й  называется:  ощущение,  чувство,  познание.  А
единство этих трех понятий образует человеческую Тетраду,  соответствую-
щую божественной. Отсюда проистекает вся история, вся политика, и именно
отсюда должен ты черпать истину, как из вечно живого источника.
   - Ты преодолеваешь пропасти, которые мой ум, менее быстрый, чем твой,
не может преодолеть так стремительно, - возразил Спартак. - Каким  обра-
зом из психологического определения, которое ты только что мне дал,  вы-
текает метода и принцип достоверности? Вот что я  прошу  тебя  объяснить
прежде всего.
   - Эта метода  вытекает  оттуда  весьма  естественно,  -  ответил  Ру-
дольштадт. - Поскольку человеческая природа  уже  познана,  надо  только
развивать ее сообразно ее сущности. Если бы ты  понимал  непревзойденную
книгу, откуда произошло само Евангелие, если бы ты  понимал  "Книгу  Бы-
тия", которую приписывают Моисею и которую этот пророк, если мы действи-
тельно обязаны этой книгой ему, по-видимому, унес из мемфисских  храмов,
ты бы знал, что разобщение людей - в "Книге Бытия" это называется  Пото-
пом - происходит только от одной причины -  от  разъединения  этих  трех
свойств человеческой природы, оказавшихся вне единства и, таким образом,
вне связи с  божественным  единством,  где  разум,  любовь  и  жизнедея-
тельность навечно соединены друг с другом. И тогда бы ты понял, что вся-
кий зачинатель должен подражать праотцу Ною. В святом писании это  назы-
вается поколениями Ноя, и порядок, в каком оно их  размещает,  гармония,
которую оно устанавливает между ними, послужили бы тебе руководством.  В
этой метафизической истине ты нашел бы также методу достоверности, кото-
рая научила бы тебя достойным образом развивать в каждом человеке  чело-
веческую природу, нашел бы свет, который помог бы тебе понять правильное
устройство различных обществ. Но, повторяю, на мой взгляд,  сейчас  рано
созидать, слишком многое еще надо разрушить. Поэтому я советую тебе изу-
чить доктрину только как методу. Близится время разрушения, или, вернее,
оно уже наступило. Да, пришло время,  когда  три  свойства  человеческой
природы снова готовы разъединиться, и это разъединение  подорвет  основы
общества, религии и политики. Что же произойдет тогда? Ощущение  породит
своих лжепророков, и они будут превозносить  ощущение.  Чувство  породит
своих лжепророков, и они будут превозносить  чувство.  Познание  породит
своих лжепророков, и они будут превозносить разум. Последние станут гор-
децами и будут походить на Сатану. Вторые станут фанатиками и будут оди-
наково готовы впасть в зло и шагнуть навстречу добру,  но  без  критерия
уверенности и без правил. Остальные станут тем, чем, по  словам  Гомера,
сделались спутники Одиссея от прикосновения волшебного жезла Цирцеи.  Не
иди ни по одной из этих трех дорог, ибо, взятые в отдельности, они ведут
к пропастям: первая ведет к материализму, вторая - к мистицизму,  третья
- к атеизму. Есть лишь одна верная дорога к истине -  та,  что  отвечает
всем сторонам человеческой природы, всей совокупности ее проявлений.  Не
сходи с нее. А для этого неустанно изучай доктрину и ее великую формулу.
   - Ты учишь меня тому, о чем у меня уже было некоторое  представление,
но завтра я лишусь тебя. Кто наставит меня в теоретическом познании  ис-
тины и тем самым в применении ее на практике?
   - У тебя останутся другие надежные руководители. Прежде  всего  читай
"Книгу Бытия" и старайся понять ее смысл. Не принимай ее за учебник  ис-
тории, за памятник хронологии. Нет ничего нелепее такого  представления,
а между тем оно существует и среди ученых и среди школьников и  во  всех
христианских общинах. Читай Евангелие одновременно с "Книгой  Бытия"  и,
пропустив ее через свое сердце, пойми  Евангелие  через  "Книгу  Бытия".
Странная участь! Евангелие так же любимо и так же непонятно, как  "Книга
Бытия". Это великие книги! Но есть и другие.  Благоговейно  собери  все,
что осталось нам от Пифагора. Прочитай также писания, приписываемые  бо-
жественному теософу Трисмегисту, чье имя я носил в  Храме.  Не  думайте,
друзья мои, что я сам осмелился присвоить себе это  достопочтенное  имя.
Таков был приказ Невидимых. Произведения Гермеса - педанты  по  глупости
считают их придуманными каким-то христианином второго или третьего  века
- заключают в себе древнеегипетскую науку. Настанет день, когда они  бу-
дут разъяснены, истолкованы и когда люди по достоинству оценят  эти  па-
мятники, еще более драгоценные, нежели памятники Платона, ибо Платон по-
черпнул свои знания именно оттуда, и следует  добавить,  что  он  сильно
погрешил против истины в своей "Республике". Читай же Трисмегиста,  Пла-
тона, а также тех, кто после них размышлял  о  великом  таинстве.  Среди
последних советую тебе прочитать труды благородного  монаха  Кампанеллы,
который перенес жесточайшие пытки за то, что, подобно  тебе,  мечтал  об
устройстве человеческого общества, основанного на истине и науке.
   Мы слушали молча.
   - Не думайте, - продолжал Трисмегист, - что, говоря о книгах, я,  по-
добно католикам, идолопоклоннически воплощаю жизнь в надгробиях. Нет,  я
скажу вам о книгах то же самое, что вчера говорил  о  других  памятниках
прошлого. Книги и памятники - это остатки жизни, которыми жизнь может  и
должна питаться. Но жизнь существует всегда, и вечное триединство  лучше
запечатлено в нас самих и в звездах неба, чем в книгах Платона или  Гер-
меса.
   Сам того не желая, я направил разговор по другому руслу.
   - Учитель, - сказал я, - вы только что  употребили  такое  выражение:
"Триединство лучше запечатлено в звездах неба..."  Что  вы  хотели  этим
сказать? Я понимаю слова Библии о том, что слава божья сверкает в блеске
небесных светил, но не вижу в этих светилах доказательства общего закона
жизни, который вы зовете Триединством.
   - Это потому, - ответил он, - что физические науки пока еще мало раз-
виты у нас, или, вернее, ты еще не изучил их на том уровне, на каком они
находятся в настоящее время. Слышал ли ты об открытиях в сфере  электри-
чества? Разумеется, слышал, ибо они привлекли внимание всех просвещенных
людей. Так вот, заметил ли ты, что  ученые,  столь  недоверчивые,  столь
насмешливые, когда речь идет о божественном  триединстве,  наконец  сами
признали его в связи с этими явлениями. Ибо они говорят, что нет  элект-
ричества без теплоты и света, и наоборот, - словом, они видят здесь  три
явления в одном, чего не хотят допускать в боге!
   И тут он начал рассказывать нам о природе и о необходимости подчинять
все ее явления одному общему закону.
   - Жизнь одна, - сказал он. - Существует лишь акт бытия.  Надо  только
понять, каким образом все отдельные существа  живут  милостью  и  вмеша-
тельством всеобъемлющего Существа, не растворяясь в нем.
   Я был бы счастлив и дальше слушать, как развивает Трисмегист эту  не-
исчерпаемую тему. Но в течение  некоторого  времени  Спартак,  казалось,
уделял словам Трисмегиста меньше внимания. Не то чтобы они не  интересо-
вали его, но ведь напряжение ума старца не могло длиться  бесконечно,  а
Спартаку хотелось, пока это было возможно, снова навести его  на  излюб-
ленный предмет.
   Рудольштадт заметил этот оттенок нетерпения.
   - Ты уже не следишь за моей мыслью, - сказал он. - Разве наука о при-
роде кажется тебе недоступной в том виде, в каком  понимаю  ее  я?  Если
так, ты ошибаешься. Я не менее, чем ты, уважаю  нынешние  труды  ученых,
посвященные исключительно проведению опытов. Но,  продолжая  работать  в
этом направлении, нельзя создать науку, можно  создать  только  перечень
названий. И не я один думаю так. Я знавал во Франции философа,  которого
очень любил. Это был Дидро. Он часто восклицал по  поводу  нагромождения
научных материалов, не объединенных общей идеей: "Это работа каменотеса,
не больше того, но я не вижу здесь ни здания, ни архитектора". Знай  же,
что рано или поздно наша доктрина займется естественными  науками  -  из
этих камней придется созидать. Но неужели ты думаешь, что  физики  могут
сегодня по-настоящему понимать природу? Отделив природу от  наполняющего
ее бога живого, способны ли они прочувствовать, познать ее? Так,  напри-
мер, они принимают свет и звук за материю, тогда как...
   - Ах! - вскричал Спартак, прерывая его. - Не думайте, что я  отвергаю
ваше восприятие природы.
   Нет, я чувствую, что истинная наука будет возможна только через  поз-
нание божественного единства и полного подобия всех явлений. Но вы  отк-
рываете нам все пути, и я трепещу при мысли, что скоро вы умолкнете. Мне
хотелось бы, чтобы вы помогли мне сделать несколько шагов хотя бы по од-
ному из них.
   - По которому? - спросил Рудольштадт.
   - Меня занимает будущее человечества.
   - Понимаю. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе мою утопию, -  улыбаясь,
ответил старец.
   - Именно за этим я и пришел к тебе, - сказал Спартак. - За твоей уто-
пией. Новое общество - вот что скрывается в твоем мозгу, в  твоей  душе.
Нам известно, что братство Невидимых искало его основы и мечтало о  них.
Весь этот труд созрел в тебе. Сделай же так, чтобы мы  могли  воспользо-
ваться им. Дай нам твою республику. Если только это покажется  нам  воз-
можным, мы попытаемся ее осуществить, и тогда искры твоего очага  начнут
волновать мир.
   - Дети, вы просите, чтобы я рассказал о моих мечтах? -  сказал  фило-
соф. - Хорошо, я попробую приподнять  края  завесы,  которая  так  часто
скрывает будущее и от меня самого. Быть может,  это  будет  в  последний
раз, но сегодня я должен сделать еще одну попытку, ибо верю, что  благо-
даря вам не все золотые грезы моей поэзии будут утрачены!
   И тут Трисмегиста охватил  порыв  какого-то  божественного  восторга.
Глаза его засияли, как звезды, а голос зазвучал,  как  ураган,  подчиняя
нас себе. Он говорил более четырех часов, и речь его  была  прекрасна  и
чиста, как священный гимн. Из религиозных и  политических  творений,  из
произведений искусства всех веков он составил самую великолепную  поэму,
какую только можно вообразить. Он разъяснил все религии прошлого, пролил
свет на все тайны храмов, поэм и законодательных установлении; рассказал
о всех усилиях, стремлениях и трудах наших предшественников.  В  предме-
тах, всегда казавшихся нам мертвыми и обреченными на забвение, он  вновь
нашел элементы жизни и даже из мрака мифологии сумел  извлечь  проблески
истины. Он растолковал нам древние мифы; с помощью ясных и искусных  до-
водов он сумел раскрыть перед нами все связи, все точки  соприкосновения
различных религий. Он показал нам, в чем состоят подлинные нужды челове-
ка, более или менее понятые законодателями, более или менее осуществлен-
ные  народами.  Он  заново  восстановил  перед  нашим  мысленным  взором
единство жизни в человечестве и единство догмата в религии;  и  из  всех
этих частиц, рассеянных в древнем и новом мире, он создал фундамент сво-
его будущего мира. Словом, он заполнил все разрывы общей  связи  частей,
которые так долго задерживали нас в наших изысканиях, и заполнил  лакуны
истории, столь нас устрашавшие. Он развернул в одну бесконечную  спираль
тысячи священных покровов, окутывавших мумию науки. И когда мы с быстро-
той молнии ухватили суть того, чему он поучал нас столь же  молниеносно,
когда мы увидели общую картину его мечты, когда прошлое - отец настояще-
го - возникло перед нами как светозарный муж из Апокалипсиса, он  умолк,
а потом сказал нам с улыбкой:
   - Теперь вы поняли прошлое и настоящее. Должен ли я помочь  вам  пос-
тичь также и будущее? Разве дух святой не сияет перед вашими очами? Раз-
ве вы - не видите, что все то, о чем человек мечтал и чего жаждал,  воз-
можно и достижимо в будущем уже потому, что истина вечна  и  безусловна,
вопреки слабости наших органов, предназначенных для восприятия и облада-
ния ею. И все-таки она принадлежит нам благодаря надежде и желанию;  она
живет в нас, она извечно существовала у людей  в  зачаточном  состоянии,
ожидая Высшего оплодотворения. Истинно говорю вам - мы тяготеем к  идеа-
лу, и это тяготение бесконечно, как сам идеал.
   Он говорил еще долго, и поэма его будущего была столь же великолепна,
как и поэма прошлого. Я не стану пытаться воспроизвести ее здесь:  я  бы
только испортил ее, ибо надо быть самому охваченным  огнем  вдохновения,
чтобы передать то, что оно породило. Возможно, мне понадобятся  два  или
три года, чтобы правильно записать то, что нам рассказал  Трисмегист  за
два или три часа. Дело жизни Сократа породило дело жизни Платона, а дело
жизни Иисуса было делом семнадцати веков. Вы видите, что я, жалкий и не-
достойный, не могу не трепетать при мысли о моей задаче. И все-таки я не
отказываюсь от нее. Учителя же нисколько не смущает мое  изложение  -  в
том виде, в каком я предполагаю его сделать. Он человек действия  и  уже
составил резюме, которое, по его мнению, кратко  излагает  всю  доктрину
Трисмегиста, и притом с такой ясностью и четкостью, как если бы он зани-
мался ее толкованием всю свою жизнь. Словно при посредстве электрическо-
го тока, ум и душа этого философа как бы перешли в его существо. Спартак
обладает его душой, распоряжается ею, как хозяин; она послужит ему,  как
политическому деятелю; он явится как бы живым и непосредственным ее  но-
сителем, а не запоздалым и мертвым переписчиком,  каким  собираюсь  сде-
латься я сам. И до того, как труд мой будет завершен, учитель уже  пере-
даст доктрину своим ученикам. Да, быть может, не пройдет и двух лет, как
необычная и загадочная речь, прозвучавшая в этих пустынных краях, пустит
корни среди многочисленных последователей, и  мы  увидим,  как  обширный
подземный мир тайных обществ, ныне  действующий  во  мраке,  объединится
вокруг одной-единственной доктрины, получит новую совокупность законов и
вновь начнет действовать, приобщившись к смыслу речей самой жизни. Итак,
мы преподносим вам этот столь желанный памятник, подтверждающий  предви-
дения Спартака, освящающий истины, уже ранее завоеванные им, и расширяю-
щие его горизонт всей мощью ниспосланной ему веры. В то время как  Трис-
мегист говорил, а я жадно слушал, боясь проронить хоть  одно  слово  его
речи, звучавшей для меня как  торжественная  музыка,  Спартак,  который,
несмотря на возбуждение, лучше владел собой, с  горящими  глазами,  весь
превратившись в слух, но еще более чутко прислушиваясь умом, твердой ру-
кой чертил на своих табличках какие-то значки и фигуры, словно метафизи-
ческие идеи доктрины представлялись ему в  виде  геометрических  формул.
Когда в тот же вечер он занялся этими странными записями, совершенно мне
непонятными, я был поражен, увидев, что, пользуясь ими, он записывает  и
с невероятной точностью приводит в порядок выводы поэтической логики фи-
лософа. Словно по волшебству все упростилось и оказалось кратко изложено
в таинственном перегонном кубе практического ума нашего учителя [37].
   Однако он все еще не  был  удовлетворен.  Вдохновение  явно  покидало
Трисмегиста. Глаза его потеряли блеск, плечи опустились, и Цыганка  зна-
ком попросила больше не задавать ему вопросов. Но неотступный в  поисках
истины, Спартак не послушался ее и опять начал настойчиво  расспрашивать
поэта.
   - Ты описал мне царство божие на земле, - сказал он, сжимая его похо-
лодевшую руку, - но Иисус сказал: "Царство мое еще не пришло".  Вот  уже
семнадцать столетий человечество тщетно ждет исполнения его обещаний.  Я
не поднялся на ту высоту созерцания вечности, на какую поднялся ты. Вре-
мя предоставляет тебе, словно самому богу, зрелище -  или,  может  быть,
идею - непрерывной деятельности, каждая фаза которой соответствует  каж-
дому часу твоего восторженного чувства. Но я живу ближе к земле  и  веду
счет столетиям и годам. Я хочу научиться читать в книге собственной жиз-
ни. Скажи мне, пророк, что я должен делать в той фазе, в какой меня  ви-
дишь ты, какое действие окажут твои речи на меня, а через меня - на  тот
век, который грядет. Я не хочу прожить в нем бесплодно.
   - Так ли уж важно для тебя то, что я могу знать об  этом?  -  ответил
поэт. - Никто не живет бесплодно, ничто не пропадает даром. Никто из нас
не бесполезен. Не мешай мне отвращать взгляд от этих мелочей - они омра-
чают сердце и суживают границы разума. Я изнемогаю, думая об этом.
   - Ты, открывший мне тайны, не имеешь права поддаваться изнеможению, -
решительно возразил Спартак, силясь влить огонь своего взгляда в уже за-
туманенный и меланхолический взор поэта. - Если ты отвернешься от зрели-
ща человеческих бедствий, значит, ты не настоящий человек, не тот совер-
шенный человек, о котором один из древних  сказал:  Homo  sum  et  nihil
humani a me alienum puto [38]. Нет, ты не любишь людей, ты не  брат  им,
если  не  сочувствуешь  их  ежечасным  страданиям  и  не  спешишь  найти
средство, чтобы помочь им, претворив в жизнь твой идеал.  Несчастен  тот
артист, который не чувствует лихорадки, готовой сжечь его в  этих  поис-
ках, страшных, но доставляющих наслаждение!
   - Чего же ты хочешь? - спросил поэт, тоже взволнованный и почти  рас-
серженный. - Уж не считаешь ли ты себя единственным работником и не  ду-
маешь ли, что я приписываю себе честь быть единственным вдохновителем? Я
отнюдь не кудесник. Я презираю лжепророков и достаточно долго боролся  с
ними. Мои предсказания - это умозаключения; мои  видения  -  восприятия,
обостренные до предела. Поэт не колдун. Его грезы основаны на увереннос-
ти, в то время как колдун выдумывает наудачу. Я верю в  твое  начинание,
ибо ощущаю  твою  мощь.  Я  верю  в  возвышенность  моих  мечтаний,  ибо
чувствую, что я способен породить их и что человечество достаточно  зна-
чительно, достаточно благородно, чтобы общими силами осуществить во  сто
раз больше, чем мог придумать в одиночестве один человек.
   - Так вот, - ответил Спартак, - именно о  судьбах  человечества  я  и
спрашиваю тебя во имя того человечества, которое бурлит и во мне и кото-
рое я ношу в себе с еще большей тревогой и, быть может, даже  с  большей
любовью, чем ты сам. Дымка пленительных грез скрывает от тебя его  стра-
дания, а я прикасаюсь к ним, дрожа, каждый час моей жизни. Я  жажду  об-
легчить их и, словно врач у изголовья  умирающего  друга,  готов  скорее
убить его собственной неосторожностью, нежели допустить, чтобы он  умер,
так и не попытавшись ему помочь. Ты видишь - я опасный человек, быть мо-
жет, даже чудовище, если ты не сделаешь из меня  святого.  Исполнись  же
тревогой за человечество - оно погибнет, если ты не вложишь лекарство  в
руку мечтателя! Оно, это человечество, грезит, поет и  молится  в  твоем
лице. В моем же оно страдает, кричит и стенает. Ты открыл мне свое буду-
щее, но, что бы ты ни говорил, оно еще далеко, и  мне  придется  вынести
немало мучений, чтобы извлечь для кровоточащих ран несколько капель тво-
его бальзама. Целые поколения томятся и уходят, так и не узнав  света  и
бездействуя. Я воплощение страждущего человечества, я  крик  бедствия  и
воля к спасению, я хочу знать, какой будет моя деятельность  -  пагубной
или благотворной. Ты не до такой степени отвратил свой  взгляд  от  зла,
чтобы не знать о его существовании.  Куда  бежать  сначала?  Что  делать
завтра? Как победить врагов добра - кротостью или насилием? Вспомни  ми-
лых твоему сердцу таборитов. Прежде чем вступить в земной рай, им  приш-
лось перейти через море крови и слез. Я не считаю  тебя  кудесником,  но
вижу в тебе могучую логику и великолепную ясность ума, которая просвечи-
вает сквозь твои символы. Если ты можешь  столь  уверенно  предсказывать
самое отдаленное будущее, то с еще большей уверенностью  можешь  проник-
нуть сквозь туманную завесу, загораживающую доступ моему зрению.
   Поэт, очевидно, испытывал невыразимые страдания. Его лоб  был  влажен
от пота. Он смотрел на Спартака то с ужасом, то с восхищением;  жестокая
борьба происходила в его душе. Жена в отчаянии обвила его руками, и в ее
взгляде на моего учителя можно было про