т гармонии красок. А гармонией гармоний  ей  казался
аромат. Консуэло погрузилась в смутные сладкие мечтания, и в эту  минуту
ей чудилось, будто она слышит голоса, исходившие от каждого  прелестного
венчика, голоса, рассказывавшие ей о тайнах поэзии на языке, до сих  пор
ей неведомом. Роза говорила о страстной любви, лилия - о своей  непороч-
ности, пышная магнолия втихомолку поведала о чистых радостях святой гор-
дости, а крошечная маргаритка шептала о прелестях простой, скромной жиз-
ни. Некоторые цветы громко и властно заявляли: "Я красива  и  царствую".
Другие шептали еле внятно, но таким нежным, в душу проникающим  голосом:
"Я мала и любима". И все вместе качались в такт с утренним ветерком, об-
разуя воздушный хор, который постепенно замирал среди умиленных  трав  и
листвы, жаждавших уловить таинственный смысл происходящего.
   Вдруг в эту идеальную гармонию ворвались пронзительные, ужасные,  му-
чительные человеческие крики,  нарушившие  восхитительно  созерцательное
настроение Консуэло; крики неслись к ней из  чащи  деревьев,  скрывавшей
монастырскую ограду. Вслед за криками,  замершими  в  деревенской  тиши,
послышался грохот экипажа, затем  экипаж,  по-видимому,  остановился,  и
кто-то принялся колотить в решетчатые ворота,  замыкавшие  сад"  с  этой
стороны. Но либо в доме все еще спали, либо никто не хотел  ответить,  -
потому что приезжие долго стучали впустую, а пронзительные крики  женщи-
ны, прерывавшиеся энергичной бранью мужчины, взывавшего о помощи, разби-
вались о монастырские стены, не вызывая в них отклика, как и  в  сердцах
живущих под их сенью людей. Все окна фасада были так хорошо законопачены
для охранения сна каноника, что ни единый звук не мог проникнуть  сквозь
сплошные дубовые ставни, обитые кожей на конском волосе. Слуги,  занятые
во внутреннем дворике позади дома, не слышали криков, а собак в  приории
не имелось: каноник не любил этих назойливых стражей, которые под  пред-
логом ограждения от воров нарушают покой своих хозяев. Консуэло попробо-
вала было проникнуть в дом, чтобы дать знать о  прибытии  путешественни-
ков, оказавшихся, по-видимому, в бедственном положении, но все было  так
крепко заперто, что она отказалась от этой мысли и в волнении  бросилась
к решетчатым воротам, из-за которых доносился шум.
   Дорожный экипаж, нагруженный доверху багажом  и  побелевший  от  пыли
после долгого пути, стоял перед главной аллеей сада. Форейторы слезли  с
лошадей и старались расшатать негостеприимные ворота, а стоны  и  жалобы
все неслись из экипажа.
   - Откройте, если вы христиане, - кричали оттуда, - у нас тут  умирает
дама!
   - Откройте! - закричала, высовываясь из окна кареты,  женщина,  черты
лица которой были незнакомы Консуэло, но чье  венецианское  произношение
поразило ее. - Госпожа моя умрет, если ей сейчас  же  не  дадут  приюта.
Откройте, коли вы не звери!
   Консуэло, не думая о последствиях своего порыва, бросилась  открывать
ворота, но на них висел огромный замок, ключ от которого, вероятно,  на-
ходился в кармане Бригиты. Звонок тоже не действовал благодаря  потайной
пружине. В этой спокойной местности, где жители отличались большой чест-
ностью, такие предосторожности принимались не против воров, а,  по-види-
мому, против шума и беспокойства, причиняемых слишком поздними или слиш-
ком ранними посетителями. Несмотря на страстное желание помочь,  Консуэ-
ло, не в силах ничего сделать, с горестью выслушивала  брань  горничной,
которая, обращаясь к своей хозяйке, нетерпеливо  выкрикивала  по-венеци-
ански:
   - Дуралей, увалень этакий! Открыть ворота не умеет!
   Немецкие форейторы, более терпеливые и  спокойные,  старались  помочь
Консуэло, но так же безуспешно. Тут больная дама,  высунувшись  из  окна
кареты, крикнула громким голосом на ломаном немецком языке:
   - А! Черт тебя побери! Да беги же за кем-нибудь, чтоб открыли!  Мерз-
кая скотина!
   Энергичное обращение дамы успокоило Консуэло относительно  угрожавшей
больной близкой смерти. "Если она близка к кончине, то во всяком  случае
к какой-то весьма буйной кончине", - подумала девушка и обратилась к пу-
тешественнице по-венециански:
   - Я не из этого дома, меня здесь приютили только на ночь.  Постараюсь
разбудить хозяев, но этого так скоро и просто не сделаешь. Неужели,  су-
дарыня, вы в такой опасности, что не можете немного обождать, не приходя
в отчаяние?
   - Я рожаю, дурень! - закричала путешественница. - Мне некогда  ждать!
Беги, кричи, хоть разнеси все, а приведи людей и помоги мне войти  сюда.
За труды тебе хорошо заплатят...
   Она снова принялась вопить, а у Консуэло задрожали колени: это  лицо,
этот голос были ей знакомы.
   - Как зовут вашу хозяйку? - крикнула она горничной.
   - А тебе что до этого? Беги же, негодный! - проговорила взволнованная
горничная. - Если будешь медлить, ничего от нас не получишь!
   - Да я ничего и не хочу от вас, - горячо возразила Консуэло, - но мне
надо знать, кто вы. Если ваша госпожа музыкантша, ее  примут  здесь  без
всяких разговоров, а она, если я не ошибаюсь, знаменитая певица.
   - Иди, мальчик, - сказала роженица, находившая в себе силы  в  проме-
жутках между схватками быть хладнокровной и энергичной. - Иди скажи  жи-
телям этого дома, что знаменитая Корилла может умереть,  если  какая-ни-
будь христианская душа или душа артиста не сжалится над ее положением. Я
заплачу... скажи, что я щедро заплачу.
   - София, - обратилась она к горничной, -  прикажи  положить  меня  на
землю; я буду меньше мучиться, лежа на дороге, чем в этой адской карете.
   Консуэло уже мчалась к приории, твердо решив  устроить  оглушительный
шум и во что бы то ни стало добраться до самого каноника. Девушка уже не
думала удивляться или приходить в волнение от странной случайности,  ко-
торая привела сюда ее соперницу, причину всех ее несчастий.  Она  хотела
только одного - помочь ей. Стучать Консуэло не понадобилось: она  встре-
тила Бригиту - домоправительница каноника, привлеченная криками, выходи-
ла из дома в сопровождении садовника и камердинера.
   - Хорошенькая история, нечего сказать! - сурово проговорила  старуха,
когда Консуэло изложила ей суть дела. - Не ходите туда, Андреас, не дви-
гайтесь и вы с места, господин садовник. Разве вы  не  видите,  что  все
подстроено этими бандитами для того, чтобы нас ограбить и убить? Я ждала
этого. Тревога эта - хитрость! Шайка злодеев шныряет вокруг дома,  в  то
время как те, которых мы приютили, стараются под  благовидным  предлогом
ввести их к нам. Ступайте за ружьями, господа, и будьте  готовы  прикон-
чить эту мнимую роженицу с усами и в штанах. Ну хорошо! Пусть  даже  это
роженица. Допустим! Она принимает наш дом за больницу, что ли? У нас тут
нет акушерки, я лично ничего не смыслю в таких делах, а господин каноник
не любит писка новорожденных. Как же  дама  могла  пуститься  в  дорогу,
зная, что ей время родить? А раз она это сделала, кто же виноват? Да мо-
жем ли мы избавить ее от страданий? Пусть родит в своей карете:  ей  там
будет не хуже, чем у нас, где ничего не приспособлено для такого  неожи-
данного подарка.
   Эту речь, начатую для Консуэло, Бригита, брюзжа, продолжала, пока они
шли по аллее, и закончила у ворот - уже для горничной Кориллы.
   В то время как путешественницы после тщетных переговоров обменивались
упреками и даже бранью с несговорчивой экономкой, Консуэло,  надеясь  на
доброту каноника и слабость его к музыке, проникла в дом. Напрасно иска-
ла она комнату хозяина - она только заблудилась  в  обширном  помещении,
закоулки которого были - ей неизвестны. Наконец она натолкнулась на Гай-
дна, разыскивавшего ее, и он сказал, что видел, как каноник направился к
оранжерее. Они вместе бросились туда и вскоре увидели в  сводчатой  жас-
минной аллее почтенного хозяина: он шел им навстречу. Лицо его сияло ве-
сельем, как утро этого прекрасного осеннего дня. Взглянув на приветливо-
го каноника, гулявшего в своем уютном стеганом ватном шлафроке по дорож-
кам, где его изящная нога мягко ступала по мелкому, пройденному граблями
песку, Консуэло не сомневалась, что такое счастливое существо,  с  такой
чистой совестью, столь удовлетворенное во всех своих желаниях,  будет  в
восторге от возможности совершить доброе дело. Едва она заговорила,  пе-
редавая просьбу бедной Кориллы, как появилась Бригита и перебила ее.
   - Там у ворот, - начала старуха, - бродяга, певица из театра;  выдает
себя за знаменитость, а вид у нее и разговор распутной девки. Она уверя-
ет, что сейчас родит, а кричит и бранится, как  тридцать  чертей  вместе
взятых. Хочет родить в вашем доме. Подумайте, подходящее ли это для  вас
дело?
   У каноника вырвался жест отвращения, - очевидно, он  собирался  отка-
зать.
   - Господин каноник, - обратилась к нему Консуэло, - кто  бы  ни  была
эта женщина, она страдает, жизнь ее, быть может, в опасности, так же как
и жизнь невинного создания, которого бог призывает в этот мир, - и рели-
гия повелевает вам принять его по-христиански и по-отечески.  Не  правда
ли, вы не покинете несчастную, не допустите, чтобы она погибла,  стеная,
у вашей двери?
   - А что, она замужняя? - холодно спросил каноник после минутного раз-
думья.
   - Этого я не знаю; возможно. Но что  до  того?  Господь  посылает  ей
счастье быть матерью. Он один имеет право ее судить...
   - Она сказала свое имя, господин каноник, - энергично вмешалась  Бри-
гита, - наверное, вы должны ее знать, вы же водитесь со всеми  комедиан-
тами Вены. Ее зовут Корилла.
   - Корилла! - воскликнул каноник. - Она бывала в Вене, и я много о ней
слышал; говорят, у нее прекрасный голос.
   - Ну вот, ради ее голоса прикажите открыть ворота! Она лежит на  пес-
ке, на самой дороге, - настаивала Консуэло.
   - Но ведь это женщина легкого поведения, - возразил  каноник.  -  Два
года тому назад у нее была скандальная история в Вене.
   - Помните, господин каноник, у  вас  есть  немало  завистников.  Роди
только в вашем доме погибшая женщина... в этом,  поверьте,  не  усмотрят
случайности, а дела милосердия и того меньше. Вам ведь известно,  что  у
каноника Герберта есть виды на юбилярство и он уже отставил от должности
одного молодого собрата под предлогом, будто тот  небрежно  относился  к
церковным службам ради дамы, которая всегда в эти часы у него  исповедо-
валась. Господин каноник, такой бенефиции, как ваш, легче потерять,  чем
добыть.
   Эти слова вдруг оказали решающее действие.  Каноник  воспринял  их  в
святилище своего благоразумия,  хотя  притворился,  что  пропустил  мимо
ушей.
   - В двухстах шагах отсюда есть постоялый двор,  -  проговорил  он,  -
пусть эту даму отвезут туда. Она найдет там все, что ей надо, и ей будет
там гораздо удобнее и приличнее, чем у холостяка. Ступайте,  скажите  ей
это, Бригита, и, прошу вас, держите себя с ней вежливо, как можно вежли-
вее. Укажите форейторам, где находится постоялый двор. А вы, дети мои, -
обратился он к Консуэло и Иосифу, - пойдемте со мной разбирать фугу  Ба-
ха, пока нам готовят завтрак.
   - Господин каноник, - начала взволнованно Консуэло, - неужели вы  по-
кинете...
   - Ах! - воскликнул огорченно каноник. - Зачахла самая красивая из мо-
их волкамерии! Говорил же я садовнику, что он недостаточно часто ее  по-
ливает. Самое редкое, самое дивное растение моего сада! Это нечто  роко-
вое! Взгляните, Бригита! Позовите-ка садовника, я его проберу.
   - Раньше всего я прогоню знаменитую Кориллу,  -  ответила,  удаляясь,
Бригита.
   - И вы согласны с этим? Вы  это  приказываете,  господин  каноник?  -
воскликнула с негодованием Консуэло.
   - Не могу поступить иначе, - ответил он кротко, но  спокойным  тоном,
говорившим о непоколебимой решимости, - и желаю, чтобы об этом больше не
было речи. Идемте же, я вас жду, начнем музицировать!
   - Никакой музыки здесь для нас не может быть! - возбужденно  ответила
Консуэло. - Вы бесчувственный человек и неспособны  понять  Баха.  Пусть
погибнут ваши цветы и ваши плоды! Пусть пропадут от мороза жасмин и ваши
красивейшие деревья! Эта плодородная земля, приносящая вам все  в  таком
изобилии, не должна была бы ничего родить, кроме терний, потому  что  вы
бессердечны, вы похищаете дары неба и не умеете использовать их для гос-
теприимства!
   В то время как Консуэло изливала свое возмущение, пораженный  каноник
озирался кругом, словно боясь, как бы проклятие небес, призываемое  этой
пылкой душой, не обрушилось на его драгоценные волкамерии и любимые ане-
моны. Высказав все, Консуэло бросилась к  воротам,  которые  по-прежнему
были на запоре, перелезла через них и последовала  за  каретой  Кориллы,
направлявшейся шагом к жалкому кабаку, без всякого основания  награжден-
ному каноником званием постоялого двора.


   LXXIX

   Иосиф Гайдн уже привык подчиняться внезапным решениям  своего  друга,
но, более предусмотрительный и спокойный, чем  Консуэло,  он  догнал  ее
лишь после того, как сбегал в дом за дорожной котомкой, нотами, а  глав-
ное - за скрипкой, источником существования,  утешительницей  и  веселой
спутницей их путешествия.
   Кориллу положили на скверную кровать в немецкой харчевне,  такую  ко-
роткую, что либо голова, либо ноги должны были висеть в воздухе. К  нес-
частью, в этой жалкой лачуге не было женщин: хозяйка ушла  на  богомолье
за шесть миль, а работница погнала корову на пастбище. Дома были  старик
и мальчик. Скорее испуганные, чем польщенные честью принимать у себя та-
кую богатую путешественницу, они всецело предоставили свой домашний очаг
в распоряжение приезжих, не думая о вознаграждении, которое могли за это
получить. Старик был глух; пришлось ребенку отправиться за  акушеркой  в
соседнюю деревню, отстоявшую чуть ли не на  расстоянии  мили;  форейторы
гораздо больше беспокоились о своих лошадях, которых нечем  было  накор-
мить, чем о путешественнице. Предоставленная попечениям горничной, окон-
чательно потерявшей голову, - она кричала почти так же  громко,  как  ее
госпожа, - роженица оглашала воздух стонами, напоминавшими скорее  рыча-
ние львицы, чем вопли женщины.
   Консуэло, охваченная ужасом и жалостью, решила не  покидать  несчаст-
ную.
   - Иосиф, - сказала она своему товарищу, - вернись в приорию, хотя  бы
тебе и пришлось встретить там плохой прием: не следует быть гордым, ког-
да просишь за других. Скажи канонику, что  сюда  нужно  прислать  белья,
бульона, старого вина, матрацев, одеял - словом, все необходимое больно-
му человеку. Поговори с ним кротко, но решительно и обещай, если понадо-
бится, что мы придем к нему играть, лишь бы он оказал помощь этой женщи-
не.
   Иосиф отправился в приорию, а бедной Консуэло пришлось быть невольной
свидетельницей отвратительной сцены, когда женщина без  веры  и  сердца,
богохульствуя и проклиная, переносит священные муки  материнства.  Цело-
мудренная и благочестивая девушка содрогалась, видя  эти  муки,  которых
ничто не могло смягчить, ибо вместо святой радости и набожного  упования
сердце Кориллы было полно злобы и горечи. Она не  переставая  проклинала
свою судьбу, путешествие, каноника с его экономкой и даже ребенка, кото-
рого производила на свет. Она была так груба со своей горничной,  что  у
той все валилось из рук. Наконец, совсем выйдя из себя, Корилла крикнула
ей:
   - Ну, погоди, я так же буду за тобой ухаживать, когда придет твой че-
ред! Ведь я прекрасно знаю, что ты тоже беременна, и отправлю  тебя  ро-
жать в больницу. Прочь с глаз моих! Ты меня только беспокоишь и  раздра-
жаешь.
   София, в ярости и отчаянии, со слезами выбежала из комнаты, а Консуэ-
ло, оставшись наедине с возлюбленной Андзолето и Дзустиньяни,  старалась
успокоить и облегчить ее страдания. Неистовствуя и испытывая адские  му-
ки, Корилла все же сохранила какое-то звериное мужество, дикую  силу,  в
которых сказывалась вся нечестивость ее пылкой, здоровой  натуры.  Когда
боли на минуту отпускали ее, она снова делалась бодрой и веселой.
   - Черт возьми! - обратилась она вдруг к Консуэло, совершенно не узна-
вая ее, так как видела девушку только издали или на  сцене  в  костюмах,
совсем не похожих на тот, который был на ней теперь. - Вот так приключе-
ние! А многие не поверят мне, если я расскажу, что родила в кабаке с та-
ким доктором, как ты. Ты похож на цыганенка со своей смуглой мордочкой и
большущими черными глазами. Кто ты? Откуда ты взялся? Как ты здесь  очу-
тился? И почему ты меня обихаживаешь? Ах, нет, не  отвечай  мне,  я  все
равно не услышу, уж слишком я страдаю! Ah misera me! [29] Только  бы  не
умереть! О нет, я не умру! Не хочу умирать! Цыганенок, ты ведь  не  бро-
сишь меня? Не уходи! Не уходи! Не дай мне умереть! Слышишь?
   И вновь возобновились крики, прерываемые новым богохульством.
   - Проклятый ребенок! - говорила она. - Так и вырвала бы тебя из утро-
бы и швырнула б подальше!
   - Ох! Нет! Не говорите так! - воскликнула, вся  похолодев  от  ужаса,
Консуэло. - Вы будете матерью, будете счастливы,  когда  увидите  своего
ребенка, не пожалеете, что страдали.
   - Я? - проговорила с циничным хладнокровием Корилла. -  Ты  вообража-
ешь, что я буду любить этого ребенка? Ах!  Как  ты  ошибаешься!  Великое
счастье быть матерью, нечего сказать! Как будто я не знаю, что это  зна-
чит: страдать рожая, работать, чтобы кормить этих несчастных, не призна-
ваемых отцами, видеть, как сами они страдают, не знать, что с  ними  де-
лать, страдать, бросая их... ведь в  конце-то  концов  все-таки  их  лю-
бишь... но этого я любить не буду. О! Клянусь богом! Я  буду  ненавидеть
его, как ненавижу его отца!..
   И Корилла, исступление которой, несмотря на  внешнее  хладнокровие  и
презрение, все возрастало, закричала в  неистовой  злобе,  вызываемой  у
женщины жестокими страданиями:
   - Ах! Проклятый! Да будь он трижды проклят, отец этого ребенка!
   Она задыхалась, вопила, издавая нечленораздельные звуки, разорвала  в
клочки косынку, которая прикрывала ее грудь, клокотавшую от муки и злос-
ти; схватив за руку Консуэло, впившись в нее пальцами, судорожно сжатыми
от боли, она не прокричала, а скорее прорычала:
   - Да будь он проклят! Проклят! Проклят! Подлый, бесчестный Андзолето!
   В эту минуту вернулась София и через четверть часа, умудрившись  при-
нять у своей госпожи ребенка, бросила на колени Консуэло первую попавшу-
юся тряпку из театрального гардероба, выхваченную  из  наспех  открытого
сундука. Это был бутафорский плащ из выцветшего атласа,  отделанный  ми-
шурной бахромой. В эту импровизированную пеленку  благородная,  целомуд-
ренная невеста Альберта завернула дитя Андзолето и Кориллы.
   - Ну, синьора, успокойтесь, - проговорила добрым,  искренним  голосом
бедная горничная, - родили вы благополучно, и у вас хорошенькая  крошеч-
ная дочка.
   - Девочка или мальчик - мне все равно, но я больше не страдаю, -  от-
ветила Корилла, приподнимаясь на локте и даже не глядя на ребенка. - По-
дай мне большой стакан вина!
   Иосиф как раз принес из приории вина, и притом самого лучшего.  Кано-
ник великодушно исполнил просьбу Консуэло, и вскоре  у  больной  было  в
изобилии все, что нужно в таких случаях. Корилла подняла  своей  сильной
рукой поданный ей серебряный кубок и  осушила  его  с  непринужденностью
маркитантки; затем, бросившись на чудесные подушки каноника,  заснула  с
глубокой беспечностью, присущей железному организму и ледяной душе. Пока
она спала, ребенка как следует спеленали, а Консуэло сходила на соседний
луг за овцой, которая и стала  первой  кормилицей  новорожденной.  Мать,
проснувшись, приподнялась с помощью Софии, выпила стакан вина и на мину-
ту призадумалась. Консуэло, держа на руках дитя, ждала пробуждения мате-
ринской нежности, но у Кориллы было на уме совсем иное. Взяв  до  мажор,
она с серьезным видом пропела гамму в две октавы и захлопала в ладоши.
   - Браво, Корилла! - воскликнула она. - Голос у тебя ничуть не постра-
дал, можешь рожать детей, сколько тебе заблагорассудится!
   Затем она расх