призывают тебя в самых сладких  своих  гре-
зах, а старцы проклинают жизнь, когда ты обрекаешь их на ужас одиночест-
ва? В чем причина поклонения - то возвышенного, то фанатического, -  ко-
торое тебе расточают, начиная с золотого детства человечества  и  вплоть
до нашего железного века, если ты всего лишь химера, мечта,  порожденная
минутой  опьянения,  ошибка   воображения,   распаленного   исступленной
чувственностью? Причина в том, что ты не плод низменного инстинкта, при-
митивной животной потребности! О нет, ты не слепое порождение  язычества
- ты дщерь истинного бога, составная часть  божества!  Но  пока  что  ты
раскрыла нам свою сущность лишь сквозь туман наших заблуждений и не  по-
желала поселиться среди нас, ибо не пожелала быть оскверненной. Ты  вер-
нешься и останешься навсегда в нашем земном раю, как в сказочные времена
Астреи, как в мечтах поэтов, вернешься тогда, когда своими высокими доб-
родетелями мы заслужим присутствие такой гостьи! О, сколь сладостно  бу-
дет тогда жить на этой земле и как радостно будет родиться на ней. Когда
все мы станем сестрами и братьями, когда союзы будут заключаться  добро-
вольно и основой их будешь только ты одна, когда вместо той ужасной, той
немыслимой борьбы, с помощью которой супружеская верность вынуждена  за-
щищаться от нечестивых посягательств разврата,  лицемерного  обольщения,
разнузданного насилия, вероломной дружбы и  утонченного  порока,  -  вот
тогда каждый супруг увидит себя окруженным лишь целомудренными сестрами,
ревниво и бережно охраняющими блаженство своей сестры, которую они отда-
ли ему в подруги жизни, а каждая супруга увидит, что все остальные  муж-
чины - это братья ее мужа, счастливые и гордые его счастьем,  естествен-
ные покровители его достоинства и покоя! Тогда  верная  жена  перестанет
быть одиноким цветком, который прячется, чтобы уберечь хрупкое сокровище
своей чести, перестанет быть жертвой, нередко покинутой, которая  чахнет
в уединении и слезах, бессильная оживить в сердце возлюбленного то  пла-
мя, что сама она сохранила нетронутым в своем  сердце.  Тогда  брату  не
придется больше мстить за сестру и убивать того, кого она любит и  опла-
кивает, убивать для того, чтобы вернуть ей ложно понимаемую честь. Тогда
мать не будет больше дрожать за свою дочь, а дочь не будет  краснеть  за
свою мать. Главное же - супруг перестанет быть подозрительным  и  деспо-
тичным, а супруга навсегда откажется от  горечи  жертвы  или  от  злопа-
мятства рабыни. Жестокие страдания, чудовищные несправедливости не будут
больше омрачать радости семейного очага. Любовь сможет длиться долго,  и
- как знать! - быть может, настанет день, когда священник  и  магистрат,
рассчитывая с полным основанием на непреходящее чудо любви, смогут освя-
щать нерасторжимые союзы именем самого бога, проявляя при  этом  столько
же мудрости и справедливости, сколько, сами того не зная, проявляют ныне
кощунства и безумия.
   Однако эти счастливые дни еще не  наступили.  Здесь,  в  таинственном
храме, где мы "собрались сейчас втроем или вчетвером  во  имя  господа",
как сказано в Евангелии, мы можем лишь мечтать о добродетели и  пытаться
общими усилиями ее достигнуть. Если бы мы привлекли для утверждения  на-
ших обетов или для охраны наших установлении людей из внешнего мира, они
осудили бы нас на изгнание, неволю или даже на смерть. Так не  будем  же
подражать его невежеству и его тирании. Освятим супружескую любовь  этих
двух детей, которые пришли к нам за отеческим и братским благословением,
именем бога живого, покровителя всяческой любви. Позвольте им поклясться
друг другу в вечной верности, но не  записывайте  их  обещания  в  книгу
смерти, дабы не напоминать им об этом впоследствии с  помощью  страха  и
принуждения. Предоставьте богу быть их стражем, и пусть они сами каждод-
невно призывают его, чтобы он поддерживал зажженный им священный огонь.
   - Вот чего я ждал от тебя, вдохновенная сивилла! - вскричал  Альберт,
принимая в объятия свою мать, изнуренную длинной речью  и  силой  своего
убеждения. - Я ждал, что ты даруешь мне право обещать все той, кого люб-
лю. Ты поняла, что это самое дорогое и самое священное мое право.  Итак,
я обещаю и клянусь верно и неизменно любить ее одну всю мою жизнь и при-
зываю бога в свидетели моей клятвы. Скажи же мне, о прорицательница люб-
ви, что в этом нет богохульства.
   - Ты находишься под властью чуда, - ответила Ванда. - Бог  благослов-
ляет твою клятву - ведь это он влил в тебя веру, чтобы ты мог произнести
ее. Вечно - вот самое пылкое слово, какое слетает с уст влюбленных в ми-
нуты экстаза, в минуты самых пленительных радостей. Вот пророчество, ко-
торое вырывается тогда из глубины их душ. Вечно - вот идеал любви, идеал
веры. Никогда человеческая душа не подходила ближе к вершине своего  мо-
гущества и своего ясновидения, нежели в минуты восторга истинной  любви.
Вечно любовников - это внутреннее откровение, проявление божества, кото-
рое должно озарить дивным светом и согреть благотворным теплом все мгно-
вения их союза. Горе тому, кто нарушит этот священный обет! Он  перейдет
из состояния благодати в состояние греха: он погасит веру, свет  и  жиз-
ненную силу в своем сердце.
   - А я, - сказала Консуэло, - я принимаю твою  клятву,  о  Альберт!  И
заклинаю тебя принять мою. Я тоже чувствую себя под властью  чуда,  и  в
моих глазах это вечно нашей короткой жизни - ничто по  сравнению  с  той
вечностью, в которой я буду принадлежать тебе.
   - Благородная и отважная девушка!  -  сказала  Ванда  с  восторженной
улыбкой, сияние которой, казалось, проникло сквозь ее покрывало. - Проси
у бога вечной жизни с тем, кого ты любишь, в награду за верность  ему  в
нашей краткой земной жизни.
   - Да, да! - вскричал Альберт, поднимая к небу  руку,  сжимавшую  руку
жены. - Такова наша цель, надежда и награда! Пылко и  возвышенно  любить
друг друга в этой фазе нашего существования, а потом встретиться вновь и
соединиться в других фазах. Да, я чувствую, что сегодня не  первый  день
нашего союза, что мы уже любили, что мы принадлежали друг другу в  преж-
ней жизни. Такое великое счастье - не результат случайности. Это десница
божья приблизила нас друг к другу и соединила, словно две половинки  од-
ного существа, которое в вечности будет нераздельно.
   После торжественной церемонии брака все перешли, несмотря  на  весьма
поздний час, к обрядам окончательного посвящения Консуэло в члены ордена
Невидимых. Потом судьи удалились, а остальные разбрелись  по  священному
лесу, но вскоре вернулись и сели за  братскую  трапезу.  Главой  ее  был
князь (брат-оратор), который взялся объяснить Консуэло  все  глубокие  и
трогательные символы этого празднества. Ужин подавали верные слуги, дос-
тигшие низших степеней ордена. Карл познакомил Консуэло с  Маттеусом,  и
наконец-то она увидела без маски его честное, доброе лицо. Однако она  с
восхищением заметила, что эти почтенные слуги вовсе  не  рассматривались
как низшие своими братьями, стоявшими на более высоких  ступенях.  Между
ними и старшими членами ордена не замечалось никакого различия,  незави-
симо от их положения в свете. Братья-прислужники, как их здесь называли,
по доброй воле и охотно выполняли обязанности виночерпиев  и  дворецких;
они занимались этим как помощники, владеющие искусством подготовить пир-
шество, которое, впрочем, считалось у них как  бы  религиозным  обрядом,
пасхой с причащением. Вот почему эти обязанности нисколько их не  унижа-
ли, как не унижало левитов храма участие в жертвоприношениях. Подав яст-
ва, они садились за стол и сами, причем не Отдельно от других,  а  среди
гостей, на специально Предназначенные для них места, и каждый  гость  с,
превеликой охотой наполнял их бокал или тарелку. Как и на масонских  па-
радных обедах, гости не поднимали ни одного бокала без  того,  чтобы  не
высказать какую-нибудь благородную мысль, не рассказать  о  каком-нибудь
великодушном поступке, не вспомнить о каком-нибудь высоком  покровителе.
Однако ритмические напевы, ребяческие жесты франкмасонов,  молоток,  ус-
ловный язык здравиц и надписи на столовой утвари  были  изъяты  из  этих
пиршеств, веселых и в то же время серьезных. Братья-прислужники  держали
себя во время трапезы почтительно и скромно, но непринужденно и без при-
ниженности. Карл некоторое время сидел между Альбертом и Консуэло, и она
была растрогана, заметив не только скромность его манер и умеренность  в
пище и питье, но и поразительные  успехи  в  умственном  развитии  этого
честного крестьянина, которого просветило сердце и  который  так  быстро
приобщился к священным понятиям религии и нравственности.
   - О мой друг, - сказала она своему супругу, когда дезертир пересел на
другое место и Альберт оказался с ней рядом, - вот перед нами раб, пере-
несший побои прусских солдат, неотесанный дровосек из  Богемского  Леса,
едва не убивший Фридриха Великого! Как быстро сумели разумные и терпели-
вые наставники превратить в рассудительного, благочестивого и справедли-
вого человека этого бродягу! Ведь зверское  правосудие  некоторых  стран
сперва толкнуло бы его на убийство, а потом наказало бы кнутом и висели-
цей.
   - Благородное сердце! - произнес князь, сидевший в эту минуту  справа
от Консуэло. - Ведь это вы - вы сами - преподали в Росвальде  прекрасный
урок религии и милосердия этой душе, ослепленной отчаянием, но одаренной
благороднейшими инстинктами. Дальнейшее его воспитание  пошло  быстро  и
легко. Когда нам случалось дать ему какой-нибудь добрый совет, он немед-
ленно соглашался, восклицая: "То же самое мне говорила синьора!"  Уверяю
вас, не так уж трудно просветить и вразумить наиболее грубых людей, сто-
ит только захотеть по-настоящему. Чтобы улучшить их положение и  научить
уважать самих себя, мы должны прежде всего научиться  уважать  и  любить
их, а для этого требуется только одно - искреннее сострадание  к  ним  и
уважение к человеческому достоинству в целом. И все-таки эти честные лю-
ди пока что имеют у нас лишь низшие степени: ведь, посвящая  их  в  наши
таинства, мы должны сообразовываться с уровнем их умственного  развития,
с уровнем их продвижения на стезе добродетели. Старик Маттеус стоит дву-
мя ступенями выше Карла, но если его сердце и ум не смогут  продвинуться
дальше, то и положение его в ордене останется прежним. Низкое  происхож-
дение или жалкое общественное положение  никогда  не  смогут  остановить
нас, и, как видите, башмачник Готлиб, сын тюремщика из Шпандау,  допущен
к степени, которая равна вашей, хотя в моем  замке  он  выполняет  -  по
склонности и по привычке - обязанности подчиненного. Живое  воображение,
пылкое стремление к науке, горячее преклонение перед добродетелью,  сло-
вом - несравненная красота души, обитающей в этом уродливом теле, быстро
сделали Готлиба достойным и во всем равным нам братом внутри нашего хра-
ма. Нам почти нечего было дать этому благородному юноше в области идей и
достоинств. Напротив, у него было их слишком много. Пришлось утишить его
чрезмерную экзальтацию, исцелить от нравственных и  физических  недугов,
которые могли бы довести его до безумия. Недостатки окружавших его людей
и порочность власть имущих возбудили бы его негодование, хотя и не могли
бы его испортить, но только мы, вооруженные  духом  Якоба  Беме  и  пра-
вильным толкованием его глубоких символов, сумели  убедить  Готлиба,  не
разочаровав, и  устранить  заблуждения  его  поэтических  и  мистических
взглядов, не охладив при этом его пыла и веры. Вы не могли не  заметить,
что исцеление этой души отразилось и на теле, что здоровье  вернулось  к
нему, словно по волшебству, и его странная физиономия преобразилась.
   После трапезы все накинули плащи и стали  прогуливаться  по  отлогому
склону холма, осененного священной рощей. Руины старинного замка,  пред-
назначенного для испытаний новичков,  возвышались  над  этим  прекрасным
уголком, и Консуэло постепенно узнавала тропинки, по которым еще так не-
давно мчалась в памятную грозовую ночь. Обильный источник, который выте-
кал из грота, незатейливо прорезанного в скале и некогда предназначавше-
гося для отправления исполненных суеверия обрядов,  убегал,  журча,  меж
кустов вереска в глубь долины, где превращался в красивый ручей, так хо-
рошо знакомый нашей пленнице. Усыпанные песком аллеи, посеребренные  лу-
ной, перекрещивались под прекрасными деревьями, и группы гуляющих встре-
чались, соединялись и тихо беседовали друг с другом.  Высокая  ограда  с
зарешеченными отверстиями укрывала эту часть сада, где  стояла  простор-
ная, комфортабельная беседка, служившая рабочим кабинетом, любимым  убе-
жищем князя, недоступным для нескромных и любопытных взоров. Братьяприс-
лужники тоже прогуливались группами, но только вдоль ограды, чтобы иметь
возможность предупредить братьев  в  случае  приближения  непосвященных.
Впрочем, это было почти невероятно. Герцог делал вид,  что  интересуется
лишь масонскими таинствами, хотя в действительности они были у  него  на
втором плане. Дело в том, что франкмасонское  учение  находилось  теперь
под охраной закона и под покровительством знатных особ, которые были или
только считали себя членами  общества.  Никто  не  подозревал  о  значи-
тельности высших степеней. Постепенно поднимаясь, они  завершались  при-
суждением степени члена судилища Невидимых.
   К тому же шумное пиршество в сверкавшем огнями  герцогском  замке  до
такой степени поглощало внимание многочисленных гостей герцога, что им и
в голову не приходило покинуть роскошные залы и недавно разбитые цветни-
ки ради голых скал и руин старинного  парка.  Молодая  маркграфиня  Бай-
рейтская, близкий друг герцога, выполняла вместо него обязанности хозяй-
ки. Сам он исчез, сославшись на нездоровье, но сразу после трапезы Неви-
димых вернулся в замок и возглавил другой стол, где сидели его  именитые
гости. Увидев издали эти огни, Консуэло, опиравшаяся на  руку  Альберта,
вспомнила об Андзолето и простодушно призналась своему супругу, что была
минута, когда она допустила по отношению к любимому другу детства жесто-
кую иронию. Альберт был недоволен ею.
   - Да, это было греховное чувство, - сказала она, - но  тогда  я  была
так несчастна. Я уже решилась принести себя в жертву графу  Альберту,  а
лукавые и жестокие Невидимые опять бросили меня в объятия опасного Ливе-
рани. В душе у меня была смерть. С восторгом я обрела того, с  кем  долг
вынуждал меня расстаться, а Маркус, желая  отвлечь  меня  от  страданий,
принуждал восхищаться красавцем Андзолето! Право, я бы никогда не  пове-
рила, что способна смотреть на него с таким равнодушием! Но ведь я дума-
ла, что меня хотят испытать, заставить петь с ним, и в тот момент готова
была его возненавидеть; он отнял бы у меня последний миг, последнюю меч-
ту о счастье. Теперь же, друг мой, я могу встретиться с ним без горечи и
быть более снисходительной. Счастье делает человека таким добрым,  таким
милосердным! Я была бы рада принести ему пользу и внушить если не склон-
ность к добродетели, то хотя бы серьезную любовь к искусству.
   - К чему заранее отчаиваться? - сказал Альберт. - Посмотрим, каков он
будет в день несчастья и одиночества. Сейчас, в разгаре славы, он не ус-
лышит советов мудрости. Но если он потеряет голос и красоту, вот  тогда,
быть может, мы завладеем его душою.
   - Займитесь его обращением вы, Альберт.
   - Только вместе с вами, моя Консуэло.
   - Так вы не боитесь воспоминаний о прошлом?
   - Нет, я стал до того самонадеян, что ничего не боюсь,  я  во  власти
чуда.
   - И я тоже, Альберт, я не сомневаюсь в себе! О, у вас есть все  осно-
вания быть спокойным.
   Начинало светать, и чистый утренний воздух принес множество  чудесных
ароматов. То была прекрасная летняя ночь. Соловьи пели в зелени  холмов,
перекликаясь друг с другом. Вокруг супружеской четы собирались все новые
группы, но они не только не мешали влюбленным, а, напротив, добавляли  к
их невинному опьянению сладость братской дружбы или по меньшей мере неж-
ной симпатии.  Все  Невидимые,  присутствовавшие  на  празднестве,  были
представлены Консуэло как члены ее новой семьи. То были лучшие из лучших
- самые талантливые, самые просвещенные и самые добродетельные члены ор-
дена: одни прославились в свете, другие, никому не известные во  внешнем
мире, были знамениты внутри ордена своими трудами и познаниями.  Просто-
людины и аристократы были связаны тесными узами. Консуэло узнала их нас-
тоящие имена и те, более звучные прозвища, какие они носили тайно в сво-
ем братском кругу: Веспер, Эллопе, Пеон,  Гилас,  Эвриал,  Беллерофон  и
т.д. Никогда еще Консуэло не была окружена таким множеством  благородных
сердец и самобытных характеров. Рассказы этих людей о рискованных предп-
риятиях, связанных с вербовкой сторонников, и о том, что было  уже  дос-
тигнуто ими, восхищали ее, словно поэтический вымысел, в реальность  ко-
торого ей трудно было поверить, - ведь она хорошо знала  развращенный  и
наглый свет. Трогательные и пылкие проявления дружбы и уважения, в кото-
рых отсутствовал даже малейший оттенок пошлого ухаживания, малейший  на-
мек на опасную фамильярность, возвышенная  беседа,  прелесть  отношений,
воплощавших в себе самые  благородные  атрибуты  равенства  и  братства,
прекрасная золотая заря, встававшая над их жизнью и над  землей,  -  все
это казалось Консуэло и Альберту каким-то дивным сном. Взявшись за руки,
они вовсе не стремились уединиться и  оставить  своих  дорогих  братьев.
Сладостная истома, пленительная, как чистый утренний воздух, заливала их
души. До краев полные  своей  любовью,  они  испытывали  блаженное  спо-
койствие. Тренк рассказал о муках, перенесенных им во время заточения  в
Глаце, об опасностях, связанных с побегом. Так же, как Консуэло и  Гайдн
в Богемском Лесу, он бродил по всей Польше, но это происходило в сильные
морозы, а он, одетый в лохмотья, еще заботился о раненом спутнике -  лю-
безном Шелле, которого впоследствии описал в своих мемуарах как прекрас-
нейшего друга. Чтобы заработать на кусок хлеба, он играл  на  скрипке  и
был таким же странствующим музыкантом, каким была  Консуэло  на  берегах
Дуная. Потом он шепотом поведал Консуэло о своей любви к принцессе  Ама-
лии, о своих надеждах... Бедный юный Тренк! Он  так  же  мало  предвидел
грозу, готовую разразиться над его головой, как и счастливая чета, кото-
рой суждено было из этой чудесной, сказочной летней ночи  перенестись  в
жизнь, полную борьбы, разочарований и мук!
   Порпорино, стоя  под  кипарисом,  пропел  чудесный  гимн,  сочиненный
Альбертом в память мучеников, погибших за их дело; молодой Бенда  акком-
панировал ему на скрипке. Сам Альберт взял скрипку  и  сыграл  несколько
пассажей, восхитивших слушателей. Консуэло не стала петь -  она  плакала
от счастья и умиления. Граф де Сен-Жермен рассказал о беседах Яна Гуса с
Иеронимом Пражским, и рассказал так правдоподобно, горячо и  красноречи-
во, что просто невозможно было усомниться в том, что он сам  присутство-
вал при этом. В подобные часы сладостных волнений и восторга унылый рас-
судок беззащитен перед иллюзиями поэзии. Рыцарь д'Эон с язвительной иро-
нией и восхитительным изяществом описал жалкие и смешные стороны  знаме-
нитейших тиранов Европы, пороки придворных и непрочность всего этого об-
щественного здания, которое, казалось, так  легко  пошатнуть  с  помощью
благородного воодушевления. Граф Головкин превосходно обрисовал  великую
душу и наивные странности своего друга Жан-Жака Руссо. У этого  знатного
философа (теперь мы сказали бы - чудака) была красавица дочь, которую он
воспитывал в соответствии со своими взглядами; она была для него и  Эми-
лем и Софи, превращаясь то в красивого мальчика, то в прелестную  девуш-
ку. Он собирался ввести ее в общество Невидимых и попросил Консуэло под-
готовить ее к посвящению. Прославленный Цинцендорф изложил суть  органи-
зации и евангельских нравов своей колонии мора