вление: Консуэло почувствовала себя околдован-
ной, покоренной. Она двигалась навстречу ветру  и  буре,  уносимая  этим
мрачным, похожим на духа тьмы рыцарем, который вместе со своей ношей пе-
репрыгивал через овраги и рытвины так  быстро  и  уверенно,  словно  был
бесплотным духом. Таким образом они добрались до брода небольшой  речки.
Незнакомец быстро шагнул в воду, поднимая Консуэло все выше по мере  то-
го, как река становилась глубже.
   К несчастью, этот внезапный и обильный ливень до такой степени  взды-
бил ручей, что он превратился в мутный, пенистый поток, несшийся с  глу-
хим и зловещим шумом. Вода доходила незнакомцу уже  до  пояса.  Стараясь
держать Консуэло над уровнем воды, он легко мог поскользнуться, ибо ноги
его увязали в иле. Консуэло испугалась за него.
   - Пустите меня, - сказала она, - я умею плавать. Во имя неба, пустите
меня! Вода все прибывает, вы утонете.
   В эту минуту порыв яростного ветра повалил одно из  деревьев,  росших
на том берегу, к которому направлялись наши путники. В  воду  посыпались
огромные глыбы земли и камней, что на некоторое время создало естествен-
ную запруду, способную противостоять неистовой силе течения. К  счастью,
дерево упало поперек речки, и незнакомец наконец-то смог передохнуть. Но
через минуту вода, пробившись через все препятствия, вновь хлынула таким
мощным потоком, что он уже не смог бороться и остановился. Консуэло  по-
пыталась высвободиться из его рук.
   - Пустите меня, - повторила она, - я не хочу стать причиной вашей ги-
бели. У меня тоже есть и сила и мужество! Позвольте мне бороться  вместе
с вами.
   Но рыцарь с удвоенной силой прижал ее к сердцу. Можно было  подумать,
что он решил погибнуть здесь вместе с нею. Ей стало страшно - эта черная
маска, этот безгласный человек, похожий на водяного из древних  немецких
баллад, казалось, хотел увлечь ее в бездну. Она не осмелилась  сопротив-
ляться долее. Больше четверти часа боролся незнакомец с яростью ветра  и
волн. Проявляя поистине пугающее хладнокровие и упорство,  он  продолжал
держать Консуэло над водой, тратя четыре-пять минут на то, чтобы продви-
нуться на один фут. Он спокойно оценивал создавшееся  положение.  Отсту-
пить было теперь не менее трудно, нежели  идти  вперед.  Самое  глубокое
место было уже позади, и он чувствовал, что  если  попытается  повернуть
назад, вода может поднять его и сбить с ног. Наконец он  достиг  берега,
но все еще шел вперед, не позволяя Консуэло ступить на землю и не  давая
себе передышки до тех пор, пока не раздался  свисток  Карла,  в  тревоге
ожидавшего их. Только тогда он передал свою драгоценную ношу на руки де-
зертира и в полном изнеможении упал на песок. Вместе с дыханием  у  него
вырывались глухие стоны. Казалось, грудь его сейчас разорвется.
   - О боже. Карл, он умирает! - воскликнула Консуэло, бросаясь к  рыца-
рю. - Это предсмертный хрип! Давай снимем с него эту маску, она его  ду-
шит!..
   Карл готов был повиноваться, но незнакомец с усилием поднял оледенев-
шую руку и отвел руку дезертира.
   - Он прав! - сказал Карл. - А моя клятва! Ведь я дал ему  слово,  что
не прикоснусь к его маске, даже если он будет умирать у вас  на  глазах.
Бегите к карете, синьора, принесите мою флягу с водкой - она на  козлах.
Несколько глотков подбодрят его.
   Консуэло уже хотела встать, но рыцарь удержал ее.  Если  смерть  была
близка, он желал умереть у ее ног.
   - И на этот раз он прав, - сказал Карл,  который,  несмотря  на  свою
грубую внешность, понимал тайны любви (он тоже любил когда-то). - Вы су-
меете поухаживать за ним лучше меня. Я сам схожу за флягой...  Вот  что,
синьора, - добавил он шепотом. - Сдается мне, что, если вы хоть  немного
любите его и, у вас хватит жалости сказать ему об этом, он  не  позволит
себе умереть. В противном случае я ни за что не ручаюсь.
   Карл ушел улыбаясь. Он не разделял страха Консуэло,  так  как  видел,
что удушье рыцаря уже проходит. Но  перепуганная  Консуэло,  думая,  что
присутствует при последних минутах этого великодушного человека,  обвила
его руками и покрыла поцелуями его высокий лоб - единственную часть  ли-
ца, не закрытую маской.
   - Умоляю вас, - сказала она, - снимите это. Я не буду  на  вас  смот-
реть, я отойду, а ты по крайней мере сможете вздохнуть свободно.
   Незнакомец взял обе руки Консуэло и прижал их  к  своей  вздымающейся
груди. Ему хотелось ощутить их нежную теплоту и вместе с  тем  заставить
молодую девушку отказаться от мысли открыть его лицо. В эту  минуту  вся
душа Консуэло вылилась в этом чистом объятии. Ей вспомнились слова  Кар-
ла, не то насмешливые, не то ласковые.
   - Не умирайте, - сказала она незнакомцу. - Ни за  что  не  позволяйте
себе умереть. Разве вы не чувствуете, что я люблю вас?
   Не успела она произнести эти слова, как ей почудилось, что она сказа-
ла их в каком-то забытьи. Они вырвались у нее почти против воли. Но  ры-
царь услышал их. Он немного приподнялся, стал на  колени  и  обнял  ноги
Консуэло, а та, сама не зная почему, залилась слезами.
   Пришел Карл со своей фляжкой. Рыцарь оттолкнул  это  излюбленное  ле-
карство дезертира и, опираясь на его руку, дошел до кареты. Консуэло се-
ла с ним рядом. Ее очень тревожило, как бы рыцарь не продрог в  холодной
и мокрой одежде.
   - Не беспокойтесь, синьора, - сказал Карл. - Господин рыцарь не успел
простудиться. Сейчас он наденет мой плащ, - я позаботился спрятать его в
карету, когда начался дождь, - ведь мне ясно было, что кто-нибудь из вас
да промокнет. Когда на мокрую одежду накинешь что-нибудь плотное  и  су-
хое, тепло можно сохранить довольно долго. Сидишь, как в ванне, а это не
вредно для здоровья.
   - Тогда и ты, Карл, сделай то же, - сказала Консуэло. -  Вот,  возьми
мою мантилью - ведь ты промок, чтобы уберечь нас.
   - Со мной ничего не сделается, - возразил Карл. - У меня кожа потолще
вашей. Накиньте на рыцаря еще и мантилью. Закутайте его хорошенько. А  я
живо довезу вас до подставы, даже если мне придется загнать  эту  бедную
лошадь.
   В течение целого часа руки Консуэло обвивали незнакомца, и ее голова,
которую он привлек к своей груди, влила в него жизнь и тепло лучше,  чем
все рецепты и предложения Карла. Изредка она касалась губами его влажно-
го лба и согревала его своим дыханием. Когда карета остановилась, рыцарь
прижал ее к сердцу с силой, свидетельствовавшей о том, что он  чувствует
себя здоровым и счастливым. Затем он поспешно опустил подножку и  скрыл-
ся.
   Консуэло очутилась под каким-то навесом, а перед  ней  стоял  старый,
похожий на крестьянина, слуга с потайным фонарем в руке. По  окаймленной
изгородью тропинке он провел ее мимо какого-то невзрачного домика, дошел
до флигеля и, впустив ее, оставил там одну,  заперев  за  ней  дверь  на
ключ. Увидев вторую дверь, она вошла в маленькое, чистое и скромное  по-
мещение, состоявшее из двух комнат: хорошо натопленной спальни  с  удоб-
ной, уже постланной постелью и другой комнаты, где горела  свеча  и  был
приготовлен отличный ужин. Консуэло с грустью  заметила,  что  на  столе
стоял только один прибор. И когда Карл принес ей вещи и сказал, что  бу-
дет прислуживать ей, она не решилась ему ответить, что за ужином ей нуж-
но только одно - чтобы рядом сидел ее покровитель.
   - Добрый мой Карл, - сказала она, - поешь сам и ступай спать, мне ни-
чего не нужно. Ты, конечно, больше устал, чем я.
   - Я устал не больше, чем если б прочитал молитвы, сидя у очага с моей
бедной женушкой, - упокой господи ее душу! С какой радостью я  поцеловал
землю, когда увидел, что мы еще раз выбрались из Пруссии. Хотя, по прав-
де сказать, я не знаю, где мы - в Саксонии, в Чехии, в Польше или в "Ки-
тае", как говорили в Росвальде у графа Годица.
   - Возможно ли. Карл? Неужели, сидя на козлах, ты среди  бела  дня  не
узнал ни одного их тех мест, которые мы проезжали?
   - Да ведь я никогда прежде не ездил по этой дороге, синьора. А  потом
я неграмотный и не мог прочитать то, что написано на стенах и на  придо-
рожных столбах. Кроме того, мы не останавливались ни в одном городе,  ни
в одной деревне, а лошадей меняли всегда в лесу или во дворе  какого-ни-
будь дома. Наконец, есть еще и четвертая причина - я дал господину рыца-
рю честное слово, что ничего не скажу вам, синьора.
   - Вот с этого тебе бы и следовало начать, Карл, и я не стала бы  воз-
ражать. Но скажи мне - рыцарь не кажется тебе больным?
   - Ни капельки, синьора. Он разгуливает по всему дому,  хотя,  на  мой
взгляд, ему там совершенно нечего делать - ведь там нет ни души, если не
считать старого, неразговорчивого садовника.
   - Ступай же к нему, Карл. Предложи ему свои услуги. Беги, оставь  ме-
ня.
   - Что вы, синьора. Он отказался от  моих  услуг  и  велел  заботиться
только о вас.
   - В таком случае позаботься о себе, мой друг, и постарайся увидеть во
сне свободу.
   Консуэло легла, когда начинало светать, а когда она встала и оделась,
было уже два часа. День, видимо, был солнечный и ясный. Она  попробовала
распахнуть решетчатые ставни, но оказалось, что они заперты на секретный
замок, как это было и в почтовой карете. Попыталась выйти, но двери были
заперты на задвижку снаружи. Она снова подошла к окну и  увидела  первые
ряды деревьев скромного фруктового сада. Ничто не указывало на соседство
большого города или оживленной проезжей дороги. В доме царила полная ти-
шина, и извне доносилось лишь жужжание насекомых, воркование голубей под
крышей, да время от времени раздавался жалобный скрип тачки где-то в ал-
леях, недоступных ее взору. Она бессознательно воспринимала все эти зву-
ки, приятные для ее слуха, так давно уже лишенного отголосков  деревенс-
кой жизни. Консуэло все еще была пленницей и, несмотря на  все  старания
окружающих скрыть от нее ее положение, испытывала некоторую тревогу. Од-
нако она решила пока терпеть неволю - она оказалась не такой  уж  страш-
ной, а любовь рыцаря отнюдь не внушала Консуэло того  отвращения,  какое
внушала любовь Мейера.
   Хотя верный Карл и предлагал вызвать  его  звонком,  как  только  она
встанет, ей не захотелось его беспокоить - ведь он нуждался в более дли-
тельном отдыхе, нежели она. А главное - она  боялась  разбудить  другого
своего спутника, без сомнения крайне утомленного. Она прошла в  комнату,
примыкавшую к спальне, и на том столе, где накануне был сервирован ужин,
- его убрали так тихо, что она и не заметила, - увидела книги и все при-
надлежности для письма.
   Книги не вызвали у нее особого интереса: она была чересчур  возбужде-
на, чтобы заняться ими. Посреди своих тревог и волнений она ощущала неп-
реодолимую потребность вновь и вновь перебирать в памяти события прошлой
ночи, и ей не хотелось думать ни о чем другом. Так как, несмотря  ни  на
что, она все еще была пленницей, ей пришло в  голову  вновь  взяться  за
свой дневник, и она написала на отдельном листке такое вступление:
   "Милый Беппо, для тебя одного возобновляю я рассказ о моих  необыкно-
венных приключениях. Привыкнув говорить с той откровенностью,  на  какую
вдохновляет соответствие нашего возраста и общность  взглядов,  я  смогу
открыть тебе мои переживания, которые остальные мои друзья, пожалуй,  не
поняли бы и, вероятно, осудили бы строже, чем ты. По  этому  предисловию
ты догадаешься, что и я не свободна от вины. Да, я чувствую,  что,  быть
может, вела себя не так, как должно, но пока и сама не понимаю ни  всего
значения моих поступков, ни их возможных последствий.
   Иосиф, прежде чем описать тебе мое бегство из  Шпандау  (которое,  по
правде говоря, представляется мне почти пустяком по сравнению с тем, что
занимает меня теперь), надо тебе сказать, что  я...  что  у  меня...  Не
знаю... Быть может, мне приснилось все это? Но я  чувствую,  что  голова
моя горит, сердце трепещет, словно хочет выпрыгнуть из моей груди и  пе-
реселиться в другую душу... Скажу тебе просто, ведь все это можно  выра-
зить одним словом: мой милый друг, мой верный товарищ, я люблю!
   Люблю незнакомца, человека, лица которого не видела, голоса  которого
не слышала. Ты скажешь, что я безумна, и будешь прав: ведь любовь -  это
и есть безумие. Выслушай меня, Иосиф, и не сомневайся в моем  счастье  -
оно превосходит все мечты моей первой любви в Венеции. Это счастье столь
упоительно, что даже мешает мне ощущать стыд, когда я думаю, что приняла
его так быстро, так бездумно, мешает ощущать страх, когда я  думаю,  что
могла ошибиться в своем выборе, больше того - что, быть может,  моя  лю-
бовь безответна... Но нет, я любима - я чувствую это. Уверяю  тебя,  тут
нет ошибки, на этот раз я люблю по-настоящему, посмею ли сказать? - люб-
лю страстно. А почему бы и нет? Любовь приходит к нам от бога. Не в  на-
шей власти зажечь ее в своей груди, как зажигают светильник  на  алтаре.
Все мои старания полюбить Альберта (рука моя дрожит, когда  я  пишу  это
имя) не помогли мне раздуть в душе священный и жгучий  пламень.  Потеряв
его, я полюбила память о нем больше, чем любила его самого, живого.  Как
знать - быть может, я смогла бы полюбить его совсем по-иному, если б  он
был возвращен мне..."
   Едва успев написать последнюю фразу, Консуэло поспешно зачеркнула  ее
- пожалуй, не такой уж жирной чертой, чтобы совсем нельзя было ее разоб-
рать, но все же зачеркнула, и это немного облегчило ее  душу.  Она  была
сильно взволнована, и лихорадка любви невольно поднимала со дна  ее  су-
щества самые сокровенные мысли. Тщетно пыталась она  продолжать  письмо,
стремясь лучше уяснить себе самой тайну собственного сердца. Желая выра-
зить тончайшие оттенки своих чувств, она нашла только эти страшные  сло-
ва: "Как знать - быть  может,  я  смогла  бы  полюбить  Альберта  совсем
по-иному, если б он был возвращен мне".
   Консуэло не умела лгать. Прежде ей казалось, что чувство, которое она
питала к памяти умершего, было любовью, но теперь живая жизнь переполни-
ла ее грудь и страсть истинная затмила воображаемую.
   Чтобы прояснить свои блуждающие мысли, она попыталась перечитать  на-
писанное. Но, читая письмо, она запуталась еще больше и, убедившись, что
не в состоянии отчетливо выразить их, скомкала листок и бросила на стол,
собираясь потом сжечь его. Вся дрожа, словно совершив что-то  греховное,
с пылающим лицом, она в волнении ходила по комнате,  ничего  не  понимая
или понимая лишь одно - что она любит и уже не может сомневаться в этом.
   В эту минуту кто-то постучался в дверь спальни. Она пошла  открывать,
вошел Карл. Увидев его разгоряченное лицо, мутный взгляд,  услышав  нес-
вязную речь, она решила, что от усталости он заболел, но по его  ответам
быстро поняла, что утром его угостили и он выпил лишнего - вина или  пи-
ва. Это был единственный недостаток бедного Карла. Небольшая доза  алко-
голя делала его чересчур доверчивым, доза побольше могла  сделать  опас-
ным. К счастью, на сей раз он ограничился такой порцией, которая сделала
его болтливым и добродушным, и кое-что от  этих  качеств  еще  осталось,
хоть он и проспал после этого целый день. Он был без  ума  от  господина
рыцаря и не мог говорить ни о чем другом. Господин рыцарь так добр,  так
отзывчив, так приветлив с простым людом! Он не позволил Карлу  прислужи-
вать за столом, а усадил его напротив себя, заставил поужинать вместе  с
ним, подливая ему лучшего вина, чокался с ним каждым стаканом  и  пил  с
ним наравне, как настоящий славянин.
   - Какая жалость, что он всего лишь итальянец! - говорил  Карл.  -  Он
вполне заслуживает быть чехом - вино он пьет ничуть не хуже меня.
   - Ну, это еще небольшая заслуга, - возразила Консуэло,  не  испытывая
особого восторга при мысли о том, что рыцарь так хорошо умеет пить с ла-
кеями.
   Но она тут же раскаялась - имела ли она право после всех услуг,  ока-
занных ей Карлом, считать его ниже себя и своих друзей? Что касается ры-
царя, то, по всей вероятности, он только для того и искал общества этого
преданного слуги, чтобы порасспросить о ней. Болтовня Карла  подтвердила
ее предположение.
   - Ах, синьора, - простодушно сказал он, - этот достойный молодой  че-
ловек безумно вас любит. Для вас он готов на преступление, даже  на  ни-
зость!
   - Боже избави! - ответила Консуэло, которой сильно не понравились эти
выражения, хотя, разумеется, Карл не понимал хорошенько, что говорит.  -
Не можешь ли ты объяснить мне, Карл, - добавила  она,  чтобы  переменить
разговор, - почему меня держат здесь взаперти?
   - Увольте, синьора, если бы даже я и знал это, то скорее  откусил  бы
себе язык, чем сказал вам. Ведь я дал рыцарю честное слово  не  отвечать
ни на один ваш вопрос.
   - Очень тебе благодарна, Карл! Значит, ты больше любишь  рыцаря,  чем
меня?
   - Ну уж нет! Этого я не говорил. Но раз он доказал мне, что  все  это
делается для вас же самих, я обязан вам служить, даже не слушаясь вас.
   - А каким образом он доказал тебе это?
   - Не знаю. Но уверен, что это правда. И еще он приказал мне, синьора,
запирать вас, следить за вами - словом, держать вас под  замком  до  тех
пор, пока мы не приедем на место.
   - Так мы не останемся здесь?
   - Сегодня же ночью мы снова двинемся в путь. Теперь  мы  будем  путе-
шествовать только по ночам, чтобы не утомлять вас,  и  еще  по  каким-то
причинам, но я их не знаю.
   - И все это время ты будешь моим тюремщиком?
   - Именно так, синьора. Я поклялся на Евангелии.
   - Господин рыцарь, я вижу, большой шутник. Ну что ж. Согласна.  Лучше
уж мне иметь дело с тобой, Карл, чем со Шварцем.
   - И я лучше устерегу вас, чем он,  -  с  добродушным  смехом  ответил
Карл. - А для начала, синьора, пойду приготовлю вам обед.
   - Но я не голодна. Карл.
   - Этого не может быть. Вы должны пообедать,  и  пообедать  как  можно
лучше - такова инструкция. Да, такова инструкция, как  говаривал  папаша
Шварц.
   - Если ты хочешь подражать ему во всем, не принуждай  меня  есть.  Он
бывал очень доволен, когда брал с меня деньги за вчерашний обед, до  ко-
торого я не дотронулась и который он добросовестно оставлял мне на  сле-
дующий день.
   - Что ж, он зарабатывал деньги. Со мной будет  по-другому.  Деньги  -
дело господина рыцаря. Уж этот-то не скуп - золото так и  течет  у  него
между пальцев. Хорошо, если он богат. Не то его капиталы скоро иссякнут.
   Консуэло велела принести свечу и прошла  в  соседнюю  комнату,  чтобы
сжечь свое письмо. Но она напрасно искала листок - он исчез.


   XXIII

   Через несколько минут опять явился Карл. Он принес  Консуэло  письмо,
написанное незнакомым почерком. Вот его содержание:
   "Я расстаюсь с вами и, быть может, никогда больше вас не увижу. Я от-
казываюсь от трех дней, которые мог бы еще провести  рядом  с  вами,  от
трех дней, которые, может быть, никогда не повторятся в  моей  жизни!  И
отказываюсь добровольно. Я должен это сделать. Наступит день,  когда  вы
оцените святость моей жертвы.
   Да, я вас люблю, я тоже люблю страстно? И, однако же, я знаю  вас  не
больше, чем вы знаете меня. Поэтому не питайте ко  мне  никакой  призна-
тельности за то, что я для вас сделал. Я повиновался тем, кто стоит выше
меня, я выполнял возложенную на меня  обязанность.  Забудьте  обо  всем,
кроме моей любви к вам, - любви, которую я могу доказать только тем, что
расстаюсь с вами. Эта любовь столь же неистова, сколь  почтительна.  Она
будет столь же длительна, сколь внезапно и безрассудно было ее возникно-
вение. Я почти не видел вашего лица, ничего не знаю о  вашей  жизни,  но
чувствую, что душа моя принадлежит вам, и притом навсегда. Даже если  бы
оказалось, что ваше прошлое так же запятнано, как чисто ваше чело, я  не
стал бы меньше любить и уважать вас. Я уезжаю, преисполненный  гордости,
радости и горечи. Вы любите меня! Хватит ли у меня сил перенести мысль о
возможности потерять вас, если грозная сила, управляющая  вами  и  мною,
осудит меня на это?.. Не знаю. В эту минуту, несмотря на весь мой  ужас,
я не могу чувствовать себя несчастным, я чересчур опьянен нашей в