бойтесь напугать меня, замедлив с ответом.  Не
пишите мне под влиянием страха или жалости - я не  хочу  ничем  быть  им
обязан. Взвесьте мою судьбу в своем сердце и мою душу в  своей  душе,  а
когда настанет время и Вы будете уверены в себе, будь то в келье монахи-
ни или на подмостках театра, если Вы велите мне  никогда  не  беспокоить
Вас или явиться к Вам... я, по Вашему желанию, буду у Ваших ног или  за-
молчу навсегда.
   Альберт".
   - Благородный  Альберт!  -  воскликнула  Консуэло,  целуя  письмо.  -
Чувствую, что люблю тебя, да и невозможно было бы не любить! И без коле-
баний сознаюсь тебе в этом. Своим обещанием я вознагражу  постоянство  и
самоотверженность твоей любви.
   Она тут же принялась было за письмо, но, услышав голос Порпоры,  пос-
пешно спрятала на груди и письмо Альберта и начатый ему ответ. В течение
всего дня она не смогла выбрать ни одной свободной минуты, ни одного ук-
ромного местечка. Казалось, угрюмый старик догадался об ее  желании  ос-
таться наедине и задался целью помешать ей. Когда наступила ночь, Консу-
эло немного успокоилась и поняла, что такое важное решение требовало бо-
лее продолжительной проверки своих чувств. Не следовало подавать Альбер-
ту надежды, которая могла и не  осуществиться.  Сотню  раз  перечла  она
письмо молодого графа и увидала, что он равно боится как горестного  от-
каза, так и поспешного обещания. Консуэло решила обдумать ответ в  тече-
ние нескольких дней. Казалось, сам Альберт этого требовал.
   Жизнь Консуэло в то время в посольстве  протекала  очень  спокойно  и
размеренно. Чтобы не давать повода злобным наветам,  Корнер  с  присущей
ему деликатностью никогда не появлялся в ее комнате и никогда не пригла-
шал ее, даже вместе с Порпорой, к себе. Встречался он  с  нею  только  у
Вильгельмины, где Консуэло охотно пела в интимном кругу и где  посланник
мог говорить с нею, не компрометируя ее. Иосиф также был принят в салоне
Вильгельмины в качестве музыканта. Кафариэлло бывал там часто, граф  Го-
диц иногда, а аббат Метастазио изредка. Все трое очень скорбели о неуда-
че Консуэло, но ни один не имел ни мужества, ни  настойчивости  отстоять
ее. Порпора возмущался и с трудом скрывал это. Консуэло старалась  смяг-
чить его и убедить относиться снисходительно  к  людским  недостаткам  и
слабостям. Она побуждала его работать, и благодаря  ей  в  душе  маэстро
время от времени мерцали проблески надежды и энтузиазма. Девушка поддер-
живала в нем раздражение против светского общества, и он не стал  возить
ее туда петь. Она радовалась, что о ней забыли великие мира сего,  вызы-
вавшие в ней ужас и отвращение, серьезно занималась, предавалась сладким
мечтам и ухаживала за своим старым учителем, а ее дружба с Гайдном  при-
обрела теперь спокойный, безмятежный характер. И если природа не создала
ее для жизни тихой и уравновешенной, говорила себе  ежедневно  Консуэло,
то еще меньше она была приспособлена для волнений, порождаемых тщеслави-
ем, и для деятельности, основанной на честолюбии.  Правда,  она  мечтала
раньше и теперь продолжала мечтать о жизни  более  кипучей,  о  радостях
любви более пылких, о более широком умственном  кругозоре.  Но  мир  ис-
кусства, рисовавшийся ее воображению таким чистым, таким открытым и бла-
городным, оказался до того омерзительным, что она предпочла  жизнь  без-
вестную и замкнутую, теплые дружеские отношения и работу в одиночестве.
   Консуэло не приходилось вновь обдумывать  предложение  Рудольштадтов.
Их великодушие, нерушимая любовь сына, снисходительное чувство  отца  не
вызывали никаких сомнений. Ей не нужно было обращаться ни к своему  уму,
ни к совести - они говорили в пользу Альберта. На этот  раз  без  всяких
усилий она восторжествовала над воспоминаниями об Андзолето. Победа  над
любовью дает силы для других побед, и Консуэло не боялась больше соблаз-
на, ей не опасны были никакие чары. И все же страсть к Альберту не  раз-
горалась в ее душе с достаточным пылом. В глубине ее сердца жило  в  та-
инственном спокойствии представление о совершенной любви,  и  надо  было
еще и еще вопрошать его... Сидя у окна, простодушная девушка часто смот-
рела на проходящих мимо городских молодых людей -  молодцеватых  студен-
тов, благородных вельмож, меланхолических артистов, гордых всадников,  -
и всех подвергала она целомудренному  и  по-детски  серьезному  разбору.
"Посмотрим, - говорила она себе, - насколько своенравно и  легкомысленно
мое сердце. Способна ли я влюбиться вдруг, безумно и неудержимо, с  пер-
вого взгляда, как многие из моих школьных подруг,  хваставшие  этим  или
исповедовавшиеся друг перед другом в моем присутствии?  Неужели  правда,
что любовь - волшебная молния, поражающая наше существо, неужели она от-
рывает нас от спокойного неведения или от привязанностей, в  которых  мы
поклялись? Способен ли взгляд хоть одного из этих мужчин, иногда  подни-
мающих свои взоры к моему окну, взволновать и очаровать меня?  Вот  хотя
бы этот рослый человек с горделивой походкой, неужели он  благороднее  и
красивее Альберта? А тот, другой, с красивыми волосами, в изящном костю-
ме, разве заслоняет во мне образ моего жениха? Наконец, хотела бы я ока-
заться на месте вон той разодетой дамы, едущей в своей коляске вместе  с
надменным господином, который держит ее веер и подает ей перчатки? Разве
что-либо вызывает во мне дрожь, краску, трепет или мечты?  Нет!..  Право
же, нет! Говори, мое сердце, выскажись, - вопрошаю тебя и даю тебе  сво-
боду. Увы! Я едва знаю тебя. С минуты рождения у меня было так мало вре-
мени заняться тобой. Я не приучила тебя к искушению, предоставляла  свою
жизнь твоей власти, не разбирая, насколько благоразумны твои порывы. Те-
бя разбили, мое бедное сердце, а теперь, когда сознание одержало  победу
над тобой, ты не смеешь жить, ты не умеешь ответить. Говори же, проснись
и выбирай! А, ты все остаешься спокойным и ничего не хочешь? - Нет,  ни-
чего! - Тебе больше не нужен Андзолето? - Нет, не нужен! -  Тогда,  зна-
чит, ты призываешь Альберта? Мне кажется, ты говоришь "да"!" И  Консуэло
ежедневно отходила от окна, бодро улыбаясь, с кротким и мягким блеском в
глазах.
   Спустя  месяц,  чувствуя  себя  совершенно  спокойной,  она  ответила
Альберту не спеша, чуть ли не щупая пульс при написании каждой буквы:
   "Я люблю только Вас и почти уверена, что Вас люблю. Дайте мне  помеч-
тать о возможности нашего брака. Мечтайте и Вы о  нем.  Найдемте  вместе
способ не огорчать ни Вашего отца, ни моего учителя и  будем  счастливы,
не становясь эгоистами".
   К этой записке она присоединила коротенькое письмо  графу  Христиану,
где рассказала ему, какую ведет спокойную жизнь, и сообщала о передышке,
создавшейся вследствие новых планов Порпоры. Она просила  старого  графа
найти способ обезоружить маэстро и сообщить ей об этом через месяц.  Та-
ким образом, до выяснения дела, затеянного в Берлине,  ей  остается  еще
целый месяц, чтобы подготовить Порпору.
   Консуэло, запечатав оба письма, положила их на стол и заснула. Чудес-
ный покой снизошел на ее душу, давно она не спала таким крепким,  безмя-
тежным сном. Проснулась она поздно и поспешила встать, чтобы  повидаться
с Келлером, обещавшим прийти в восемь часов за письмом. А было  уже  де-
вять. Консуэло принялась поспешно одеваться и вдруг  с  ужасом  увидела,
что письма на том месте, куда она его положила, нет.  Всюду  искала  она
его и не находила; наконец вышла посмотреть, не ждет ли ее Келлер в  пе-
редней, но ни Келлера, ни Иосифа там не было. Возвращаясь к себе,  чтобы
снова приняться за поиски письма, она увидела  приближавшегося  Порпору,
который строго смотрел на нее.
   - Что ты ищешь? - спросил он.
   - Я потеряла листок.
   - Ты лжешь: ты ищешь письмо.
   - Маэстро...
   - Замолчи, Консуэло! Ты еще не умеешь лгать, не учись этому.
   - Маэстро, что ты сделал с письмом?
   - Я передал его Келлеру.
   - А почему?.. Почему ты его передал Келлеру?
   - Да потому что он за ним пришел. Ведь ты  ему  приказала  вчера.  Не
умеешь ты притворяться, Консуэло, или у меня тоньше слух, чем  ты  дума-
ешь.
   - Скажи наконец, что ты сделал с моим письмом?  -  решительным  тоном
спросила Консуэло.
   - Я же тебе сказал. Почему ты меня еще об этом спрашиваешь?  Я  нашел
очень неприличным, что молодая и порядочная девушка, какой, я  предпола-
гаю, ты рассчитываешь всегда оставаться, тайно  передает  письма  своему
парикмахеру. А чтобы этот человек не мог дурно подумать  о  тебе,  я  со
спокойным видом отдал ему письмо, поручив от твоего имени его отправить.
По крайней мере он не подумает, что ты скрываешь от своего приемного от-
ца какую-то преступную тайну.
   - Ты прав, маэстро, ты хорошо поступил... прости меня!
   - Прощаю. Не будем больше об этом говорить.
   - И... ты прочел мое письмо? - прибавила Консуэло ласково и боязливо.
   - За кого ты меня принимаешь? - грозно воскликнул Порпора.
   - Прости меня за все, - проговорила Консуэло, становясь перед ним  на
колени и порываясь взять его руку, - позволь открыть тебе мою душу...
   - Ни слова больше!.. - вскричал маэстро, отталкивая ее,  и  прошел  к
себе в комнату, с шумом захлопнув за собой дверь.
   Консуэло надеялась, что после этой гневной вспышки ей удастся его ус-
покоить и решительно объясниться с ним. Она чувствовала себя не в  силах
высказаться до конца и добиться благоприятного  результата,  но  Порпора
отказался от всяких объяснений, и  его  суровость  была  непоколебима  и
тверда. В остальном же он относился к ней по-прежнему дружески и с этого
дня стал даже как бы веселее и добрее душой. Консуэло увидала в этом хо-
рошее предзнаменование и с упованием ждала письма из Ризенбурга.
   Порпора не солгал: он сжег письма Консуэло, не прочитав их, но сохра-
нил конверт и вложил в него свое письмо к Христиану. Он думал этим  сме-
лым поступком спасти свою ученицу и  избавить  старика  Рудольштадта  от
жертвы, превышающей его силы. Он считал, что исполнил по отношению к не-
му долг верного друга, а по отношению к Консуэло -  долг  энергичного  и
разумного отца. Маэстро не предвидел, что мог нанести  смертельный  удар
графу Альберту. Едва зная его, он полагал, что Консуэло все  преувеличи-
вает и молодой человек не так уж влюблен и не так болен, как она вообра-
жала. Наконец, как все старики, он считал, что любовь не вечна,  а  горе
никого не убивает.


   XCIII

   В ожидании ответа, которому не суждено было прийти, раз Порпора  сжег
ее письма, Консуэло продолжала вести спокойный, полный труда образ  жиз-
ни. Ее появление в доме Вильгельмины привлекло туда несколько выдающихся
лиц, и ей доставляло большое удовольствие с ними встречаться. В числе их
был барон Тренк, внушавший ей истинное расположение.  Он  был  настолько
деликатен, что при первой встрече отнесся к ней не как к  старой  знако-
мой, а после того, как она спела, просил быть представленным  ей  в  ка-
честве почитателя, глубоко тронутого ее пением. Когда  Консуэло  увидала
красивого, великодушного молодого человека, спасшего ее так  мужественно
от г-на Мейера и его шайки, первым ее побуждением было протянуть ему ру-
ку. Барон, не желавший, чтобы она из чувства  признательности  поступила
неосторожно, поспешил почтительно поддержать Консуэло, как бы для  того,
чтобы проводить на место, и тут в знак благодарности слегка пожал ей ру-
ку. Потом она узнала от Иосифа, у которого барон Тренк брал уроки  музы-
ки, что он всегда с интересом справлялся и с восторгом говорил о ней, но
из чувства необычайной деликатности никогда не  спрашивал,  чем  вызвано
было ее переодевание, почему предприняли они  такое  полное  приключений
путешествие, каковы были их  отношения  друг  к  другу  во  время  этого
странствования и в настоящее время.
   - Не знаю, что он об этом думает, - добавил Иосиф, - но, уверяю тебя,
ни об одной женщине он не говорит с большим почтением и уважением, чем о
тебе.
   - В таком случае, друг, я разрешаю тебе, если хочешь, рассказать  ему
всю нашу историю, а так же и мою, не называя  фамилии  Рудольштадт.  Мне
нужно безусловное доверие  и  уважение  человека,  которому  мы  обязаны
жизнью и который так благородно во всех отношениях вел себя со мной.
   Несколько недель спустя, едва успев выполнить свою  миссию,  г-н  фон
Тренк был внезапно отозван  Фридрихом  и  однажды  утром  явился  в  по-
сольство, чтобы наскоро проститься с г-ном Корнером. Консуэло, спускаясь
по лестнице, встретилась с ним в галерее. Так как они были одни, он  по-
дошел к ней, взял ее руку и нежно поцеловал.
   - Позвольте мне, - сказал он, - в первый и, быть может,  в  последний
раз высказать вам чувства, переполняющие мое сердце. Мне не  нужно  было
слышать от Беппо вашей истории, чтобы проникнуться уважением к вам. Есть
лица, в которых не ошибаешься и с первого же взгляда угадываешь  большой
ум и великое сердце. Знай я тогда, в Пассау, что  наш  милый  Иосиф  так
беспечен, я защитил бы вас от легкомысленных поползновений графа Годица;
я их предвидел и сделал все возможное, но не мог внушить ему, что он ме-
тит впустую и только поставит себя в смешное положение. Впрочем,  добряк
Годиц сам рассказал мне, как вы над ним посмеялись; он бесконечно благо-
дарен вам за то, что вы сохранили все в тайне. Я же никогда не забуду  о
романтическом приключении, которое дало мне счастье узнать вас,  и  если
бы мне пришлось даже заплатить за это своим состоянием  и  своей  будущ-
ностью, я все-таки буду считать тот день одним из лучших в своей жизни.
   - Неужели вы думаете, господин барон, что это приключение может иметь
какие-то последствия?
   - Надеюсь, что нет, но при прусском дворе все возможно.
   - Вы внушаете мне большой страх к Пруссии, а между тем, знаете,  гос-
подин барон, возможно, что в недалеком будущем мы с вами там встретимся.
Идут переговоры о приглашении меня в Берлин.
   - В самом деле? - воскликнул Тренк, и лицо его вдруг просияло. -  Ну,
дай бог, чтобы этот проект осуществился. В Берлине я смогу быть вам  по-
лезен, и вы должны рассчитывать на меня как на брата. Да,  я  люблю  вас
как брат, Консуэло! И, будь я свободен, я, быть может, не смог бы  побо-
роть в себе чувства более пылкого... Но вы также не свободны, и узы свя-
щенные, вечные... не позволяют мне завидовать счастливцу,  добивающемуся
вашей руки. Кто бы он ни был, сударыня, знайте - он найдет во мне друга,
если пожелает, и защитника против предрассудков общества, как только это
ему понадобится... Увы! И передо мной, Консуэло, стоит ужасная преграда,
отделяющая предмет моей любви от меня. Но тот, кто любит вас, - мужчина,
и он может свалить преграду, в то время как любимая мною женщина,  стоя-
щая выше меня по положению, не обладает ни властью, ни правом, ни силой,
ни возможностью помочь мне в разрушении этой преграды.
   - Стало быть, я ничего не смогу сделать ни для нее,  ни  для  вас?  -
сказала Консуэло, впервые сожалея о бессилии своего скромного положения.
   - Кто знает! - с жаром воскликнул барон. - Возможно, вы будете в сос-
тоянии сделать больше, чем думаете, если не для нашего союза, то хотя бы
для облегчения тяжести нашей разлуки. Хватит ли, однако, у вас  мужества
пренебречь некоторой опасностью ради нас?
   - О! Я сделаю это с радостью! Ведь и  вы  подвергали  опасности  свою
жизнь, чтобы спасти меня!
   - Прекрасно! Я буду на вас рассчитывать! Не забывайте  своего  обеща-
ния, Консуэло! Быть может, я неожиданно напомню вам о нем...
   - В какую бы минуту моей жизни это ни случилось, я никогда не  забуду
своего обещания, - ответила она, протягивая ему руку.
   - Тогда дайте мне какую-нибудь малоценную вещицу, которую  я  мог  бы
вам послать в случае надобности, ибо мне предстоит серьезная борьба, - я
это чувствую, и обстоятельства могут так сложиться, что  моя  подпись  и
даже печать способны будут скомпрометировать и ее и вас.
   - Хотите взять ноты, которые я как раз несу знакомым по поручению мо-
его учителя? Им я достану другие, а на этих сделаю знак, чтобы  признать
их, когда понадобится.
   - Почему бы и нет? Ноты действительно можно скорее всего послать,  не
возбуждая подозрений. И на случай,  если  придется  воспользоваться  ими
несколько раз, я разорву их на отдельные листы. А вы на  каждом  из  них
сделайте значок.
   Консуэло, прислонившись к перилам лестницы, написала на каждом листке
имя Бертони. Барон свернул их в трубочку и унес, поклявшись нашей герои-
не в вечной дружбе.
   Как раз в ту пору г-жа Тези захворала, и  это  грозило  приостановкой
спектаклей на императорской сцене, так как она исполняла главные роли. В
крайнем случае ее могла заменить Корилла. Она пользовалась немалым успе-
хом и при дворе и в городе, ее красота и  вызывающее  кокетство  кружили
головы добродушным немецким вельможам,  и  никто  не  думал  предъявлять
большие требования к ее немного хриплому голосу и  несколько  истеричной
игре. Все казалось великолепным у такой красавицы - ее белоснежные плечи
как бы выводили чудесные рулады, ее круглые  обольстительные  руки  пели
всегда верно, ее великолепные позы преодолевали самые смелые трели. Нес-
мотря на музыкальный пуризм, которым здесь так кичились, многие, как и в
Венеции, подпадали под очарование томных очей, и госпожа Корилла  сумела
в своем будуаре обработать несколько умных голов, сделавшихся восторжен-
ными поклонниками ее предстоящих выступлений.
   Итак, она смело взялась временно заменить г-жу Тези,  но  затруднение
заключалось в том, что надо было найти заместительницу для нее самой.  О
пискливом голосе г-жи Гольцбауэр нечего было и думать.  Приходилось  до-
пустить появление Консуэло или довольствоваться кем попало. Порпора суе-
тился как  дьявол.  Метастазио,  выражая  величайшее  недовольство  лом-
бардским произношением Кориллы и негодуя на то, что она, вопреки  смыслу
и действию оперы, всеми силами старалась затирать другие роли, не  скры-
вал своего отвращения к ней и симпатию к добросовестной и умной Порпори-
не. Кафариэлло, ухаживавший за г-жой Тези (уже от всей души ненавидевший
Кориллу за то, что она осмелилась оспаривать у нее "эффектные выходы"  и
первенство  красоты),  смело  высказался  за  приглашение  Консуэло.   А
Гольцбауэр, ревниво оберегавший честь своего театра, но в  то  же  время
боявшийся влияния, которое Порпора, попав за кулисы,  несомненно  сумеет
приобрести, просто терял голову.
   Скромное поведение Консуэло привлекло к ней столько приверженцев, что
трудно было уже дольше вводить в заблуждение императрицу. Благодаря все-
му этому Консуэло получила приглашение. Ей, однако, были предложены жал-
кие условия, в надежде, что она откажется. Порпора сразу на  них  согла-
сился, по обыкновению не переговорив со своей ученицей. В одно  прекрас-
ное утро Консуэло узнала, что ангажирована на шесть спектаклей. Не  имея
возможности избавиться от этого и не понимая в то же время, почему после
полуторамесячного ожидания она не получает никаких вестей от Рудольштад-
тов, Консуэло по настоянию Порпоры, вынуждена была отправиться на  репе-
тицию "Антигона" Метастазио (музыка Гассе).
   Консуэло уже прошла свою роль с Порпорой. Конечно, для  маэстро  было
мукой изучать с нею произведение  соперника,  самого  неблагодарного  из
всех учеников, врага, которого он теперь особенно ненавидел. Но, не  го-
воря о том, что через все это надо было  пройти,  чтобы  раскрыть  двери
своим собственным произведениям, Порпора был слишком добросовестным пре-
подавателем, обладал слишком честной душой артиста, чтобы не  вложить  в
это изучение всего своего знания и усердия. Консуэло всеми силами  помо-
гала ему, и это одновременно и восхищало его и приводило в отчаяние. Во-
преки своему желанию, бедная девушка была в восторге от Гассе, и душа ее
испытывала больший подъем от нежных и страстных мелодий Sassone, чем  от
величественных и подчас немного холодных  и  сухих  произведений  своего
учителя. Привыкнув при изучении с ним других композиторов свободно отда-