или
ласкать возлюбленную, даже не подозревая, что в этот миг я вновь
совершил ваше перевоплощение, я сделал возможным ваше присутствие и там
и здесь, я, без усилий с вашей стороны, превратил вас в вездесущего!  Ни
об этом ли вы всегда мечтаете?
Снова прозвучало мое Ц-ЧАХ! Пружина высвободилась, челюсти рванулись
друг к другу и мертвым хватом сжали шкуру, мышцы, сухожилия, кости
обезумевшего зверя. Я честно делаю свою работу, а вам не нужно думать,
не нужно знать, как сдохнет в моих челюстях зверь не удостоенный
жалости. Думать об этом утомительно, знать страшно, видеть невыносимо.
Вы меня затем и создали, чтобы не видеть и не знать, но иногда я хочу,
чтобы вы разделили со мной упоение, вцепились бы рядом зубами в лапу
зверя, сжимая челюсти все сильней и сильней и ощущая, как подается под
ними живая плоть, как кровь стекает по вашей оскаленной морде. Сильнее
кусайте, сильнее! Не перехватывайте зубами за новое  место, не спешите
вцепиться в горло - это ни к чему. У вас в зубах лапа и этого
достаточно. Она занемеет, передавленная, она будет распространять боль
все глубже и глубже в тело, убивая также верно,  как убивает пуля, лишь
нужно дать время, чтобы боль стала невыносимой. Ваша цель - держать, ни
на миг не ослабляя хватки, и пусть зверь воет, пусть рвется - он убьет
себя сам. Он в бессилии будет кусать вас, ломая зубы об вашу
бесчувственность, и, обезумев, будет грызть самого себя!
Он глуп этот зверь. Он не умеет освободиться из моего захвата и этим он
хуже вас. Он не может отличить добычу от приманки и этим он хуже вас. Он
охотится, выходя на поединок, противопоставляя свою силу, свою смелость,
самого себя и этим он хуже вас. Ружья, капканы, силки, приманки - ваши
изобретения. Вы живете, измеряя свой успех добычей очередной приманки -
благосостояния, карьеры, популярности. Кто-то охотится на вас, кто-то
такой же, как вы сами. Увлекательная охота на охотников, в которой
капканы еще изощренней. Зверь не выжил бы в такой борьбе, как выживаете
вы - он хуже вас. Но, даже когда он, обессилев, упадет, устав, закроет
глаза и потеряет чувствительность, даже когда я почувствую, как холодеет
он у меня в челюстях, я не отпущу и не расслаблюсь. Я ждал, я столько
ждал, чтобы насладиться этим и не отпущу, пока не появитесь вы и вновь
не обречете меня на ожидание.
Результаты моих бдений окружают вашу повседневность. Добытые мною, как
красивы эти звери на вас! Вы кичитесь ими, любуетесь, находя в них
что-то, способное нравиться, но только я знаю их подлинную красоту,
только я могу ее видеть и чувствовать. Вы, наверное, думаете, что блеск
звериной шерсти, нежность ее ворса, игра оттенков и есть эта красота?
Знали бы вы, как заблуждаетесь! Если бы я смог помочь вам разглядеть на
ваших воротниках и шапках черные жемчужины спекшейся крови -
свидетельство бескомпромиссной и безнадежной борьбы, если бы вы увидели
ореол боли и отчаяния, окружающий ваши головы, словно нимбом, если бы
могли уловить запах смерти, исходящий от ворса, касающегося ваших
румяных щек, лишь тогда,  может быть, вы почувствовали бы настоящую
красоту ваших трофеев, оценили убедительность этих скальпов, своим видом
доказывающих вашу непреклонность в достижении желаемого.
Но вы слепы и поверхностны. Ваши ноздри улавливают лишь запах духов и
табака, ваши глаза видят лишь пустую игру света, ваши ладони ощущают
приятную мягкость, но у вас не достает воображения, чтобы почувствовать
под этой мягкостью клубки вздутых, напряженных желанием  жить и,
все-таки, скованных смертью мышц.
Но не мне вас судить, вас - моих создателей. Бог вам судья. Несите меня
на тропу, под листву или снег, напрягайте мою пружину вновь и вновь - я
безотказен. Вы в совершенстве владеете искусством расстановки капканов!
Какой восхитительный капкан вы установили на самого себя! Огромный
Капкан Возмездия, стоя на языке которого, вы топаете ногой и кричите:
"Хочу!"
Вы, поистине, отчаянный малый и достойный мой создатель! Зверь скучен.
Он умеет противостоять силе, напору, страху, но не умеет бесчувствию и
коварству. Он настолько беспомощен и прямолинеен в своем порыве
освободиться, бороться, жить, что с ним не интересно. Вот вы, с вами
было бы все иначе! Я предлагаю вам новую игру, новое перевоплощение.
Станьте охотником и жертвой одновременно! Отрепетируйте свое будущее!
Поместите меня в комнату, где играет ваш ребенок, едва научившийся
ползать, и подвесьте надо мной его любимую игрушку. Пусть он ползет к
ней, а вы смотрите, как  его маленькие ручки все  ближе и  ближе к моим
челюстям. Я, как и прежде, не двинусь с места и если малышу повезет и он
проползет мимо, так что ж, я подожду другого раза, а если вновь Ц-ЧАХ!,
то вы хоть раз перевоплотитесь в мою жертву по-настоящему! Неужели вы не
хотите попробовать?
http://www.lib.ru/ZHURNAL/dyzhin.txt
-==Денис Дыжин. Два рассказа и стихи==-

-------------------------------------------------------------------------------
 й Copyright Денис Дыжин
 Email: ttt46@hotmail.com
 Date: 13 Mar 1999
 Работы предложены на литконкурс "Тенета-98"

-------------------------------------------------------------------------------
-==x x x==-
     Снова  и  снова... Голос... Голос, зовущий  меня...  Я
снова  слышу  имя.  Мое  имя. Но  я  --  не  оно.  Когда  он
произносит нужные буквы в привычном порядке, он знает,  что
я  отзовусь. И я знаю, что он зовет меня. Я знаю... Но я не
слово...
     Почему я спешу к нему? Почему мертвые звуки его живого
голоса врезаются в мой слух и я спешу на зов?
     Сколько  раз  я спешил к другим. К другим,  по-другому
звавшим меня. Сколько раз... Сколько имен я носил...  Средь
них  имя,  только  что сорвавшее меня с места,  всего  лишь
песчинка над бездной, которой суждено упасть. И тогда новый
мальчик  будет  по-новому звать меня. А я больше  не  стану
отзываться на старое имя. Не стану, как не отзовусь  сейчас
на любое другое. Это буду не я. Но я буду. И буду прежним.
     Я  был всеми именами, которые носил. Но я не был  ими.
Теперь же я -- не они. Ни одно из них. Но это я.
     Спешу.  Спешу на зов. На звук голоса друга.  Он  зовет
меня. Он произнес мое имя... Но я не оно.
     Если бы люди не давали имена и не принимали их, у меня
не  было  бы  имени. Но ведь я был бы. Как же  тогда  звать
меня?  Щелкнув пальцами? Махнув рукой? Но звук,  издаваемый
пальцами -- не я. Я больше имя, чем просто щелчок.  И  взмах
руки  для меня -- не слова "взмах руки", а движение,  нечто,
носящее это имя.
     Что  же  мы?  Кто мы? Действительно ли  мы  существуем
только  в  поле  языка? Мы мыслим словами.  Мы  мыслим.  Мы
существуем. Но и животные существуют. Что животные!  Камни!
Они  существуют  и не знают, что они камни.  Только  что  я
сидел на таком. Позови я его -- он бы не бросился ко мне. Он
не  знает, что когда говорят "камень" -- говорят ему. Но  он
существует.
     Поле...  Разные культуры по разному воспринимают  мир.
Многие  слова  одного языка невозможно однозначно  передать
словами  другого.  Значит ли это, что один  народ  реальнее
другого?  Реальнее ли цивилизованные люди  дикарей?  И  как
сравнить  степени  их существования? А  может  наоборот?  И
бессловесные  камни, не откликающиеся на зов,  единственная
объективная реальность?
     Почему  же  я, сидящий на единственном существующем  в
мире  предмете,  сорвался с места на крик ребенка?  Почему?
Что он мне? Еще одна жизнь... Еще одна смерть...
     Просто я вспомнил его глаза. Его глаза, позвали  меня.
Не имя мое, не голос, нет. Глаза. Его зов -- зов души. Пусть
он  просто хочет поиграть, но это так. Я слышу его. Его, не
как имя, которое он носит, а его самого. Я слышу его, когда
смотрю  в его глаза. Он не глаза сам, но он смотрит  сквозь
них.  Когда они закрыты -- он продолжается.  Он есть.  Но  я
уже не знаю его. Не знаю где он: в сердце? В мозге?
     Он  умрет.  Где будет он, когда его не  станет?  Я  не
узнаю  его  тогда:  его глаза, через которые  я  знаю  его,
исчезнут. Не будет ни мозга, ни сердца... Где же будет  он.
Он  сам, а не сердце, не мозг? Я не знаю. Знаю лишь, что он
не  исчезнет. Откуда он? И где он был до того, как он стал?
И куда отправится, после того, как перестанет быть?
     Со  мной останется его имя. Помнить его я буду всегда.
Помнить и знать, что помню именно его. Но он не имя. Оно  --
лишь тень. Тени же не бывает без того, кто отбрасывает  ее.
Если  останется  имя  --  останется  и  он.  Даже  если  имя
hqwegmer, он не исчезнет. Но где же он? Где он будет, когда
не будет его?
     Кто  он? Какой он? Когда я смотрю ему в глаза, я  вижу
его. Он не таков, каким я вижу его, когда не вижу его глаз.
Он не состоит ни из рук, ни из ног, хотя и носит их. Он так
привык  к  ним,  что если бы я спросил у него,  обязательно
ответил  бы, что он -- и руки и ноги. Но я-то знаю, я  вижу,
что это не так. А как?
     Он то настолько мал, что ему просторно в его маленьком
детском сердечке, то настолько велик, что все его тело едва
умещает его.
     Он подошел бы к зеркалу, сказал бы, что видит и руки и
ноги,  и  правые  и  левые.  Чтобы  доказать  мне  это,  он
несколько раз подпрыгнул бы на месте и хлопнул в ладоши. Но
разве в зеркале он? Отражение в зеркале -- тень, как и  имя.
Плоская картинка. Увидев ее, его знакомые назовут его  имя.
По  имени  они представят его. Но изображение в зеркале  не
имя.  Имя -- не образ, видимый знакомыми. А он -- ни  то,  ни
другое. И что мне его "доказательства", когда в его  глазах
я вижу, что он другой. Он не теплое живое и маленькое тело.
А кто?
     И  кто я? Я, переживший поколения таких детей. Я любил
их.  Они  видели  во  мне друга и не видели  урода-карлика,
которого видели их предки, когда я жил с ними. Так  кто  я,
рожденный  однажды, и не способный пока умереть?  Когда  же
это  случится, а я знаю, что это случится, смогу ли  я,  не
имеющий глаз, увидеть не имеющих глаз друзей? Узнаем ли  мы
друг друга, а не картинки тел, когда будем свободны от них?
Сможем  ли  мы, истинные мы, встретившись наконец  лицом  к
лицу, сказать не "кто ты", а "так вот какой ты"?
     Я не знаю.
     Опять и опять. Через года и века. Мое имя. Я слышу его
и  лечу  на  зов. Лечу к мальчику, который пока  что  любит
меня. И я люблю его. И буду любить всегда.
     Привет, Малыш! Как дела?
-==x x x==-
     Солнце  почти скрылось за горизонтом, и дневное  пекло
сменилось вечерней прохладой. Под редкими порывами  легкого
ветерка весело трепетали иголки кедров. С ветки на ветку, с
интересом рассматривая путника, прыгали белочки, и так было
приятно  идти по полному птичьих трелей лесу, что  хотелось
навсегда  остаться  здесь, прохаживаясь между  деревьями  и
вслушиваясь в чарующие звуки лета. Но надвигающиеся сумерки
напоминали о том, что неплохо было бы поискать и место  для
ночлега.
     Продуктов  еще  хватало: в висящей через  плечо  сумке
болталось   по  батону хлеба и докторской  колбасы,  горсть
сухарей  и  кулек конфет. Еще осталось 5 банок тушенки,  но
взять  консервный нож счастливый обладатель этих запасов  и
почти полной фляжки минеральной воды просто не догадался, а
выбросить было жалко. Впрочем, какая тушенка, когда  вокруг
буквально море кустов, сплошь усыпанных красными, синими  и
черными   бусинками  ягод,  и  островков   грибных   полян,
приветливо махавших шляпками всех цветов и размеров!
     Ночь  можно  было  провести по-разному:  забраться  на
дерево,  спрятаться  в зелень каких-нибудь  уютных  ягодных
зарослей, или завалиться прямо на расстилавшейся под ногами
теплой  душистой траве. Недолго думая, путник избрал второй
вариант.  Выбрав приглянувшийся куст, он заполз  в  него  и
вдруг  нос к носу столкнулся с тем, кто облюбовал это место
несколько  раньше  него. Внутри сидел потрясающих  размеров
медведь, однако гость ничуть не испугался и, казалось,  был
даже рад встрече.
     Усевшись    поудобнее,   чтобы    получить    максимум
удовольствия от предстоящей беседы, он обратился к  хозяину
со  следующей  речью. "Добрый вечер, господин медведь,  как
поживаете?   Простите  великодушно,  я  столь  бесцеремонно
ворвался  в  ваше жилище, но, поверьте, вовсе не  со  злыми
намерениями. Я просто искал ночлег, и, похоже,  нашел  его.
Прошу   вас  приютить  меня  до  утра.  Давненько  уже   не
приходилось мне разговаривать с кем бы то ни было.  Дело  в
том,  что  я  ушел  из дома. Просто ушел. Раз  и  навсегда.
Окончательно и, как говорится, бесповоротно. Не смог я жить
среди  людей,  которых заботят только деньги и  собственное
благополучие. Да дело даже не в этом. Они не понимали меня,
впрочем, как и я их. Постоянные обиды, недомолвки с родными
и  близкими, постоянные тычки и оскорбления от посторонних.
Вам никогда не приходилось извиняться за то, что другой  не
может  вас  переносить? Или тогда, когда вы  ни  в  чем  не
виноваты,  но необходимо уступить ради сохранения дружеских
отношений,  так  как спор только еще больше  усугубит  вашу
вину? Не случалось ли вам видеть несправедливость, вопиющую
несправедливость  и проходить мимо, так  как  вмешательство
падет  на  вашу  голову  укорами как  тех,  кто  чинит  это
безобразие,  так  и  тех,  над кем  оно  учиняется?  А  мне
приходилось. И много больше этого, скажу я вам. Но  с  этим
можно  было  бы  мириться, если бы  наибольшие  мучения  не
доставляли  те, кого ты любишь, и с кем вынужден находиться
рядом. От них не отмахнешься и не пройдешь мимо. Нет ничего
страшнее  ситуации, когда хочешь, всей  душой  хочешь  быть
рядом  с  человеком, и не можешь. А должен. Потому  что  ты
сильнее. Но не можешь, потому что ты все равно слишком слаб
для этого.
     Я   терпел   долго.  Слишком  долго.  И   вот,   когда
помешательство  уверенной  рукой  стало  все  чаще  и  чаще
стучаться  в  мой  дом, я решил уйти от этой  боли.  Вы  не
представляете,  чего мне стоило подобное  решение!  Сколько
бессонных  ночей  я  провел,  коря  себя  за  малодушие   и
трусость, сколько всего передумал. Но итог был ясен и,  как
  сейчас понимаю, неизбежен. В моей голове созрело наиболее
логичное  решение.  И  очень, надо  сказать,  вовремя.  Все
просто:   раз  люди  не  могут  жить  со  мной,  если   мое
присутствие причиняет страдание и мне и им, надо уйти. Уйти
навсегда и сжечь мосты.
     И  вот,  после  недолгих  странствий,  я  здесь.  Сижу
напротив  вас,  смотрю в ваши черные глаза и  понимаю,  что
нашел  то, чего так долго искал. Вы не станете ругать  меня
за  то,  что  у вас плохое настроение, что вы не выспались,
или  попали  в  неприятную историю на  работе.  Не  станете
обижаться  на  мои  глупые шутки и  неделями  дуться  после
этого. Знаете, мне кажется, мы привяжемся один к другому  и
дня  не сможем прожить порознь... Мы станем друзьями, лучшими
и,  пожалуй, единственными настоящими друзьями во всем этом
никчемном  мире.  Мы  проведем вместе всю  жизнь,  и  после
смерти  одного  из  нас  оставшийся недолго  задержится  на
свете.  Вот это и есть настоящая... Однако, простите, что  вы
делаете... Ой!!!"
     До  этого  момента хозяин слушал. Сперва  с  некоторым
удивлением, а потом с явным интересом и даже удовольствием.
Природа вокруг уже замерла.  Птицы затихли, белочки спали в
теплых  уютных дуплах. Царила полная тишина. И  тут  ночной
лес  потряс крик несчастного путника: "Ногу! Ногу  откусил!
Мамочка,  как  больно! Что ж ты делаешь,  сволочь?  Молчит,
ухмыляется  и пережевывает. Я к тебе как друг  пришел,  под
твою защиту попросился, а ты..."
     А   медведь  молчал,  пережевывал  и  ухмылялся.   Ему
действительно     неведомо    было     гостеприимство     в
общечеловеческом   его  понимании.  Невероятным,   чудесным
образом  к  нему  забрел  ужин.  Зимой  разговор   был   бы
несравнимо  короче,  но  сейчас еды  было  вдоволь.  В  его
толстом  брюхе уютно располагались различные  корешки,  мед
диких  пчел  и  мясо не менее дикого зайца.  Так  что  даже
приятно   было  послушать  словесные  излияния   случайного
собеседника,  тем более, что спать еще не  хотелось,  а  на
работу  медведи  не ходят. Мысленно косолапый  представлял,
как   расскажет  жене,   отлучившейся  на  несколько   дней
навестить маму, о забавном госте, так любезно согласившемся
разделить с ним трапезу.
     Тем  временем, первый откушенный кусочек провалился  в
бездну  медвежьего пищевода. На душе было тихо и  спокойно,
но  терпкий  запах  крови  пробудил  в  бурой  душе  что-то
первобытное. Не обращая внимание на крики ужаса и мольбы  о
пощаде  начатого  бифштекса,  он  вновь  подошел  к   нему,
осторожно  взялся  за вторую ногу и отправил  в  рот  целую
ступню.
     Его зубы сомкнулись. Раздался ужасный треск ломающейся
кости,  густым алым ручьем хлынула кровь, медведь  исчез  и
уже  теряющий сознание путник проснулся. Ног не  было.  Все
оказалось только сном, и он по-прежнему находился в яйце. В
своем  старом добром домике, где так уютно лежать,  свернув
калачиком  маленькое  белое  тельце.  "Как  хорошо,  что  у
муравьев нет ни крови, ни костей, -- подумал он, -- а мне,  к
тому  же,  даже  нечего откусить! Жизнь  замечательна!  Вот
только  эти  кошмары..." Как ужасно было огромное  пожиравшее
его  существо.  Как огромен и ужасен был он сам,  непонятно
зачем   зашедший   в  самую  чащу  леса,  движимый   глупой
меланхолией.  Чего не хватало ему в том,  родном  дня  него
мире, откуда он, бросив все, отправился сам не зная куда?
     "Приснится  же  такое",  --  подумал  будущий  муравей,
переворачиваясь с одного белого бока на другой.  В  детстве
эмоции  быстро приходят и уходят, сменяя одна другую  и  не
задерживаясь  надолго  в  памяти. Так  и  ужас,  испытанный
rnk|jn  что, стал постепенно удаляться и совершенно  исчез,
уступив место усталости и неге, и он уснул крепким здоровым
сном подрастающего яйца.
     На  этот раз ему снился просторный светлый муравейник,
тысячи  милых  родственников, спешащих  куда-то  по  делам.
Снилось яркое солнце, чудесное синее небо и вкусная толстая
гусеница, пойманная с поличным за поеданием листьев рядом с
фермой  тли.  Снился  короткий,  но  справедливый  суд  над
преступницей, закончившийся приглашением на ужин в качестве
главного  блюда.  После  еды он танцевал  с  восхитительной
девушкой,  дочкой уважаемых муравьев, живущих по соседству.
Он  что-то шептал ей на ухо, она прелестно улыбалась, и ему
хотелось,  чтобы этот танец продолжался вечно.  Все  вокруг
дышало  любовью.  Казалось, что сердце рвется  из  груди  и
хочет,   чтобы  все  узнали,  как  он  любит  ее,  братьев,
сестричек, всех кружащихся в быстром танце сородичей, да  и
вообще  всех, даже противных рыжих муравьев, возможно  тоже
танцующих  в  этот  момент. Все было  музыкой  и  счастьем.
Счастье  ослепительным светом струилось  из  многочисленных
щелей  дома, и в этом потоке тонули все горести и невзгоды,
неизбежно ожидающие молодого муравья за порогом детства.
     К  сожалению,  подползшая к кладке медведка  оказалась
единственной  свидетельницей  радости,  охватившей  спящего
мечтателя.  Но  что им, грубым созданиям,  привыкшим  вечно
прорывать  замысловатые туннели в черных  складках  жесткой
земли,  до чужих планов и грез, когда внутри сидит страшный
и  жестокий  хозяин  по  имени  Голод.  Быстро  подползя  к
маленьким  белым  шарикам,  медведка  окинула  их  безумным
взглядом,  выбрала  яйцо, лежащее  ближе  всего,  и  широко
разинула пасть. Ее зубы сомкнулись. Раздался ужасный  треск
ломающейся скорлупы и танец прервался.
-==x x x==-
Растворяется сон в красно-желтом стекле пустоты,
В вязком зареве слов бьется звук, задыхаясь от боли.
Ничего нет на свете ужаснее вечной неволи,
Из которой растут потаенные страха цветы.
Онемевшая страсть, пепелящая бездной глазниц,
Отживает свое, понимая, что время проходит,
И, стремясь наверстать неуспетое ранее, вводит
В безымянную ночь, в ту, которой не видно границ.
И не ясно, зачем равнодушно тускнеет закат,
Почему так тепло на озябшей душе от разлуки,
Отчег