стране, без денег, без одежды, почти  без  хлеба.
Но чувствовать себя свободным после того, как тебя приговорили к ужасно-
му пожизненному заключению; думать о том, как обрадуется обожаемая  под-
руга, узнав эту новость; строить множество дерзких и восхитительных пла-
нов, как увидеться с ней, - это значит быть счастливее Фридриха Прусско-
го, значит быть  счастливейшим  из  смертных,  значит  быть  избранником
судьбы".
   Вот что писал молодой Фридрих фон Тренк принцессе Амалии, и легкость,
с которой госпожа фон Клейст читала письмо, показала удивленной и  раст-
роганной Порпорине, что такого рода переписка с помощью нотных  тетрадей
была для них привычной. Письмо оканчивалось постскриптумом: "Особа,  ко-
торая вручит вам это письмо, столь же надежна, сколь ненадежны были дру-
гие. Можете доверять ей безгранично и передавать все  послания  ко  мне.
Граф де СенЖермен поможет ей переправлять их. Однако  необходимо,  чтобы
вышеназванный граф, которому я доверяю лишь до известного  предела,  ни-
когда и ничего не слышал о вас и  чтобы  он  считал  меня  влюбленным  в
синьору Порпорину, хотя это неправда и я никогда не  питал  к  ней  иных
чувств, кроме спокойной, чистой дружбы. Пусть же ни одно облачко не  за-
туманит прелестного чела той, кого я боготворю. Я дышу для нее  одной  и
скорее согласился бы умереть, нежели изменить ей".
   В  то  время  как  госпожа  фон  Клейст  вслух  расшифровывала   этот
постскриптум, делая ударение на каждом слове,  принцесса  Амалия  внима-
тельно изучала лицо Порпорины, пытаясь обнаружить на нем выражение боли,
унижения или досады. Ангельская безмятежность этого благородного  созда-
ния совершенно ее успокоила, и она снова начала осыпать девушку ласками,
восклицая:
   - А я-то смела подозревать тебя, бедная крошка! Ты не знаешь,  как  я
ревновала, как ненавидела тебя, как проклинала! Мне хотелось,  чтобы  ты
оказалась дурнушкой и плохой актрисой именно потому, что я боялась  уви-
деть тебя чересчур красивой и чересчур доброй. Ведь мой брат,  опасаясь,
что я подружусь с тобой, только делал вид, будто хочет  пригласить  тебя
на мои концерты, а сам наговорил мне, будто бы в Вене ты была возлюблен-
ной, кумиром Тренка. Он прекрасно знал, что таким способом навсегда  от-
далит меня от тебя. И я верила ему, меж тем как ты подвергаешь себя  ве-
личайшим опасностям, чтобы только принести мне эту счастливую весть! Так
ты не любишь короля? Ах, как ты права, ведь нет человека  более  развра-
щенного, более жестокого!
   - Принцесса, принцесса! - вмешалась госпожа  фон  Клейст,  испуганная
чрезмерной откровенностью и лихорадочным воодушевлением  аббатисы  Квед-
линбургской. - Какую опасность могли бы вы навлечь на себя в эту минуту,
не будь мадемуазель Порпорина ангелом мужества и преданности!
   - Да, да... я в таком состоянии... Кажется, я совсем потеряла голову.
Хорошенько закрой двери, фон  Клейст,  но  прежде  взгляни,  не  мог  ли
кто-нибудь подслушать меня в передней. Что касается этой девушки, -  до-
бавила принцесса, указывая на Порпорину, - посмотри на ее лицо и  скажи,
возможно ли сомневаться в ней. Нет, нет! Я не так неосторожна,  как  ка-
жется, дорогая Порпорина. Не думайте, что я открыла вам  сердце  лишь  в
минуту смятения и что буду раскаиваться в этом, когда приду  в  себя.  У
меня безошибочный инстинкт, дитя мое. Глаз еще никогда не обманывал  ме-
ня. Это у нас в роду, но мой брат  король,  который  всегда  похваляется
своим чутьем, не может со мной сравниться в этом отношении. Нет,  вы  не
предадите меня, я вижу, я знаю это!.. Вы не захотите  обмануть  женщину,
снедаемую несчастной любовью, женщину, которая  испытывает  такие  муки,
каких никто не может даже вообразить себе.
   - О нет, принцесса, никогда! - сказала Порпорина, опускаясь перед ней
на колени и словно призывая бога в свидетели своей клятвы. - Ни вас,  ни
Фридриха фон Тренка, спасшего мне жизнь, да и вообще никого в мире!
   - Он спас тебе жизнь? О, я уверена, что не тебе одной! Он такой храб-
рый, такой добрый, такой красивый! Он очень  хорош  собой,  правда?  Но,
должно быть, ты не рассмотрела его как следует, не то непременно  влюби-
лась бы, а ты ведь не влюблена в Тренка, нет? Ты еще расскажешь мне, как
вы познакомились и каким образом он спас тебе жизнь, но только  не  сей-
час. Сейчас я не смогу слушать тебя, я должна говорить сама, мое  сердце
переполнено до краев - уже так давно оно сохнет у меня в груди!  Я  хочу
говорить, говорить без конца, оставь меня в покое, фон Клейст.  Моя  ра-
дость должна излиться, иначе меня разорвет на куски.  Но  только  закрой
двери, встань на страже, оберегай меня. Пожалейте меня, мои дорогие под-
руги, ведь я так счастлива!
   И принцесса залилась слезами.
   - Так знай же, - продолжала она через несколько  мгновений  прерываю-
щимся от рыданий голосом, но все с тем же возбуждением, - что он  понра-
вился мне с первого дня нашего знакомства. Ему было  тогда  восемнадцать
лет, он был божественно красив и так  хорошо  образован,  чистосердечен,
храбр! Меня хотели выдать замуж за шведского короля. Не тут-то  было!  А
моя сестра Ульрика кусает ногти с досады, что вот я стану  королевой,  а
она остается в девицах. "Милая сестра, - говорю я ей, - есть способ ула-
дить это дело ко всеобщему удовольствию. Правители Швеции  желают  иметь
королеву-католичку, а я не желаю отрекаться от своей веры. Им нужна пок-
ладистая, кроткая королева, чуждая политики, а если королевой  стану  я,
то захочу властвовать. Стоит мне высказать все это посланникам, и завтра
же они напишут своему государю, что для Швеции подходишь ты,  а  не  я".
Сказано - сделано, и теперь моя сестра - шведская королева. С этого  дня
я начала притворяться и притворяюсь ежедневно до сих пор. Ах, Порпорина,
вы думаете, что вы актриса? Нет, вы не знаете, что значит всю свою жизнь
играть роль, играть ее утром, днем и нередко даже ночью. Ибо нет челове-
ка, который бы не подсматривал за нами, не старался бы угадать наши мыс-
ли и предать нас. Мне пришлось делать вид, будто я огорчена и раздосадо-
вана, когда сестра благодаря моим же стараниям отняла  у  меня  шведский
трон. Мне пришлось делать вид, будто я ненавижу Тренка, будто нахожу его
смешным, чуть ли не издеваюсь над ним и бог знает что еще!.. И это в  то
время, когда я его боготворила, была его любовницей, задыхалась от упое-
ния и счастья так же, как задыхаюсь сейчас!.. Ах, нет,  увы!  -  больше,
чем сейчас!.. Но Тренк не обладал моей силой духа и моей  осторожностью.
Он не был рожден принцем и не умел притворяться и лгать,  как  умела  я.
Король узнал обо всем и, по обычаю королей, солгал, притворившись, будто
ничего не замечает. Однако он стал преследовать Тренка, и этот  красавец
паж, его любимец, сделался предметом его ненависти и злобы. Он  старался
всячески его унизить, он не знал жалости по отношению к нему. Семь  дней
из восьми Тренк проводил под арестом. Но на восьмой он снова был в  моих
объятиях, ибо он ничего не боится, ни от чего не падает духом. Ну, можно
ли не преклоняться перед таким мужеством? Так вот, король придумал  пос-
лать его с поручением за границу. А когда Тренк выполнил  его  столь  же
искусно, сколь и быстро, брат имел низость обвинить его в том, что якобы
он передал планы наших крепостей и выдал военные тайны своему двоюродно-
му брату Тренку-пандуру, состоящему на службе у  Марии-Терезии.  То  был
способ не только разлучить нас навеки, осудив его на пожизненное  заклю-
чение, но и обесчестить его, заставить погибнуть  от  горя,  отчаяния  и
гнева в ужасной темнице. Теперь скажи, могу ли я почитать  и  благослов-
лять моего брата. Говорят, он великий человек. А я говорю вам, он  чудо-
вище! О девочка, остерегайся полюбить его, он сломает тебя, как тростин-
ку! Но надобно притворяться, все время притворяться!  В  той  атмосфере,
где мы живем, даже дышать приходится украдкой. И я притворюсь, что бого-
творю своего брата. Я его любимая сестра, все знают это или думают,  что
знают... Он осыпает меня знаками внимания. Он  собственноручно  собирает
для меня вишни в садах Сан-Суси и отказывает в  них  даже  самому  себе,
хоть любит их больше всего на свете, но перед тем как передать  корзинку
пажу, которому ведено принести ее мне, он пересчитывает вишни, чтобы паж
не съел хоть одну по дороге. Какая нежная заботливость! Какое  простоду-
шие, достойное Генриха Четвертого и короля Рене! И в то же время он дер-
жит моего возлюбленного в подземелье и старается обесчестить его в  моих
глазах, чтобы наказать за то, что я любила его! До чего же он  великоду-
шен, мой добрый брат! И как мы любим друг друга!..
   Говоря это, принцесса побледнела, голос ее зазвучал  слабее  и  угас,
глаза остановились и, казалось, готовы были выскочить из  орбит;  застыв
на месте, она умолкла и совсем побелела. Она была без чувств. Испуганная
Порпорина помогла госпоже фон Клейст расшнуровать ее корсаж и  перенести
на постель; здесь она немного пришла в себя и снова начала  шептать  ка-
кие-то невнятные слова.
   - Благодарение небу, припадок сейчас пройдет, - сказала  госпожа  фон
Клейст певице. - Когда она полностью придет в себя, я позову  горничных.
А вам, милое дитя, надо непременно перейти в музыкальный салон  и  спеть
что-нибудь, чтобы вас слышали стены, а вернее, слуги, сидящие  в  перед-
ней. Ведь король неминуемо узнает, что вы приходили сюда,  и  он  должен
думать, что вы занимались с принцессой только музыкой. Принцесса скажет-
ся больной, и это поможет ей скрыть свою радость. Никто не должен  заме-
тить, что она знает о побеге Тренка. И вам тоже нельзя этого знать. Сей-
час, несомненно, король уже осведомлен обо всем. Он будет не  в  духе  и
станет подозревать всех и вся. Берегитесь! Если он узнает,  что  это  вы
передали письмо принцессе, мы погибнем обе - и я, и вы.  В  этой  стране
женщины так же легко попадают в крепость, как и  мужчины.  Их  умышленно
забывают там - совсем так же, как мужчин. И они умирают  там,  тоже  как
мужчины. Я предупредила вас, прощайте. Спойте что-нибудь, а потом уходи-
те без шума, но и без особой таинственности. Мы не увидимся с вами целую
неделю - этого требует  осторожность.  Можете  рассчитывать  на  призна-
тельность принцессы. Она  очень  щедра  и  умеет  вознаграждать  предан-
ность...
   - Ах, сударыня, - с грустью возразила Порпорина. -  Вы,  стало  быть,
думаете, что на меня могут повлиять угрозы и обещания? Мне жаль вас, ес-
ли у вас такие мысли.
   Разбитая от усталости и волнений, которые  она  только  что  пережила
вместе с принцессой, и еще не  оправившись  от  собственного  вчерашнего
потрясения, Порпорина все же села за клавесин и начала петь,  как  вдруг
дверь за ее спиной бесшумно отворилась, и в зеркале, возле которого сто-
ял инструмент, она внезапно увидела рядом со своим отражением фигуру ко-
роля. Вздрогнув, она приподнялась, но король опустил свои жесткие пальцы
на ее плечо, как бы приказывая ей снова сесть и продолжать  петь.  Очень
неохотно, со стесненным сердцем, она заставила себя повиноваться. Никог-
да еще она не чувствовала себя менее расположенной  петь,  никогда  при-
сутствие Фридриха не казалось ей более замораживающим, более несовмести-
мым с музыкальным вдохновением.
   - Исполнение было превосходно, - сказал король закончившей свой отры-
вок Порпорине, которая во время пения с ужасом наблюдала, как король  на
цыпочках подходил к полуотворенной двери спальни своей сестры,  стараясь
услышать, что там происходит. - К сожалению, - добавил он, - я  заметил,
что ваш прекрасный голос звучал сегодня не так хорошо, как  обычно.  Вам
бы следовало отдыхать, а не приходить сюда, повинуясь непонятному капри-
зу принцессы Амалии, которая послала за вами, а  сама  даже  не  слушает
вас.
   - Ее королевское высочество внезапно почувствовала себя дурно, -  от-
ветила молодая девушка, напуганная суровым и мрачным тоном короля,  -  и
мне было приказано продолжать петь, чтобы развлечь ее.
   - Уверяю вас, что это напрасный труд и она вовсе не  слушает  вас,  -
сухо возразил король. - Она сидит там и, как ни в чем не бывало, шепчет-
ся с госпожой фон Клейст. А если так, мы тоже можем пошептаться здесь  с
вами, не обращая на них внимания. Ее болезнь представляется мне не слиш-
ком серьезной. По-видимому, особы вашего пола необыкновенно быстро пере-
ходят от одной крайности к другой. Вчера вечером вы чуть ли не  умирали.
Кто бы мог вообразить, что сегодня утром вы придете  сюда  ухаживать  за
моей сестрой и развлекать ее? Не будете ли вы любезны объяснить мне, ка-
ким чудом вы здесь оказались?
   Ошеломленная вопросом, Порпорина мысленно молила небо вразумить ее.
   - Государь, - сказала она, силясь казаться спокойной, - я и  сама  не
совсем понимаю, как это произошло. Сегодня утром мне сообщили о  желании
принцессы иметь вот эту партитуру. Я подумала, что должна принести  ноты
сама, предполагая оставить их в передней и тотчас уйти. Здесь меня  уви-
дела госпожа фон Клейст. Она доложила обо мне принцессе Амалии,  и,  как
видно, ее высочеству захотелось посмотреть на меня вблизи. Мне было  ве-
дено войти в комнату. Принцесса удостоила меня беседой и стала  расспра-
шивать о характере различных музыкальных отрывков. Потом ей стало  нехо-
рошо, и она решила лечь, а мне приказала выйти и спеть вот эту арию. Те-
перь, я думаю, меня соблаговолят отпустить на репетицию.
   - Еще рано, - сказал король. - Не знаю, почему это вам так не терпит-
ся уйти, когда я желаю побеседовать с вами.
   - Потому что в присутствии вашего величества я всегда боюсь оказаться
лишней.
   - Моя милая, у вас нет здравого смысла.
   - Тем более, государь!
   - Вы останетесь здесь, - сказал король, снова усадив ее за фортепьяно
и встав напротив.
   А потом, устремив на  нее  не  то  отеческий,  не  то  инквизиторский
взгляд, спросил:
   - Правда ли все, что вы мне  тут  наговорили?  Порпорина  превозмогла
отвращение, которое ей внушала ложь. Она уже не раз говорила  себе,  что
будет искренна с этим страшным человеком во всем, что касается ее самой,
но сумеет солгать, если ложь понадобится для спасения его жертв.  И  вот
критическая минута, когда благосклонность властелина могла  превратиться
в ярость, неожиданно настала. Она охотно пожертвовала бы  этой  благоск-
лонностью, только бы не унижаться до притворства, но от ее  находчивости
и присутствия духа зависели сейчас и участь Тренка и  участь  принцессы.
Призвав на помощь все свое искусство актрисы, она с лукавой улыбкой  вы-
держала орлиный взгляд короля. Впрочем, в эту минуту его  взгляд  скорее
напоминал ястребиный.
   - Ну, - сказал король, - почему же вы не отвечаете?
   - А зачем его величеству королю угодно пугать меня, делая вид, что он
сомневается в моих словах?
   - У вас отнюдь не испуганный вид. Напротив. Сегодня  вы  смотрите  на
меня чрезвычайно смело.
   - Государь, боишься только того, кого ненавидишь. Зачем  же  вам  же-
лать, чтобы я боялась вас?
   Фридриху пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие, чтобы  не
уступить волнению, вызванному этим ответом - самым кокетливым  из  всех,
каких ему до сих пор удавалось добиться от Порпорины. И, по своему обык-
новению, он сейчас же переменил разговор,  что  само  по  себе  является
большим искусством, куда более трудным, чем принято думать.
   - Почему вчера вечером вы упали в обморок, будучи на сцене?
   - Государь, это никак не может интересовать ваше величество и касает-
ся только меня одной.
   - Какое это блюдо вам подали сегодня на завтрак, что у вас так развя-
зался язык?
   - Я вдохнула запах некоего флакона и уверовала в доброту и справедли-
вость того, кто принес его мне.
   - Ах вот как! Вы приняли это за декларацию? - сказал Фридрих  холодно
и с каким-то циничным презрением.
   - Боже упаси, нет! - с непритворным ужасом ответила Порпорина.
   - Почему вы сказали: "Боже упаси"?
   - Потому что знаю, что декларации вашего величества носят чисто воен-
ный характер, даже когда они относятся к дамам.
   - Вы не русская царица и не Мария-Терезия, какую же войну  мог  бы  я
объявить вам?
   - Войну льва с мушкой.
   - А какая муха укусила сегодня вас, если вы  осмеливаетесь  ссылаться
на подобную басню? Ведь мушка погубила льва, преследуя его.
   - Ну, это был, наверное, какой-нибудь жалкий лев, рассерженный, а по-
тому слабый. Могла ли я вспомнить об этом нравоучительном конце?
   - А мушка была жестокой и больно кусалась. Пожалуй,  это  нравоучение
скорее подходит вам.
   - Вы так полагаете, ваше величество?
   - Да.
   - Государь, вы говорите неправду.
   Фридрих схватил молодую девушку за руку и судорожно,  до  боли,  сжал
ее. В этом странном порыве гнев сочетался с любовью. Порпорина не  изме-
нилась в лице, и, глядя на ее покрасневшую, опухшую руку,  король  доба-
вил:
   - У вас есть мужество!
   - Не такое уж большое, государь, но я не притворяюсь,  будто  у  меня
его нет, как это делают все те, кто вас окружает.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что человек часто притворяется мертвым, чтобы не быть убитым.  Будь
я на вашем месте, мне бы не хотелось слыть такой грозной.
   - В кого вы влюблены? - спросил король, снова меняя разговор.
   - Ни в кого, государь.
   - Если так, отчего у вас бывают нервные припадки?
   - Это не имеет значения для судеб Пруссии,  а  следовательно,  королю
незачем это знать.
   - Так вы думаете, что с вами говорит король?
   - Я никогда не смела бы забыть об этом.
   - И все-таки должны забыть. Король никогда не станет разговаривать  с
вами - ведь жизнь вы спасли не королю.
   - Но я не вижу здесь барона фон Крейца.
   - Это упрек? Если так, вы несправедливы.  Не  король  приходил  вчера
справляться о вашем здоровье. У вас был капитан Крейц.
   - Это различие чересчур тонко для меня, господин капитан.
   - Так постарайтесь научиться замечать его. Посмотрите - когда я наде-
ну шляпу вот так, чуть-чуть на левый бок, я буду капитаном, а когда  вот
эдак, на правый, буду королем. А вы, в соответствии с  этим,  будете  то
Консуэло, то мадемуазель Порпориной.
   - Я вас поняла, государь, но увы! Для меня это невозможно. Ваше вели-
чество может быть кем угодно - двумя лицами, тремя,  сотней  лиц,  я  же
умею быть только самой собой.
   - Неправда! В театре, при ваших товарищах актерах, вы бы не стали го-
ворить со мной так, как говорите здесь.
   - Не будьте так уверены в этом, государь.
   - Да что это с вами? Видно, сам дьявол вселился в вас сегодня?
   - Дело в том, что шляпа вашего величества не сдвинута сейчас ни впра-
во, ни влево, и я не знаю, с кем говорю.
   Покоренный обаянием Порпорины, которое он особенно остро ощутил в эту
минуту, король с добродушно-веселым видом поднес  руку  к  шляпе  и  так
сильно сдвинул ее на левое ухо, что его грозное лицо сделалось  смешным.
Ему очень хотелось, насколько это было в его силах, разыграть роль прос-
того смертного и короля, отпущенного на каникулы, но внезапно он  вспом-
нил, что пришел сюда вовсе не для развлечения, а затем, чтобы проникнуть
в тайны аббатисы Кведлинбургской, и сердитым, резким  движением  оконча-
тельно снял шляпу; его улыбка исчезла, лоб нахмурился, он встал и,  бро-
сив певице: "Будьте здесь, я приду за вами", прошел в спальню принцессы,
которая с трепетом ждала его появления. Слыша,  что  король  беседует  с
Порпориной, но не смея отойти от  постели  своей  госпожи,  госпожа  фон
Клейст пыталась подслушать их разговор, но тщетно - покои аббатисы  были
чересчур велики, ей не удалось уловить ни слова, и  она  еле  дышала  от
страха.
   Порпорина тоже дрожала при мысли о том, что может  сейчас  произойти.
Обычно серьезная, почтительная и искренняя в беседе с королем,  на  этот
раз, желая отвлечь его от опасного допроса, она заставила  себя  быть  с
ним притворно кокетливой и, пожалуй, излишне бойкой. Она надеялась,  что
таким образом оградит от мучений его несчастную сестру. Но  Фридрих  был
не таким человеком, чтобы от