на убийство. С пеной  у  рта,  с  блуждающим
взглядом Зденко, очевидно, на этот раз не думал ограничиться одними  уг-
розами. Внезапно он принял необычайное по своей жестокости  решение:  он
стал собирать огромные камни и наваливать их один на другой между  собой
и Консуэло, чтобы замуровать узкую галерею, где  она  находилась.  Таким
образом он мог быть уверен, что, не спуская воды  в  течение  нескольких
дней, уморит ее голодом, - так пчела, найдя в своей  ячейке  назойливого
шершня, залепляет воском вход в нее.
   Но Зденко сооружал эту стену из гранита и притом воздвигал ее с  неи-
моверной быстротой. Атлетическая сила, которую проявлял этот на вид  ху-
дой, истощенный человек, ворочая и поднимая глыбы, слишком  красноречиво
говорила Консуэло о том, что сопротивление немыслимо и  что  лучше  вер-
нуться назад, в надежде найти какой-нибудь другой  выход,  чем  доводить
юродивого до последней степени ярости. Она попробовала  растрогать  его,
уговорить, убедить своими речами.
   - Зденко, - говорила она, - что ты делаешь, безумец? Альберт не прос-
тит тебе моей смерти. Альберт ждет и зовет меня. Я ведь  друг  его,  его
утешение, его спасение. Губя меня, ты этим губишь своего друга и брата.
   Но Зденко, боясь поддаться действию ее слов и твердо решив продолжать
начатое дело, запел на родном языке веселую, живую песню, не  переставая
в то же время возводить свою циклопическую стену.
   Еще один камень, и сооружение  будет  закончено.  Консуэло  с  ужасом
смотрела на работу Зденко. "Никогда, - думала она, -  не  разрушить  мне
этой стены: тут нужны руки великана". Последний камень был  положен,  но
вскоре Консуэло заметила, что Зденко принимается  за  сооружение  второй
стены. Очевидно, целая громада, целая крепость воздвигалась между нею  и
Альбертом. А Зденко все продолжал петь и,  казалось,  наслаждался  своей
работой.
   Вдруг счастливая мысль осенила Консуэло. Ей пришла в голову та ерети-
ческая формула, которую перевела ей Амелия и которая так  возмутила  ка-
пеллана.
   - Зденко! - крикнула она ему по-чешски сквозь щель уже разделяющей их
стены. - Друг Зденко! "Обиженный да поклонится тебе".
   Едва успела она произнести эти слова, как они оказали на Зденко маги-
ческое действие: выронив из рук огромный камень, он начал с тяжким вздо-
хом разбирать стену еще более поспешно, чем складывал; окончив, он  про-
тянул руку Консуэло и молча помог ей  перебраться  через  нагроможденные
глыбы камней, после чего внимательно посмотрел на нее, странно  вздохнул
и, передав ей три ключа на красной ленте, указал на лежавшую  перед  нею
дорогу и проговорил:
   - "Обиженный да поклонится тебе".
   - А ты разве не хочешь быть моим проводником? - спросила она. - Дове-
ди меня до твоего господина.
   Зденко покачал головой.
   - У меня нет господина, - возразил он, - у меня был друг. Ты  отнима-
ешь его у меня. Веление судьбы свершилось.  Иди,  куда  направляет  тебя
господь. Я же буду плакать здесь, пока ты не вернешься.
   Сев на груду камней, он закрыл лицо руками и не  вымолвил  больше  ни
слова.
   Консуэло не стала тратить времени на его утешение. Она  боялась,  как
бы в нем снова не пробудилась ярость, и, пользуясь своим временным влия-
нием на него, а главное, зная теперь, что она на верной  дороге  к  Шре-
кенштейну, стрелой помчалась вперед. Во время своего мучительного хожде-
ния по неведомым галереям Консуэло  мало  подвинулась  вперед,  так  что
Зденко, идя несравненно более длинной, но недоступной для воды  дорогой,
встретился с ней на месте соединения двух подземных ходов: одного -  ис-
кусно высеченного в скалах рукой человека, другого - безобразного,  при-
чудливого, полного всяких опасностей творения природы; оба  они  шли  по
кругу под холмом, на котором возвышался замок с его  службами.  Консуэло
не подозревала, что в эту минуту она находилась под парком замка, и, ми-
новав все его ворота и рвы, шла по дороге, где никакие  запоры  и  ключи
канониссы не могли ее остановить. Пройдя некоторое расстояние  по  новой
дороге, она призадумалась: не лучше ли вернуться, отказавшись от  предп-
риятия, полного таких препятствий и едва не ставшего  для  нее  роковым?
Ведь впереди, может быть, ее ждут еще новые опасности?.. У Зденко  снова
мог возродиться его злобный умысел. А что, если он пустится за ней  вдо-
гонку? Что, если опять соорудит стену, чтобы отрезать ей путь к  возвра-
щению? Тогда как, отказавшись от  своего  намерения  и  попросив  Зденко
очистить ей дорогу к колодцу и выпустить из него воду, чтобы можно  было
выбраться на свет божий, она, конечно, вполне могла рассчитывать на  то,
что он отнесется к ней сочувственно и доброжелательно.  Но  еще  слишком
сильно было впечатление пережитых ужасов, чтобы она могла решиться снова
встретиться с этим безумцем. Страх, внушенный ей Зденко,  все  нарастал,
по мере того как она удалялась от него, и теперь, после того как ей уда-
лось с таким поразительным присутствием духа разрушить  его  мстительный
замысел, она готова была лишиться чувств при одном воспоминании об этом.
И Консуэло пустилась бежать от Зденко, не имея мужества еще раз попробо-
вать смягчить его и стремясь лишь найти одну из тех волшебных дверей, от
которых он дал ей ключи, чтобы поскорее создать преграду между  собой  и
его безумием.
   Но не отнесется ли Альберт, другой безумец, которого она так упорно и
безрассудно считала кротким и уступчивым, не отнесется ли он к  ней  так
же, как Зденко? Все здесь было покрыто мраком неизвестности, и Консуэло,
очнувшись от своего романтического увлечения, спрашивала себя, не она ли
самая безумная из всех троих, она, бросившаяся в эту бездну тайн и опас-
ностей, далеко не будучи уверенной в благоприятном и успешном исходе?
   Тем временем она продолжала идти по  великолепному  обширному  подзе-
мелью, сооруженному сильными руками людей средневековья. Это  была  про-
рубленная в скалах ровная галерея с  низким  стрельчатым  сводом.  Менее
твердые породы, меловые жилы и вообще все места, грозившие обвалами, бы-
ли укреплены стенами, сложенными из четырехугольных гранитных  плит.  Но
Консуэло не теряла времени на созерцание  этого  громадного  сооружения,
которое при своей прочности могло простоять еще века. Она не  спрашивала
себя и о том, как могли теперешние владельцы замка не подозревать о  су-
ществовании столь удивительного сооружения. Она могла бы легко объяснить
себе это, припомнив, что все исторические документы этой семьи  и  этого
поместья были сожжены в эпоху Реформации в Чехии, более ста  лет  назад.
Но она не глядела по сторонам и почти ни о чем не думала,  кроме  своего
спасения, радуясь, что дорога ровная, что есть воздух для дыхания и  что
можно беспрепятственно бежать вперед. До Шрекенштейна оставалось еще по-
рядочное расстояние, хотя подземный путь и был гораздо короче идущей ту-
да же извилистой горной тропинки. Дорога казалась ей бесконечной, и,  не
имея возможности ориентироваться, Консуэло даже не знала, ведет  ли  она
на Шрекенштейн или куда-то дальше.
   После четверти часа ходьбы она увидела, что свод опять  стал  выше  и
всякие следы архитектурной работы исчезли. Хотя громадные каменоломни  и
величественные гроты, через которые проходила Консуэло, были также  соз-
даны человеческими руками, но, заросшие  растительностью,  наполнявшиеся
благодаря многочисленным щелям свежим  воздухом,  они  не  имели  такого
мрачного вида, как галереи. Здесь была тысяча  возможностей  укрыться  и
избежать преследования разъяренного врага. Вдруг шум бегущей воды заста-
вил Консуэло вздрогнуть, - если бы в подобном положении она способна бы-
ла шутить, она призналась бы себе, что даже барон Фридрих по возвращении
с охоты не относился с большим отвращением к воде, чем она в эту минуту.
   Однако в скором времени она успокоилась и сообразила, что с тех  пор,
как она отдалилась от пропасти, с тех пор, как ее едва не затопило,  она
все время поднималась в гору. Зденко должен был бы иметь в своем  распо-
ряжении гидравлическую машину невероятных размеров и силы, чтобы поднять
своего ужасного союзника - то есть поток - до того места, где находилась
Консуэло. Очевидно, ей предстояло где-то встретиться с водой источника -
со шлюзами или с самим источником. И если бы она была в  состоянии  рас-
суждать, то даже удивилась бы, не встретив до сих пор на своем пути это-
го таинственного "Источника слез", питающего водоем.
   Дело в том, что источник этот начинался в неведомых горных недрах,  а
галерея, пересекавшая его под прямым углом, встречалась  с  ним  сначала
около колодца, а потом около Шрекенштейна, где  пришлось  встретиться  с
ним и Консуэло. Шлюзы оставались далеко позади нее, на дороге, по  кото-
рой Зденко шел один. Консуэло же теперь приближалась к источнику,  кото-
рого за последние несколько столетий не видал никто,  кроме  Альберта  и
Зденко. Вскоре она поравнялась с ручьем и пошла вдоль него,  уже  ничего
не боясь и не подвергаясь никакой опасности.
   Тропинка, усыпанная свежим мелким песком, тянулась  подле  прозрачной
чистой воды, которая текла, тихо журча,  меж  довольно  крутых  берегов.
Здесь снова чувствовалась рука человека. Эта тропинка была проложена  по
откосу плодородной земли: прекрасные растения, растущие  у  воды,  дикий
терновник в цвету, несмотря на суровое время года, обрамляли ручей своей
зеленью. Воздуха, проникавшего сюда через массу щелей,  было  достаточно
для жизни растений, но щели были слишком узки, чтобы сквозь них мог про-
никнуть сюда любопытный взор. Это было нечто вроде естественной теплицы;
своды защищали ее от снега и холода, а воздух освежался благодаря  тыся-
чам незаметных отдушин. Казалось, чья-то заботливая рука охраняла  жизнь
этих чудесных растений и выбирала из песка камни, выбрасываемые водой на
берег; и это предположение не было ошибочно: Зденко  постарался  сделать
приятной, удобной и безопасной дорогу к убежищу Альберта.
   Консуэло, все еще взволнованная пережитыми  ужасами,  начала  ощущать
благотворное влияние менее мрачной и даже поэтической обстановки.  Блед-
ные лучи луны, пробивавшиеся там и сям сквозь расщелины скал  и  прелом-
лявшиеся в струящейся воде, дуновение лесного воздуха, пробегавшее порой
по неподвижным растениям, до которых не доходила вода, - все это говори-
ло о том, что она все ближе и ближе подходит к поверхности земли. Консу-
эло чувствовала, что оживает, и встреча, предстоявшая в конце ее  герои-
ческого паломничества, рисовалась ей уже в менее мрачных красках.  Нако-
нец она увидела, что тропинка, вдруг круто повернув от берега,  ведет  в
короткую галерею, заново выложенную камнями, и  обрывается  у  маленькой
двери. По этой двери, казавшейся вылитой из металла - до того  она  была
холодной, - красиво вился плющ.
   Когда Консуэло поняла, что настал конец и  испытаниям  и  колебаниям,
когда она прикоснулась своей  усталой  рукой  к  этому  последнему  пре-
пятствию, которое сейчас же могло быть устранено, так как ключ  от  этой
двери был в другой ее руке, она вдруг смутилась, почувствовав прилив та-
кой робости, которую труднее было побороть,  чем  все  пережитые  ужасы.
Итак, ей предстоит проникнуть одной в место, скрытое от всех взоров,  от
всех человеческих помыслов, чтобы нарушить сон или мечты человека, кото-
рого она едва знает, который ей ни отец, ни брат, ни  супруг,  человека,
который, быть может, любит ее, но которого сама она не могла и не хотела
любить.
   "Бог направил и привел меня сюда среди самых  ужасных  опасностей,  -
говорила она себе. - По его воле, скорее даже, чем благодаря его  покро-
вительству, добралась я сюда. Я пришла с пламенной душой, преисполненной
милосердия, со спокойным сердцем, с чистой совестью, с полным  бескорыс-
тием. Быть может, здесь меня ждет смерть, но эта мысль не страшит  меня.
Моя жизнь опустошена, и я лишусь ее без особого сожаления, я только  что
убедилась в этом: вот уже целый час, как я считаю себя  приговоренной  к
ужасной смерти и отношусь к этому с таким спокойствием,  которого  я  от
себя даже не ожидала. Быть может, это милость, которую господь  посылает
мне в мою последнюю минуту. Быть может, я погибну под ударами  разъярен-
ного безумца, но я иду на это с твердостью мученицы.  Я  горячо  верю  в
загробную жизнь и чувствую, что, если я паду здесь жертвою своей предан-
ности, пожалуй и ненужной, но вызванной моей верой, я буду вознаграждена
в лучшем мире. Так что же останавливает меня? Откуда во мне это  невыра-
зимое смущение, точно я собираюсь совершить  дурной  поступок  и  должна
краснеть перед тем, кого пришла спасти?"
   Вот как Консуэло, слишком целомудренная, чтобы сознавать  свое  цело-
мудрие, боролась сама с собой, почти упрекая себя за свои утонченные пе-
реживания. Ей даже не приходило в голову, что  она  может  подвергнуться
опасности, более ужасной для нее, чем смерть. В своей  непорочности  она
не допускала мысли, что может стать добычей животной страсти безумца. Но
она инстинктивно боялась, что поступок ее может быть объяснен менее воз-
вышенными побуждениями, чем это было на самом деле. И все-таки она  вло-
жила ключ в замок, - но, сделав это, раз десять собиралась его повернуть
и все не решалась: страшная усталость, общий упадок сил мешали ей  проя-
вить решимость в тот момент, когда решимость эта должна была  быть  воз-
награждена: на земле - актом великого милосердия, на небе - мученической
кончиной.


   XLII

   Наконец она решилась. У нее было три ключа. Следовательно, надо  было
пройти через три двери и две комнаты, чтобы добраться до той,  где,  как
она предполагала, находился пленный Альберт. У нее будет еще время оста-
новиться, если она почувствует, что силы изменяют ей.
   Она вошла в комнату с низкими сводами, где не  было  никакой  мебели,
кроме ложа из сухого папоротника, на которое была брошена баранья шкура.
Пара башмаков старинного фасона, совсем изношенных, указала ей, что  это
спальня Зденко. Тут же она обнаружила маленькую корзиночку, которую  не-
которое время назад принесла с фруктами на скалу Ужаса и которая  только
через два дня исчезла оттуда. Консуэло решилась  открыть  вторую  дверь,
заперев предварительно первую, так как она все еще с ужасом представляла
себе возможность возвращения свирепого хозяина этого  помещения.  Вторая
комната, куда она вошла, была, как и первая, с низкими сводами, но стены
были обиты циновками и плетенками из прутьев, убранными мхом. Печка  да-
вала достаточно тепла, и, вероятно, из ее трубы, выведенной сквозь скалу
наружу, временами и вылетали искры,  отблеск  которых  давал  загадочный
свет, виденный Консуэло на вершине Шрекенштейна. Ложе  Альберта,  как  и
ложе Зденко, было сделано из сухих листьев и трав, но Зденко покрыл  его
великолепными медвежьими шкурами, несмотря на требования Альберта соблю-
дать полнейшее  между  ними  равенство,  -  требование,  которое,  из-за
страстной нежности к своему другу, Зденко, заботившийся о нем более, чем
о себе самом, не всегда выполнял. Консуэло была встречена в этой комнате
Цинабром; пес, услыхав, как повернулся ключ в замке, навострил уши и,  с
тревогой глядя на дверь, расположился у порога. Цинабр был особенным об-
разом воспитан своим хозяином: это был друг, а не сторож. Ему  с  самого
раннего детства было так строго запрещено рычать и лаять на кого  бы  то
ни было, что он совсем утратил эту естественную для его породы привычку.
Но, конечно, подойди к Альберту кто-либо с недобрыми намерениями, у  Ци-
набра нашелся бы голос, а напади ктолибо на его хозяина  -  он  стал  бы
яростно его защищать. Осторожный и осмотрительный, как настоящий пустын-
ник, он никогда не поднимал ни малейшего шума понапрасну, не  обнюхав  и
не рассмотрев хорошенько человека. Он подошел к Консуэло и, посмотрев на
нее проницательным взглядом, в котором было что-то  поистине  человечес-
кое, обнюхал ее платье и в особенности руку, в которой она долго держала
данные ей Зденко ключи; совершенно успокоенный этим обстоятельством,  он
позволил себе предаться приятным  воспоминаниям  о  своем  прежнем  зна-
комстве с Консуэло и положил ей на плечи огромные косматые лапы, медлен-
но помахивая и постукивая об пол своим великолепным хвостом.  Оказав  ей
такой дружеский и почетный прием, он снова улегся на край медвежьей шку-
ры, покрывавшей ложе его хозяина, и по-стариковски лениво растянулся  на
ней, не переставая, однако, следить глазами за каждым шагом,  за  каждым
движением пришедшей.
   Прежде чем решиться подойти к третьей двери, Консуэло окинула  взгля-
дом обитель отшельника, стремясь по ней получить представление о  душев-
ном состоянии живущего тут человека. Никаких признаков ни  сумасшествия,
ни отчаяния она не нашла. Здесь царила чистота и даже своеобразный поря-
док. Плащ и запасная смена платья висели на рогах зубра, - эту диковинку
Альберт вывез из дебрей Литвы, и она заменяла ему вешалку. Его многочис-
ленные книги были аккуратно расставлены на полках из необделанных досок,
со вкусом украшенных артистической рукой большими зелеными ветвями. Стол
и два стула были из того же материала и такой же работы. Гербарий,  тет-
ради старинных нот, совершенно неизвестные Консуэло, со славянскими заг-
лавиями и текстом,  еще  красноречивее  говорили  о  мирных,  простых  и
серьезных занятиях анахорета. Железная лампа, редкая по своей древности,
висела посреди свода и освещала это меланхолическое святилище, где цари-
ла вечная ночь.
   Консуэло обратила внимание еще на то, что здесь не было оружия.  Нес-
мотря на страсть богатых обитателей здешних лесов к охоте и к  роскошным
охотничьим принадлежностям, необходимым для этого развлечения, у Альбер-
та не было ни ружья, ни ножа, и его старый пес не  был  обучен  "великой
науке", что объясняло презрение и жалость, с какими барон Фридрих всегда
смотрел на Цинабра. У Альберта было отвращение к крови, и хотя, по-види-
мому, он менее чем кто либо пользовался  жизнью,  он  чувствовал  к  ней
безграничное, какое-то даже религиозное уважение. Он был не в силах  ли-
шить жизни самое ничтожное творение и не мог видеть, когда на его глазах
делали это другие. Интересуясь всеми естественными науками, он занимался
только минералогией и ботаникой. Энтомология уже  казалась  ему  слишком
жестокой наукой, и он никогда не смог бы любознательности ради пожертво-
вать жизнью насекомого.
   Консуэло знала об этих особенностях Альберта и вспомнила о них,  уви-
дев принадлежности его невинных занятий.
   "Нет, мне нечего бояться такого кроткого, мирного существа, - сказала
она себе. - Это келья святого, а не убежище сумасшедшего". Но чем  более
она  успокаивалась  относительно  его  душевного  состояния,  тем  более
чувствовала себя смущенной и сконфуженной. Она почти готова была жалеть,
что здесь не безумец и не умирающий. Мысль, что сейчас она появится  пе-
ред настоящим мужчиной, делала ее все более и более нерешительной.
   Она постояла так несколько минут в раздумье, не зная,  каким  образом
дать знать о себе, как вдруг до нее  донеслись  звуки  какого-то  изуми-
тельного инструмента. Это скрипка Страдивариуса пела  дивную  мелодию  -
величественную, грустную, извлекаемую верной и искусной  рукой.  Никогда
еще Консуэло не слышала ни такой совершенной скрипки, ни виртуоза  столь
простого и трогательного. Мелодия была ей незнакома, но, судя по  стран-
ным, наивным формам, она решила, что этот напев,  должно  быть,  древнее
всего того, что ей было известно из старинной музыки. Она слушала с вос-
торгом, и теперь ей стало ясно, отчего Альберт так хорошо понял ее после
первой пропетой ею фразы... У него было  истинное  понимание  настоящей,
великой музыки. Он мог не быть ученым музыкантом, не знать всех  блестя-
щих средств этого искусства, но в нем была искра божия, дар  проникнове-
ния, любовь к прекрасному. Когда он кончил, Консуэло, совершенно успоко-
енная, чувствуя к нему еще большую симпатию, чем раньше,  уже  собралась
было пос