заимной
любовью. Даже если мне придется тщетно разыскивать вас всю жизнь,  я  не
буду жаловаться на то, что встретил вас и  вкусил  в  одном-единственном
поцелуе блаженство, о котором буду помнить вечно. Но я не смогу потерять
надежду, что когда-нибудь найду вас. И пусть наша встреча длилась  всего
одно мгновение, пусть у меня не  останется  иного  доказательства  вашей
любви, кроме того священного поцелуя, я все-таки буду во сто раз  счаст-
ливее, чем был до того, как узнал вас.
   А ты, святая девушка, бедное смятенное создание,  ты  тоже  вспоминай
без стыда и страха те краткие и дивные минуты, когда ты ощущала, как моя
любовь проникает в твое сердце. Ты сказала сама - любовь приходит к  нам
от бога, и не в нашей власти погасить ее или зажечь  помимо  него.  Если
даже я и недостоин тебя, внезапное наитие, толкнувшее тебя  ответить  на
мое объятие, не стало от этого менее священным.  Однако,  тебе  покрови-
тельствует провидение - оно не пожелало, чтобы сокровище твоей привязан-
ности упало в тину эгоистического и холодного сердца. Окажись я неблаго-
дарным, с твоей стороны это все равно было бы проявлением  благородного,
но сбившегося с пути инстинкта, святого, но впавшего в ошибку увлечения.
Но нет, я обожаю тебя, и, каков бы я ни был, ты, во  всяком  случае,  не
ошиблась, считая себя любимой. Ты не была осквернена биением моего серд-
ца, опорой моих рук, движением моих  уст.  Наше  взаимное  доверие,  наш
властный порыв подарили нам миг такого самозабвения, какое  возвышает  и
освящает лишь длительная страсть. К чему сожалеть об этом? Я знаю,  есть
что-то пугающее в роковой силе, толкнувшей нас  друг  к  другу.  Но  это
перст божий! И мы не можем противиться ему. Я уношу с собой нашу  огром-
ную тайну. Храни ее и ты, не открывай ее никому. Быть может, Беппо  тоже
не понял бы ее. Кто бы ни был этот друг, один я могу уважать твое  безу-
мие и почитать твою слабость, потому что сам разделяю эти чувства.  Про-
щай! И, быть может, навсегда! А ведь, по мнению света, я свободен и, ка-
жется, ты тоже. Я не могу любить другую и вижу, что ты любишь только ме-
ня... Но судьбы наши более не принадлежат нам. Я связан  вечным  обетом,
и, по-видимому, очень скоро то же самое случится с тобой. Во всяком слу-
чае, ты во власти Невидимых, а эта власть не знает пощады. Прощай  же...
Сердце мое разрывается, но бог даст мне силу принести эту жертву и  дру-
гие, еще более тягостные, если только они существуют. Прощай...  Прощай!
О, милосердный бог, сжалься надо мною!"
   Это письмо без подписи было написано неразборчивым или измененным по-
черком.
   - Карл! - вскричала бледная и дрожащая Консуэло. - Это письмо дал те-
бе рыцарь?
   - Да, синьора.
   - И он писал его сам?
   - Да, синьора, но с большим трудом. У него ранена правая рука.
   - Ранена? И опасно?
   - Может, и так. Рана глубокая, хотя он, кажется, совсем  не  обращает
на нее внимания.
   - Но где же это случилось?
   - Прошлой ночью, недалеко от границы. Когда мы меняли  лошадей,  одна
из них чуть было не понесла, а форейтор еще не успел сесть на  свою  ло-
шадь. Вы сидели в карете одна, мы с ним стояли в нескольких  шагах.  Ры-
царь удержал лошадь с дьявольской силой и львиным мужеством... Конь  был
поистине страшен...
   - Да, да, меня ужасно трясло. Но ведь потом ты сказал, что все благо-
получно.
   - Я не заметил, что господин  рыцарь  поранил  себе  кисть  о  пряжку
сбруи.
   - И все из-за меня! Скажи мне, Карл, рыцарь уже уехал?
   - Нет еще, синьора, но я уже уложил его чемодан, и  ему  седлают  ло-
шадь. Он сказал, что теперь вам нечего бояться - человек, который должен
его заменить, уже прибыл. Надеюсь, что скоро мы увидимся  с  рыцарем,  а
если нет - мне будет очень жаль. Но он ничего не обещает и на все вопро-
сы отвечает: "Может быть!"
   - Карл, где рыцарь сейчас?
   - Не знаю, синьора. Его комната здесь, рядом.
   Если желаете, я могу пойти и сказать ему, что вы...
   - Нет, не говори ничего, я напишу ему. Впрочем... скажи, что  я  хочу
поблагодарить его... увидеть его хоть на минуту, пожать ему руку...  Иди
скорее, я боюсь, как бы он не уехал.
   Карл вышел, и Консуэло тотчас раскаялась, что доверила  ему  подобное
поручение. Она вспомнила, что во время путешествия рыцарь находился в ее
обществе лишь тогда, когда это было  совершенно  необходимо,  и,  должно
быть, таково было распоряжение этих странных и страшных  Невидимых.  Она
решила написать ему, но не успела еще набросать и  зачеркнуть  несколько
слов, как легкий шорох заставил ее поднять глаза. Часть стены, служившая
потайной дверью, соединявшей ее комнату с соседней - очевидно,  комнатой
рыцаря, - внезапно отодвинулась, но лишь настолько, чтобы пропустить ру-
ку в перчатке, как бы призывавшую к себе руку Консуэло. Она подбежала  и
схватила ее со словами: "Другую руку, раненую!"
   Незнакомец был скрыт перегородкой, и она не видела его. Но он  просу-
нул в щель правую руку, и Консуэло завладела ею. Она поспешно сняла  по-
вязку, увидела действительно глубокую рану, прижала ее к губам и завяза-
ла своим платком. Потом, сняв с груди  маленькое  филигранное  распятие,
которым она суеверно дорожила, вложила его в эту прекрасную руку, белиз-
на которой еще больше подчеркивалась алой кровью.
   - Возьмите, - сказала она. - Вот самое дорогое, что у меня есть.  Это
подарок моей покойной матери, мой талисман. Я никогда с ним не расстава-
лась. Никогда ни одного человека я не любила настолько,  чтобы  доверить
ему это сокровище. Храните его до нашей встречи.
   Незнакомец, по-прежнему скрытый перегородкой,  привлек  к  себе  руку
Консуэло и покрыл ее поцелуями и слезами. Потом, услышав шум шагов  Кар-
ла, который шел к нему передать поручение, оттолкнул ее и поспешил  зад-
винуть деревянную панель. Консуэло услышала шум запираемой задвижки. Она
тщетно прислушивалась, надеясь уловить звук голоса незнакомца. Очевидно,
он говорил тихо, а может быть, уже ушел.
   Несколько минут спустя Карл вернулся к Консуэло.
   - Господин рыцарь уехал, синьора, - грустно сказал он. - Уехал,  даже
не пожелав проститься с вами, и при этом набил мне карманы дукатами - на
тот случай, сказал он, если у вас будут какие-нибудь непредвиденные рас-
ходы в дороге. Ведь забота об обычных расходах  возложена  на  этих  са-
мых... ну на бога или на черта, не все  ли  равно!  Здесь  появился  ма-
ленький черный человечек, который все время молчит, а уж если  и  скажет
слово, только чтобы отдать распоряжение - и так сухо,  так  четко...  Не
нравится он мне, синьора, совсем не нравится. Он заменяет рыцаря, и  те-
перь я буду иметь честь сидеть с ним на козлах, так что собеседник у ме-
ня будет не из веселых. Бедный рыцарь! Дай-то бог, чтобы он  вернулся  к
нам!
   - Но разве мы обязаны ехать с этим черным человечком?
   - Еще как обязаны, синьора. Рыцарь заставил меня  побожиться,  что  я
буду слушаться пришельца, как его самого. А вот и ваш обед, синьора.  Не
побрезгуйте - он, кажется, совсем не плох. Выезжаем мы ночью  и  остано-
вимся лишь там, где будет угодно... богу или черту, как я вам только что
сказал.
   Подавленная и угнетенная, Консуэло уже не слушала болтовню Карла. Пу-
тешествие и новый проводник мало беспокоили ее. Все стало ей безразлично
с той минуты, как ее покинул милый незнакомец.  Поверженная  в  глубокую
печаль, она машинально отведала несколько  блюд,  желая  доставить  удо-
вольствие Карлу. Но ей больше хотелось плакать, чем есть, и она попроси-
ла чашку кофе, чтобы хоть немного восстановить  силы  и  бодрость.  Карл
принес ей кофе.
   - Пейте, синьора, - сказал он. - Маленький господин пожелал сам  при-
готовить его для вас, чтобы он был как можно вкуснее. Он  напоминает  не
то старого лакея, не то дворецкого и, в сущности говоря, не  так  уж  он
похож на черта, только слишком он черный. Пожалуй,  он  неплохой  малый,
только очень неразговорчив. Он угостил меня отличной водкой, которой  не
меньше ста лет, - такой мне еще никогда не приходилось пить.  Не  хотите
ли попробовать? Она принесет вам больше пользы, чем этот  кофе,  как  бы
вкусен он ни был...
   - Добрый мой Карл, иди и пей все, что захочешь, а меня оставь  в  по-
кое, - сказала Консуэло, быстро выпив кофе и даже не заметив его вкуса.
   Не успела она встать из-за стола,  как  почувствовала  необыкновенную
тяжесть в голове. Когда Карл пришел доложить ей, что карета подана,  она
дремала, сидя на стуле.
   - Дай мне руку, - сказала она, - я не держусь на  ногах.  Кажется,  у
меня жар.
   Она была в таком изнеможении, что как  сквозь  дымку  видела  карету,
своего нового провожатого и привратника, который ни за что не соглашался
принять что-нибудь от Карла. Как только лошади тронулись, Консуэло креп-
ко заснула. Сиденье было обложено подушками и  напоминало  удобную  пос-
тель. С этой минуты Консуэло перестала сознавать, что происходит вокруг.
Она не знала, сколько времени длилось ее путешествие, не  замечала  даже
смены дня и ночи, не помнила, останавливались они в дороге или ехали без
передышки. Раза два она видела у дверцы Карла, но  не  понимала  ни  его
вопросов, ни причины его тревоги. Ей казалось, что  маленький  человечек
щупал ей пульс и предлагал выпить прохладительный напиток, приговаривая:
   - Это пустяки. Госпожа совершенно здорова.
   Однако она чувствовала какое-то недомогание,  какую-то  непреодолимую
слабость. Тяжелые веки не давали ей взглянуть на окружающее, а мысли пу-
тались, блуждали, она не понимала, что было перед ее глазами. Чем больше
она спала, тем больше ей хотелось спать. Она не отдавала себе  отчета  в
том, что нездорова, и на все расспросы Карла отвечала лишь теми словами,
которые сказала ему напоследок в домике: "Оставь меня в покое, мой  доб-
рый Карл".
   Наконец она почувствовала, что напряжение, сковывавшее  ее  голову  и
тело, несколько ослабло, и, оглядевшись, увидела, что лежит на роскошной
постели, закрытой с четырех сторон широкими белыми атласными  занавесями
с золотой бахромой. Маленький человечек, ее дорожный  спутник,  в  такой
же, как у рыцаря, черной маске, стоял рядом и давал  ей  нюхать  флакон,
запах которого как будто рассеивал окутывавший ее  мозг  туман  и  дарил
свет, пришедший на смену прежнему мраку.
   - Вы доктор? - спросила она наконец с легким усилием.
   - Да, графиня, я имею честь быть им, - ответил он  голосом,  показав-
шимся ей знакомым.
   - Значит, я была больна?
   - Нет, просто слегка занемогли. Очевидно, сейчас вам значительно луч-
ше?
   - Я чувствую себя хорошо и благодарю вас за заботы.
   - Свидетельствую вам свое почтение. Отныне я буду  являться  к  вашей
милости лишь по приглашению - в случае, если понадобится моя помощь.
   - Мое путешествие окончено?
   - Да, графиня.
   - Свободна я или все еще узница?
   - Вы свободны, графиня, в пределах ограды, окружающей ваше жилище.
   - Понимаю, у меня просторная и красивая тюрьма, -  сказала  Консуэло,
окидывая взглядом большую светлую спальню, обтянутую белым штофом с  зо-
лотыми разводами и отделанную наверху великолепной золоченой резьбой.  -
Могу я увидеть Карла?
   - Не знаю, графиня, я здесь не хозяин. Я ухожу. Вы больше не  нуждае-
тесь в моем искусстве, и мне запрещено поддаваться искушению  беседовать
с вами.
   Черный человек вышел, и Консуэло, все еще слабая и апатичная, попыта-
лась встать с постели. Единственным нарядом, который она нашла в  комна-
те, оказалось длинное белое платье  из  необыкновенно  мягкой  шерстяной
ткани, похожее на тунику римлянки. Она взяла его в руки и  оттуда  выпал
листок, на котором золотыми буквами было начертано:  "Это  незапятнанное
платье новообращенных. Если душа твоя загрязнена,  это  благородное  уб-
ранство невинности станет для тебя отравленной туникой Деяниры".
   Консуэло, привыкшая к тому, что совесть у нее чиста (быть может, даже
чересчур чиста), улыбнулась и с простодушным удовольствием надела краси-
вое платье. Она перечитала еще раз найденный листок и нашла его по-детс-
ки высокопарным. Потом подошла к роскошному  туалету  белого  мрамора  с
большим зеркалом, обрамленным прелестными позолоченными завитками. Здесь
ее внимание привлекла надпись, которую она заметила в верхней завитушке:
"Если душа твоя так же чиста, как мое стекло, ты  всегда  будешь  видеть
себя в нем молодой и прекрасной. Но если твое сердце  иссушено  пороком,
бойся найти во мне строгое отражение твоего нравственного уродства".
   "Я никогда не была ни прекрасной, ни преступной, - подумала Консуэло,
- так что в обоих случаях это зеркало лжет".
   Она смело посмотрела в него и отнюдь не нашла себя уродливой.  Краси-
вое широкое платье и длинные распущенные черные волосы придавали ей  вид
какойто древней жрицы, но она поразилась, заметив, что  страшно  бледна.
Глаза у нее были не так ясны, не так блестящи, как обычно. "Что  это?  -
подумала она. - Либо я подурнела, либо зеркало обвиняет меня в чемто".
   Она открыла ящик туалета и нашла в нем множество предметов изысканной
роскоши, причем некоторые из них были снабжены изречениями и  сентенция-
ми, назидательными и наивными, - баночку  румян  с  выгравированными  на
крышке словами: "Мода и обман! Румяна и белила не придают щекам свежести
невинности и не сглаживают следов распутства"; превосходные духи с таким
изречением на флаконе: "Душа без веры и нескромные уста подобны открыто-
му флакону, чей драгоценный аромат испарился или испортился", и наконец,
белые шелковые ленты с вышитыми золотом словами:  "Для  чистого  чела  -
священная повязка, для опозоренной головы - веревка, бич невольников".
   Консуэло подобрала волосы и, связав их этими лентами, сделала причес-
ку наподобие античной. Потом стала  с  любопытством  осматривать  удиви-
тельный заколдованный замок, куда ее забросила причудливая  судьба.  Она
переходила из комнаты в комнату  своего  богатого,  просторного  жилища.
Библиотека, музыкальный салон с  множеством  превосходных  инструментов,
партитур и редчайших рукописей, прелестный  будуар,  небольшая  галерея,
украшенная прекрасными картинами и чудесными статуями... Этот дворец был
достоин королевы своим богатством, артистки - своим  изысканным  вкусом,
монахини - своей целомудренной  чистотой.  Ошеломленная  этим  пышным  и
утонченным гостеприимством, Консуэло отложила детальный осмотр всех сим-
волов, которые скрывались в выборе книг, предметов искусства  и  картин,
украшавших это святилище, чтобы рассмотреть их потом на  свежую  голову.
Любопытствуя узнать, в какой же части земного шара расположена эта  пыш-
ная резиденция, она оторвалась от осмотра внутреннего  убранства,  чтобы
взглянуть на внешний мир. Подойдя к окну, она хотела было поднять  штору
из тафты, но вдруг увидела на ней еще одно поучение: "Если дурные  мысли
таятся в твоем сердце, ты недостойна созерцать божественное зрелище при-
роды. Если же добродетель обитает в твоей душе,  смотри  и  благословляй
бога, открывающего тебе вход в земной рай". Она поспешила открыть  окно,
чтобы убедиться, соответствует ли вид этой  местности  столь  горделивым
обещаниям. Да, то был земной рай, и Консуэло показалось, что  она  видит
сон. Этот сад, разбитый на английский манер, - явление редкое в ту  эпо-
ху, - но украшенный с чисто немецкой  изобретательностью,  радовал  глаз
великолепными тенистыми деревьями, яркой зеленью  лужаек,  разнообразием
естественных пейзажей и в то же время необыкновенной опрятностью;  здесь
были клумбы с чудесными цветами, тонкий песок просвечивал  сквозь  крис-
тально чистую воду прудов, словом - было все, что присуще саду,  который
содержат умело и с любовью. А вдали, над прекрасными высокими деревьями,
окружавшими кольцом узкую долину, - настоящий ковер цветов,  прорезанный
прелестными прозрачными ручейками, - возвышались на горизонте  величест-
венные громады синих гор с гребнями разной формы и величественными  вер-
шинами. Местность была совсем незнакома Консуэло. Как ни  старалась  она
разглядеть то, что было доступно ее взору, ничто не указывало,  в  каком
именно уголке Германии она находится, - ведь там столько прекрасных пей-
зажей и высоких гор. Только более пышная для этого времени  года  расти-
тельность и более теплый, чем в Пруссии климат, сказали ей, что она нем-
ного продвинулась к югу. "О мой добрый каноник, где вы? - подумала  Кон-
суэло, созерцая заросли белой сирени, кусты роз и целое поле  нарциссов,
гиацинтов, фиалок. - О Фридрих Прусский, да благословит вас бог  -  ведь
длительные лишения и горести, которые я испытала из-за вас, научили меня
по-настоящему наслаждаться прелестями такого убежища,  как  это!  А  вы,
всемогущие Невидимые, держите меня, вечно держите в этом сладком плену -
я согласна на это от всей души... особенно если рыцарь..."  Консуэло  не
решилась выразить точнее свое желание. Выйдя из состояния летаргии,  она
еще ни разу не вспомнила о незнакомце. Но теперь это жгучее воспоминание
проснулось в ней и заставило задуматься над смыслом угрожающих надписей,
сделанных на всех стенах, на всех предметах волшебного дворца и даже  на
украшениях, которые она так простодушно надела на себя.


   XXIV

   Самым сильным из всех чувств Консуэло была теперь жажда свободы, пот-
ребность в свободе, столь естественные после долгих дней неволи. Поэтому
она испытала ни с чем не сравнимое наслаждение,  выбежав  на  простор  и
увидев широкие аллеи, которые казались еще обширнее благодаря  искусному
расположению густых кустарников и тропинок. Но после двухчасовой прогул-
ки одиночество и тишина, царившие в этих прекрасных уголках природы, на-
веяли на нее грусть. Она уже много раз обошла их, не заметив на  тонком,
расчищенном граблями песке ни единого следа человека. Высокие стены, за-
маскированные густой зеленью, не давали ей заблудиться на незнакомых до-
рожках. Она уже изучила все те,  которые  перекрещивались  на  ее  пути.
Кое-где стены расступались, чтобы дать место широким, наполненным  водой
рвам, и тогда взгляд мог порадоваться красивым лужайкам,  переходящим  в
холмы и заканчивающимся лесом, или входом в  таинственные  и  прелестные
аллеи, которые, извиваясь, терялись вдали под сенью густых кустов. Когда
Консуэло смотрела из окна, вся природа, казалось, принадлежала ей. Вбли-
зи сад представлял собой замкнутое, огороженное со  всех  сторон  прост-
ранство, и все изощренные выдумки его владельца не  могли  заставить  ее
забыть, что она в тюрьме. Она взглянула на  заколдованный  особняк,  где
проснулась утром. Это было маленькое строение в итальянском вкусе,  рос-
кошно убранное внутри, изящно отделанное снаружи и живописно прильнувшее
к отвесной скале, но оно  представляло  собой  надежнейшую  естественную
крепость, более непроницаемую для глаза, нежели самые  высокие  стены  и
самые толстые ограды Шпандау. "Моя крепость красива, - думала  Консуэло,
- но от этого она еще более неприступна".
   Она присела отдохнуть на террасе, где стояли цветы в вазах и бил  не-
большой фонтан. Это было очаровательное местечко, и, хотя  отсюда  можно
было разглядеть лишь часть сада да кое-где, в просветах, большой парк  и
высокие горы, чьи синие вершины царили над верхушками деревьев, это зре-
лище было пленительно и чудесно. И все-таки Консуэло, невольно  напуган-
ная тем, что кто-то с таким старанием водворил ее, и, быть может, надол-
го, в эту новую тюрьму, отдала бы все цветущие биньонии и пестрые клумбы
за уголок настоящей, безыскусственной природы,  с  деревенским  домиком,
неровными дорогами и с широким видом на окружающий  мир,  который  можно
было бы рассматривать и изучать сколько душе угодно. С террасы, где  она
сидела, трудно было различить что-либо между высокими  зелеными  стенами
ограды и неясными зубчатыми контурами деревьев, уже терявшимися в вечер-
ней дымке. Восхитительно пели соловьи, но ни один звук человеческого го-
лоса не возвещал близости жилья. Консуэло поняла, что ее домик, располо-
женный на границе большого парка и, быть может, огромного л