Но, дорогой  мой, я ничего не знала. Фанни-Роза сказала Элизе, что ты
собираешься  ехать  с отцом на  рудник,  а она,  по  ее  словам,  испытывает
какое-то  беспокойство, и ей необходима прогулка, но я понятия не имела, что
они собираются ехать так далеко, я думала,  что всего на несколько миль. Это
Тим случайно услышал, что они направляются в Эндрифф.
     - Джейн следовало  бы  получше  соображать.  Она  позволяет  Фанни-Розе
делать с собой все, что угодно, так же, впрочем, как и я сам и все остальные
идиоты тоже.
     - Джон! - уокризненно сказала Барбара.
     - У меня очень большое  желание тут же отправиться к Вилли Армстронгу и
поговорить с ним. Он  обещал, что будет принимать  роды, когда придет время,
и, наверное, скажет, есть ли  основания тревожиться. Знаю одно: я никогда не
позволил  бы везти по  тряской дороге  щенную  суку,  и  вот, пожалуйста,  -
разрешил своей жене то, от чего уберег бы собаку.
     - Ты забываешь, Джон, - сказала Барбара, надеясь успокоить брата, - что
здоровье Фанни-Розы превосходно  и что она совершенно неутомима. Кроме того,
ведь до известного события остается еще достаточно времени.
     -  Глупости, -  сердито  ответил Джон. - Ты  прекрасно  знаешь, что оно
произойдет через две-три недели. Я не понимаю, почему мы должны притворяться
друг перед другом. Во всяком случае я сейчас же отправлюсь  и узнаю, дома ли
Вилли  Армстронг,  а  если  нужно, поеду  в  Эндрифф и  потребую, чтобы  она
осталась там ночевать.
     Он пошел в конюшню и велел Тиму взнуздать его лошадь.
     - Ты уверен, Тим, что миссис  Бродрик и  мисс  Джейн собирались ехать в
Касл Эндрифф? - спросил он.
     - Уверен, сэр, - отвечал слуга. - Миссис Бродрик сама сказала,  что они
приедут  туда около часа, так  что  у них  будет достаточно  времени,  чтобы
предложить лейтенанту закусить, перед тем  как он отправится в Мэнди,  чтобы
сесть там на корабль.
     - О чем ты говоришь, Тим?
     - Ну как же, разве лейтенант Фокс  не уезжает сегодня на Восток, мастер
Джон? И молодые люди решили с ним попрощаться, ведь там его непременно убьют
дикари, а мисс Джейн-то все глаза по нему выплакала, разве вы не знаете?
     - Понятно... - сказал Джон. - Нет, Тим, я не знал.
     Так вот почему  Фанни-Роза и Джейн поехали туда на целый день. Бедняжка
Джейн  хотела попрощаться  с  Диком  Фоксом не  на глазах  у  всей семьи,  и
Фанни-Роза вызвалась ей помочь.
     Джон отправился в Дунхейвен и нашел доктора дома, тот как раз собирался
сесть за стол и позавтракать  холодным мясом  с  картофелем, предложив Джону
разделить с ним трапезу.
     -  А после этого я  хочу, чтобы вы  поехали со мной, - сказал Джон, - с
аппетитом принимаясь  за еду, - с тем, чтобы привезти из Эндриффа этих  двух
сумасшедших. Или вы привезете одну Джейн, а я останусь с женой в замке.
     -  Я не думаю, что Джейн будет  в состоянии ехать со  мной, -  спокойно
сказал доктор Армстронг. -  Отъезд Дика был, по-видимому, для  нее настоящим
ударом.
     - Чего  бы я  только не  дал, чтобы всего этого  не было!  - воскликнул
Джон.  -  Разбитое сердце  в  восемнадцать лет, в самом начале жизни!  Какое
легкомыслие со стороны этого типа, черт бы его побрал!
     - Ему  самому всего  только  двадцать  один год, оба  они  еще дети,  -
заметил доктор. - Я часто думаю,  каким стариком я должен  казаться  Джейн в
мои тридцать пять лет.
     - Говоря по правде, - сказал  Джон, - меня больше беспокоит моя жена, а
не  Джейн.  Ребенок  Фанни-Розы  должен  появиться  на  свет через несколько
недель,  как вы, вероятно, догадываетесь, и прогулка  в тридцать  миль в  ее
положении - это чистое безумие.
     -  Здоровье миссис  Бродрик  не  должно  от этого пострадать, - коротко
заметил  доктор  Армстронг, поднимаясь из-за  стола,  чтобы  открыть  дверь,
поскольку  в  это  время громко позвонили  у  дверей. У него  всегда делался
немного сердитый голос, когда речь заходила о  Фанни-Розе. Но, как бы то  ни
было,  он  согласился  принимать  роды  и,  к  тому  же, быть крестным отцом
новорожденному.  Он  вернулся к  столу, неся в  руке  записку,  адресованную
Джону.
     - Посыльный ждет у дверей, - сказал он. - Мне кажется, что-то случилось
на руднике, и ваш отец посылает за вами.
     Джон нахмурился и вскрыл письмо.
     "Приезжай,  пожалуйста, на новую шахту, не медля ни минуты", -  гласило
послание,  -  "положение  серьезное,  шахту  затопляет,  и  нам нужен каждый
человек, если мы хотим ее спасти. Иначе - полная катастрофа".
     Джон бросил записку доктору через стол.
     - Прости-прощай моя поездка в Эндрифф, - сказал он. -  Мне кажется, вам
следует поехать вместе со мной, Вилли.  Боюсь, что положение серьезное. Отец
только сегодня говорил мне об угрожающем  положении  на шахте.  Насколько  я
понимаю,  они прошли на слишком большую глубину,  а тамошний насос  вышел из
строя. Этим неприятностям не будет конца.
     Через двадцать минут  Джон и доктор  в  сопровождении слуги прибыли  на
шахту. Когда они доехали до рельсового пути, им  пришлось спешиться, оставив
лошадей на попечении слуги, потому что там собралась толпа человек в двести,
если  не  больше,  и  верхом  было  не  проехать,  так  как  нужно  было  бы
прокладывать себе путь, расталкивая людей.
     - Вода все время  прибывает,  - сказал один из рабочих, приложив руку к
полям шляпы при  виде Джона и доктора. - Один бедняга там  уже утонул.  Тело
только что подняли  на-гора, а еще двоих не могут  найти. Мистер Бродрик сам
спускался на первый горизонт, однако капитан Николсон уговорил его вернуться
наверх. Вот он там, сэр, у самого входа на шахту.
     Джон увидел отца. С непокрытой головой, сняв сюртук и засучив по локоть
рукава, он помогал  рабочим вычерпывать  воду,  а потом отбросил  в  сторону
бадью, полную воды, и покачал головой.
     - Этим мы ничего не добьемся, - сказал он. - Вода прибывает непрерывно,
уже поднялась  на фут или даже больше. Это ты, Джон? Добрый день, Армстронг.
Боюсь,  что и  вам найдется работа, прежде чем  все  это кончится. Вот этому
бедняге вы, к сожалению, уже ничем не поможете.
     Каждые несколько минут на скрипящих стонущих цепях из шахты поднимались
бадьи с водой,  которую выплескивали на  землю,  и она  текла широким ручьем
вдоль рельс,  убыстряя свой бег на склоне горы. В огромных бадьях, которые в
обычное время использовались для того, чтобы поднимать  на-гора руду, теперь
поднималась вода, а  на  лестнице,  на каждой ее ступеньке, длинной цепочкой
стояли шахтеры, которые поднимали наверх  воду  ведрами, передавая  их снизу
вверх из рук  в руки. Когда кто-нибудь из них выбивался из сил, на его место
тут же  становился  свежий  человек, и  Джон через  минуту уже сбросил  свой
сюртук, так же как это сделал его отец, и занял место в цепочке шахтеров. Он
спустился почти до самого первого горизонта, до которого к этому времени уже
почти поднялась вода, и рабочие, которые работали там, стоя по  пояс в воде,
обливаясь потом и изнемогая от усталости, с удивлением на него посмотрели.
     - Доложите капитану и мистеру Бродрику, что это все без толку, - сказал
один из них, здоровенный  детина из Корнуола, который снял с себя всю одежду
и работал  голым, - вода все время прибывает, быстрее, чем мы ее откачиваем.
Там, кажется, еще один бедолага застрял в штольне и утонул, еще до того, как
мы сюда  спустились.  Я  видел его руку, вон там  она  плавала,  а теперь ее
куда-то унесло...  Конец  пришел  этой  шахте,  мы  больше ничего  не  можем
сделать.
     Джон  всматривался в  темную  зияющую  пропасть.  Было  тихо, слышались
только скрип цепей, тяжелое дыхание  усталых  людей  да еще мерные  всплески
воды, которая билась о стенки шахты. Пол штольни залило  водой, и теперь она
представляла собой темный узкий тоннель, теряющийся во мраке. Где-то внизу в
этом тоннеле плавало тело человека.  У  воды был противный кисловатый запах.
Джон  повернулся и  полез  наверх  по  длинной лестнице, протискиваясь  мимо
шахтеров,  которые передавали наверх бесполезные ведра с  водой. У  входа  в
шахту  его  поджидал Медный Джон;  на лице  его застыло твердое  решительное
выражение, так хорошо знакомое его сыну.
     -  Вода прибывает с каждой минутой, - сказал  Джон. - Люди не могут там
оставаться, еще  четверть  часа,  и  будет  поздно.  Вы  должны приказать им
немедленно подняться наверх.
     - Этого я и боялся, - поддержал его Николсон. - Мистер Джон  прав, сэр,
нужно поднять людей наверх, иначе у нас опять будут потери.
     - Я отказываюсь пасовать перед водой, - заявил Медный Джон. - Если мы с
ней  справимся, уберем ее из  шахты,  на  этом горизонте  снова  можно будет
работать.  Есть один  способ, с помощью  которого можно  спасти шахту,  и  я
предлагаю  его использовать.  Это можно  сделать,  взорвав скалу, тогда вода
пойдет  наружу по склону горы. Я  намерен использовать  любой,  самый  малый
шанс.
     - Очень хорошо, сэр, -  сказал маркшейдер, - но  если нам это  удастся,
взрывом разрушит скалу прямо над дорогой, и потоком воды размоет насыпь.
     - К  дьяволу  дорогу! - заревел Медный Джон.  -  Дорогу можно выстроить
снова, тем более что  платить за это будет  правительство,  а на новую шахту
правительство мне денег не даст.
     Джон отвернулся, пожав плечами. Если отцу угодно подвергать риску жизнь
людей, устраивая эксперименты  с порохом, ради того, чтобы спасти обреченную
шахту,  это   его   дело.  Где-то  плакала  женщина,  вероятно,  вдова  того
несчастного,  тело которого подняли  на  поверхность. Вокруг него  собралась
небольшая  толпа.  Среди них  был  Вилли Армстронг. У шахтеров  были бледные
напряженные лица, и все время слышался лязг цепей лебедки, с помощью которой
на  поверхность   поднимались  все  новые  бадьи  с  водой,  образующей  все
расширяющийся  поток на выходе  из шахты. Ну почему отец  просто  не закроет
шахту, не прикажет людям разойтись  по домам, положив конец всему делу? Было
что-то чудовищное в этой отчаянной  борьбе за спасение нескольких сотен тонн
меди, которая  уже стоила жизни трем или четырем  шахтерам. Капитан Николсон
отдавал приказания, и вот уже  показалась вагонетка, в которой везли бочонок
с  порохом.  Вокруг  теснились возбужденные  шахтеры, Медный  Джон  крикнул,
вызывая  добровольцев.  "Если  бы  жив был  Генри,  -  подумал  Джон,  -  он
непременно спустился бы в  шахту  вместе с отцом и  его  помощниками", и ему
живо  вспомнилась  сцена  трехлетней давности. Он  снова  увидел, как Генри,
мокрый,  дрожащий  под дождем  и  возбужденный, наблюдает  за  тем, как отец
поджигает  фитиль, соединенный с бочонком пороха.  В  ту  роковую ночь  пять
человек  поплатились  жизнью во имя этой меди.  Шесть, если  считать  Генри,
который  простудился и умер  от  этого всего  полгода спустя. Сколько жизней
потребуется на этот раз? Джон вышел из толпы шахтеров, испытывая ненависть и
отвращение  ко  всему,  что   происходило  вокруг.  Он  снова  ощутил   свою
бесполезность. Он не  мог  помочь даже несчастной вдове  утонувшего шахтера,
вокруг которой  хлопотал  Вилли Армстронг.  Мог  только стоять в  стороне от
людей  и  ждать... На  сей раз не было ни драки, ни  возбужденных  криков, и
когда под  землей раздались  негромкие глухие взрывы, они  скорее напоминали
отдаленные   раскаты   грома.   Люди,   собравшиеся   у   входа   в   шахту,
переговаривались негромкими голосами,  и в толпе тут и там заговорили о том,
что взрывы достигли цели, в
     ода получила выход,  и впервые за четыре  часа уровень ее не  поднялся.
Джона снова потянуло к лестнице, ведущей в шахту. Шахтеры потеснились, давая
ему дорогу. Он начал  спускаться,  и в  нос  ему  ударил  едкий резкий запах
пороха  и дыма, перебивая зловоние воды. По мере  того, как он приближался к
нижнему  горизонту,  все  слышней  становился  беспорядочный  говор,  голоса
шахтеров звучали  резки  и  отчетливо,  резонируя  в  пустоте,  образованной
взрывом,   а  потом  возник  еще   один  звук  -  гул  тугого  потока  воды,
устремившегося во вновь  образованный проход, пробитый в скалах. В тот самый
момент, когда Джон спускался по лестнице  - теперь за ним  по пятам следовал
доктор  Армстронг,  -  раздались оглушительные  раскаты  очередного  взрыва,
сопровождаемые грохотом, с которым с потолка и стен штольни сыпались обломки
породы.  Из  темноты возникли  лица:  глаза  и зубы,  а  потом  руки, и  вот
показался сам Медный Джон, черный  от пороха, с  огромной ссадиной на виске,
из которой сочилась кровь.
     -  Удалось! -  кричал он. - Вода уже  упала на два фута. Вон, посмотри,
видишь отметку  на  стене возле себя?  А вон там пролом в скале,  он  служит
выходом для воды...
     Вода булькала  и  шипела,  словно  живое  существо, устремляясь широким
темным потоком в проход, пробитый для нее, а люди работали ломами и кирками,
расширяя этот проход, чтобы еще  облегчить доступ воде. Медный Джон выхватил
лом из рук стоявшего возле него шахтера.
     - Работай энергичнее,  парень! -  крикнул  он  и, подняв  лом,  с силой
вонзил его в стену, из которой брызнули камни и обломки.
     Со  стороны шахтеров раздался взрыв хохота, и они, один  за  другим,  в
свою  очередь  с  жаром  принялись  за работу,  двигаясь вдоль  штрека  и не
испытывая  страха  теперь,  когда  угроза затопления миновала. Их  энтузиазм
оказался заразительным, и  Джон вместе с  доктором Армстронгом тоже схватили
ломы и  включились в общее смешение звуков, расчищая и расширяя проход, в то
время как черная вязкая вода опускалась, сначала до  уровня колена, потом до
щиколотки  -  дурно  пахнущая,  пузыристая, она  неслась  темным потоком  по
проходу, проделанному в скале.
     -  Вашего отца  победить  невозможно,  -  сказал  Капитан Николсон. - Я
никогда не решился бы на такое, если бы его не было рядом.
     А Медный Джон, услышав эти слова, обернулся и коротко рассмеялся.
     - Неужели просто  стояли  бы и смотрели, как безвозвратно гибнут тысячи
фунтов? Полно, любезный, здесь ведь есть и ваша доля труда.
     Было  уже около  восьми  часов  вечера,  когда  все  они  поднялись  на
поверхность  -  грязные,  усталые,  но  торжествующие,  -  для  того,  чтобы
сообщить,  что  в  шахте  воды   больше   нет  и  что   благодаря  взрыву  и
образовавшемуся в результате проходу затопление ей больше не грозит.
     - А  как  только  мы  установим новую  машину,  - говорил Медный  Джон,
обратившийся  с короткой речью к  рабочим, собравшимся у входа в шахту, - мы
сможем регулировать уровень воды постоянно, и ни о каком  затоплении  больше
не будет речи.  Я  хочу поблагодарить вас  всех за вашу преданность и за  ту
работу, которую вы сегодня проделали. Обещаю, что я этого не забуду.
     Он  оглядел  собравшуюся  толпу   людей,  и   что-то  поразительное   и
неустрашимое в его облике - острый взгляд на черном от грязи лице,  седеющие
волосы,  твердый решительный  подбородок и кровоточащая  царапина  у  самого
глаза  - заставило этих  усталых людей  разразиться приветственными криками.
"Трижды  ура  Медному Джону!",  -  крикнул  кто-то,  и вся толпа восторженно
подхватила:  "Ура!". В этом  крике был оттенок  истерии, вызванной внезапным
освобождением от страха, и люди стали тесниться вокруг него, стремясь пожать
ему руку, забыв  свой страх перед  ним как перед  хозяином, ибо  он сделался
лидером, и  Медный Джон,  смеясь  и отбиваясь,  вдруг  оказался  в  воздухе,
шахтеры несли  его на  руках,  так что  он мог  собственными  глазами видеть
разрушения, возникшие на горе по его воле.
     - Ваш отец - везучий человек, - сказал доктор Армстронг, - он спас свою
медь и, к тому же, завоевал популярность. Пойдем посмотрим, какой разгром он
там учинил.
     Заходящее  солнце,  склоняясь  к  горизонту,  задержалось  над  заливом
Мэнди-Бэй,  и  Джон,  щурясь  после  темноты  шахты,  увидел,  что  на  небе
собираются первые вечерние облачка. Было позднее, чем он предполагал.
     Слуга,  который  весь день дожидался хозяев,  держа  в  поводу лошадей,
подошел к нему, добродушно усмехаясь.
     -  Посмотрели бы  вы  на дорогу, сэр, - сказал он. - Там  на нее льется
целый  водопад, говорят, она уже никуда не годится,  весь склон еле держится
после взрыва, а насыпь вот-вот сползет в море. Какое счастье, что  это не со
стороны Дунхейвена.
     Вдруг Джон увидел, что лицо доктора  Армстронга окаменело, и  в  тот же
миг  его охватил безумный страх, он почувствовал, как вся кровь отхлынула от
его лица.
     - Боже правый! Фанни-Роза... - вскричал он.
     Он помчался  вниз к дороге, но  тут же сообразил, что  это бесполезно -
вода  хлестала из пролома,  бурным  каскадом обрушиваясь  на  дорогу, неся с
собой землю, камни, обломки скалы.  Неподалеку от него в земле уже появились
трещины, и толпа шахтеров со смехом указывала на них, бросая в поток камни и
палки, забавляясь  тем, что происходит. Они  даже бились об  заклад, споря о
том, сколько еще выдержит эта дорога.
     -  Позовите отца! - крикнул  Джон доктору Армстронгу. - Скажите, что из
Эндриффа едет двуколка, она находится на дороге... - Не дожидаясь ответа, он
бросился в  поток и, по  пояс в воде,  стал  перебираться на другую сторону,
чтобы  оказаться  на  дороге,  в той ее части, которая  еще не пострадала от
потопа.  У него  перед  глазами  стояла  страшная  картина  того,  что могло
произойти:  пони, запряженный в  двуколку,  резво  бежит по дороге,  молодые
женщины беспечно  болтают, не подозревая о том, что ждет их впереди, и вдруг
за поворотом на  них обрушивается град каменьев и земли и мощный поток воды,
вырвавшийся на свободу.
     Он  бросился  вниз по  склону  горы - каждый  вздох  его был  похож  на
рыдание,  в  глазах темнело от страха. Один раз он оглянулся через  плечо  и
увидел, что  отец  вместе  с доктором  Армстронгом бегут  следом,  а  с ними
несколько шахтеров, среди которых был и Николсон - все они поняли, что может
произойти. Джон молился Богу, он, который не молился с самого детства, и все
время повторял ее имя: "Фанни-Роза... Фанни-Роза...".
     Наконец  он  добрался до места, откуда  видна была дорога, - и  вот она
перед  ним, заваленная  валунами,  обломками  скалы и  землей; всюду сочится
вода, проникая из потока; дорога разрушена еще больше, чем  он предполагал и
-  о,  Боже Всемогущий!  Что это там? Среди груды камней  и крупных обломков
лежит перевернутая  двуколка,  рядом  -  пони, у него  дергаются ноги,  а на
дороге кто-то стоит, взывая о помощи...
     - Фанни-Роза... Фанни-Роза... - И он спрыгивает вниз  на дорогу, и  вот
она уже рыдает, дрожа,  в его объятиях, указывает пальцем на лошадь, которая
дергается,  пытаясь из  последних  сил  освободиться  от  сбруи,  на  колеса
перевернутой двуколки, и все это время у него в ушах  стоит шум воды, грохот
потока,  обрушившегося  на дорогу, а его отец  и Вилли  Армстронг  с