тавили
в полное распоряжение непрошеных гостей. Уходя из дому, Лидия всегда брала с
собою дочерей или же посылала их с няней в  какое-нибудь  безопасное  место,
где им нечего было бояться. Хотя внешне поведение троих австрийцев нисколько
не походило на те картины, которые врезались в память Лидии, лучше  было  не
искушать дьявола, оставляя в их власти невинных девчурок под  охраною  одной
лишь  Батистины,  девушки  преданной  и  смышленой,  но  такой   свеженькой,
миловидной в деревенском  своем  чепчике  и  очень  еще  молодой  -  ей  шел
двадцатый год,
     Итак, из дому выходили все вместе. Ключи отдавали  соседке,  жившей  на
том же этаже, некой Рамело, женщине пожилой  и  много  повидавшей  на  своем
веку, свидетельнице Революции; уж ей-то трое  австрийцев  не  могли  внушить
страха.
     Вот какая жизнь  ждала  Лидию  на  улице  Сент-Круа.  Жизнь  во  многих
отношениях горькая по сравнению с прошлым, жизнь чудесная после тех страшных
недель, которые ей пришлось пережить. Прошло немного  времени.  Лидия  опять
взялась за воспитание дочерей, которое  она  поневоле  запустила,  принялась
также школить Батистину. Иногда под вечер прибегал Флоран, но ни разу не мог
остаться переночевать. Нередко Лидия и сама навещала его в батальоне.
     Наконец настала долгожданная минута. Однажды утром, в ранний  час,  еще
до рассвета, Лидия вдруг проснулась. Отогнав страшные видения,  ее  пробудил
такой знакомый звонок у  входных  дверей.  Несомненно,  пришел  Флоран.  Она
выбежала в ночной сорочке, закутавшись кое-как в шаль.
     - Дорогая Лидия, мне дали отпуск. И, возможно, меня уволят вчистую.
     Он сказал это с замечательным своим хладнокровием, и  тут  только  жена
заметила, что на нем штатское платье, а не мундир, в котором она столько раз
видела  его  во  сне  смертельно  раненным,  истекающим  кровью.  Она  стала
упрашивать его отдохнуть, переодеться в халат. Напрасные слова - он сразу же
приступил к житейским делам.
     - Душенька, ведь это первый день я свободен с тех пор, как ты  приехала
в Париж. Выпей чашку шоколада, оденься, и мы с  тобой  пойдем  в  церковь  к
ранней обедне. А потом я повезу тебя на кладбище  Мон-Луи.  Меня  уведомили,
что наш мавзолей закончен.
     И они отправились. Оборванную нить существования  они  связали  крепким
узелком в самой сердцевине опустошенной страны. Семейные  традиции  уцелели,
несмотря на поражение, - они оказались более долговечными, чем целые  армии.
Мавзолей, о котором мог только мечтать  Буссардель  старший,  отец  Флорана,
перед тем как отойти в лучший мир, теперь был воздвигнут, высился стройный и
прочный среди развалин земной юдоли.
     Флоран Буссардель дотронулся до руки своей жены, она не заметила этого,
он сжал ей запястье.
     - Приехали! - сказал он.
     Извозчик  пустил  лошадей  шагом;  заняв  место  в  веренице  экипажей,
кабриолет подкатил ко входу в сад Тюильри.
     Лидия открыла глаза, увидела улыбающегося Флорана  и  спрятала  лицо  у
него на плече, радуясь, что теперь уже всегда оно будет ей опорой.
     - Я задремала. Извини, пожалуйста... Ведь я нынче встала очень рано.
     Совсем очнувшись, она осмотрелась, увидела, где они находятся и кто  на
них смотрит. Тотчас же она выпрямилась как подобало  и  поправила  ток.  Но,
должно быть, какие-то обрывки сновидений еще не изгладились  из  ее  памяти,
ибо она добавила грустным тоном:
     - Боже мой! Вот так бы, кажется, спала и спала, Целые месяцы спала бы.
     - Бедненькая моя! - сказал Флоран.




III



     Детей разыскали без труда. Лидия сказала няне, в какой части  сада  они
должны играть, - не выходя оттуда. Она хорошо знала  Тюильри.  Хотя  ей  уже
целый год не приходилось бывать здесь, она полагала, что  события  не  очень
изменили вид этого парка и привычки его  завсегдатаев;  люди,  любившие  там
прогуливаться, вероятно, опять завладели парком. И она не ошиблась  в  своих
предположениях. Тем более что оккупационные войска очистили Тюильри: в конце
июля ушел корпус графа фон  Зитцена,  расположенный  здесь  на  бивуаках,  а
гвардия прусского короля, сменившая его в Париже, нашла себе  более  удобное
место для стоянки. На золоченых пиках  дворцовой  решетки  уже  не  сушилось
выстиранное белье пруссаков. Тюильри вновь стал  прежним  Тюильри,  то  есть
прекрасным садом, где каждый находил то, что ему нравилось, и где легко было
избегать простонародья и бесстыжих женщин,  для  чего  не  следовало  только
заглядывать в некоторые уголки.
     - Гуляйте между дворцом и той красивой  аллеей,  что  идет  к  реке,  -
приказала Лидия няне.
     Батистина, конечно, не посмела ослушаться хозяйки. Вдруг  она  увидела,
как девочки, вырвавшись у нее из рук, побежали навстречу родителям,  которых
они заметили в толпе, и бросились в их объятия.
     - Нам очень было весело! - объявили они.
     Лидия с любовью глядела на них, целовала  с  нежностью.  Она  прекрасно
знала, как они нуждаются в ласке  и  радостных  впечатлениях,  чтобы  забыть
страшные картины, которые они видели  недавно.  Они  и  в  самом  деле  были
хорошие дети. Старшей дочери, Аделине, шел седьмой год, но, верно, в тяжелые
времена  дети  развиваются  быстрее;  сказывалась  тут  также  и  постоянная
близость с матерью, снедаемой заботами, - словом,  девочка  казалась  старше
своих лет, была рассудительна, степенна и даже немного печальна, а маленькая
Жюли при всей своей шаловливости легко поддавалась воспитанию.
     - Маменька, - сказала Аделина, - а можно нам теперь  покататься?  Такие
красивые колясочки, и в них запряжены козы!
     Мать еще дома обещала доставить им это  удовольствие,  но  потребовала,
чтобы они дождались ее: она хотела сама сопровождать колясочки, боясь, как

бы  не  случилось  какой  беды.  Ведь она всегда теперь ждала самых страшных
несчастий... Она повела дочерей к будочке. Флоран не пошел с ними.
     - Я ненадолго отлучусь.  У  меня  тут  небольшое  дело,  -  сказал  он,
указывая на террасу Фельянов.
     Вернулся он очень скоро, как раз успел  снять  дочерей  с  коляски,  на
которой они торжественно восседали, и, поставив их на землю, спросил:
     - Ну как, проголодались? Сейчас пойдем завтракать.
     Девочки захныкали: "Так рано  идти  домой!"  Отец  сразу  остановил  их
жалобы.
     - А кто вам сказал, что мы  пойдем  домой?  Папа  поведет  своих  умных
девочек в ресторан!..
     Поднялся веселый писк. Жюли запрыгала от радости. Лидия,  которая  была
посвящена  в  тайну  предполагаемого  кутежа,  ожидала,  что  они  пойдут  в
ресторацию, которую ей рекомендовала доброжелательная соседка  Рамело,  -  в
двух шагах от Тюильри, возле Нового рынка.
     - Нет, мы пойдем не туда, - возразил Флоран.
     - Ах, друг мой, куда же?
     - К Вери.
     Наступило  молчание.  Имя  ресторатора,  конечно,  ничего  не  говорило
девочкам, а мать онемела, услышав его.
     - К Вери? - переспросила она наконец. - Что ты, Флоран, ты,  верно,  не
подумал...
     Наоборот, прекрасно обо всем подумал. Мы пойдем  именно  к  Вери.  Надо
хорошенько отпраздновать  мое  возвращение.  Я  уже  попросил  оставить  мне
столик. Не тревожься, - сказал он жене, понизив голос. - Я справился,  какие
у них цены.
     - И что же?
     - Можно себе позволить. Один-то раз! Дороговато, но зато у Вери. Теперь
это очень модная ресторация. В особенности после перемирия.
     Батистина собирала игрушки. Предложив руку жене, Флоран сказал:
     -  Говорят,  там  часто  бывает  маршал   Блюхер.   Может   быть,   нам
посчастливится увидеть его.
     - Не  имею  особого  желания,  -  заметила  Лидия,  недовольно  покачав
головой. - Маршал Блюхер, подумайте!..
     Она так радовалась, что война кончилась, и, оставаясь всегда и во  всем
женщиной, не могла по примеру многих мужчин смотреть на  победителей  просто
как на удачливых защитников  противного  лагеря.  Враги  в  ее  глазах  были
врагами, то есть теми людьми, которые целились из своих  ружей  во  Флорана,
захватчиками, чьи сапоги, чьи кони топтали землю ее страны,  притеснителями,
которые тиранили милый ее сердцу тихий уголок, где она родилась. Нет, она не
забыла этого. Она  не  принадлежала  к  числу  тех  легкомысленных  дамочек,
которые вот в этом самом саду Тюильри в день возвращения короля обнимали  за
талию англичан или пруссаков и тащили их танцевать, позабыв всякую гордость,
всякую стыдливость и заботу о доброй своей славе.
     Но Флоран смотрел на вещи по-другому. Он полагал, что противники прежде
всего солдаты, и, несомненно, способен был заявить, что маршал Блюхер прежде
всего маршал. Словом, у него были свои доводы, которые Лидия положа руку  на
сердце  не  могла  признать  сколько-нибудь  основательными,  тогда  как  ее
молодому супругу они казались самой очевидностью. Флоран и раньше  и  теперь
служил в национальной гвардии, а там обо всем умели судить беспристрастно.
     Взойдя на террасу Фельянов, Лидия у дверей ресторана вновь заколебалась
и отвела мужа в сторону. Как же быть с Батистиной? В обычной ресторации  она
могла бы сесть за стол вместе с хозяевами, так же как дома, потому  что  она
кормила детей. Ну, а здесь?  И  притом  лишний  расход!..  -  Возражения  не
смутили Флорана: перед расходами в  такой  день  не  стоит  останавливаться.
Лидия задумалась. Да  разве  можно  привести  в  такое  роскошное  заведение
девушку в фартуке, в деревенском чепце? Молодая мать обстоятельно  и  охотно
обсуждала вопрос,  она  радовалась  возобновлению  таких  приятных  ее  душе
хозяйственных забот, говоривших о возвращении прежней жизни. Флоран, который
в семье считался  многоопытным  парижанином,  заверил,  что  присутствие  за
завтраком няни не будет неуместным, и заключил спор коротким замечанием:
     - Это принято.
     Против такого аргумента  Лидия  возражать  не  могла.  Маленький  отряд
Буссарделей построился и вошел в ресторан.
     Перед их взорами открылся первый зал,  украшенный  цветами,  позолотой,
облицованный мрамором, весь сверкающий зеркалами, но еще пустой.  Не  пришли
ли они  слишком  рано?  Расспросили  кассиршу.  Она  объяснила,  что  обычно
посетители приходят немного позднее: теперь в моде завтракать не раньше  чем
в полдень.
     Флоран огорчился: в его знании света оказался пробел. Он предложил  еще
немного прогуляться по саду, но Лидия отказалась, сославшись на усталость, и
сбросила с плеч бурнус. Все сели  за  стол.  Девочки  проголодались,  но  им
велели  потерпеть:  если  сейчас  приступить  к  еде,  то  они  уже   успеют
позавтракать к тому времени, когда явятся Посетители, и придется  освободить
место. Флоран пока не стал брать у  лакея  меню.  Все  семейство  сидело  за
столом, чинно положив руки на скатерть, и молча ждало.
     Оживление  в  ресторане  действительно  началось  лишь  около  полудня.
Первыми явились иностранные офицеры - сразу же  пришло  четверо  и  сели  за
оставленный для них столик, неподалеку от Буссарделей.  Оказалось,  что  это
русские, все четверо очень высокие, в сверкающих золотом мундирах, но  очень
свирепого вида; они шли, звякая шпорами, и смотрелись в зеркала, висевшие по
стенам. Усевшись за столик, они принялись разглядывать Лидию.  Та  осторожно
отворачивалась. По возвращении в Париж она научилась  держаться  с  холодным
достоинством, обескураживая тех нахалов, которых нельзя было оборвать.
     Время шло; почти все столики уже были заняты; через зал  прошла  группа
каких-то мужчин в  штатском.  Лакеи  и  метрдотель  чрезвычайно  почтительно
кланялись этим гостям. Они поднялись по лестнице, которая вела  в  отдельные
кабинеты.
     - Как будто знакомые лица, - заметил Флоран.
     И он поманил к себе лакея.
     - Кто эти господа?
     Оказалось,  что  все  они  финансисты.  Наклонившись,  лакей  прошептал
Флорану на ухо их имена.
     - Ого! -  пробормотал  Флоран,  удивленно  поднимая  брови.  И  в  свою
очередь, наклонившись к Лидии, шепотом сказал: - Уврар!..
     Произнося это имя, он испытывал сложное чувство: тут было и подозрение,
и осторожность, и суеверие, уважение,  смешанное  с  неуважением,  и  многие
другие смутные ощущения.
     Лидии было известно, кто такой Уврар. Хотя она  и  не  воображала  себя
особой, сведущей в  деловой  жизни  и  в  финансах,  но  ведь  отец  ее  был
коммерсантом, правда не очень крупным, в ее образование входило умение вести
счетные  книги,  и  она  кое-что  смыслила  в  хозяйственных  вопросах.  Она
по-своему судила о финансистах, чьи имена  встречала  в  газетах  и  о  чьих
предприятиях ей рассказывал Флоран, возвращаясь из ведомства. Да  и  вообще,
вряд ли в 1815 году нашелся  бы  в  Париже  хоть  один  человек,  ничего  не
слыхавший  об  Увраре.  Вот  уже  двадцать  лет   под   перекрестным   огнем
завистников,  в  облаках  фимиама,  воскуряемого  почитателями,  он  занимал
публику своей особой. Он то  возносился  на  вершину  славы,  то  попадал  в
немилость, бывал то банкротом, то  богачом.  Какое  бы  будущее  ни  ожидало
Францию,  но  уж  Уврару-то,  во  всяком  случае,  судьба  уготовила   много
неожиданностей.  Флоран  долго  смотрел  на  ступени  лестницы,  по  которой
поднимался знаменитый поставщик провианта для армии.
     - В финансовых делах  началось  оживление,  -  сказал  Флоран,  понизив
голос. - Уж этот Уврар! Живо выскочит на самый верх. А  ведь,  помнится,  он
четыре года просидел в тюрьме.
     - Но, мой друг, после того император приблизил его к себе. Значит, надо
думать...
     - Ну, что там!.. Такие господа как раз в тяжелые времена и  процветают,
умеют ловить рыбку в мутной воде. Обязательно  появляются  на  сцене,  когда
хозяйство страны расшатано.
     - А ты как бы хотел?
     - Да хотел бы, чтобы не только им одним пенки снимать!
     Буссардель старший воспитал сына в правилах благоразумия
     и строжайшей честности. Достигнув высоких постов на службе в Таможенном
управлении, отец хотел увлечь и сына  на  свое  поприще.  Но  юноша  обладал
бойким характером, предприимчивостью и некоторым пониманием финансовых  дел.
Бесспорно,  он  проявлял  в  этой  области  изобретательность  и  высказывал
правильные суждения. Пожалуй, он не без основания утверждал,  что  прекрасно
усвоил дух времени. Словом, при таком незаурядном уме он мог позволить  себе
любые притязания, и отец согласился на то, чтобы сын пошел не по  таможенной
части, а поступил в фондовое управление.  Новичок  быстро  продвинулся  там.
Первые и  такие  ранние  успехи  льстили  ему,  но  отнюдь  не  утолили  его
аппетитов. В сердечных делах  этот  молодой  буржуа  с  несколько  чопорными
манерами довольствовался спокойною  привязанностью  к  собственной  супруге,
зато он горел честолюбивыми вожделениями и имел все шансы  добиться  успеха,
так как его честолюбие обращено было на чисто материальные блага, а вовсе не
на первенство в духовном мире.
     - Все-таки я поражаюсь, - сказал он жене. - Опять появился этот субъект
и уже проталкивается вперед!
     - Может быть, верно говорят, что у него большие дарования.
     - Насчет этого не спорю!
     Они выбрали наконец кушанья. Глава семьи принялся за устрицы, и все его
домочадцы смотрели, как он отдирает их вилочкой  от  раковины,  подносит  ко
рту, глотает. Лидия не любила устриц и боялась угостить ими детей. Батистине
положили на тарелочку одну устрицу, но девушка не решилась попробовать.
     Один из русских офицеров, сидевший напротив Лидии, по-прежнему вел себя
дерзко. Он с многозначительным видом поднимал свой  бокал  и  каждый  глоток
выпивал как будто в ее честь. Вскоре бедняжка Лидия от смущения не знала  уж
куда деваться. Пересесть  на  другое  место  она  не  решалась  и  не  могла
принудить себя отнестись, по примеру  мужа,  к  таким  выходкам  равнодушно.
Флоран говорил ей:
     - Не обращай внимания.  Будем  осторожны.  Ведь  если  произойдет  хоть
малейшая неприятность, виноватыми объявят не их, а нас.
     Как раз в это время по  лестнице  спустился  лакей,  прислуживавший  на
втором этаже, и, подойдя к Флорану, спросил,  как  его  фамилия,  не  он  ли
господин Буссардель.
     - Совершенно верно. А почему вы спрашиваете?
     - Да у нас там наверху, в гостиной с грифонами, компания завтракает,  и
один господин очень просит вас пожаловать к ним на минутку.
     И лакей подал  клочок  бумаги,  на  котором  карандашом  написана  была
фамилия,  ничего,  однако,  не  говорившая  Флорану.  -  Это  кто-нибудь  из
приятелей господина Уврара?
     - Так точно, сударь.
     - Боже мой! - испуганно прошептала Лидия.
     - Отлично, - сказал Флоран. - Передайте, что я сейчас приду.
     Лакей ушел.
     - Ах, друг мой, - сказала Лидия, переменившись в лице, - ты говорил так
громко! Наверное, Уврару передали твои слова.
     - Полно, успокойся... Это еще не известно. А  если  бы  даже  и  так  -
откуда узнали мою фамилию? Сейчас все выяснится.
     Но сам все не вставал из-за стола. Лидия удивилась.
     - А что же, по-твоему, я так сразу и побегу, будто лакей? Не знаю,  что
им от меня угодно, но будет совсем неплохо, если они немножко подождут.
     Когда он наконец поднялся по лестнице и исчез в верхнем зале, Лидия  на
всякий случай  велела  Батистине  сложить  на  соседний  стул  пальто  всего
семейства. Сама же она, вынув из ридикюля кошелек, достала оттуда  монету  и
зажала ее в руке, приготовившись оставить деньги  на  столе,  если  придется
прервать  завтрак  и,  наспех  расплатившись,  уйти.  Публики  в   ресторане
прибавилось, так что малейший инцидент  мог  разрастись  и  иметь  плачевные
последствия. Дама, сидевшая за кассой, уже отсылала прибывавших  посетителей
в другой ресторан Вери, находившийся в Пале-Рояле.
     Лидия ждала, терзаясь тревогой. Она не  сердилась  на  Флорана  за  его
неосторожные слова - она вообще никогда на него не сердилась. Если она вдруг
ловила себя на том, что держится о чем-либо иного мнения, чем муж, то бывала
только изумлена этим и, главное, удивлялась самой  себе.  Несогласия  с  его
взглядами никогда не доходили у нее до критического к ним отношения, ей бы и
в голову не пришло за что-нибудь его упрекнуть. Небо  сделало  ее  спутницей
жизни Флорана вовсе не для того,  чтобы  его  корить,  но  для  того,  чтобы
разделять с ним все испытания. Такое она  дала  обязательство.  К  этому  ее
привели религиозное воспитание и семейные традиции, примеры, имевшиеся у нее
перед глазами в провинциальной глуши, не знавшей ниспровержения  устоев,  не
ведавшей распущенности нравов, несмотря на бури, бушевавшие в последние годы
прошлого столетия.
     Флоран наконец  возвратился.  И  когда  он  проходил  между  столиками,
лавируя среди суетившихся с  подносами  лакеев,  лицо  его  сразу  успокоило
Лидию. Однако, сев на свое место, он не проронил ни слова. Плотно сжав  губы
и полузакрыв глаза, он уставился рассеянным взглядом в одну точку  -  видимо
погрузился в какие-то размышления.
     - Друг мой, - окликнула его Лидия. - Скажи мне только одно:  что-нибудь
плохое?
     Флоран не шевельнулся,  не  отвел  затуманенного  взгляда  от  чудесных
видений, возникших перед ним, только коротко ответил:
     - Наоборот!
     Лидия вздохнула с облегчением,  сунула  монету  обратно  в  ридикюль  и
велела лакею подать волован, который по  ее  требованию  держали  на  слабом
огне. Она покорно ждала, когда Флоран сам все расскажет, - может быть, он не
хотел говорить при детях и няне. Он наконец вернулся к действительности.
     - Ну, давайте будем завтракать, - сказал он.
     Девочки принялись за еду, не дожидаясь его приглашения, и  восторгались
вкусной подливкой. Флоран поглядел  вокруг  и  увидел  русских  офицеров,  о
которых он совсем позабыл.
     - Все-таки нельзя допустить, - сказал он, не  повышая  голоса,  но  так
явственно, что соседи могли его услышать, -  нельзя  допустить,  чтобы  меня
принимали  за  человека,  не  имеющего  чувства  собственного   достоинства.
Душенька, сделай милость, пересядь на место Аделины.