"универсале".
   Пожарные машины,  которыми  командовал  лейтенант  в  желтом  автомобиле,
занимали позицию через равные промежутки  вдоль  взлетно-посадочной  полосы.
Кареты  "скорой  помощи",  вызванные  из  ближайших  больниц,  съезжались  к
аэропорту и  сосредоточивались  неподалеку,  но  все  же  на  расстоянии  от
посадочной полосы.
   Партридж первым выскочил из  "универсала"  и  принялся  делать  записи  в
блокноте. Бродерик - с меньшей поспешностью - занялся тем же. Минь Ван  Кань
залез на крышу  "универсала"  и,  нацелив  камеру  в  небо,  ждал  появления
самолета.  Позади  него  Кен  О'Хара  тащил  провода   и   звукозаписывающую
аппаратуру.
   Почти тотчас примерно в пяти милях от  них  показался  терпящий  бедствие
самолет - черный шлейф густого дыма тащился  за  ним.  Минь  поднял  камеру,
прильнув глазом к видоискателю.
   Минь  был  крепкий,  приземистый  -  ростом  не  более  пяти  футов,   но
широкоплечий и с длинными мускулистыми руками.  С  широкого  смуглого  лица,
испещренного отметинами от перенесенной в детстве оспы, бесстрастно смотрели
большие карие глаза, ничем не выдавая  затаенных  мыслей.  Люди,  близкие  к
Миню, говорили, что требуется немало времени, чтобы узнать его.
   Однако все были  согласны  с  тем,  что  он  один  из  лучших  операторов
телевидения, трудолюбивый, надежный, честный.
   Его снимки были не просто хороши - они приковывали внимание и часто  были
высокохудожественны. Минь работал для  Си-би-эй  сначала  во  Вьетнаме,  где
научился своему ремеслу у американского оператора, которому  помогал  носить
оборудование при съемке боев в джунглях. Когда  его  учитель  подорвался  на
мине, Минь принес его тело для погребения, а затем взял камеру и вернулся  в
джунгли снимать. Никто на Си-би-эй не помнил, когда и кем был взят на работу
Минь. Он просто стал работать для телестанции - и все.
   В 1975 году, когда стало ясно, что Сайгон вот-вот падет, Минь, его жена и
двое детей оказались среди тех немногочисленных счастливчиков, кого  военным
вертолетом перебросили со двора американского посольства на один из кораблей
американского Седьмого флота. Даже и в  той  ситуации  Минь  все  заснял,  и
многие из его материалов были  использованы  в  "Вечерних  новостях  на  всю
страну".
   А  сейчас  он  снимал  другой  сюжет,  связанный  с  авиацией,  не  менее
драматичный, но с еще неясным концом.
   В видоискателе четче  вырисовались  очертания  приближающегося  аэробуса.
Четче обозначился и ореол пламени справа, а также летящий следом дым.  Пламя
вырвалось из того места, где находился раньше мотор, а теперь осталась  лишь
его опора. И Минь, и все, кто наблюдал за приближением аэробуса, могли  лишь
удивляться тому, что пламя еще не охватило весь самолет.
   А в "универсале" Верной включил радио,  настроенное  на  волну  воздушной
диспетчерской.  Слышно  было,  как  диспетчер  переговаривается  с  пилотами
аэробуса. Спокойный голос диспетчера,  следившего  за  посадкой  по  радару,
предупредил: "Вы спуститесь немного  ниже  линии  скольжения..,  уклоняйтесь
влево от центра... Теперь вы на линии скольжения, идите по центру..."
   Но пилотам аэробуса явно трудно было держать высоту и идти ровным курсом.
Самолет спускался точно  краб  -  поврежденное  правое  крыло  ниже  левого.
Моментами нос самолета нацеливался куда-то в сторону, потом с  трудом  снова
устремлялся  на  взлетно-посадочную  полосу.  Видно  было,  как  самолет  то
подпрыгивает в воздухе, то ныряет,  словно  вдруг  теряя  в  весе,  а  затем
набирая  его.  Люди,  находившиеся  на  земле  и  напряженно  следившие   за
происходящим,  молча  спрашивали  себя:  "Неужели  аэробус,  пролетев  такое
расстояние, не сумеет сесть?" Дать точный ответ никто не мог.
   По радио раздался голос одного из пилотов: "Диспетчер, у нас  проблема  с
шасси.., не работает гидравлика.  -  Пауза.  -  Попытаемся  выбросить  шасси
"свободным падением"..."
   Капитан  пожарной  команды,  тоже  слышавший   это,   остановился   возле
"универсала".
   - Что это значит? - спросил его Партридж.
   -  На  больших  пассажирских  самолетах  существует  аварийная   система,
позволяющая выбросить колеса, если отказывает  гидравлика.  Пилот  выключает
всю гидравлику, и колеса вываливаются под собственной тяжестью и фиксируются
в нужном положении. Но, выбросив колеса,  пилот  при  всем  желании  уже  не
сможет их убрать.
   Несколько мгновений спустя  снова  раздался  спокойный  голос  воздушного
диспетчера: "Маскигон", ваши  шасси  выбросились.  Учтите:  пламя  близко  к
правому переднему шасси".
   Было ясно, что, если шины на правых передних  колесах  сгорят,  что  было
вполне вероятно, эта часть шасси отлетит  при  соприкосновении  с  землей  и
самолет на большой скорости резко накренится вправо.
   Минь, придерживая рукой жужжащую камеру, снимал. Он тоже видел, что огонь
уже подобрался к шинам. Аэробус парил теперь над территорией аэропорта.  Вот
он уже в какой-нибудь четверти мили от полосы... Он садился,  но  огонь  все
разгорался, поддерживаемый горючим, и две правые шины из четырех уже горели.
Яркая вспышка показала, что одна из них лопнула.
   Теперь горящий  аэробус  уже  летел  над  взлетно-посадочной  полосой  со
скоростью 150 миль в час. Самолет пронесся над аварийными машинами, и они  -
одна  за  другой  -  тотчас  вырулили  на  взлетно-посадочную  полосу  и  на
предельной скорости, так что завизжали шины, помчались за  ним.  Два  желтых
фургона с пенными огнетушителями двинулись следом, за ними - остальные пять.
   А на взлетно-посадочной полосе, когда колеса  самолета  соприкоснулись  с
землей, лопнула еще одна шина справа, потом еще одна. В один миг все  правые
шины исчезли - остались лишь колеса  с  ободами.  Послышался  визг  металла,
брызнули искры, и облако пыли и кусочков цемента поднялось в воздух. Пилотам
поистине чудом удалось удержать аэробус на полосе. Казалось, самолет катился
еще бесконечно долго и далеко. Наконец он остановился, и в небо  взметнулось
пламя.
   Пожарные машины быстро  окружили  самолет  и  буквально  через  несколько
секунд стали поливать  пеной.  Она  вздымалась  гигантскими  горами,  словно
выжатый из тюбика крем для бритья. Огонь снаружи удалось потушить.
   В самолете распахнулись двери, на землю  выпали  спасательные  трапы.  Из
правой передней двери огонь не позволял выйти, как и  из  двери  в  середине
фюзеляжа. Тогда открылась левая передняя дверь, где огня не было, а вслед за
ней и дверь в середине фюзеляжа. По трапам заскользили вниз пассажиры.
   Однако в хвосте самолета, где  было  по  два  запасных  выхода  с  каждой
стороны, ни одна дверь не открылась.
   Из трех раскрытых дверей  валил  густой  дым.  Несколько  пассажиров  уже
стояли на земле.  Последние  из  спустившихся  кашляли,  многих  рвало,  все
судорожно ловили ртом воздух.
   Пожарные в серебряных защитных костюмах, с аппаратами для дыхания, быстро
приставили лестницы  к  неоткрывшимся  задним  дверям.  Наконец  их  удалось
открыть, и из  аэробуса  повалил  дым.  Пожарные  ринулись  внутрь.  Другие,
проникнув в аэробус через передние двери, помогали пассажирам выйти, так как
некоторые были слишком слабы или почти без сознания.
   Поток пассажиров стал значительно меньше. Гарри Партридж быстро прикинул,
что из самолета вышло около двухсот человек, хотя по  полученной  информации
он знал, что вместе с командой там находилось 297  человек.  Пожарные  стали
выносить обгоревших - среди них были две стюардессы.  Изнутри  все  еще  шел
дым, хотя и не так сильно, как раньше.
   Минь  Ван  Кань  продолжал  снимать  все  происходящее   -   бесстрастно,
профессионально, сознавая, правда, что он тут единственный  оператор  и  что
его аппарат делает совершенно уникальные съемки. Пожалуй, со  времен  гибели
Гинденбурга ни одна воздушная авария не была зафиксирована  на  пленке  так,
как это происходило сейчас.
   Кареты "скорой помощи" стояли у командного пункта. Их было с  десяток,  и
подъезжали все новые.  Санитары  помогали  пострадавшим,  укладывали  их  на
пронумерованные  носилки  и  загружали  в  кареты  "скорой  помощи".   Через
несколько минут жертвы аварии будут уже на пути в местные больницы,  которые
оповещены об их прибытии. Прилетел  вертолет  с  врачами  и  медсестрами,  и
командный пункт  возле  аэробуса  превратился  в  импровизированный  полевой
госпиталь, где происходила сортировка раненых.
   "Как быстро все делается, - подумал  Партридж.  -  Это  означает,  что  в
аэропорту хорошо поставлена служба  помощи  при  авариях".  Он  слышал,  как
капитан пожарной команды докладывал,  что  около  ста  девяноста  пассажиров
вышли из аэробуса и живы. Однако оставалось еще сто  пассажиров,  о  которых
ничего не было сказано.
   Один из пожарных, стянув с лица противогаз, чтобы вытереть пот, произнес:
   - О Господи! На задних сиденьях одни покойники. Видно, дым там был  самый
густой.
   Теперь ясно стало, почему четыре задние двери не открылись изнутри.
   Как всегда при авариях, погибших не трогают до тех пор,  пока  не  явится
представитель  Национальной  транспортной  службы  безопасности  -  судя  по
слухам, он уже выехал в аэропорт - и, договорившись о  процедуре  опознания,
не разрешит убрать трупы.
   Из аэробуса вышла  команда,  категорически  отказавшись  от  предложенной
помощи. Капитан, седеющий ветеран  с  четырьмя  нашивками,  окинул  взглядом
раненых  и,  уже  зная,  сколько  людей  погибло,  без  стеснения  заплакал.
Догадываясь, что, несмотря на количество жертв, пилотов будут хвалить за то,
что они сумели посадить самолет, Минь снял крупным планом  сраженного  горем
капитана. Это был его последний снимок, ибо тут раздался голос:
   - Гарри! Минь! Кен! Хватит! Быстро! Забирайте, что у вас есть, и поехали.
Передаем материал в Нью-Йорк через сателлит.
   Голос принадлежал Рите Эбрамс, подъехавшей на автобусе Бюро информации. В
отдалении  стоял  обещанный  фургон  с  передвижным  сателлитом.  Диск  его,
складывающийся как веер во время переездов, сейчас был раскрыт и  нацелен  в
небо.
   Повинуясь указанию Риты, Минь опустил камеру. Вместе с Ритой на  автобусе
приехали еще две группы телевизионщиков - одна  из  филиала  Си-би-эй,  -  а
также газетные репортеры и фотографы. Минь понял, что они - и не только  они
- будут освещать развитие событий. Но лишь у  Миня  была  заснята  аварийная
посадка аэробуса, и он с гордостью сознавал, что и сегодня,  и  в  ближайшие
дни его "картинки" обойдут весь мир и останутся свидетельствами для истории.
   Верной подвез Партриджа на своем "универсале" к фургону с сателлитом.  По
пути тот уже начал набрасывать текст выступления.
   - Сделай текст на минуту сорок пять секунд, - сказала  ему  Рита.  -  Как
только будешь готов, включай звук, тебя  дадут  крупным  планом.  А  я  пока
начерно передам сообщение в Нью-Йорк.
   Партридж кивнул, и Рита посмотрела на  часы  -  было  17.45  по  местному
времени, или 18.45 в Нью-Йорке. Оставалось пятнадцать минут до первого блока
"Вечерних новостей".
   Тем временем Партридж продолжал писать, перечитывая про  себя,  исправляя
уже написанное. Минь вручил две  бесценные  кассеты  Рите  и  вставил  новую
кассету в камеру, готовясь к тому моменту, когда  Партридж  включит  звук  и
надо будет снять его крупным планом.
   Верной высадил их у фургона с сателлитом. Бродерик, который  тоже  был  с
ними, ехал в  аэровокзал,  чтобы  передать  свое  сообщение  в  Нью-Йорк  по
телефону.
   - Спасибо, ребята, - сказал он на  прощание.  -  Помните,  если  захотите
завтра  прочесть  действительно  проникновенное  описание  события,   купите
"Нью-Йорк тайме".
   О'Хара, помешанный  на  технике,  с  восторгом  разглядывал  оборудование
фургона с сателлитом.
   - До чего же я обожаю этих крошек!
   Смонтированный на корпусе  фургона  диск  пятнадцати  футов  шириной  был
сейчас полностью раскрыт и подключен к  двадцатикиловаттному  генератору.  В
фургоне, в тесной аппаратной, оборудованной монтажными  столами  и  машинами
для передачи материала, стоявшими друг  на  друге,  один  из  двух  техников
подстраивал передатчик на волну  сателлита  "Спейснет-2",  находившегося  на
расстоянии 22 300 миль над ними. Все, что они передадут,  будет  принято  на
сателлите импульсным приемопередатчиком-21  и  мгновенно  ретранслировано  в
Нью-Йорк, где и будет записано.
   Тем временем Рита, стоя в фургоне рядом  с  техником,  ловко  монтировала
пленку Миня, просматривая  ее  на  телемониторе.  "Ничего  удивительного,  -
думала она, - "картинки", как всегда, великолепные".
   В нормальных условиях выпускающий и редактор  передачи,  работая  вместе,
отбирают из пленки определенные куски, затем  накладывают  на  них  звуковую
дорожку с комментариями корреспондента и из всего этого составляют готовый к
выходу в эфир материал. Но на такой процесс требовалось минут сорок пять,  а
иногда и больше, и  сегодня  это  абсолютно  исключалось.  Рите  приходилось
решать быстро, и она отобрала несколько наиболее драматичных сцен...
   А Партридж, сидя на металлических ступеньках фургона, дописал свой  текст
и, посовещавшись с Минем и звукооператором, наговорил его на пленку.
   Учитывая, что в Нью-Йорке будет  еще  вступление  ведущего  с  изложением
основных фактов, Партридж начал так:
   "В давно отгремевшей войне пилоты называли это "посадкой  с  молитвой  на
одно крыло". Была даже такая песенка... Сейчас вряд ли кто-либо станет такую
писать.
   Аэробус  компании  "Маскигон",  летевший  из  Чикаго..,  с  почти  полной
загрузкой  пассажиров..,  находился  в  шестидесяти  милях  от   далласского
аэропорта Форт-Уорт.., когда в воздухе произошло столкновение..."
   Партридж, как и положено опытному телекорреспонденту, описывал все  "чуть
иначе, чем на "картинке"".  Это  особая  форма  репортажа,  которой  нелегко
научиться, и на телевидении есть сотрудники, которые  так  и  не  сумели  ею
овладеть.  Даже  профессиональные  писатели  признают,   что   это   требует
мастерства, так как текст лишь дополняет  "картинку",  а  без  нее  читается
плохо.
   Фокус - как знал Гарри Партридж  и  другие  профессионалы  его  класса  -
состоял в том, чтобы не описывать изображаемое на экране. Человек, сидящий у
телевизора, сам увидит, что происходит, ему не нужны словесные  описания.  В
то же время текст не должен быть абстрактным, чтобы  не  отвлекать  внимание
зрителя. Словом, это настоящая  литературная  эквилибристика,  основанная  в
значительной степени на инстинкте.
   Было на телевидении еще одно правило,  которому  следовали  работающие  с
новостями корреспонденты: не писать законченными предложениями  и  абзацами.
Куда  доходчивее,  если   текст   идет   отрывистый.   Факты   должны   быть
неукоснительно изложены, глаголы выбраны сильные и  действительные  -  текст
должен звенеть. И, наконец, манерой  изложения  и  интонацией  корреспондент
способствует лучшему пониманию содержания. Да, безусловно, он или она должны
быть не только отличными репортерами,  но  еще  и  актерами.  Во  всем  этом
Партридж был большим докой, но сегодня  он  находился  в  крайне  невыгодном
положении: он же не видел  "картинок",  а  корреспондент  обычно  их  видит.
Правда, он более или менее знал, что они будут изображать.
   Выступление Партриджа заканчивалось крупным планом -  он  стоял  лицом  к
зрителям и говорил прямо в аппарат. А  за  его  спиной  возле  поврежденного
аэробуса продолжали суетиться люди.
   "Рассказ о случившемся будет продолжен  -  мы  сообщим  детали  трагедии,
количество погибших и раненых. Но уже сейчас ясно, что число столкновений  в
воздухе - на авиатрассах в наших перегруженных небесах - возрастает.
   Гарри Партридж. "Новости" Си-би-эй из далласского аэропорта Форт-Уорт".
   Кассета с рассказом Партриджа и его крупным планом была передана  Рите  в
фургон. И, отлично зная и доверяя Партриджу, она не стала терять драгоценное
время на проверку и велела тут же передать пленку в  Нью-Йорк.  А  мгновение
спустя, глядя и слушая пленку, когда техник передавал ее,  Рита  восхитилась
Партриджем. Ей вспомнился разговор, который полчаса назад они  вели  в  баре
аэровокзала, и она подумала, что этим материалом Партридж показал, какой  он
талантливый и почему он получает намного больше репортера "Нью-Йорк тайме".
   А Партридж выполнял на улице еще одну из  обязанностей  корреспондента  -
давал по своим записям репортаж о событии для  "Новостей"  по  радио.  После
того как передадут  материал  для  телевидения,  сателлит  передаст  и  этот
репортаж Партриджа в Нью-Йорк.

Глава 3

   Отдел новостей Си-би-эй в  Нью-Йорке  помещался  в  простом,  неприметном
восьмиэтажном  кирпичном  доме   на   Восточной   стороне   Манхэттена.   От
находившейся  здесь  раньше  мебельной  фабрики   осталась   лишь   коробка,
внутренность же ее многократно переделывалась и  перестраивалась  различными
подрядчиками. В  результате  получился  лабиринт  из  коридоров,  в  которых
посетители без сопровождающего легко могли заблудиться.
   Несмотря на внешне неприглядный вид, здание это хранило  в  своих  стенах
поистине феерическое богатство - сложнейшую электронику, значительная  часть
которой находилась там, где властвовали техники, двумя этажами  ниже  уровня
земли; называлось это место  частенько  Катакомбами.  И  среди  многообразия
выполнявшихся  здесь  функций  был  один  важнейший  отдел  с   прозаическим
названием "Однодюймовка".
   Все материалы от групп Си-би-эй со всего света поступали в "Однодюймовку"
через сателлит, а иногда  по  наземной  связи.  А  оттуда  все  окончательно
обработанные записи новостей шли в аппаратную и снова  через  сателлит  -  к
зрителям.
   Работа в  "Однодюймовке"  требовала  огромного  напряжения  всей  нервной
системы, невероятных усилий, умения мгновенно  принимать  решения  и  тотчас
давать указания -  особенно  перед  выходом  в  эфир  и  во  время  передачи
"Вечерних новостей на всю страну".
   В это время человек сторонний, заглянувший в помещение, мог  решить,  что
там царит полнейший бедлам. Впечатление это усугублялось тем, что в  комнате
всегда был полумрак, необходимый, чтобы видеть  изображение  на  целом  лесе
телеэкранов.
   На самом же деле работа в "Однодюймовке" идет  гладко,  быстро  и  умело.
Ошибки здесь - это гибель. И они редко случаются.
   Главное  происходит  на  полдюжине  магнитофонов  с  большими   мудреными
бобинами,  установленных  на  консолях  с  телемониторами  над   ними;   эти
записывающие аппараты заряжены однодюймовой магнитной лентой, сверхпрочной и
высочайшего качества. У  каждой  консоли  сидит  опытный  монтажер,  который
принимает материал, монтирует его и быстро передает куда нужно. Монтажеры  -
люди более зрелого возраста,  чем  остальные  работники  в  этом  здании,  -
выглядят весьма своеобразно: они намеренно небрежно одеваются и шумно  ведут
себя.   По   этой   причине    один    комментатор    назвал    их    как-то
"телепилотами-истребителями".
   Каждый рабочий день, приблизительно за час до начала  передачи  "Вечерних
новостей на всю страну", старший выпускающий спускается со своего  места  за
"подковой" на пять этажей и командует  в  "Однодюймовке"  монтажерами.  Там,
громко  отдавая  указания  и   размахивая,   точно   дирижер,   руками,   он
просматривает материал для текущего выпуска "Вечерних новостей" и  в  случае
необходимости дает указание еще раз  его  отредактировать,  а  также  держит
своих коллег за "подковой" в курсе того, что уже поступило и как  на  первый
взгляд это выглядит.
   Такое впечатление, что материалы поступают  сюда  всегда  в  спешке  и  с
опозданием. Так уж повелось, что  выпускающие,  корреспонденты  и  редакторы
работают над пленкой, отполировывая свои куски до последней минуты, а потому
большая часть  передачи  поступает  в  "Однодюймовку"  в  течение  получаса,
предшествующего эфиру, или даже когда передача уже началась. Бывали  случаи,