ерпеливы,  способны
слепо повиноваться и обладаете настоящим музыкальным  талантом,  -  а  я
чувствую, что это так, - если вы не теряете головы при первом налетевшем
шквале, к тому же если вам удастся  выказать  перед  ним  смышленость  и
быстроту соображения, то обещаю вам: после трех-четырех уроков он станет
самым кротким и добросовестным учителем, возможно даже, что,  если,  как
мне кажется, вы столь же добры, сколь и умны, Порпора станет вам  верным
другом, справедливым, благожелательным отцом.
   - О! Вы бесконечно радуете меня. Я вижу, что вы его знаете  и  должны
также знать его знаменитую ученицу, новую графиню Рудольштадт...  Порпо-
рину...
   - Но где же вы слышали об этой Порпорине и чего хотите от нее?
   - Письма к Порпоре и энергичного ходатайства перед ним, когда она бу-
дет в Вене; ведь она, конечно, туда поедет после своей  свадьбы  с  этим
богатым аристократом, графом Рудольштадтом.
   - А откуда вы знаете об этом браке?
   - Благодаря величайшей в мире случайности. Мой друг  Келлер  узнал  в
прошлом месяце, что в Пильзене умер его родственник, который оставил ему
небольшое наследство. У Келлера не было ни времени, ни средств на  такое
путешествие, и он все не решался предпринять его, боясь, что  наследство
не покроет дорожных расходов и потери времени. Как раз перед этим я  по-
лучил немного денег за свою работу и предложил ему съездить в Пильзен на
правах его доверенного. Вот я и отправился в этот город и в одну неделю,
к своему великому удовольствию, закончил дело о наследстве Келлера.  Ко-
нечно, оно не бог весть как велико, но и этим немногим ему не приходится
пренебрегать. Я везу ему документы, утверждающие его в наследстве на не-
большую усадьбу; он по своему усмотрению сможет либо  продать  ее,  либо
пользоваться доходами. Возвращаясь из Пильзена, я очутился вчера в  мес-
течке Клатау, где и заночевал. День был базарный, и постоялый двор  ока-
зался битком набит народом. Я сидел за столом,  где  закусывал  толстяк,
которого величали доктором Вецелиусом; в жизни не  встречал  я  большего
обжоры и болтуна. "Знаете новость? - спросил он, обращаясь к соседям.  -
Граф Альберт Рудольштадт, этот сумасшедший, архисумасшедший, чуть ли  не
бешеный, женится на учительнице  музыки  своей  двоюродной  сестры;  эта
авантюристка, нищая, говорят, была актрисой в Италии, и старик  музыкант
Порпора якобы похитил ее; но скоро она ему опротивела, и старик отправил
ее родить в Ризенбург. Все это держалось в величайшей тайне, и  сначала,
не понимая ничего в болезни и  конвульсиях  барышни,  считавшейся  очень
добродетельной, Рудольштадты вызвали меня  для  лечения  злокачественной
лихорадки. Но едва я успел пощупать пульс больной, как граф Альберт, по-
видимому знавший кое-что о ее добродетели, бросился на меня, точно беше-
ный, оттолкнул и больше не впустил в комнату. Все было окружено  полней-
шей тайной. Старушка канонисса, по-моему, играла роль акушерки.  Никогда
старой даме еще не приходилось бывать в таком переплете. Ребенок  исчез.
Но удивительнее всего, что молодой граф,  не  имеющий,  как  вы  знаете,
представления о времени и принимающий месяцы за годы, вообразил себя от-
цом ребенка и так энергично поговорил со своей семейкой, что те,  боясь,
как бы он снова не впал в бешенство, согласились на этот славный брак".
   - Какая мерзость! Какая гнусность! - вскричала вне себя  Консуэло.  -
Надо же наплести столько возмутительной клеветы и нелепостей.
   - Не думайте только, что я хоть на секунду  поверил  всему  этому,  -
возразил Иосиф Гайдн. - Физиономия старого доктора так же глупа,  как  и
зла, и еще прежде, чем его изобличили во лжи, я был уверен, что он  кле-
вещет и несет вздор. Но едва успел он докончить свою  сказку,  как  пять
или шесть окружавших его молодых людей встали на защиту девушки, и я та-
ким образом узнал правду. Они наперебой принялись превозносить  красоту,
прелесть, скромность, ум и несравненный талант Порпорины. Всем  им  была
понятна любовь к ней графа Альберта, все завидовали его счастью и восхи-
щались старым графом, согласившимся на их  брак.  Доктора  же  Вецелиуса
обозвали вралем и безумцем. Так как при этом упоминалось о глубоком ува-
жении маэстро Порпоры к ученице, которой он пожелал даже дать свое  имя,
то мне пришла в голову мысль отправиться в Ризенбург, пасть к ногам  бу-
дущей или, может быть, уже настоящей  графини  (говорят,  будто  свадьба
состоялась, но это держат  пока  в  секрете,  чтобы  не  вызвать  неудо-
вольствия императорского двора) и, рассказав Порпорине свою историю, до-
биться с ее помощью милости стать учеником ее знаменитого учителя.
   Несколько минут Консуэло задумчиво молчала:  последние  слова  Иосифа
относительно императорского двора поразили ее. Но вскоре она снова обра-
тилась к нему.
   - Дитя мое, - проговорила она, - не ходите в Ризенбург, там нет  Пор-
порины. Она не вышла замуж за графа Рудольштадта, и совершенно неизвест-
но, состоится ли этот брак вообще. Правда, речь об этом была, и мне  ка-
жется, что жених и невеста достойны друг друга. Но  Порпорина,  несмотря
на свою преданность и дружеское расположение к графу Альберту,  несмотря
на глубокое уважение и безграничное почтение к нему, не нашла  возможным
отнестись опрометчиво к столь серьезному делу.  Она  взвесила,  с  одной
стороны, какой вред принесла бы этой знатной семье, заставив ее потерять
расположение и, быть может, даже покровительство императрицы, а  так  же
уважение других вельмож и почет во всем крае, с другой же стороны -  ка-
кой ущерб нанесла бы себе, отказавшись  служить  прекрасному  искусству,
которое она с любовью изучала и которому храбро решила  посвятить  себя.
Она сказала себе, что жертва велика и с той и с другой стороны, и, преж-
де чем очертя голову решиться на нее, она должна посоветоваться с Порпо-
рой, а молодому графу дать время убедиться в прочности своего чувства. И
вот она взяла и отправилась в Вену пешком, без провожатого и  почти  без
денег, унеся с собой из всех предложенных ей богатств  лишь  чистую  со-
весть и гордость артистки, - ушла с надеждой вернуть  покой  и  рассудок
тому, кто любит ее.
   - В таком случае это действительно настоящая артистка! Какая она  ум-
ница и какая у нее благороднейшая душа, если она так поступила! -  воск-
ликнул Иосиф, глядя на Консуэло блестящими глазами. - И, если не  ошиба-
юсь, с ней-то я и говорю, перед ней и падаю ниц!
   - Да, она сама протягивает вам руку и предлагает свою дружбу, а также
обещает походатайствовать перед Порпорой. Мы, по-видимому, вместе  будем
продолжать путь и, если бог поможет, как он до сих пор помогал нам обоим
и как помогает всем уповающим только на него, скоро доберемся до Вены  и
будем там брать уроки у одного и того же учителя.
   - Слава богу! - со слезами радости на глазах, в восторге воздевая ру-
ки к небу, воскликнул Гайдн. - То-то я почувствовал,  глядя  на  вас  во
время вашего сна, что в вас есть что-то необыкновенное и моя жизнь,  моя
будущность в ваших руках!..


   LXVI

   После того как молодые люди познакомились поближе, дружески рассказав
друг другу подробности своей жизни, они стали  думать,  как  лучше  доб-
раться до Вены и какие следует принять  предосторожности.  Прежде  всего
они вынули кошельки и сосчитали деньги. Консуэло все-таки оказалась  бо-
гаче своего спутника. Но их соединенных капиталов хватало только на  то,
чтобы без особых лишений проделать путь пешком, не страдая от  голода  и
не проводя ночи под открытым небом. Ни о чем другом нечего было  и  меч-
тать, и Консуэло примирилась с этим. Однако, невзирая на философски  ве-
селое настроение девушки, Иосиф был озабочен и задумчив.
   - Что с вами? - спросила она. - Вы, быть может, боитесь, что  я  ока-
жусь для вас обузой в пути? А я готова биться об заклад, что хожу  лучше
вас.
   - Вы все должны делать лучше, - ответил он, - но меня тревожит  вовсе
не это. Меня печалит и пугает мысль, что ваша молодость и красота  прив-
лекут к вам алчные взоры встречных, а я мал и тщедушен и, при всем жела-
нии отдать за вас жизнь, не в силах буду вас защитить.
   - Есть о чем думать, бедный мой мальчик! Допустим, что  я  достаточно
хороша и могу привлечь взоры прохожих, но уважающая себя женщина  всегда
сумеет внушить почтение своим умением держаться.
   - Будь вы урод или красавица, будь вы молоды или  стары,  дерзки  или
скромны - вы не можете чувствовать себя в безопасности на этих  дорогах,
запруженных солдатами и всякого рода сбродом. С  тех  пор  как  заключен
мир, страна наводнена военными,  возвращающимися  по  своим  гарнизонам,
особенно добровольцами - любителями приключений,  которые  в  погоне  за
легкой наживой после демобилизации грабят прохожих,  занимаются  вымога-
тельством у деревенских жителей и вообще ведут себя в провинции,  как  в
завоеванной стране. Бедность наша является для нас в некотором роде  за-
щитой, но довольно того, что вы женщина,  чтобы  пробудить  их  звериные
инстинкты. Я серьезно думаю об изменении маршрута. Вместо того чтобы ид-
ти на Писек и Будвейсс - места  расквартирования  войск,  через  которые
постоянно передвигаются демобилизованные солдаты и прочий  сброд,  ничем
от них не отличающийся, - мы поступим благоразумнее, спустившись по  те-
чению Молдавы горными, более или менее пустынными ущельями, где ничто не
возбуждает жадности этих господ и не толкает их  к  разбою.  Мы  пройдем
вдоль реки до Рейхенау и вступим в Австрию через  Фрейштадт.  В  Австро-
Венгрии мы будем под защитой полиции, менее беспомощной, чем чешская.
   - Вы, значит, знакомы с этой дорогой?
   - Я даже не знаю, существует ли она, но у меня  в  кармане  есть  ма-
ленькая карта; покидая Пильзен, я предполагал - для разнообразия - возв-
ратиться через горы и постранствовать...
   - Что ж, пусть будет так. Мысль ваша мне по душе, - сказала Консуэло,
рассматривая развернутую Иосифом карту. - Везде есть тропинки для  пеше-
ходов и хижины,  готовые  приютить  скромных  людей  с  тощим  карманом.
Действительно, эта горная цепь приведет нас к Молдаве, а дальше она  тя-
нется вдоль реки.
   - Это самая большая горная цепь Богемского Леса; там  расположены  ее
наиболее высокие вершины, которые служат границей между Баварией и Боге-
мией. Мы без труда доберемся до нее, придерживаясь этих  вершин,  -  они
указывают на то, что справа и слева идут долины,  спускающиеся  к  обеим
провинциям. Раз теперь, слава богу, ничто не влечет меня  в  этот  замок
Великанов, который никак не найти, я не сомневаюсь, что  сумею  провести
вас верной и наикратчайшей дорогой.
   - Идем же! - сказала Консуэло. - Я вполне отдохнула. Сон и ваш чудес-
ный хлеб вернули мне силы, и я думаю, что сегодня смогу пройти еще  доб-
рых две мили. К тому же хочется как можно скорее уйти из этих мест,  где
я все боюсь встретить кого-нибудь из знакомых.
   - Постойте, - проговорил Иосиф, - у меня мелькнула блестящая мысль!
   - Посмотрим, какая!
   - Если вам не претит переодеться мужчиной - ваше инкогнито  обеспече-
но, и вы избегнете во время наших ночлегов всех скверных  предположений,
какие могут возникнуть по адресу девушки, путешествующей вдвоем с  моло-
дым человеком.
   - Мысль недурна, но вы забываете, что мы не так богаты, чтобы  делать
покупки. Кроме того, где найти одежду по моему росту?
   - Видите ли, самая мысль эта, пожалуй, не пришла бы мне в голову,  не
имей я с собой всего, что нужно для ее выполнения. Мы с вами одинакового
роста, что делает больше чести вам, чем мне, а у меня в мешке есть  сов-
сем новый костюм, который совершенно изменит вашу внешность. Вот история
этого костюма: мне прислала его моя милая мама; думая сделать мне полез-
ный подарок и желая, чтобы я был  прилично  одет,  когда  явлюсь  в  по-
сольство на занятия с барышнями, она решила заказать у  себя  в  деревне
изящнейший костюм по нашей тамошней моде. Правда, костюм живописен и ма-
терия хорошая, вот увидите. Но представляете, какое впечатление я произ-
вел бы в посольстве и каким взрывом смеха встретила бы  меня  племянница
господина Метастазио, покажись я в этом деревенском казакине  и  в  этих
широчайших штанах с буфами! Я поблагодарил бедную маму за ее доброе  на-
мерение,  а  сам  решил  спустить  костюм   какому-нибудь   нуждающемуся
крестьянину или странствующему актеру. Вот почему я и захватил его с со-
бой, но, к счастью, не нашел случая сбыть.  Здешние  жители  утверждают,
что костюм старомоден, и спрашивают, польский он или турецкий.
   - А вот случай и подвернулся!  -  воскликнула,  смеясь,  Консуэло.  -
Мысль ваша превосходна, и странствующая актриса  вполне  удовольствуется
вашим турецким костюмом, брюки в котором, кстати, очень похожи на  юбку.
Покупаю его у вас, правда, в долг, а еще лучше - с условием, что вы  от-
ныне становитесь кассиром нашей "шкатулки",  как  выражается,  говоря  о
своей казне, прусский король, и будете оплачивать мои путевые расходы до
Вены.
   - Там видно будет, - проговорил Иосиф и положил кошелек в  карман,  с
твердым намерением не брать за костюм  денег.  -  Теперь  остается  убе-
диться, подойдет ли вам костюм. Я зайду вон в ту рощу,  а  вы  идите  за
скалу: там сколько угодно места, и вы сможете переодеться спокойно  и  в
полной безопасности.
   - В таком случае выходите на сцену, - ответила Консуэло, указывая  на
рощу, - а я удалюсь за кулисы.
   Не успел ее почтительный спутник, держа данное им слово, углубиться в
рощу, как девушка, спрятавшись за скалу,  занялась  своим  превращением.
Когда Консуэло вышла из убежища и взглянула в воду источника,  послужив-
шего ей зеркалом, она не без некоторого удовольствия увидела в ней  кра-
сивейшего крестьянского мальчика, какого когда-либо породила  славянская
раса. Ее тонкую и гибкую, как тростник, талию опоясывал широкий  красный
кушак, а стройная, словно у серны, ножка скромно выглядывала повыше  щи-
колотки из-под широких складок шаровар. Черные волосы, которые она упор-
но не пудрила, были острижены во время болезни и теперь кольцами  вились
вокруг ее лица. Она растрепала их рукой, придав прическе небрежный  вид,
подобающий молоденькому пастушку. Как актриса, Консуэло умела носить лю-
бой костюм, а мимический талант помог ей изобразить на лице  простодушие
и глупость деревенского парня; она настолько преобразилась,  что  к  ней
сразу вернулись беззаботность и мужество. Стоило Консуэло облечься в те-
атральный костюм, как она вошла в роль, - обычное явление у  актеров,  -
она совершенно перевоплотилась в изображаемый ею персонаж, почувствовала
себя беспечным, сильным и ловким мальчишкой, с удовольствием предающимся
невинному бродяжничеству.
   Ей пришлось трижды свистнуть, пока наконец Гайдн, ушедший в глубь ро-
щи дальше, чем было нужно, не то из почтительности, не то из страха  пе-
ред соблазном заглянуть в расщелину скалы, вернулся к ней. Увидев преоб-
раженную девушку, он вскрикнул от удивления и восторга; хотя он и ожидал
увидеть ее изменившейся, однако в первую минуту едва поверил собственным
глазам. Это превращение поразительно красило Консуэло, и юному музыканту
она показалась совсем иной.
   Женская красота всегда возбуждает у юнцов двойственное чувство - удо-
вольствия и страха; а одежда, придающая женщине даже в глазах людей  ис-
кушенных, известную таинственность и загадочность, играет немалую роль в
беспокойном томлении юноши. Иосиф был чист душой и, что бы  ни  говорили
некоторые его биографы, юношей целомудренным и робким. Он был  ослеплен,
увидав Консуэло, спящую у источника, раскрасневшуюся  от  заливавших  ее
солнечных лучей, неподвижную, точно прекрасная статуя. Говоря  с  нею  и
слушая ее, он переживал дотоле не испытанное волнение, которое  приписы-
вал восторгу и радости столь счастливой встречи. Но сердце его  учащенно
билось все эти четверть часа, которые он провел вдали от нее в лесу,  во
время ее таинственного переодевания. Сейчас волнение снова охватило его,
и, подходя к Консуэло, он решил скрыть под маской беспечности и веселос-
ти неизъяснимое томление, пробуждавшееся в его душе.
   Столь удачная перемена одежды, словно и в самом деле превратившая де-
вушку в юношу, внезапно изменила также и душевное состояние  Иосифа.  На
первый взгляд казалось, он был полон все того же братского порыва живей-
шей дружбы, неожиданно разгоревшейся между ним и его  милым  попутчиком.
Та же жажда двигаться, видеть побольше новых мест, то же презрение опас-
ностей, могущих встретиться на пути, та  же  заразительная  веселость  -
все, что одушевляло в эту минуту Консуэло, захватило и его; и они легко,
словно перелетные пташки, понеслись вперед по лесам и долам.
   Однако, пройдя несколько шагов и заметив за плечом у Консуэло  привя-
занный к палке узелок с вещами, к которым прибавилось только что  снятое
женское платье, Иосиф позабыл, что должен считать  ее  мальчиком.  Между
ними по этому поводу разгорелся спор: Консуэло доказывала, что он и  так
более чем достаточно нагружен своей дорожной котомкой, скрипкой  и  тет-
радью "Gradus ad Pamassum"; Иосиф же  решительно  объявил,  что  положит
узелок Консуэло в свою котомку, а она ничего  нести  не  будет.  Девушке
пришлось уступить, но во имя правдоподобия ее роли и для соблюдения мни-
мого между ними равенства он согласился, чтобы Консуэло несла на перевя-
зи его скрипку.
   - Знаете, - говорила она ему, добиваясь этой уступки,  -  необходимо,
чтобы у меня был вид вашего слуги или по крайней мере проводника, ибо  я
крестьянин, в чем невозможно усомниться, а вы - горожанин.
   - Какой там горожанин, - отвечал, смеясь, Гайдн, - ни дать  ни  взять
подмастерье парикмахера Келлера!
   Юноша был немного огорчен, что не может показаться перед  Консуэло  в
более изящном одеянии, чем его выцветший от солнца и несколько истрепав-
шийся в дороге костюм.
   - Нет, - сказала Консуэло, желая утешить его, - у  вас  вид  знатного
юноши, который промотал денежки папаши и теперь возвращается в отчий дом
с подручным своего садовника, соучастником его похождений.
   - Мне кажется, нам лучше всего взять на себя роли, наиболее  подходя-
щие к нашему положению, - возразил  Иосиф.  -  Мы  можем  выдавать  себя
только за тех, кем я, да и вы, являемся в данную минуту, -  то  есть  за
бедных странствующих актеров. А так как обычно этого сорта люди одевают-
ся как могут, в то, что найдется или придется  по  карману,  то  нередко
можно встретить трубадуров вроде нас, таскающих по дорогам обноски како-
го-нибудь маркиза или солдата; отчего бы и нам с вами не  носить  -  мне
черный потертый костюм скромного учителишки, а вам -  необычное  в  этом
крае одеяние венгерского крестьянина? Хорошо даже  в  случае  расспросов
сказать, что мы недавно странствовали в тех местах. Я могу с видом  зна-
тока распространяться о знаменитом селе Рорау, никому не  ведомом,  и  о
великолепном городе Гаймбурге, до которого никому нет дела.  Ну,  а  вас
всегда выдаст ваше милое итальянское произношение, и вы хорошо сделаете,
если не будете отрицать, что вы итальянец и певец по профессии.
   - Кстати, нам надо с вами придумать себе прозвища, таков обычай. Ваше
уже найдено: поскольку я итальянец,  я  буду  звать  вас  Беппо,  -  это
уменьшительное от Иосиф.
   - Зовите как хотите. У меня то преимущество, что я не известен ни под
каким именем. Вы - другое дело: вам непременно надо прозвище.  Какое  же
вы себе выберете?
   - Да первое попавшееся уменьшительное венецианское имя, хотя бы  Нел-
ло, Мазо, Ренцо, Дзото... О нет, только не это! - воскликнула она, когда
у нее по привычке сорвалось с языка уменьшительное имя Андзолето.
   - Почему же не это? - спросил Иосиф, уловивший, с какою  страстностью
она отказывалась от этого имени.
   - Оно принесло бы мне несчастье. Говорят, есть такие имена.
   - Ну, так как же мы окрестим вас?
   -  Бертони.  Это  распространенное  итальянское  имя  и  нечто  вроде
уменьшительного от Альберт.
   - Синьор Бертони! Хорошо звучит, -  проговор