правляетесь с усталостью
и волнениями: вы бледны, как эти  белые  цветы,  которые  точно  плачут,
склонившись над водой.
   - v, - Зато вы свежи, как эти чудные дикие розы, которые будто смеют-
ся вдоль берегов, - ответил Иосиф. - Хоть вид у меня и немощный, но я не
боюсь усталости, а вот волнения, синьора, я в самом деле не умею перено-
сить.
   Все утро он был грустен. Когда же они сделали привал на чудесном  лу-
гу, под сенью дикого винограда, чтобы  подкрепиться  хлебом  и  орехами,
Консуэло, желая выяснить причину его мрачного настроения,  закидала  его
таким множеством наивных вопросов, что он не смог удержаться от соблазна
поведать ей о глубоком недовольстве собой и своей судьбой.
   - Ну, если уж вам так хочется знать, извольте. Я думаю о  своей  нес-
частной судьбе: ведь с каждым днем мы все больше  приближаемся  к  Вене,
где я связал себя обетом на всю жизнь, в то время как сердце мое не  ле-
жит к этому. Я не люблю своей невесты и чувствую, что никогда не полюблю
ее. Однако я обещал и сдержу слово.
   - Да может ли это быть! - воскликнула пораженная Консуэло. - В  таком
случае, мой бедный Беппо, наши участи, казавшиеся мне во  многом  такими
схожими, на самом деле совершенно противоположны: вы бежите  к  невесте,
которую не любите, а я бегу от жениха, которого люблю. Странная  судьба:
одним она дает то, что их страшит, а у других отнимает самое дорогое!
   Говоря это, она дружески пожала ему руку, и  Иосиф  прекрасно  понял,
что слова ее продиктованы отнюдь не зародившимся подозрением насчет  его
безрассудства или желанием проучить его. Но благодаря этому урок оказал-
ся еще более действенным. Она сочувствовала  его  несчастью  и  горевала
вместе с ним; в то же время искренние слова, вырвавшиеся,  казалось,  из
самой глубины ее сердца, служили доказательством  того,  что  она  любит
другого беззаветно и непоколебимо.
   То была последняя вспышка - больше страсть к Консуэло не терзала  Ио-
сифа. Он схватил скрипку и, с силой ударив по струнам, забыл эту  бурную
ночь.
   Когда они снова пустились в путь, он уже совсем  отрешился  от  своей
несбыточной любви и во время последующих событий испытывал к своей спут-
нице только самую сильную, самую преданную дружбу.
   Когда Консуэло, видя Иосифа сумрачным, пыталась утешить его ласковыми
словами, он говорил ей:
   - Не беспокойтесь обо мне. Хоть я и обречен не любить своей  жены,  у
меня по крайней мере есть чувство дружбы к ней, а  дружба  может  вполне
заменить любовь, - я понимаю это лучше, чем вы думаете.


   LXIX

   Гайдн никогда не имел оснований жалеть об этом путешествии и о душев-
ных страданиях, с которыми ему приходилось бороться,  ибо  за  всю  свою
жизнь не получил более прекрасных уроков итальянского языка и такого со-
вершенного представления о музыке. В долгие часы отдыха,  проведенные  в
хорошую погоду в полном уединении под сенью Богемского Леса,  наши  юные
артисты обнаружили друг перед другом весь свой ум,  всю  свою  талантли-
вость. Хотя у Иосифа Гайдна был прекрасный голос и, выступая в  качестве
певчего, он научился отлично владеть им, хотя он играл на скрипке и  еще
на нескольких инструментах, тем не менее, слушая пение Консуэло, он ско-
ро понял, насколько она выше его по мастерству, понял, что и без Порпоры
она могла бы сделать из него искусного певца. Но стремления и  дарование
Гайдна не ограничивались этим родом искусства.  Консуэло,  заметив,  что
при правильном и глубоком понимании теории он слаб в  практике,  сказала
ему однажды с улыбкой:
   - Не знаю уж, хорошо ли я делаю, обучая вас пению, ведь если вы увле-
четесь карьерой певца, то, чего доброго, загубите более высокое  дарова-
ние. А ну-ка, посмотрим ваше произведение! Невзирая на продолжительные и
серьезные занятия контрапунктом с таким великим учителем, как Порпора, я
научилась лишь различать, что талантливо, а что нет; сама же  я  никогда
не смогла бы создать ничего серьезного, ибо, даже  наберись  я  смелости
дерзнуть, у меня не хватило бы на это пороху. Если же у вас есть способ-
ность к творчеству, вы должны избрать именно этот путь, а к  пению  и  к
игре на инструментах относиться как к чему-то вспомогательному.
   Дело в том, что после встречи с Консуэло Гайдн стал мечтать о карьере
певца. Следовать за нею, жить подле нее, то и дело встречаться с  нею  в
ее бродячей жизни стало с некоторых пор его пламенным желанием.  Поэтому
ему не хотелось показывать ей свое произведение, хотя он окончил его пе-
ред отъездом в Пильзен и захватил с собой. Иосиф одинаково боялся и  по-
казаться ей посредственностью в этом жанре и обнаружить талант,  который
побудил бы ее воспротивиться его стремлению стать певцом. В конце концов
он уступил и дал вырвать у себя таинственную тетрадь. То была  небольшая
фортепианная соната, предназначавшаяся для его юных  учеников.  Консуэло
начала с того, что стала безмолвно читать сонату глазами; Иосиф поразил-
ся, глядя, как она с первого взгляда прекрасно схватывает  вещь,  словно
слышит ее в исполнении. Затем Консуэло заставила сыграть некоторые  пас-
сажи на скрипке и сама пропела те, что  были  доступны  для  голоса.  Не
знаю, предугадала ли Консуэло в Гайдне по этой безделке будущего  творца
"Сотворения мира" и стольких других крупных  произведений,  но  она  по-
чувствовала в нем большого музыканта и, возвращая ему ноты, сказала:
   - Мужайся, Беппо, - ты выдающийся артист и можешь стать великим  ком-
позитором, если будешь работать. У тебя несомненно есть идеи; А с идеями
и знаниями можно далеко пойти. Приобретай же знания и постарайся не ссо-
риться с Порпорой, - хоть у него и тяжелый  характер,  но  именно  такой
учитель тебе нужен. А о сцене забудь, - твое место не там. Твое оружие -
перо. Не ты должен слушаться, а к тебе должны прислушиваться. Когда  мо-
жешь быть душой, зачем же превращаться в одно из орудий? Так-то, будущий
маэстро! Бросьте упражнять свое горлышко трелями и каденциями. Вам  надо
знать, как их расставить, а не как исполнять. Это уж предоставьте  вашей
покорной и подвластной вам слуге, которая претендует на  первую  женскую
роль, какую вы соблаговолите написать для меццо-сопрано.
   - О Consuelo de mi alma! - в восторге воскликнул окрыленный надеждами
Иосиф. - Писать для вас! Быть понятым вами, переданным в вашем  исполне-
нии! Какие перспективы славы и честолюбивых мечтаний вы открываете пере-
до мной! Но нет! Это грезы! Это безумие! Учите меня петь. Я лучше поста-
раюсь передать мысли так, как их понимаете и чувствуете вы, чем  вклады-
вать в ваши божественные уста звуки, недостойные вас!
   - Ну, ну, довольно церемоний, - проговорила  Консуэло,  -  попробуйте
сымпровизировать что-нибудь на скрипке или голосом. Это путь, каким сле-
дует душа, проникая на уста и в кончики пальцев.  Я  послушаю  и  узнаю,
есть в вас искра божия или вы только ловкий ученик,  бессознательно  за-
имствующий у других.
   Гайдн повиновался. Не без удовольствия убедилась она, что музыкальное
его образование не так уж велико и что импровизации его по мысли молоды,
просты и свежи. Она все больше и больше подбадривала его и  с  этих  пор
решила заниматься с ним пением лишь для того, чтобы он мог  пользоваться
им для своей работы.
   Они стали  развлекаться  исполнением  маленьких  итальянских  дуэтов;
Гайдн тут же выучил их наизусть с ее голоса.
   - Если до конца путешествия у нас не хватит денег, так  волей-неволей
придется распевать на улицах, - сказала она ему. - Притом полиция  может
пожелать проверить наши таланты, приняв нас за бродяг-карманников а  та-
ких несчастных горемык, позорящих наше ремесло, предостаточно. Будем  же
готовы ко всему! Мой голос на низких, контральтовых нотах может сойти за
голос несложившегося юнца. Вам же следует разучить на скрипке аккомпане-
мент к нескольким моим песням. Увидите, это совсем неплохое  упражнение.
В этих народных шуточных песенках много огня и  самобытного  чувства,  а
мои старинные испанские песни просто гениальны,  настоящие  алмазы-само-
родки. Маэстро, воспользуйтесь ими! Идеи родят идеи!
   Занятия эти были полны прелести для Гайдна. Может быть, уже тогда за-
родилась в нем мысль создать те милые детские пьески, которые  он  впос-
ледствии написал для театра марионеток маленьких принцев Эстергази. Кон-
суэло вносила в эти занятия столько веселости, грации, оживления и  ост-
роумия, что к милому юноше  вернулись  детская  резвость  и  беззаботное
счастье, и, забыв  любовные  мечты,  лишения,  беспокойства,  он  жаждал
только, чтобы эти уроки на ходу никогда не кончились.
   Мы не собираемся здесь проследить шаг за шагом путешествие Консуэло и
Гайдна. Мало знакомые с тропами Богемского Леса, мы могли бы дать невер-
ные указания, положившись только на свою память. Достаточно сказать, что
первая половина путешествия, в общем, была более  приятна,  чем  трудна,
пока не случилось происшествия, которое мы не можем обойти молчанием.
   Начиная с самого истока Влтавы, наши герои все  время  придерживались
северного берега реки, который показался им менее людным и  более  живо-
писным. Так они шли в течение целого дня  по  глубокому  ущелью,  полого
спускавшемуся в том же направлении, что и Дунай. Но, дойдя до Шенау, они
заметили, что горная гряда в этом месте переходит в плоскогорье, и пожа-
лели, что не пошли по противоположному берегу, вдоль другой горной  гря-
ды, которая, постепенно повышаясь, уходит в сторону Баварии. Эти  лесис-
тые горы изобиловали естественными убежищами и поэтическими  уголками  в
гораздо большей мере, чем долины Чехии. Во время своих дневных  привалов
в лесу Гайдн и Консуэло забавлялись ловлей птичек силками и на  клей.  И
если, пробудившись от сна, они  обнаруживали  в  своих  ловушках  мелкую
дичь, то тут же, под открытым небом, жарили на костре из хвороста  плоды
своей охоты и находили стряпню великолепной. Жизнь даровалась одним лишь
соловьям на том основании, что эти птички певчие - их собратья.
   Наши милые путники принялись искать брод, но  никак  не  могли  найти
его. Река была быстрая, с крутыми берегами, глубокая и к тому же  вздув-
шаяся от дождей. Наконец они наткнулись на пристань, у которой стояла на
причале лодчонка, охраняемая мальчиком. Некоторое время они  колебались,
не решаясь подойти, - они видели, что несколько человек уже опередили их
и уславливаются относительно переправы. Затем люди эти простились:  трое
направились вдоль северного берега Влтавы, а двое  вошли  в  лодку.  Это
обстоятельство заставило Консуэло принять решение.
   - Пойдем ли мы вправо или влево, нам не избежать встречи,  -  сказала
она Иосифу, - так уж лучше переправиться на тот берег, раз мы этого  хо-
тели.
   Гайдн все еще колебался, находя, что у этих людей подозрительный вид,
резкий тон в разговоре и вообще грубые манеры; но вот один из  них,  как
бы желая опровергнуть это неблагоприятное впечатление, остановил  лодоч-
ника и, поманив Консуэло добродушно-шутливым  жестом,  обратился  к  ней
по-немецки:
   - Эй, дитя мое, идите сюда, лодка не особенно перегружена, и если хо-
тите - можете переехать с нами.
   - Очень признателен вам, сударь, - ответил Гайдн, - мы  воспользуемся
вашим позволением.
   - Ну, дети мои, прыгайте! - сказал тот, что с самого начала обратился
к Консуэло; товарищ называл его Мейером.
   Иосиф, едва усевшись в лодку, заметил, что оба незнакомца очень  вни-
мательно и с большим любопытством поглядывают то на Консуэло, то на  не-
го. Но лицо господина Мейера дышало добротой и веселостью, голос у  него
был приятный, манеры учтивые, а седеющие волосы и отеческий вид  внушали
Консуэло доверие.
   - Вы музыкант, дитя мое? - спросил ее г-н Мейер немного спустя.
   - К вашим услугам, добрый господин, - ответила Консуэло.
   - Вы тоже? - спросил господин Мейер Иосифа и, указывая  на  Консуэло,
прибавил: - Это, конечно, ваш брат?
   - Нет, сударь, мой друг, - сказал Иосиф, - мы даже не одной с ним на-
циональности, и он плохо понимает по-немецки.
   - Из какой же он страны? - продолжал допрашивать господин Мейер,  все
поглядывая на Консуэло.
   - Из Италии, сударь, - ответил опять Гайдн.
   - Кто же он - венецианец, генуэзец, римлянин, неаполитанец или калаб-
риец? - допытывался господин Мейер, с необыкновенной легкостью произнося
каждое из этих названий на соответствующем диалекте.
   - О сударь, вы, я вижу, можете говорить с любым итальянцем, - ответи-
ла наконец Консуэло, боясь упорным молчанием обратить на себя  внимание,
- я из Венеции.
   - А! Чудный край! - продолжал Мейер, тотчас же переходя на родное для
Консуэло наречие. - Вы давно оттуда?
   - Всего полгода.
   - И вы странствуете по свету, играя на скрипке?
   - Нет, он аккомпанирует на скрипке, - ответила Консуэло, указывая  на
Иосифа, - а я пою.
   - И вы не играете ни на каком инструменте? Ни на гобое, ни на флейте,
ни на тамбурине?
   - Нет, мне это совсем не нужно.
   - Но если вы музыкальны, вы легко научились бы, не правда ли?
   - Конечно, если бы это понадобилось.
   - А вы об этом не думаете?
   - Нет, я предпочитаю петь.
   - И вы правы, однако вам придется взяться за это или хотя бы временно
переменить профессию.
   - Почему же, сударь?
   - Да потому, что голос ваш если уже не начал,  то  скоро  начнет  ло-
маться; сколько вам лет - четырнадцать, пятнадцать, не больше?
   - Да, около этого.
   - Ну, так не пройдет и года, как вы запоете лягушкой, и далеко еще не
известно, обратитесь ли вы снова в соловья. Для мальчика  всегда  опасен
переход от детства к юности, - иногда бывает так: вырастет борода, а го-
лос пропадет. На вашем месте я учился бы на флейте, с ней всегда зарабо-
таешь на кусок хлеба.
   - Там видно будет.
   - А вы, любезный, играете только на скрипке? - обратился господин Ме-
йер к Иосифу по-немецки.
   - Простите, сударь, - ответил Иосиф, в свою очередь проникаясь  дове-
рием к доброму Мейеру, совершенно не смущавшему Консуэло, - я играю  по-
немножку на нескольких инструментах.
   - На каких же, например?
   - На клавесине, арфе, флейте - понемногу на всем пробую  играть,  как
только представляется случай поучиться.
   - С такими талантами вы совершенно напрасно бродите по большим  доро-
гам - это тяжкое ремесло. Товарищу вашему, который  и  моложе  и  слабее
вас, это совсем не под силу - он уже хромает.
   - Вы это заметили? - сказал Иосиф, тоже прекрасно видевший, что спут-
ница его прихрамывает, хотя она и не признавалась, что ноги у нее опухли
и болят.
   - Я прекрасно видел, с каким трудом он дотащился до лодки,  -  сказал
Мейер.
   - Что поделаешь, сударь! - проговорил Гайдн, скрывая под видом  фило-
софского равнодушия свое огорчение. - Родишься ведь не для одних  только
благ, и когда приходится страдать - страдаешь!
   - А разве нельзя жить и счастливее и приличнее, обосновавшись на  од-
ном месте? Неприятно, что такие умные и скромные юнцы, какими вы мне ка-
жетесь, занимаются бродяжничеством. Поверьте человеку, у  которого  есть
дети и который, по всей вероятности, никогда больше не встретится с  ва-
ми, дружочки мои. Такая жизнь, полная приключений, убивает и  развращает
человека. Запомните мои слова.
   - Спасибо за добрый совет, сударь, - проговорила,  ласково  улыбаясь,
Консуэло, - быть может, мы им воспользуемся.
   - Да услышит вас господь, мой маленький гондольер, - сказал г-н Мейер
Консуэло, которая машинально, по народной венецианской привычке, схвати-
ла весло и начала им грести.
   Лодка причалила к берегу, сделав довольно большой крюк из-за быстрого
течения. Г-н Мейер дружески попрощался с молодыми  музыкантами,  пожелав
им доброго пути, а его молчаливый спутник расплатился с  лодочником,  не
позволив молодым людям заплатить за  себя.  Вежливо  поблагодарив  своих
спутников, Консуэло и Иосиф стали подыматься по тропинке, ведущей к  го-
рам, тогда как оба незнакомца пошли в том же направлении,  придерживаясь
низкого берега реки.
   - Этот господин Мейер, кажется, хороший человек, - проговорила Консу-
эло, в последний раз взглянув на него сверху, когда тот уже  исчезал  из
виду. - Уверена, что он прекрасный отец.
   - Он любопытен и болтлив, - заметил Иосиф, - я очень рад, что вы  из-
бавились от его расспросов.
   - Он разговорчив, как все много путешествовавшие люди. Судя по  тому,
с какой легкостью он владеет разными  наречиями,  этот  Мейер  настоящий
космополит. Откуда он может быть родом?
   - Произношение у него саксонское, хотя и на нижнеавстрийском  наречии
он говорит очень хорошо. Мне кажется, он из Северной Германии,  верно  -
пруссак.
   - Тем хуже для него; не люблю пруссаков,  а  короля  Фридриха,  после
всего, что я о нем слышала в замке Великанов, люблю еще меньше, чем  его
народ.
   - В таком случае вы хорошо будете чувствовать  себя  в  Вене:  у  во-
инственного короля-философа там нет приверженцев ни при дворе, ни  среди
населения.
   Беседуя таким образом, они добрались до лесной чащи и пошли тропинка-
ми, которые то терялись среди сосен, то извивались по склону амфитеатра,
образуемого бугристыми горами. Консуэло находила Карпатские горы  скорее
красивыми, чем величественными. Она много раз путешествовала в Альпах  и
потому отнюдь не приходила от окружающего в восторг, как Иосиф,  впервые
видевший такие высокие горы. И если в юноше  все  вызывало  восторг,  то
спутница его была более склонна к мечтательности. К тому же  Консуэло  в
тот день чувствовала большую усталость и делала огромные  усилия,  чтобы
скрыть это, боясь огорчить Иосифа,  и  без  того  слишком  огорчавшегося
из-за нее.
   Они поспали несколько часов, а потом, перекусив и позанимавшись музы-
кой, на закате снова пустились в путь. Но вскоре Консуэло была вынуждена
сознаться, что ночной переход ей не под силу; хотя она, подобно героиням
идиллий, долго окунала свои изящные ножки в кристальные струи  источника
- ничто не помогало, пятки были слишком  изранены  булыжниками.  К  нес-
частью, местность оказалась совершенно пустынной - ни хижины, ни  монас-
тыря, ни шалаша. Иосиф пришел в отчаяние. Было  слишком  холодно,  чтобы
ночевать под открытым небом. Наконец сквозь  узкий  проход  между  двумя
холмами они увидели у подножия противоположного склона огоньки.  Долина,
куда они спустились, находилась уже в Баварии, но видневшийся город  был
гораздо дальше, чем они предполагали, и  опечаленному  Иосифу  казалось,
что с каждым шагом город все более отодвигается  от  них.  К  довершению
несчастья тучи обложили все небо и вскоре зарядил мелкий холодный дождь.
Дождевая завеса совсем скрыла огоньки от взоров наших путников, так что,
спустившись не без труда и риска к подножию горы, они не знали, куда ид-
ти. Дорога, к счастью, оказалась довольно ровной, и они продолжали,  все
время спускаясь,  тащиться  по  ней,  как  вдруг  услышали  шум  едущего
навстречу экипажа. Иосиф, не колеблясь, окликнул едущих, чтобы выяснить,
что это за местность и где тут можно найти приют.
   - Вы кто такие? - раздался ему в ответ грубый голос, и вслед за  этим
послышался звук взводимого курка. - Прочь! Или размозжу череп!
   - Нас нечего бояться, - ответил Иосиф, не смущаясь, - посмотрите  са-
ми: перед вами двое детей, которые просят лишь указать им дорогу.
   - Эге! - воскликнул другой голос, в котором Консуэло сейчас же узнала
голос любезного г-на Мейера. - Да ведь это мои утренние  юные  сорванцы!
Узнаю говор старшего. И вы тоже тут, гондольер? - прибавил он  повенеци-
ански, обращаясь к Консуэло.
   - Да, - ответила она также по-венециански. - Мы заблудились и  просим
вас, добрый господин, указать нам замок или конюшню,  где  мы  могли  бы
приютиться. Скажите нам, если знаете.
   - Эх, бедные мои ребята, - ответил Мейер, - вы по меньшей мере в двух
милях от какого бы то ни было жилья. В этих горах вам  не  найти  и  со-
бачьей конуры. Но мне жаль вас, садитесь ко мне в  экипаж;  я  могу  без
особого ущерба для себя дать вам два места. Ну, не церемоньтесь же, вле-
зайте!
   - Вы, право