ри - словно медуза сползла
вниз по пищеводу. Рэйн поморщился. Курить захотелось еще сильнее.
   Он вышел на балкон, щелкнул зажигалкой, затянулся с наслаждением, а затем
выпустил вверх струю дыма. Дым тут же растворился в свежем ночном воздухе
сентября, а Рэйн уселся на прислоненный к мокрым перилам велосипед и стал
смотреть вниз.
   С девятого этажа открывалась замечательная панорама ночного города. Прямо
напротив строился дом. Стройка освещалась прожекторами, а заодно они "проливали
свет" на глобальную свалку перед домом. А также возле дома, за домом и везде.
Вселенская свалка. Рэйн сплюнул и заинтересованно посмотрел вниз. Плевка,
правда, тут же не стало видно. Зато внизу он увидел подвыпившего гражданина,
который зигзагообразно двигался по направлению к дороге. По прямой там было
шагов двадцать, но гражданин шел очень долго и изогнуто. Дойдя наконец до
дороги, он собрался перейти на другую сторону. Мимо пролетел "джип", сияя
фарами и тонированными стеклами. Он на полной скорости врезался в огромную
лужу, которая не просыхала даже в июле. Два веера грязных брызг по обе стороны
"джипа" добавили колора на близстоящие машины и слегка задели подвыпившего
гражданина. В лунной сентябрьской ночи послышался отборнейший трехэтажный мат.
Рэйн даже услышал несколько новых слов.
   "Если бы Аня материлась, чего бы только я не услышал... Вот чего,
спрашивается, надо человеку? И чего было жениться... Нет, жениться было надо.
Любовь, понимаешь. Кто же знал..?
   Господи, объясни, я не понимаю - как можно любить сразу троих?! Может, я
чего-то не понимаю в терминах, может, любовь - не это?
   Ладно, это не важно. Вопрос - что делать? Пора что-то решать. Уже давно
пора". Рэйн сделал последнюю затяжку и заткнул окурок в уже забитую
чашку-пепельницу. И вспомнил. Снова вспомнил, как это было...
   Рэйн сидел у костра и докуривал последнюю сигарету, собираясь уходить.
Светало. Птички вовсю свиристели и щелкали. Дорога звала - туда, дальше, в
Питер. Путешествовать автостопом тогда было любимое занятие Рэйна. А что еще
делать, когда тебе двадцать пять и полгода семейной жизни тебя еще не тянут
неподъемным грузом на дно рутины?...
   Костер уже затухал. Рэйн поднялся, чтобы притоптать тлеющие угли, и вдруг за
спиной раздался голос:
  - Эй!
   Рэйн обернулся и увидел девушку, одетую в камуфляжные штаны, военные ботинки
и черную рубашку, завязанную узлом на животе. Длинные каштановые волосы, челка
спадает на глаза. Девушка, слегка прихрамывая и волоча за собой рюкзак, подошла
к нему.
  - Привет, сестренка! - слегка удивленно сказал Рэйн. - Ты откуда, лесное
чудо?
  - Да вы, батенька, поэт, - девушка закашлялась. - Черт. Простыла все-таки.
Откуда я? Оттуда, - она махнула рукой куда-то за лесок. - Там поле и стог сена.
Я там ночевала. А ты, значит, у костра. Тоже никого не стопнул?
  - Ага, трасса безмазовая. Тебя зовут-то как?
  - Кара, - девушка села на свой рюкзак. - Ты умеешь вправлять вывихи?
  - Ну... - Рэйн присел рядом на корточки. Девушка, видимо, расценила это как
утвердительный жест и стала расшнуровывать левый ботинок.
  - А то мне совершенно неинтересно жить, - пожаловалась она. - Держи, - и она
протянула ему свою ногу. - Я ее даже вымыла - только что, в той луже на той
полянке.
  - В луже? А вода, наверно, холодная, - сказал Рэйн, легонько ощупывая ногу
Кары.- Слушай, а ты... - начал он и внезапно дернул. Кара закусила губу и
закрыла глаза.
  - Ну, как? - спросил Рэйн. - Извини, пожалуйста.
   Кара открыла глаза и немного поморгала, смахивая слезы. Потом осторожно
пошевелила ногой.
  - Ура. У тебя получилось, - она посидела несколько секунд неподвижно,
привыкая жить без боли, потом стала натягивать носок и, подняв на Рэйна почти
желтые глаза, проникновенно сказала:
  - Спасибо!.. А тебя-то как зовут? - и тут она улыбнулась...
  ...- Меня зовут Рэйн, - сказал он.
  - Рэйн?! - Алька всмотрелась в него внимательнее, насколько позволяла
полутьма рок-кафе. - Так вот ты какой, северный олень!
  - Не ругайся, я твой муж, между прочим.
  - Надо же, через год после свадьбы я наконец-то тебя увидела.
  - Ну, и как впечатление? - поинтересовался Рэйн.
   Алька оценивающе посмотрела на него, обошла кругом, все так же осматривая,
потом подняла глаза:
  - Ну, что я могу сказать по этому поводу? "С пивом сойдет".
  - Запросто. Идем в бар?
  - Ого, - удивилась Алька. - Ты спонсор, что ли?
  - Мне зарплату выдали.
  - Ага, познакомились уже? - это Кара пришла проверить, как дела. - Пойдемте,
что ли, в бар. Чего-то они лажают бессовестно, - она бросила взгляд на сцену. -
Посидим, поговорим. Алька, тебе, наверное, есть что рассказать новоявленному
мужу?.. - Кара посмотрела на Рэйна. А Рэйн смотрел на Альку...
   Рэйн даже мог определить, что ему не нравилось в Анюте. Она была слишком уж
тихая, молчаливая и иногда смотрела на него с таким обожанием, что он готов был
убежать и не вернуться. Просто ему казалось, что если он попросит ее выпрыгнуть
из окна, - она выпрыгнет не задумываясь.
   Два с небольшим года назад, когда они познакомились, Рэйну это очень
льстило. Девочка с большими серыми глазами ходила за ним по пятам и смотрела на
него так восхищенно, что он даже немного смущался. А после одного концерта Аня
подошла к нему и попросила автограф. Она была единственной, кто это сделал, и
Рэйн просто растаял. После него в клубе выступал еще кто-то, а они с Анютой
сидели в баре и разговаривали. Потом он даже проводил ее домой.
   "Это удивительное ощущение - знать, что кто-то счастлив просто оттого, что
ты существуешь". Раньше с Рэйном такого не случалось. Правда, после женитьбы
такие люди встретились ему вот уже дважды...
   И надо было что-то делать, а Рэйн не знал, что. Вспомнился БГ: "Нам всем
будет лучше, когда ты уйдешь". Вот только к кому из них четырех это обращено?..
Он мучительно думал, потому что бесконечно устал от уничтожающих взглядов Кары,
от Алькиной улыбки, такой беззаботной - и такой обреченной - и от тех моментов,
когда Анюта берет его за руку и говорит: "Володя, почему..."...
  - Володя, почему ты не спишь?
   Рэйн едва не свалился с велосипеда.
  - Да... так... не спится, - пробормотал он. Сердце бешено колотилось. - Не
надо так неожиданно спрашивать, ладно?
  - Извини, - Аня подошла и положила руку ему на плечо. - Опять вдохновение
снизошло? - она улыбнулась.
  - Да, чего-то такое пытался сочинить. Но оно было против и не сочинилось, -
Рэйн тоже улыбнулся и подмигнул. Хорошо быть творческим человеком - всегда есть
повод не спать по ночам.
   Анюта зябко обхватила руками плечи.
  - Ты еще и босиком. Тем более только что был дождь. Простудишься же!
Немедленно в кровать! - приказал он.
  - Ты тоже босиком.
   Рэйн помедлил и притянул ее к себе.
  - Хочешь сказать, чтобы я тоже шел в кровать?
  - Да. Именно это я и пытаюсь тебе сказать последние полторы минуты.
   Рэйн зарылся лицом в тонкий аромат ее коротких светлых волос, потом поднял
ее на руки и понес в спальню, боясь, что оно кончится - то мгновение, когда в
его сердце была только она...
*     *     *     *     *
   "Чего ж так темно-то?" - проворчала Кара, тщетно пытаясь попасть ключом в
замочную скважину и поминутно откидывая назад мокрые волосы, которые лезли в
глаза. Раза с десятого у нее получилось открыть дверь, и она наконец попала в
квартиру.
   В квартире было тоже темно. Ну, оно и понятно - второй час ночи все-таки.
Кара ощупью добралась до своей двери. Диких криков и мяуканья Ника, страдающего
от одиночества, слышно не было. Значит, он здорово обалдел от того, что его
наконец-то накормили рыбой.
   Маша зашла в комнату, закрыла дверь и попыталась найти на стене за шкафом
выключатель. Нашла; и, пощелкав немного, обнаружила суперприятную вещь: света
не было.
  - Оп-па, - сказала Кара. - Горячий ужин отменяется. Что ж: у нас с Ником
будет романтический вечер при свечах... скорее, утро.
   Ник проснулся (зашуршал бумагами на батарее), спрыгнул на пол ("Лошадь ты
этакая! Погромче-то не мог?") и, подкатившись к хозяйке, заверещал дурным
голосом.
  - Тихо ты! - прошипела Маша. - Чего ты, в самом деле, люди же кругом спят...
Ну что, что, моя лапонька, соскучился? Хороший ты мой. Сейчас мы зажжем свечку,
достанем чего-нибудь из холодильника и будем это есть, - сказала Маша, роясь в
вещах и предметах на столе, на полу и на кровати и пытаясь найти зажигалку. Ник
усиленно помогал, сначала путаясь под ногами, а потом забравшись на стол и
весело расшвыривая вещи.
   Зажигалка нашлась, и Маша достала из шкафа витую свечу и зажгла ее, поставив
на стол-табуретку. Заодно она зажгла жасминовую ароматическую палочку.
   Потом настал черед холодильника. (Нет, его не собирались поджигать; из него
собирались достать что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее еду.) На верхней
полке лежала одинокая сарделька, стояла бутылка с кетчупом и пакетик майонеза.
А еще была целая булка черного хлеба!
  - Вот ведь, блин. Еда, - удивленно сказала Маша Нику. Ник обрадованно мявкнул
и подсел поближе.
  - Нет, сардельку ты будешь кушать утром. Вот, если желаешь, могу хлеба дать.
   Ник хлеба не пожелал, а Маша, сделав "бутерброд" из хлеба и майонеза,
уселась на кровать перед свечкой.
   "Ночь. Темно. Аромат жасмина наполняет комнату. Они сидят вдвоем: она... и
ее кошка.
   Ремарка для пьесы с хорошим концом. Можно прямо так и начать. Черт возьми,
напишите кто-нибудь сценарий моей жизни, только чтобы конец был хороший... И
чтобы он был".
   Маше почему-то вспомнилась картина, наблюдаемая иногда по утрам - "Она и ее
любимые мужчины". Лежит на кровати Маша Кара, а рядом Рэйн и Ник. Когда мужчины
просыпаются, то начинают трогательно рычать друг на друга. Прямо можно
подумать, что из ревности...
   "Дивные вещи. Внезапно пришло в голову: а чем Рэйн отличается от того
соседа, который с Володей штурмовал эту комнату?.. Практически ничем. Кроме
одного: Рэйна я люблю. И никуда не деться, не спастись - ни правильными
фразами, которые слышит от меня Алька, ни стихами, ни марихуаной... Идиотская
зависимость от человека. Как тогда, на трассе. И он - единственный, кто может
вправить мне вывих. И я все еще иду к нему, потому что - больно. Тогда ноге
было больно, а сейчас душа вывернута наизнанку. И - холодно. Потому что он не
со мной. Точнее, он со всеми сразу. И можно было бы послать его подальше...
если бы с ним не было так тепло...".
   Бутерброд кончился, и Маша поймала себя на том, что уже некоторое время
облизывает палец, измазанный в майонезе, хотя палец давно уже чист, как первый
снег в песне у "Сплина".
  - Надо же. Задумалась, - после этих слов Кара фыркнула, вспомнив некое
произведение, которое давным-давно написал Джокер и где каждая глава
заканчивалась фразой: "Выпил Джокер и глубоко задумался...".
  - Ладно, Никки. Не будем о грустном. Давай лучше стихи читать. Например,
Алькины... О, кстати, - она порылась в карманах, потом нашла в куче одежды
рубашку и пошарила в левом кармане. Конечно, оно было там - то стихотворение,
что Алька сунула ей на своем дне рождения.
  Если птицы не верят в лето -
  Значит, сверены все маршруты,
  Значит, снова сжимает где-то
  Старый счетчик часы в минуты.
  Если пальцы не верят в нежность -
  Значит, сердцем забыта верность.
  Непростительная небрежность -
  Бесполезная откровенность.
  Если птицы не верят в лето,
  Значит, скоро сведутся счеты...
  Ты опять говоришь мне это.
  Я опять не пойму, о чем ты.
   И Кара даже не поняла, чего здесь было больше: отчаянной безысходности или
обреченности. Нет, Алька не настолько "без башни", чтобы шагнуть из окна... -
тем не менее Кара прислушалась к себе. Нет. Страха не было, даже просто
тревоги. Было ощущение неуюта, и все. И Кара знала, что с Алькой все в порядке.
Она чувствовала Альку очень хорошо, недаром они были Единым Целым". Даже
теперь, когда между ними "стена дождя".
   "И вообще, Алька очень сильный человек. Хотя может страшно переживать.
   А вот Рэйн, интересно, переживает? Или его устраивает такая фигня - трое
вокруг одного?
   Ой, Господи, за что нам все это? Почему мы не можем, как все люди, жить
просто и спокойно? Почему нам обязательно надо "стоя и в гамаке", как
говорится?..".
   Кара поняла, что ей хочется курить. Сигарет не было, не было даже "Примы". И
денег не было.
   И она решила тихонько попеть. Естественно, первое, что пришло в голову - это
Янкино "Я  повторяю десять раз, и снова...". Потом пришло "Мне придется
отползать". А  после Кара с неожиданной злостью и яростью выдала "Медведь
выходит на охоту душить собак".
   "Надо же, как-то даже жить стало легче. Все-таки психологи правы: чтобы
проблема стала решаемой, ее нужно вербализовать. Выговориться, короче. И
неважно, кто выступает в роли "жилетки", пусть даже маленький белый котенок. А
теперь будем решать, что же делать с этим человеком, который не может сам
определиться, чего ему от жизни надо... Ну, я же пыталась его убедить в том,
что ему надо только меня и никого больше. Не убедила.
   Интересно, как человек меняется! Какой был свободолюбивый юноша, как он не
хотел больше месяца жить в одном городе... Вечно в дороге. Странник. Золотой
дождь. А сейчас? Его держат целых три дома, а он разрывается между ними.
По-моему, скоро от этого жаркого тропического ливня останется мерзкая серенькая
изморось... Эк я, про любимого-то! Надо же. Может, я таким макаром дойду до
осознания того, что я его и не люблю вовсе? А это просто привычка. Привычка
просыпаться в крепких объятиях, засыпать в счастливой истоме, гулять по ночам,
взявшись за руки, целоваться под дождем...
   Но если это привычка, то она слишком уж родная.
   Может, попробовать дернуть? Чтобы до крови, до боли, до крика "Не уходи!". А
если уйдет и не крикнет?.. Вот чего я боюсь: А ЕСЛИ ОН УЙДЕТ?
   Конечно, это будет означать всего лишь то, что он просто не тот, не мой
единственный. Но как-то от этого не легче.
   Хотя, когда мы вчера договаривались встретиться в клубе в понедельник, я уже
думала, что не приду. А если приду, то сначала его не замечу. А если замечу, то
не улыбнусь счастливо. А если...
   Черт! Ничего у меня не выйдет. Я слишком его... слишком привыкла к нему?..
Нет, все-таки от этого действительно никуда не деться - люблю.  За что?.. А
говорят, что любят не "за что", а "вопреки". Вот я точно вопреки. Всему и всем.
Нелогично. Нерационально. Цепляюсь даже не за соломинку, а за какую-то
пушинку... точечку... капельку-дождинку. Дождинка - это часть Рэйна. Мне всегда
достается только часть его".
   Кара встала и прошлась по комнате. В квартире - полный бардак, в голове -
полная анархия.
   Она задержала взгляд на Тине, который чуть заметно улыбался ей со стены,
залитой лунным светом. Маша некоторое время смотрела на него, потом грустно
улыбнулась:
  - Живут же люди. Люди, которых двое. Тин и Юлька. Хорошие люди, которые нашли
друг друга. Везет же некоторым. Правда, Ник?
   Ник поднял одно ухо, что-то сонно промурлыкал и перевернулся на другой бок.
  - Ничего ты не понимаешь, глупое животное. Когда людей двое - это здорово. И,
наверное, это единственно правильно...
   И тут зажегся свет.
   Кара посмотрела на лампочку, одиноко висящую под потолком. Потом медленно
села на кровать. Подумала немного, и лицо ее приняло решительное выражение. Она
поднялась, вытащила из рюкзака записную книжку, полистала ее, нашла букву "С" и
записи на "Санкт-Петербург". Ник, проснувшись, следил за ней настороженно.
   Маша взглянула на часы. Без пятнадцати три. "Успею!" - подумала она, задула
свечку и палочку и стала быстро собираться. Положила в рюкзак свитер, диктофон,
пару кассет, чистую тетрадь, записную книжку и ручку. Вытащила из-под кровати
кофр и засунула в него гитару.
   Ник, видимо, что-то почувствовал - тревожно-жалобно мяукнул и, спрыгнув с
кровати, подошел к Каре и стал тереться об ее ногу.
  - Что, маленький? Ты не хочешь меня отпускать? Я ненадолго. А соседи из
326-ой будут тебя кормить. Они хорошие, - Кара посадила Ника на плечо и стала
собираться дальше. Положила в рюкзак "мыльно-рыльные" принадлежности и прочие
предметы гигиены, вытащила из холодильника хлеб и отломила примерно половину.
Потом подумала и на всякий случай взяла бактерицидный пластырь.  Деньги? Зачем
деньги - ей не привыкать ездить "зайцем".
  Она затянула рюкзак, надела джинсовую куртку со множеством карманов и
ботинки. Ник жалобно замяукал.
  - Не плачь, солнышко, я вернусь обязательно.
   Маша написала записку соседям из 326-ой комнаты, отрезала кусочек скотча и
пошла приклеить записку на их дверь. Вернувшись, она притиснула Ника к себе и
прошептала:
  - Я вернусь. Не знаю, когда. Ты жди, ты только жди меня, пожалуйста, не
забывай, - она поцеловала его в мокрый розовый нос, посадила на кровать и
хотела уже взять гитару, но словно вспомнила что-то. Взяла маркер, дотянулась
через кровать до портрета Тина, который все так же смотрел на нее с отрешенной
улыбкой, и написала что-то на обоях рядом с ним. Потом весело и зло швырнула
маркером в "Иванушек" на шкафу.
   Надела на одно плечо рюкзак, на другое вскинула кофр с гитарой, подмигнула
Нику, погасила свет и вышла.
   А Ник остался один на кровати под портретом принца из сказки, рядом с
которым было отчаянно выведено:
"ХОРОШО, КОГДА ЛЮДЕЙ ДВОЕ!".

-------------------------------------------------------------------------------
октябрь 1998 - январь 1999



   Вадим Филиппов.
   Пять рассказов

-==-------------Три секунды-------------------------==-

     ----------(моментальный рассказ)----------------
     =-=-=-=--=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-

     Секунда первая.

     Где они? Где все хорошие люди, о которых так часто пишут и
говорят?
     Где все те, что несут в мир доброе и светлое? Нет их.
     Они стали анахронизмом. Чем-то, подобным легкому сну. Сон
     кончается и снова погружаешься в работу и серый бестолковый
день.
     Бегаешь, крутишься, кому-то что-то доказываешь. Пусто все.
     Театрально-искусственно. Кому это надо?
     Я БУДУ ХУДОЖНИКОМ. Это успокаивало, заставляло мириться с
жизнью.
     Терпел и мечтал, терпел и был жизнерадостным. Щенок...
     Друзья? А друзья есть. Хорошие, добрые, но с ворохом своих
проблем
     и говорят, говорят только об этом. А кому интересны мои?!!
     Кто меня будет слушать?!! Хорошие друзья, добрые...
     Любимая? Дорогая моя! Ты же видишь, что устали мы
     друг от друга. Опостылели. Все чаще ругаемся и тихо ненавидим.
     Пусть это пока сиюминутно, но что будет дальше? Зачем это?
     Отдохни от меня, славная.

     Секунда вторая.

     Господи! Где же ты? Видишь что делаю? Глупо все. Запутался я,
ребята.
     Хотя было хорошее, было. Кто же спорит? Люблю и любим. Искал
и находил. Узнавал,
     познавал. Дочурка растет - лапонька. Хотя многого и добился! Разве
не прекрасно быть
     учителем? Балбесов этих, оболтусов учил. Переживал с ними.
Плакал с ними.
     Резвился.
     Вот смотрит на тебя пацаненок, глазами хлопает - вникает умным
речам.
     И себя, ну хоть на чуточку, уважать начинаешь. Хотя кому это надо?
     Авторитет, уважение... Все летит. Вся жизнь в одну секунду...

     Секунда третья.

     Мама! Что же я делаю?!! Прихожу из школы, а ты все крутишься,
вертишься.
     В безденежьи этом. Кормишь нас четверых, а я балбесом скачу в
своих мечтах и
     бесконечных увлечениях. Стареешь ты прямо на глазах - то
поясница, то хондроз...
     Я не имею права тебя оставить, НЕ ИМЕЮ! Ты вырастила нас!
Спасибо тебе, ма!
     Разные мы получились - хорошие, плохие, глупые... Глупый я! Что ж
я делаю?!
     Не надо было... Ма!!!

     Послесекундие.

     Кончились мои три секунды и сорок пять метров до земли.
Кончились...
     --=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=

         Сентябрь, 1998 г.
         г. Орск.


-==-------Семичасовой на Сан-Антонио.--------==-

     ------------рассказ----------------------

     - Запомните, молодой человек, дедушку зовут Д