тас-
тических воздушных замков. Эта тайна, словно облако окутывавшая все вок-
руг нее, этот рок, увлекавший ее в какой-то волшебный мир, эта странная,
похожая на отеческую, любовь, окружавшая ее чудесами, - все  это  вполне
могло поразить молодое воображение, склонное к поэзии. Консуэло  вспоми-
нала слова священного писания, которые она положила на музыку в дни  за-
точения:
   "Я пошлю к тебе одного из ангелов, и он в объятиях своих понесет  те-
бя, да не преткнешься о камень ногою твоею".
   "Я блуждаю во мраке, но не испытываю страха, ибо со мной господь".
   Отныне эти слова приобрели для нее  более  ясный,  даже  божественный
смысл. Когда мы перестаем верить в  непосредственное  явление  и  прямое
откровение божества, покровительство и  помощь  неба  проявляются  через
посредство дружбы и преданности нам подобных. Как сладостно вручить свою
судьбу тем, кто нас любит, и ощущать, если можно так выразиться, что те-
бя несут на руках! Это счастье столь велико, что оно  быстро  развратило
бы нас, когда б мы сами не прилагали усилий к тому, чтобы не слишком  им
злоупотреблять. Это счастье ребенка, чьи золотые грезы не нарушаются ни-
какими тревогами жизни, пока он покоится на груди у матери.
   Все эти мысли, нахлынувшие на Консуэло после того, как она так неожи-
данно избавилась от своих злоключений, убаюкивали  ее,  преисполняя  ка-
кой-то невинной негой, и в конце концов она задремала, впав в то состоя-
ние покоя души и тела, в котором смешалось все и которое можно  было  бы
назвать небытием, но небытием, полным отрады. Она  совершенно  забыла  о
своем безмолвном спутнике, как вдруг, проснувшись,  увидела,  что  сидит
совсем рядом с ним и что голова ее лежит на его плече. В  первую  минуту
она и не подумала изменить положение - ей только что снилось, будто  она
едет на тележке с матерью, и поддерживающая ее рука  казалась  ей  рукой
Цыганки. Проснувшись совсем и обнаружив свою оплошность, она  смутилась,
но рука незнакомца превратилась в какую-то  волшебную  цепь,  обвившуюся
вокруг нее. Консуэло  осторожно  попробовала  освободиться,  но  тщетно;
должно быть, незнакомец тоже уснул и, засыпая, бессознательно заключил в
объятия свою спутницу, когда, сморенная усталостью и покачиванием  каре-
ты, она склонила голову ему на грудь. Обе его руки были сомкнуты  вокруг
стана Консуэло, словно, перед тем как уснуть, он заранее  позаботился  о
том, чтобы она не могла упасть. Но сон ничуть не ослабил силы его  спле-
тенных пальцев, и, чтобы разомкнуть их,  пришлось  бы  окончательно  его
разбудить. Консуэло не решалась на это. Она надеялась, что он сам  неча-
янно отпустит ее и ей удастся сесть на прежнее место, не  показав  вида,
что она заметила все эти щекотливые подробности их пребывания наедине  в
карете.
   Однако, дожидаясь минуты, когда незнакомец заснет покрепче, Консуэло,
успокоенная его ровным дыханием и неподвижностью, заснула опять -  пере-
житые потрясения оказались сильнее ее. Когда она проснулась, лицо незна-
комца было обращено к ней, его маска развязалась щека прикасалась  к  ее
щеке, их дыхание смешалось. Сделав резкое движение, она попыталась отод-
винуться, даже не догадавшись взглянуть ему в лицо, что,  впрочем,  было
бы нелегко, ибо кругом, а особенно в глубине кареты,  еще  царила  тьма.
Незнакомец прижал Консуэло к себе, и жар его груди чудодейственным обра-
зом воспламенил ее, отняв силу и желание отстраниться. И, однако, в неж-
ном и жгучем объятии этого человека не было ничего чувственного,  ничего
грубого. Его ласка не испугала и  не  осквернила  целомудренной  чистоты
Консуэло; словно под влиянием каких-то чар,  она  забыла  свою  сдержан-
ность, забыла девственную холодность, которая  не  покидала  ее  даже  в
объятиях неистового Андзолето, и ответила на восторженный, жаркий  поце-
луй незнакомца, приникшего к ее губам.
   Все было так странно и необычно в этом таинственном существе, что не-
вольный порыв Консуэло, казалось, ничуть не удивил его, не  придал  дер-
зости, не опьянил его. Он снова медлительным движением прижал ее к серд-
цу и, несмотря на исключительную силу этого объятия, Консуэло не ощутила
боли, какую оно могло бы причинить слабому созданию. Она не испытала  ни
страха, ни смущения - хотя после минутного размышления эти чувства  были
бы так естественны после подобного  беспримерного  забвения  ее  обычной
стыдливости. Никакая посторонняя мысль не  потревожила  блаженного  спо-
койствия этого чудесного мгновения - мгновения  разделенной  любви.  Она
любила, любила впервые в жизни. Ей подсказал это инстинкт, вернее -  го-
лос свыше. И чувство ее было таким полным, таким глубоким, таким божест-
венным, что, казалось, ничто и никогда не могло бы нарушить его очарова-
ния. Незнакомец был для Консуэло каким-то неземным  существом,  каким-то
ангелом, чья любовь только освящала  ее.  Кончиками  пальцев  он  легко,
словно лепестками цветка, коснулся век Консуэло, и она тотчас  же  вновь
заснула, как по волшебству. Он же теперь бодрствовал и казался совершен-
но спокойным, словно был неуязвим, словно стрелы соблазна не могли  про-
никнуть сквозь его броню. Он бодрствовал, увлекая Консуэло  в  неведомые
края, подобно архангелу, уносящему  под  своим  крылом  юного  серафима,
обессиленного и изнемогшего от соприкосновения с лучезарным божеством.
   Зарождающийся день и утренний холод наконец  вывели  Консуэло  из  ее
странного, почти летаргического состояния. Она увидела, что находится  в
карете одна, и спросила себя, уж не пригрезилось ли ей, что она  полюби-
ла. Она попробовала опустить одно из жалюзи, но все они оказались запер-
ты снаружи, а она не знала, каким образом их открыть. Сквозь щели жалюзи
она видела неясные контуры убегающей дороги, то белые, то  зеленые  края
ее, но совершенно не могла разглядеть местность, а стало быть, не  могла
понять, куда ее везут. В покровительстве незнакомца  было  нечто  своев-
ластное, нечто деспотическое. Все это походило на похищение, и в  сердце
ее закрались страх и тревога.
   С исчезновением незнакомца бедная грешница испытала наконец все  муки
стыда и чувство глубочайшего изумления.  Пожалуй,  немногие  "девицы  из
Оперы" (так называли тогда певиц и танцовщиц) стали бы  терзаться  из-за
поцелуя, подаренного в темноте какому-то незнакомцу, который держал себя
весьма скромно, а главное, судя по заверениям Карла, был молод, красив и
изящен. Однако подобное безумство было столь чуждо нравам  и  убеждениям
добродетельной и благоразумной Консуэло, что она почувствовала себя глу-
боко униженной в собственных глазах. Она мысленно попросила  прощения  у
праха Альберта и покраснела до корней волос, вспомнив, что сердце ее из-
менило его памяти столь внезапно, столь недостойно и безрассудно. "Долж-
но быть, - думала она, - трагические обстоятельства этого вечера  и  ра-
дость освобождения заставили меня на минуту потерять рассудок. В против-
ном случае разве могла бы я вообразить, будто люблю человека, который не
сказал мне ни единого слова, не открыл мне своего имени и даже не  пока-
зал своего лица! Это напоминает самые постыдные приключения  маскарадов,
те нелепые проявления чувственности, в которых мне каялась Корилла и ко-
торые казались мне возможными лишь у таких женщин, как она!  Как  должен
презирать меня этот человек! Если он не злоупотребил моим  смятением,  я
обязана этим тому, что нахожусь под защитой его чести. А может быть,  он
связан клятвой, выполняя более серьезные обязанности.  Скорее  всего  он
просто пренебрег мною! Ах, если бы он понял или угадал, что с моей  сто-
роны то был лишь приступ горячки, припадок лихорадочного бреда!"
   Консуэло тщетно упрекала себя - она не могла  отделаться  от  чувства
горечи, которая была еще сильнее угрызений совести, и причиной этой  го-
речи было сожаление о том, что она потеряла своего  дорожного  спутника.
Она не имела права, да и не в силах была заставить себя его  проклинать,
не могла в чем-либо обвинить его. В глубине  ее  сознания  он  продолжал
жить как  некое  высшее  существо,  наделенное  колдовским,  быть  может
дьявольским, могуществом, но могуществом неотразимым.  Консуэло  страши-
лась его, но в то же время жаждала, чтобы разлука была не столь  внезап-
ной, чтобы она не оказалась вечной.
   Лошади пошли шагом, и Карл открыл дверцу.
   - Господин рыцарь предлагает вам пройтись, синьора, -  сказал  он.  -
Подъем здесь труден для лошадей, а мы в лесу. Опасности как будто нет.
   Опершись на плечо Карла, Консуэло спрыгнула на песок, даже не дождав-
шись, чтобы он опустил подножку. Она надеялась увидеть своего  дорожного
спутника, своего нежданного возлюбленного. И она  действительно  увидела
его, но впереди, в тридцати шагах, а следовательно,  только  его  спину,
причем он по-прежнему был закутан в широкий серый плащ, с которым,  оче-
видно, решил не расставаться ни днем, ни ночью. Походка и та  часть  его
шевелюры и обуви, которую можно было увидеть, свидетельствовали об изыс-
канности и изяществе мужчины, привыкшего заботиться о своем  туалете  "с
целью оттенить свои природные преимущества", как говорили  в  то  время.
Эфес его шпаги сверкал, как звезда в лучах восходящего солнца,  а  запах
пудры, которую светские  люди  употребляли  тогда  с  большим  разбором,
чувствовался на расстоянии, оставляя в утреннем воздухе  ароматный  след
"благовоспитанного" человека.
   "О боже! - подумала Консуэло. - Что, если  это  какой-нибудь  щеголь,
авантюрист или просто спесивый аристократ? Кто бы он ни был,  но  сейчас
он повернулся ко мне спиной, и он прав!"
   - Почему ты называешь его "рыцарь"? - спросила она у Карла, продолжая
размышлять вслух.
   - Потому что так называют его форейторы.
   - Но какой рыцарь? Какого ордена?
   - Просто господин рыцарь. Да к чему вам  это,  синьора?  Раз  ему  не
угодно, чтобы вы узнали, кто он, вам, по-моему, надо посчитаться  с  его
желанием. Он ведь оказывает вам  такие  важные  услуги  -  даже  рискует
жизнью. Вот я, например, готов путешествовать с ним хоть десять лет, да-
же не спрашивая, куда он меня везет. Это такой красивый, храбрый,  такой
добрый и веселый человек!
   - Веселый? По-твоему, он веселый?
   - Конечно. Он так счастлив, что спас вас, что только об этом и  гово-
рит. Все время расспрашивает о Шпандау, о вас, о  Готлибе,  обо  мне,  о
прусском короле. Я рассказываю ему все, что знаю, все, что со мной  слу-
чилось, - даже и мое  приключение  в  Росвальде.  Так  приятно  говорить
по-чешски с умным человеком, который тебя понимает, а не с этими  ослами
пруссаками - они ведь знают свой поганый язык, и ничего больше!
   - Так, значит, он чех?
   - Я позволил себе спросить его, но он коротко и даже немного сухо от-
ветил "нет". Не надо бы мне спрашивать его. Ему хотелось, чтобы я  отве-
чал на его вопросы, и ничего больше.
   - Он все еще носит маску?
   - Только тогда, когда подходит к вам, синьора. Как видно, он  большой
шутник и хочет возбудить ваше любопытство.
   Радостная доверчивость Карла не вполне успокоила Консуэло. Она убеди-
лась в том, что решительность и храбрость сочетались в нем с простодуши-
ем, которое легко было употребить во зло. Разве не он поверил  обещаниям
Мейера? Разве не он уговорил ее войти в комнату этого негодяя? А  теперь
он слепо подчиняется какому-то незнакомцу, который похитил  Консуэло  и,
быть может, собирается подвергнуть ее еще  более  утонченным  и  опасным
соблазнам! Ей припомнилась записка Невидимых: "Тебя хотят заманить в ло-
вушку, тебе грозит новая опасность. Остерегайся того, кто предложит тебе
бежать, пока не  получишь  от  нас  подтверждения.  Оставайся  такой  же
сильной..." и т.д. Никакого подтверждения Консуэло не получила, но,  об-
радовавшись появлению Карла, она решила, что этот верный слуга  действи-
тельно уполномочен служить ей. А вдруг незнакомец - предатель? Куда  это
он везет ее с такой таинственностью? У нее не было ни одного друга,  ко-
торый походил бы на этого блестящего рыцаря, - разве только Фридрих  фон
Тренк. Но Карл превосходно знал Тренка, и, значит, то был не он. Граф де
Сен-Жермен был старше, Калиостро - ниже  ростом.  Вглядываясь  издали  в
незнакомца и стараясь узнать в нем кого-либо из старинных друзей, Консу-
эло пришла к выводу, что ни у кого из них не видела такой легкой,  изящ-
ной походки. Только Альберт отличался этой  величественной  осанкой,  но
его медлительный шаг, его постоянное изнеможение не могли  сравниться  с
мужественной и благородной манерой держаться, свойственной незнакомцу.
   Лес поредел, и лошади пошли рысью, догоняя опередивших их седоков. Не
оборачиваясь, рыцарь поднял руку и взмахнул  белоснежным  платком.  Карл
понял этот сигнал и подсадил Консуэло в карету со словами:
   - Между прочим, синьора, в сундуках под сиденьями вы  найдете  белье,
платья и все, что может вам понадобиться для завтрака и обеда. Там  есть
и книги. Словом, это настоящая гостиница на колесах, и, кажется, вы вый-
дете из нее не скоро.
   - Карл, - сказала Консуэло, - прошу тебя, спроси у господина  рыцаря,
можно ли мне после того, как мы переедем границу,  поблагодарить  его  и
отправиться дальше куда мне вздумается.
   - О, синьора, я никогда не посмею задать такой обидный  вопрос  столь
любезному господину!
   - Нет, я требую, чтобы ты это сделал. Его ответ ты  передашь  мне  на
следующем привале, раз он не желает говорить со мной.
   Незнакомец ответил, что путница совершенно свободна и все ее  желания
являются для него приказом, но что, изменив выбранный для нее маршрут  и
место убежища, она поставит под угрозу не только свое собственное спасе-
ние и жизнь ее спутника, но и жизнь Карла. С наивным упреком Карл  доба-
вил, что, видимо, се недоверие очень огорчило рыцаря, так как он сделал-
ся печален и угрюм. Консуэло тотчас раскаялась и велела ему сказать, что
она вручает Невидимым свою судьбу.
   День прошел без всяких приключений. Консуэло,  замурованная  в  своей
карете, словно государственная преступница, совершенно  не  представляла
себе, в каком направлении ее везут. Заметив при дневном  свете,  что  ее
платье забрызгано кровью гнусного Мейера, она пришла в ужас и с радостью
переоделась. Она попыталась читать, но ум ее был чересчур озабочен. Тог-
да она решила побольше спать, надеясь, что постепенно забудет свое  уни-
зительное приключение. Но когда стемнело, а незнакомец продолжал  сидеть
на козлах, она испытала еще большее смятение. Очевидно, он ничего не за-
был, и его почтительная деликатность делала Консуэло еще более смешной и
виновной в собственных глазах. Кроме того, она мучилась при мысли о том,
как неудобно и утомительно этому человеку, казавшемуся ей таким усталым,
сидеть на чересчур узком для двоих сиденье, бок о бок с солдатом,  кото-
рый, правда, был переодет в очень опрятное платье слуги, но  мог  сильно
надоесть ему своей наивной и многословной болтовней. К тому же наступала
ночь, быть может, он страдал от холода, не мог спать. Уж не граничит  ли
его мужество с самомнением? Не считает ли он себя неотразимым? Или дума-
ет, что, придя в себя от неожиданности, она будет  обороняться  от  этой
фамильярности, что-то чересчур уж отцовской? Бедняжка говорила себе  все
это, чтобы утешить свое уязвленное самолюбие, но скорее всего ей  просто
не терпелось снова его увидеть, а главное, она боялась его презрения или
торжества чрезмерной добродетели, которая навсегда отдалила бы  их  друг
от друга.
   Среди ночи они остановились в неглубоком овраге. Погода была  хмурая.
Шум ветра в листве дерев напоминал шум бегущей воды.
   - Синьора, - сказал Карл, открывая дверцу кареты, -  наступила  самая
трудная минута нашего путешествия: надо перейти  границу.  Говорят,  что
смелость и деньги делают все, но все-таки не стоит проезжать  сейчас  по
большой дороге на глазах у полицейских. Ято ничем не рискую - ведь я для
них неважная птица. Запрягу в коляску одну лошадь, словно только что ку-
пил ее для своих хозяев, что живут в соседней  деревне,  и  поеду  поти-
хоньку. А вы с господином рыцарем пойдете окольным путем,  и,  возможно,
там попадутся нелегкие тропинки. Скажите, хватит ли у вас сил  пройти  с
милю пешком по плохой дороге?
   Консуэло ответила утвердительно, и рыцарь тотчас  подал  ей  руку.  А
Карл прибавил:
   - Если вы придете в условленное место раньше меня,  ждите  там  и  не
бойтесь, - хорошо, синьора?
   - Я ничего не боюсь, - ведь я нахожусь под защитой господина  рыцаря,
- ответила Консуэло с каким-то смешанным чувством нежности и гордости. -
Но, бедный мой Карл, - добавила она, - не опасно ли это для тебя?
   Карл только пожал плечами и, поцеловав Консуэло руку, побежал  переп-
рягать лошадь, а Консуэло со своим безмолвным покровителем отправилась в
путь через поля.


   XXII

   Погода хмурилась все больше, ветер усиливался, и наши беглецы с  тру-
дом шагали уже около получаса то по каменистым  тропам,  то  по  высокой
траве, продираясь сквозь терновые кусты,  как  вдруг  хлынул  сильнейший
дождь. До сих пор Консуэло не сказала своему спутнику ни слова, но,  ви-
дя, что он тревожится за нее и ищет пристанища, она наконец проговорила:
   - Не бойтесь за меня, сударь. Я сильна и огорчаюсь только  за  вас  -
ведь вы переносите столько мучений и забот ради человека, совершенно вам
безразличного. Я просто не знаю, как выразить вам свою благодарность.
   Увидев какую-то заброшенную лачугу, незнакомец не  удержался  от  ра-
достного жеста, и ему удалось устроить свою спутницу в уголке,  где  она
укрылась от ливня. Крыша этой развалины была сорвана  ветром,  и  прост-
ранство, защищенное небольшим каменным выступом, оказалось так узко, что
незнакомец, не решаясь встать совсем близко к Консуэло, вынужден был ос-
таться под проливным дождем. Из уважения к ней он даже отошел  подальше,
чтобы она не испугалась. Однако Консуэло не могла  долго  терпеть  такое
самопожертвование. Она позвала его, но, видя, что он  упорствует,  вышла
из своего убежища и сказала деланно-веселым тоном:
   - Каждому свой черед, господин рыцарь. Я тоже могу немного помокнуть.
Займите мое место, если уж не хотите встать рядом.
   Рыцарь сделал попытку отвести Консуэло обратно на то  место,  которое
являлось предметом борьбы их великодушия, но она была тверда.
   - Нет, - сказала она, - я не уступлю. Очевидно, я обидела вас  сегод-
ня, когда выразила желание расстаться на границе, и теперь должна  иску-
пить свою вину. Пусть же хороший насморк послужит мне наказанием!
   Рыцарь уступил и встал под навес. Чувствуя себя очень виноватой, Кон-
суэло подошла и встала с ним рядом. Правда, у нее было унизительное ощу-
щение, что ее поступок может быть принят за кокетство, но она  предпочла
скорее показаться ему легкомысленной, чем неблагодарной. Незнакомец  по-
нял это и постарался держаться от нее настолько  далеко,  насколько  ему
позволяло пространство в два или три квадратных фута. Опершись на камен-
ный выступ, он даже умудрился слегка отвернуть голову, чтобы не  смущать
Консуэло и чтобы она не подумала, будто он ободрен ее вниманием. Консуэ-
ло поражалась тому, что человек, приговоренный к молчанию и до известной
степени приговоривший к молчанию и ее самое, так легко угадывает ее мыс-
ли и позволяет понимать свои. Уважение к нему возрастало у нее с  каждой
минутой, и какое-то странное чувство заставляло  ее  сердце  биться  так
сильно, что она задыхалась в атмосфере, воспламененной  дыханием  незна-
комца, к которому ее влекла непостижимая симпатия.
   Через четверть часа ливень утих настолько, что  наши  путешественники
смогли продолжать свой путь, но размытые тропинки сделались почти непро-
ходимыми для женщины. Несколько мгновений рыцарь, как всегда молча, наб-
людал, как бредет и спотыкается Консуэло, цепляясь за него на каждом ша-
гу, чтобы не упасть. И вдруг, устав смотреть на ее мучения, он  взял  ее
на руки, как ребенка, и понес, несмотря на ее протесты. Правда, эти про-
тесты не перешли в сопроти