че-
ром, чтобы передать этот флакон, и, узнав подробности его визита - столь
почтительного, непритязательного и деликатного, Порпорина была растрога-
на. "Странный человек! - подумала она. - Как примирить такую  доброту  в
частной жизни с жестокостью и деспотизмом в жизни  общественной?"  Заду-
мавшись, она постепенно забыла о короле, а потом, начав размышлять о се-
бе самой, смутно припомнила вчерашние события и вновь начала плакать.
   - Что вы, мадемуазель? - воскликнула горничная, добрая, но  болтливая
девушка. - Вы опять будете плакать, как вчера вечером, перед тем как ус-
нуть? Просто сердце разрывалось от ваших слез, и король - он ведь  стоял
за дверью и все слышал - несколько раз покачал  головой,  жалея  вас.  А
ведь многие могут позавидовать вашей судьбе. Король ухаживает далеко  не
за всеми. Говорят даже, что он вообще ни за кем не ухаживал. Так что де-
ло тут яснее ясного - он влюбился в вас.
   - Влюбился! Как посмела ты произнести такое? -  вскричала  Порпорина,
вся задрожав. - Никогда не повторяй этого неприличного и нелепого слова.
Король влюбился в меня - о господи, что за вздор!
   - А что, мадемуазель? Может, и так.
   - Сохрани меня бог! Но этого нет и никогда не будет.  А  это  что  за
сверток, Катрин?
   - Какой-то слуга принес его сегодня чуть свет.
   - Чей слуга?
   - Наемный. Сначала он не хотел говорить, кто его прислал, но в  конце
концов сознался, что его наняли люди графа де Сен-Жермена, который  при-
был сюда только вчера.
   - А почему ты стала расспрашивать его?
   - Мне хотелось узнать, откуда он, мадемуазель.
   - Это неумно. Оставь меня.
   Как только горничная вышла, Порпорина развернула  сверток  и  увидела
пергамент, испещренный странными, неразборчивыми буквами. Она много слы-
шала о графе де Сен-Жермене, но не была с ним  знакома.  Вертя  в  руках
пергамент, рассматривая его со всех сторон и не понимая  ни  слова,  она
никак не могла уразуметь, почему этот человек, совершенно для нее чужой,
прислал ей подобную загадку, а потому, как и многие другие, решила,  что
он просто сумасшедший.  Однако,  продолжая  рассматривать  посылку,  она
вдруг обнаружила отдельный листок и прочитала: "Принцесса Амалия  Прусс-
кая весьма интересуется составлением гороскопов и искусством  предсказа-
ния. Вручите ей этот пергамент, и вы можете рассчитывать на ее  покрови-
тельство и расположение". Подписи на листке не было. Почерк был незнако-
мый, а на свертке не было адреса. Порпорина не понимала, почему граф  де
СенЖермен, желая передать что-то принцессе Амалии,  обратился  именно  к
ней, - ведь она даже не была знакома с  принцессой.  Решив,  что  слуга,
принесший пакет, ошибся, она уже хотела вновь свернуть пергамент и отос-
лать его. Но, взяв в руки лист толстой белой бумаги, в которую была  за-
вернута вся посылка, она вдруг заметила, что на другой стороне были  на-
печатаны ноты. В ее памяти всплыл один эпизод. Разыскать в уголке  листа
условный значок, убедиться, что он написан карандашом ее собственной ру-
кой полтора года назад, удостовериться, что нотный лист взят из тетради,
которую она некогда отдала как опознавательный знак,  было  делом  одной
секунды, и умиление, которое она испытала, получив  это  напоминание  об
отсутствующем и несчастном друге, заставило ее забыть собственные горес-
ти. Оставалось узнать, что делать дальше с загадочным свитком и с  какой
целью ей поручили передать его принцессе прусской. Быть может, и в самом
деле для того, чтобы снискать ей - ей самой -  расположение  и  покрови-
тельство этой дамы? Но Порпорина совершенно не нуждалась ни в том, ни  в
другом. А быть может, для того, чтобы установить между принцессой и  уз-
ником какие-то отношения, которые могли бы способствовать  его  спасению
или облегчению его участи? Молодая девушка колебалась. Она вспомнила по-
говорку: "Если сомневаешься, воздержись". Но потом  подумала,  что  есть
поговорки хорошие, а есть плохие, причем одни служат осторожному  эгоиз-
му, а другие - отважной преданности. И она встала,  говоря  себе:  "Если
сомневаешься, действуй, коль скоро ты рискуешь только собой и  надеешься
быть полезной твоему другу, твоему ближнему".
   С некоторой медлительностью заканчивая туалет - после припадка,  слу-
чившегося с ней накануне, она чувствовала себя слабой и разбитой - и за-
калывая свои прекрасные черные волосы, она думала о том, как бы поскорее
и понадежнее переправить посылку принцессе, когда раздался стук и  высо-
кий лакей в галунах пришел узнать, одна ли она и может ли принять  даму,
которая желает с ней переговорить, не называя себя. Молодая  певица  не-
редко проклинала зависимость от высокопоставленных особ, в какой жили  в
ту пору артисты; у нее появилось искушение отослать бесцеремонную  даму,
передав через горничную, что у нее сейчас находятся ее коллеги певцы, но
потом ей пришло в голову, что если такой способ и может отпугнуть  неко-
торых жеманниц, то других женщин, напротив, он заставит быть еще  назой-
ливее. Поэтому, покорившись судьбе, она решилась принять гостью, и вско-
ре перед ней оказалась госпожа фон Клейст.
   Эта изысканно одетая великосветская дама явилась с намерением обворо-
жить певицу и заставить ее забыть различие их  положения.  Но  она  была
смущена, так как, с одной стороны, слышала, что  молодая  девушка  очень
горда, а с другой, будучи от природы крайне любопытной, хотела заставить
Порпорину разговориться и проникнуть в самые сокровенные ее мысли.  Поэ-
тому, несмотря на добросердечие и отзывчивость этой красивой дамы, в  ее
облике и поведении было сейчас что-то неискреннее, натянутое, и  это  не
ускользнуло от Порпорины.  Любопытство  так  близко  примыкает  к  веро-
ломству, что оно может обезобразить самые прекрасные лица.
   Порпорине была хорошо знакома наружность госпожи фон Клейст, и в пер-
вую минуту, увидев у себя особу, которая на каждом оперном спектакле по-
являлась в ложе принцессы Амалии, она хотела было под предлогом интереса
к некромантии попросить свою гостью устроить ей свидание  с  принцессой,
которая, по слухам, была большой поклонницей этого искусства. Однако, не
смея довериться особе, слывшей несколько экстравагантной и, сверх  того,
склонной к интригам, она решила выждать и, в свою очередь, принялась на-
блюдать за ней с той спокойной проницательностью обороняющейся  стороны,
которая способна отразить все нападки тревожного любопытства.
   Наконец лед был сломан, и, когда гостья  передала  просьбу  принцессы
прислать ей еще не изданные партитуры, певица, стараясь скрыть  радость,
какую ей доставило столь удачное стечение обстоятельств, побежала разыс-
кивать их. И вдруг ее осенило.
   - Сударыня! - воскликнула она. - Я охотно сложу все мои скромные сок-
ровища к ногам ее высочества и была бы счастлива, если бы она приняла их
из моих рук.
   - Вот как, милое дитя, - сказала госпожа фон  Клейст,  -  вы  желаете
лично побеседовать с ее королевским высочеством?
   - Да, сударыня, - ответила Порпорина. - Я хотела бы  смиренно  попро-
сить принцессу об одной милости, и уверена - она не откажет мне. Я  слы-
шала, что она сама искусная музыкантша и, по всей вероятности,  покрови-
тельствует артистам. Я слышала также, что  она  столь  же  добра,  сколь
прекрасна. Поэтому я надеюсь, что, если принцесса соблаговолит выслушать
меня, она поможет мне добиться того, чтобы его величество  король  снова
пригласил сюда моего учителя, знаменитого Порпору. Ведь он был приглашен
в Берлин с согласия его величества, а на самой границе его прогнали, да-
же выслали, придравшись к какойто неправильности в его бумагах.  Однако,
несмотря на все заверения и обещания его величества, я так и  не  смогла
добиться конца этой нескончаемой истории. Я больше не смею надоедать ко-
ролю просьбой, которая, как видно, не слишком его интересует и о которой
- я уверена - он совершенно забыл. Вот если бы  принцесса  соблаговолила
сказать несколько слов тем должностным лицам, которым поручено отправить
необходимые документы, я обрела бы счастье наконец-то соединиться с моим
приемным отцом - единственной моей опорой в этом мире.
   - То, что вы сказали, бесконечно меня удивило! - воскликнула  госпожа
фон Клейст. - Как, прелестная Порпорина, чье влияние на государя я  счи-
тала неограниченным, вынуждена обращаться к чужой помощи, чтобы добиться
такой мелочи? Если так, позвольте мне предположить, что  его  величество
опасается найти в лице вашего приемного отца, как вы его Назвали, черес-
чур бдительного стража или советчика,  который  может  восстановить  вас
против него.
   - Графиня, я тщетно стараюсь понять слова, которые вы изволили произ-
нести, - ответила Порпорина так серьезно, что госпожа фон Клейст  пришла
в замешательство.
   - Ну, стало быть, я ошиблась, считая, что король  питает  к  всемирно
известной певице величайшую благосклонность и безграничное восхищение.
   - Достойной госпоже фон Клейст не подобает насмехаться  над  скромной
артисткой, которая никому не причиняет зла.
   - Насмехаться! Да кто же станет насмехаться над  таким  ангелом!  Вы,
мадемуазель, просто не знаете себе цены, и ваше чистосердечие  преиспол-
няет меня изумлением и восторгом. Я  убеждена,  что  вы  сразу  покорите
принцессу: она всегда поддается первому впечатлению.  Стоит  ей  увидеть
вас вблизи, и она тотчас влюбится в вас, как уже влюблена в ваш талант.
   - А мне говорили, графиня, что, напротив, ее  королевское  высочество
всегда отзывается обо мне весьма сурово,  что  мое  незначительное  лицо
имело несчастье не понравиться ей и что она совсем не одобряет мою мето-
ду пения.
   - Кто мог сказать вам такую ложь?
   - Если это ложь, то солгал король, - не без лукавства ответила Порпо-
рина.
   - Это была ловушка, попытка испытать вашу доброту и кротость, -  воз-
разила госпожа фон Клейст. - Но мне не терпится  доказать  вам,  что  я,
простая смертная, не имею права лгать, как лжет насмешник  король,  и  я
хочу сейчас же увезти вас в своей карете, чтобы вместе с вашими партиту-
рами доставить к принцессе.
   - И вы думаете, графиня, что она окажет мне любезный прием?
   - Положитесь на меня.
   - А если вы все-таки ошибаетесь, графиня, на чью голову падет  униже-
ние?
   - На мою, только на мою. Я дам вам право рассказывать где угодно, что
я похваляюсь расположением принцессы, а она не питает ко мне  ни  уваже-
ния, ни дружбы.
   - Я еду с вами, графиня, - сказала Порпорина и  позвонила,  чтобы  ей
принесли муфту и мантилью. - Мой туалет очень скромен. Но вы застали ме-
ня врасплох.
   - Вы очаровательны и в таком наряде, а нашу дорогую принцессу вы уви-
дите в еще более скромном утреннем платье. Идемте!
   Порпорина положила в карман таинственный сверток, захватила партитуры
и решительно села в карету рядом с госпожой фон Клейст, мысленно  повто-
ряя: "Ради человека, рисковавшего из-за меня жизнью,  я  могу  пойти  на
унизительное и бесплодное ожидание в передней какой-то принцессы".
   Порпорину провели в туалетную комнату ее высочества, и она ждала  там
минут пять, пока аббатиса и ее наперсница беседовали в соседней комнате.
   - Принцесса, я привезла ее, она здесь.
   - Уже? О искусная посланница! Как надо принять ее? Какова она?
   - Сдержанна и осторожна, а может быть, простовата. Очень скрытна  или
просто глупа.
   - Ну, в этом мы сумеем разобраться! - вскричала принцесса, и в глазах
ее загорелся огонек, говорящий о привычке изучать и подозревать. - Пусть
войдет!
   Между тем Порпорина, ожидавшая  в  туалетной  комнате,  с  изумлением
рассматривала собрание самых удивительных предметов, когда-либо украшав-
ших святилище красивой женщины и к тому же принцессы: глобусы,  компасы,
астролябии, астрологические карты, сосуды с неизвестной жидкостью, чере-
па, - словом, весь набор, потребный для колдовства. "Мой друг не ошибся,
- подумала Порпорина, - людям хорошо известно, чем занимается сестра ко-
роля. И, кажется, она не делает из этих занятий тайны, если эти странные
вещи лежат на самом виду. Итак, смелее".
   Аббатисе Кведлинбургской было в ту пору лет двадцать восемь  -  трид-
цать. Когда-то она была божественно хороша. Она бывала хороша еще и сей-
час - вечером, при свете ламп и на расстоянии, но, увидев ее при дневном
свете и так близко, Порпорина удивилась ее поблекшему, угреватому  лицу.
Голубые глаза, бывшие прежде прекраснейшими в мире, теперь были  красны,
казались заплаканными, и в их прозрачной глубине  притаился  болезненный
блеск, не суливший ничего хорошего. Некогда  она  была  любимицей  своей
семьи, всего двора и в течение долгого времени считалась самой приветли-
вой, жизнерадостной, ласковой и привлекательной королевской дочкой,  ка-
кие когдалибо встречались на страницах старинных романов из жизни  арис-
тократов. Но вот уже несколько лет, как характер ее изменился и вместе с
тем потускнела ее красота. У нее бывали теперь припадки дурного располо-
жения духа, даже злобы, и в эти минуты она как бы повторяла самые сквер-
ные черты характера Фридриха. Хотя она отнюдь  не  стремилась  подражать
брату и даже втайне его порицала, ее непреодолимо влекло к тем самым по-
рокам, которые она в нем осуждала, и постепенно  Амалия  превращалась  в
надменную, не терпящую возражений властительницу, в  женщину  образован-
ную, но ограниченную и высокомерную, с умом скептическим и  желчным.  И,
однако, сквозь эти ужасные недостатки, которые, к несчастью, усиливались
с каждым днем, все еще пробивались прямодушие,  чувство  справедливости,
сильный дух, пылкое сердце. Что же происходило в душе  несчастной  прин-
цессы? Страшное горе терзало ее, а ей приходилось прятать  его  в  своей
груди и стоически выносить его, притворяясь веселой перед лицом любопыт-
ного, злорадного или равнодушного света. Вот почему,  вынужденная  румя-
нить щеки и принуждать сердце, она сумела выработать в себе  два  совер-
шенно различных существа: одно из них она скрывала почти от всех, а дру-
гое выставляла напоказ с ненавистью и отчаянием. Все  заметили,  что  ее
беседа стала более живой и блестящей, но эта беспокойная и натянутая ве-
селость производила тягостное впечатление, вызывала какое-то  необъясни-
мое леденящее чувство, граничившее со страхом. То чувствительная до  ре-
бячества, то холодная до жестокости, она удивляла окружающих и даже  са-
мое себя. Потоки слез гасили по временам пламя ее  гнева,  но  внезапные
пароксизмы свирепой иронии, нечестивого высокомерия вырывали ее из  сос-
тояния этой благотворной слабости, которую ей не дозволено было  поддер-
живать в себе и обнаруживать при других.
   Первое, что бросилось в глаза Порпорине, когда она увидела принцессу,
была эта своеобразная двойственность ее натуры. У принцессы были два об-
лика, два лица - одно ласковое, другое угрожающее,  два  голоса  -  один
нежный и гармоничный, как бы дарованный небом для дивного пения,  другой
хриплый, жесткий, словно исходящий из груди, снедаемой  дьявольским  ог-
нем. С изумлением глядя на это странное существо, наша героиня, переходя
от страха к сочувствию, спрашивала себя, кто из двоих сейчас подчинит  и
покорит ее - добрый гений или злой.
   Принцесса тоже всматривалась в Порпорину, и та показалась ей  гораздо
более опасной, чем она предполагала. Она надеялась, что без театрального
костюма, без грима, который, что бы там ни говорили, сильно уродует жен-
щин, Консуэло окажется такой, какой для  ее  успокоения  певицу  описала
госпожа фон Клейст: скорее дурнушкой, нежели миловидной. Но этот смуглый
и бледный цвет кожи, гладкой и чистой, черные  глаза,  выражавшие  твер-
дость и нежность, правдивый рот, гибкий стан, естественные, непринужден-
ные движения, словом, весь облик этого честного, доброго создания, кото-
рое излучало спокойствие и какую-то внутреннюю силу - следствие прямоду-
шия и истинного целомудрия, внушил беспокойной Амалии невольное почтение
и даже чувство стыда, подсказавшее ей, что перед этим благородством  все
ее ухищрения окажутся бессильны.
   Молодая девушка заметила усилия принцессы скрыть свое смущение и, ра-
зумеется, не могла не удивиться, что столь высокопоставленная особа  ро-
беет в ее присутствии. Чтобы оживить разговор, то и дело угасавший,  она
раскрыла ту из принесенных партитур, в которую спрятала  кабалистическое
письмо, и постаралась подложить ее таким образом, чтобы  начертанные  на
листке крупные буквы бросились принцессе в глаза. Как только ей это уда-
лось, она протянула руку, словно удивляясь, как попал сюда этот  листок,
и хотела его забрать, но аббатиса поспешно схватила его с возгласом:
   - Что это? Ради бога, как попала к вам эта бумага?
   - Ваше высочество, - с многозначительным видом ответила Порпорина,  -
признаюсь, что я хотела показать вам эту астрологическую таблицу, в слу-
чае если бы вы пожелали расспросить меня о некоем обстоятельстве,  кото-
рое мне небезызвестно.
   Принцесса устремила на певицу жгучий взгляд, потом опустила глаза  на
магические письмена, подбежала к оконной амбразуре, с  минуту  вглядыва-
лась в загадочный листок и вдруг, громко вскрикнув, как подкошенная упа-
ла на руки бросившейся к ней госпоже фон Клейст.
   - Выйдите отсюда, мадемуазель, - поспешно сказала  Порпорине  прибли-
женная принцессы, - пройдите в соседнюю комнату. И никому ничего не  го-
ворите, никого не зовите, никого - слышите?
   - Нет, нет, пусть она останется... - слабым голосом проговорила прин-
цесса. - Пусть подойдет поближе... сюда, ко мне. Ах, дитя мое,  -  воск-
ликнула она, когда молодая девушка подошла к ней, - какую услугу вы  мне
оказали!
   И, обняв Порпорину своими худыми белыми руками, принцесса с  судорож-
ной силой прижала ее к сердцу и осыпала градом  отрывистых,  похожих  на
укусы поцелуев, от которых у бедняжки заболело лицо и сжалось сердце.
   "Решительно, эта страна доводит людей до безумия, - подумала  она.  -
Мне и самой уже несколько раз казалось, что я схожу с ума, но,  оказыва-
ется, самые высокопоставленные особы еще более безумны, чем  я.  Безумие
носится здесь в воздухе".
   Принцесса наконец оторвала руки от ее шеи и тут же обняла госпожу фон
Клейст, обливаясь слезами, всхлипывая и повторяя еще более хриплым голо-
сом:
   - Спасен! Спасен! Мои дорогие, мои добрые  подруги,  Тренк  бежал  из
крепости Глац. Он в пути, он все еще бежит, бежит!..
   И несчастная принцесса судорожно захохотала, перемежая смех  рыдания-
ми. На нее больно было смотреть.
   - Ах, принцесса, ради всего святого, обуздайте свою радость! - вскри-
чала госпожа фон Клейст. - Будьте осторожны - вас могут услышать!
   И, подобрав с полу мнимую кабалистическую грамоту, оказавшуюся зашиф-
рованным письмом барона Тренка, она вместе со своей госпожой снова нача-
ла читать его, причем чтение тысячу раз прерывалось  возгласами  неисто-
вой, исступленной радости принцессы.


   V

   "Подкупив нижние чины гарнизона крепости благодаря средствам, достав-
ленным моей несравненной подругой, я сговорился с узником, жаждущим сво-
боды не менее меня, свалил ударом кулака одного стражника,  пинком  ноги
другого и хорошим ударом шпаги третьего, спрыгнул с высокого вала, пред-
варительно столкнув вниз приятеля, - он не сразу решился  на  прыжок,  а
при падении вывихнул ногу, - взвалил его на спину и,  пробежав  четверть
часа с этой ношей, перебрался через Нейсе по пояс в воде в густом  тума-
не, а затем продолжал бежать и на другом берегу, и прошагал так всю ночь
- ужасную ночь!.. Сбившись с пути, я долго кружил по  снегу  вокруг  ка-
кой-то незнакомой горы и вдруг услышал, как бьет  четыре  часа  утра  на
башне Глаца - то есть даром потерял время и силы, чтоб на рассвете снова
оказаться у городских стен!.. Собравшись с духом, я зашел в дом к  неиз-
вестному крестьянину и, приставив к его груди пистолет, увел двух  лоша-
дей, а потом умчался во весь опор куда глаза глядят;  с  помощью  тысячи
хитростей, опасностей, мучений я завоевал свободу и наконец  в  страшный
мороз оказался в чужой