овь,  имя  и  дух  рода  не  ослабеют,
надежно сохранятся до самой ее смерти и после нее. В марте 1914  года  у  ее
сына Фердинанда и Мари, дочери Ноэми, родилась  дочь  Агнесса.  Через  сутки
после родов бабушка сама поднесла младенца  своей  снохе,  приходившейся  ей
также племянницей, и приложила его к материнской груди:
     - Ты дала жизнь этой крошке,  дочь  моя,  выкорми  же  ее  сама,  своей
грудью, и постарайся, чтобы она достойно носила имя Буссардель.
     Тут же была и вторая бабушка - Ноэми. После обеда собрались кое-кто  из
родных. Все сидели, в соседней комнате, оставив дверь  спальни  открытой,  и
вполголоса, чтобы не беспокоить роженицу, говорили о том, о сем...  Довольно
естественным было при подобных обстоятельствах обратиться к прошлому  семьи,
в разговоре вспоминали об умерших: о Теодорине, Буссардель, о Жюли Миньон, о
Буссарделе-старшем - о том самом, который жил на улице Сент-Круа;  никто  из
присутствующих его не знал, но госпожа Буссардель, не такая молчаливая,  как
обычно, сказала, что слышала о нем много хорошего от своего свекра.
     - Он был человек старого закала, таких уж больше не встретишь.  У  меня
хранится тетрадь - сборник изречений, написанных его рукой. В них содержатся
удивительно возвышенные мысли. И Флоран Буссардель  по  благородству  своего
характера был их достоин.
     Все молча  внимали  ей,  смотрели  на  нее,  восхищаясь,  что  она  так
доступна, так разговорчива весь вечер. Она благодушно улыбалась слушателям.
     - А впрочем, вы ведь хорошо знаете о его  столкновении  с  казаками  во
время оккупации в 1815 году...
     Сестры роженицы сказали, что они ничего не знают об этом, и  тогда  та,
которую родные уже называли бабушкой, соблаговолила,  перед  тем  как  гости
отправятся по домам, рассказать им анекдот о жареном фазане а  ля  Священный
Союз.
     - Короче говоря, - сказала она в заключение, - ваш прадед один,  своими
силами выставил из ресторана трех этих рубак  и  сел  опять  за  столик  под
аплодисменты присутствовавших.
     После этого она встала, показывая  тем  самым,  что  пора  расходиться.
Проводив посетительниц до вестибюля, она поднялась к себе на лифте и, сев за
письменный столик, взялась за перо, доканчивая последние послания, в которых
извещала о благополучном разрешении ее снохи от бремени.
     Вдруг она насторожилась, услышав глухое урчанье автомобиля,  выехавшего
на  авеню  Ван-Дейка  и  остановившегося  перед  особняком,  -  она   всегда
прислушивалась по ночам к таким звукам. Вероятно, возвратился  Буссардель  в
таксомоторе или в клубном автомобиле, - он никогда не выезжал по вечерам  из
дому в лимузине. "Что-то он рано сегодня", - подумала Амели. Она ждала,  что
сейчас тихо брякнет кольцо садовой калитки; вместо этого раздался  звонок  у
главных ворот. "Значит,  не  он".  Через  несколько  минут  к  ней  в  дверь
постучались - она узнала знакомый стук Аглаи.
     - Войдите. Ну что вам? "Дорогая кузина, - продолжала она  писать,  -  с
радостью сообщаю вам..."
     - Вас спрашивает какая-то женщина.
     - Но я никого не принимаю сегодня...  "Все  прошло  благополучно.  Мари
прямо создана для материнства. Младенец..."
     - Я так ей и сказала. А она настаивает.
     - Так поздно?.. Сколько у вас на часах?
     - Половина одиннадцатого.
     - Принесите визитную карточку этой особы.
     - Она не хочет сказать своего имени.
     - Ну уж это просто немыслимо! Если она просит пособия,  пусть  напишет.
Удалите ее.
     Госпожа Буссардель опять принялась писать, но в дверь вновь постучали.
     - Что еще там?
     - Извините, пожалуйста.
     Аглая подала на подносе  визитную  карточку.  Хозяйка  протянула  руку.
Прочла: "Мадам Клеа де Вальроз" - и, увидев адрес, напечатанный на этой
     - Гм... Что она, молодая?
     - Нет, пожилая женщина.
     - Приличная?
     - Одета прилично, но накрашена... Если позволите сказать...
     - Говорите.
     - Мне кажется, у этой  женщины  какое-то  серьезное  дело  к  вам.  Ее,
конечно, не назовешь приличной дамой, да и заявилась она  в  такой  час,  но
говорит она очень вежливо. Вид у нее какой-то встревоженный.
     Госпожа Буссардель,  зная,  что  можно  доверять  суждению  Аглаи,  уже
поднялась с кресла. Спустившись на  первый  этаж  по  черной  лестнице,  она
прошла в комнату, соседнюю с вестибюлем и  служившую  гардеробной.  Повернув
выключатель, она остановилась, глядя на дверь.  Аглая  привела  женщину  лет
пятидесяти - пятидесяти пяти, невысокую, тучную, в короткой меховой накидке,
в газовом шарфе на голове, завязанном под подбородком.  Увидя  ее  руки  без
перчаток, но с перстнями на каждом пальце, ее размалеванное обрюзглое  лицо,
госпожа Буссардель подумала: "Актриса, старая актриса", - и решила, что  эта
женщина явилась  в  качестве  посредницы  какой-нибудь  шантажистки.  Подняв
высоко  брови  и  не  разжимая  губ,  она  движением  подбородка   приказала
незнакомке объясниться. Та пробормотала:
     - Мне надо поговорить с вами наедине,
     - Останьтесь, Аглая.
     Госпожа Буссардель подошла к посетительнице и повернула голову, показав
этим, что подставляет ей ухо. Незнакомка оперлась рукой на спинку  стула  и,
поднявшись на цыпочки, заговорила шепотом.
     Вдруг госпожа Буссардель побледнела и покачнулась, Аглая  бросилась  ее
поддержать; незнакомка тоже протянула к ней  руки,  но  госпожа  Буссардель,
отпрянув, выпрямилась и, побагровев, спросила:
     - Где?
     - У меня, на улице Жубера.
     - Хорошо. Сейчас едем. Подождите в этой комнате.
     Обойдя эту женщину, она вышла из гардеробной, но  у  парадной  лестницы
вынуждена была остановиться. До перил она дотянуться  не  могла,  ухватилась
обеими руками за плечо Аглаи и так крепко сжала, что та чуть не  вскрикнула,
а хозяйка, устремив на нее мутный взгляд, беззвучно сказала;
     - Все кончено!
     Она не могла освободиться от боли, волнами  перекатывавшейся  в  груди.
Закрыв глаза, она стиснула зубы,  и  какая-то  грубая  гримаса  исказила  ее
черты: они вдруг вздернулись вверх и застыли.  Наконец  она  открыла  глаза,
разжала губы и, широко раскрыв рот, глотнула воздух.
     - Едем сейчас в город.
     - Поедете в лимузине?
     Госпожа Буссардель отрицательно покачала головой: нет.
     - Велите лошадь запрячь, - медленно произнесла она. - В карету. Старика
Эжена кучером... Ступайте. Я одна оденусь. Подождите меня здесь, внизу.
     Она  не  воспользовалась  шумным,  гудящим  лифтом,  так  как  в  доме,
казалось, все уже спали, и с трудом поднялась по лестнице.
     Из темной части двора  выехала  и  остановилась  у  подъезда  маленькая
одноконная карета, в которой госпожа Буссардель все  еще  любила  ездить  на
прогулку. Она села в карету, Аглая заняла там место напротив нее. Незнакомка
прошла через двор и опять забралась в такси,  шофер  завел  мотор.  Во  тьме
звёздами засветились фонари  двух  экипажей.  Когда  карета  проезжала  мимо
консьержа, распахнувшего ворота, госпожа Буссардель, опустив стекло в дверце
кареты, велела ему запереть ворота: она не знает, когда  вернется,  затем  в
слуховую трубку приказала:
     - Эжен, поезжайте сначала вслед за этим такси, а потом я скажу куда.
     Оба экипажа покатили по ночным гулким улицам Парижа.  Карета  следовала
за автомобилем, словно была привязана к нему невидимым канатом,  а  на  деле
госпожа Буссардель, наклоняясь к слуховой трубке, давала указания кучеру.  У
церкви Сент-Огюстен карета вдруг отстала от такси, проехала между церковью и
статуей Жанны д'Арк и, завернув за угол казармы, покатила по  улице  Лаборд,
въехала  во  двор  вокзала  Сен-Лазар,  мало  оживленный  в  этот   час,   и
остановилась у подъезда. Кучер слез с козел.
     - Эжен, сведения, которые мне нужны, вы можете получить только  в  зале
ожидания. Поднимитесь туда - вон по той лестнице. Идите, мы подождем вас!
     Кучер привязал вожжи к  бичу,  воткнутому  в  подставку,  и  отправился
исполнять поручение. Едва он вошел в вокзал, отворилась дверца кареты. Аглая
спрыгнула с подножки.
     - Скорее, Аглая.
     - Да, да. Я знаю.
     Аглая взяла лошадь под уздцы и  повела  ее.  Карета  медленно  проехала
позади  гостиницы  "Терминус",  пересекла  по  диагонали   Гаврскую   улицу,
двинулась по улице Сен-Лазар, потом по улице Комартен.  Госпожа  Буссардель,
высунувшись в окошко, проверяла дорогу.  В  темноте  она  как  будто  узнала
церковь Сен-Луи  д'Антен,  посмотрела  налево  и  увидела  слабо  освещенный
фонарем  домик  со  срезанным  углом,  украшенный  лепными   орнаментами   в
греко-римском стиле; вероятно, домику было лет сто.
     - Да, это улица Жубера. Сворачивайте туда.
     Госпожа де Вальроз настороженно ждала  на  тротуаре,  в  полосе  света,
падавшего из приотворенной  массивной  двери.  Экипаж  со  странным  кучером
остановился,  госпожа  Буссардель  вышла  и,  не  удостоив  дать  какое-либо
объяснение Аглае, только приказав ей идти за ней следом, вошла в подъезд.
     Три женщины прошли через один вестибюль, потом через  другой.  Горевшие
там яркие лампы казались ослепительными после уличной темноты.  Потом  стали
подниматься по лестнице, устланной красным ковром. На площадках  было  много
зеркал, бархатных драпировок, зеленых растений в кадках.  На  третьем  этаже
хозяйка свернула в коридор, тоже  ярко  освещенный  электрическими  лампами;
казалось, весь дом осветили как можно ярче и убежали из  него  -  ни  одного
слуги, ни малейшего шума. Госпожа де  Вальроз  отворила  одну  из  дверей  и
отошла в сторону. На незастланной постели вытянулся полуодетый мертвец.  Это
был Буссардель.
     Жена поспешила закрыть  ему  глаза.  Должно  быть,  их  плохо  закрыли,
механическим рефлексом веки немного поднялись: видны были  белки  и  краешки
закатившихся зрачков. Аглая уже хлопотала  над  покойником,  застегнула  ему
одежду, завязала галстук, обула в  штиблеты;  вытащив  у  себя  из  прически
шпильку, она употребила  ее  вместо  крючка  для  застегивания  ботинок.  Из
какого-то смутного чувства - быть, может,  то  была  стыдливость  -  госпожа
Буссардель отворачивалась, не желая смотреть  на  ее  заботы,  и  машинально
обводила  взглядом  комнату,  представлявшую  собою  нечто  вроде  мещанской
спальни  с  лиловой  бархатной  обивкой  стен,  с  зеркалами,   с   цветными
олеографиями в золоченых рамах, изображавшими Леду  и  Данаю.  На  канапе  с
позолоченной резьбой было брошено пальто, белый шелковый шарф и трость.
     Госпожа Буссардель взяла пальто и подала его компаньонке.
     - Оденьте барина, мы его увезем.
     Госпожа де Вальроз остерегалась вмешиваться,  предлагать  свои  услуги.
Аглая, все еще сильная женщина, подняла труп, усадила его на край постели  и
решительными движениями, как няни одевают детей на прогулку, надела на  него
пальто. Госпожа Буссардель обернулась,  услышав,  что  скрипнула  дверь.  На
пороге стоял молодой здоровенный  малый  вульгарной  внешности,  похожий  на
учителя фехтования, но в нем было и что-то странное, непонятное для  госпожи
Госпожа де Вальроз затворила дверь и вполголоса представила его:
     - Мой муж. - Потом добавила: - За его скромность ручаюсь.
     Госпожа Буссардель смерила его взглядом. Даже  в  этой  комнате,  возле
этого мертвеца самообладание не покинуло ее: она обычным своим тоном коротко
изложила план действий, который при помощи мужчины легче  было  осуществить.
Муж госпожи де Вальроз заявил, что он готов, подошел к трупу, усилиями Аглаи
все еще сидевшему на постели, и хотел  было  взвалить  его  себе  на  спину;
госпожа Буссардель жестом остановила его. Она желала узнать, сколько ее  муж
остался тут должен. Хозяйка отказывалась: "Нет, нет! Что вы, мадам!.." -  но
от взгляда госпожи Буссардель сразу осеклась, взяла протянутые ей  деньги  и
мигом спрятала  кредитку,  даже  не  взглянув  на  нее  из  профессиональной
деликатности.
     Муж вышел из спальни, согнувшись под тяжестью ноши.  Туловище,  руки  и
шарф Буссарделя свешивались ему на спину. Три женщины  шли  за  ним  следом.
Аглая несла шляпу и трость; никто не произносил  ни  слова;  ковер  заглушал
шаги.  Снова,  только  в  обратном  направлении,  прошли  через  весь   этот
разубранный, блистающий позолотой и зеркалами, ярко освещенный  и  пустынный
дом; спустились с третьего этажа на второй, потом на первый, не встретив  ни
души; госпожа де Вальроз беспокойно следила бегающими глазками, не отворятся
ли в коридорах двери, - ни одна не отворилась.
     В первом вестибюле, прежде чем  выйти  из  парадного,  муж  госпожи  де
Вальроз остановился и поставил свою ношу стоймя, поддерживая ее сзади; Аглая
подошла к нему, передала шляпу и трость госпоже  Буссардель,  схватила  руку
покойника и обвила ее вокруг своей шеи; муж хозяйки сделал  то  же  самое  с
другой стороны.
     - Справитесь? - спросила госпожа Буссардель. Оба носильщика  напряглись
и для пробы сделали два-три шага.
     - Справимся, - ответила Аглая.
     Тогда госпожа Буссардель подошла к мужу и надела ему на  голову  шляпу,
надвинув ее до самых бровей, потом первой  вышла  из  подъезда.  Фонарь  под
навесом был уже погашен, горела только маленькая красная лампочка.
     Казалось, из дому вышел  пьяный  человек,  которого  поддерживают  двое
провожатых; с их помощью он, волоча ноги, потащился через тротуар, потом его
втолкнули в карету, а там его подхватила госпожа  Буссардель.  Его  посадили
рядом  с  нею;  Аглая,  сидевшая  на  передней  скамейке,   протянув   руки,
поддерживала его, чтобы он  не  свалился  на  нее.  Лошадьми  правил  вполне
правдоподобный кучер в котелке; карета поехала по улице  Жубера,  и  в  доме
госпожи де Вальроз заперли дверь.
     На авеню Ван-Дейка госпожа Буссардель  велела  проехать  тихонько  мимо
особняка, по другой стороне улицы. Она первая вышла из кареты, зажав в  руке
ключ от садовой калитки, который взяла у мертвеца.  Она  посмотрела  вокруг,
увидела, что в сторожке у ворот темно, и подала знак своим сообщникам. Когда
Буссарделя положили наконец на диван в маленькой гостиной, через которую  он
проходил обычно,  возвращаясь  после  ночных  кутежей,  когда  исчез  супруг
госпожи де Вальроз, возле трупа  остались  две  женщины  и  мгновение  молча
стояли бок о бок, запершись в этом уголке крепко спавшего дома.  Послышалось
вдруг прерывистое шумное  дыхание;  госпожа  Буссардель  повернулась:  Аглая
плакала, закрывая лицо носовым платком. Всхлипывания усилились,  участились,
и наконец плачущая пролепетала:
     - Бедный!.. Ах, бедный!..
     - Да, - тихо сказала вдова. - Не надо так расстраиваться, хорошая моя.
     Она потрепала Аглаю по плечу, но та все не успокаивалась, тогда госпожа
Буссардель обняла ее и притянула к себе. Не смея прижаться к груди  хозяйки,
Аглая робко плакала и жалобно говорила:
     - Простите меня, пожалуйста. Это все от нервов.
     - Да, да... Я понимаю.
     Высокая, грузная госпожа  Буссардель  стояла,  не  проронив  ни  единой
слезинки, уже успокоившись, и смотрела в одну точку поверх  плачущей  Аглаи,
придумывая обстоятельства  смерти  своего  мужа,  в  которых  ей  предстояло
уверить и семью и общество.






XXVIII



     Вход в мавзолей был  достаточно  широк,  чтобы  четыре  человека  могли
стоять  в  ряд  у  распахнутой  настежь  двустворчатой  двери;  но   сыновья
покойного, шедшие во главе похоронной процессии, и  их  дядя,  старик  Амори
Буссардель,  следовавший  непосредственно  за   ними,   предоставили   вдове
выступить вперед и постоять одной у порога часовни, в которой зиял раскрытый
люк семейного склепа.
     Когда прочтены  были  положенные  молитвы,  священник  передал  кропило
старшему сыну, но тот, сжимая кропило в руке, все не входил в часовню:  надо
было с уважением отнестись к глубокой сосредоточенности  вдовы.  Однако  она
вовсе не молилась. Под траурным крепом глаза ее были устремлены не на  гроб,
который уже опустили в склеп. Она  смотрела  на  имена  умерших,  вырезанные
внутри часовни на мраморных досках справа и слева от  алтаря.  Их  уже  было
много, не меньше двенадцати,  они  охватывали  четыре  поколения,  считая  и
маленькую Берту, - четыре, а не пять,  ибо  Буссардель,  живший  во  времена
Наполеоновской  империи,  основатель  гробницы,  так  в  нее  и  не   попал:
забывчивые потомки в конце концов оставили его там, где он был похоронен.
     Вверху, с левой стороны, самая давняя  из  всех  погребальных  семейных
надписей, сделанных до этого дня, гласила:

ЛИДИЯ-МАРТА-ВИКТУАР ФЛУЭ
             супруга Флорана Буссарделя
             родилась 18 февраля 1791 года
             умерла 22 июня 1816 года

     Госпожа Буссардель часто приходила сюда, провожая родственников к месту
последнего упокоения, принося цветы или надзирая за порядком в  часовне,  но
лишь сейчас впервые почувствовала, что эта незнакомка, о которой  говорилось
в надписи, была матерью ее свекра и что именно от нее пошла вся  семья,  как
река вытекает из своего истока,  из  узенького  ручейка.  Эта  умершая  мать
смотрела на нее с высоты своей лаконической эпитафии, они перекликались друг
с другом через пространство целого столетия; до Лидии Буссардель  были  тени
прошлого, после Амели Буссардель будет сумрак грядущего.
     Наконец она вспомнила о своей роли, о своей  семье,  о  покойном  муже.
Гроб окропили, и, когда закончился этот  обряд,  родня  кратчайшей  дорожкой
спустилась с холма вниз, к круглой площадке Казимира-Перье, где после каждых
похорон в семье Буссардель происходила церемония рукопожатий.
     Эта часть кладбища, одна из самых старых, была переполнена покойниками:
множество могил, ни одного пустующего вершка земли. Некогда свободный  склон
холма перерезали теперь опорные стенки, змеились по нему дорожки и  неровные
лестницы; и хотя вне  главных  аллей  вырубили  много  деревьев,  тут  буйно
разрослись, переплелись, перемешались побеги плюща, кусты жимолости,  акации
и букса, мох плотно покрывал камень,  и  весь  этот  край  старого  кладбища
Пер-Лашез сохранял сельский характер и живописную холмистость.
     Благодаря своей архитектуре и  орнаментам,  которые  в  новом  столетии
стали образчиком наилучшего стиля Персье-Фонтена, мавзолей семьи  Буссардель
царил над всем этим пейзажем, где рука человека  чувствовалась  больше,  чем
присутствие  смерти.  Он  высился  на  верхушке  пригорка,  подавляя   своей
грандиозностью жалкую мелкоту - уйму  низких,  тесных  гробниц,  построенных
после него; с ним могли сравниться только находившиеся неподалеку горделивые
усыпальницы Греффюля и Константа Сей. Он один занимал  место,  равное  целой
дюжине современных могильных участков; ведь он был задуман  и  воздвигнут  в
доброе старое время,  с  широким  размахом,  который  при  повышении  цен  в
дальнейшем стал уже невозможным; площадь его была скорее земельным участком,
чем могилой, да, в сущности, она и являлась первым участком, приобретенным в
Париже семейством Буссардель.
     Госпожа Буссардель без чужой помощи спустилась  по  короткой  тропинке;
никто не посмел поддержать ее  -  все  знали,  что  она  отвергнет  подобное
внимание. Но, сойдя на вымощенную  плитами  полукруглую  площадку,  где  уже
расположились мужчины, представители семьи Буссардель, она не встала в конце
их ряда, а заняла первое место, впереди  своего  старшего  сына,  тогда  как
другие дамы выстроились в шеренгу вслед за мужчинами. Ни одна из невесток не
осмелилась подойти указать на  ее  ошибку;  зная  ее  характер,  можно  было
подумать, что она вполне сознательно заняла первое  место;  Теодор  коротким
жестом остановил распорядителя похорон, направившегося было к ней, и госпожа
Буссардель  так  и  осталась  там,  где  стояла,  впереди  всех  -  высокая,
объемистая груда черных  шерстяных  одежд  и  траурного  крепа,  за  которой
цепочкой тянулись мужчины, - настоящая глава семьи.
     Провожавшие двинулись вереницей. Буссардель умер в марте.  Серые  тучки
разнообразных оттенков н