ловие - строго конфиденциальное - заключается  в  том,  что
продажная цена обоих курортов на двадцать пять процентов  ниже  их  реальной
стоимости.
   -  "Глобаник"  выигрывает  в  нескольких  отношениях:  во-первых,  продав
"обеспеченный" долг на сумму, в два раза превышающую понесенные расходы, она
уже получает прибыль в 225 миллионов долларов.  Во-вторых,  она  приобретает
два великолепных  земельных  участка  всего  за  три  четверти  их  реальной
стоимости. И наконец, привлекая мировой капитал  к  развитию  курортов,  она
впоследствии сможет иметь колоссальные доходы от этой операции.
   В заключение  Фосси  сообщил,  что  в  результате  длительных  и  сложных
переговоров между правительством Перу и "Глобаник  файнэншл",  закончившихся
несколько дней назад, было  достигнуто  соглашение,  в  котором  учтены  все
требования "Глобаник".
   Когда Дж. Фосси Ксенос закончил  свой  доклад  и  сел,  тотчас  раздались
аплодисменты.
   Тео Эллиот, сияя, спросил:
   - Есть у кого-нибудь вопросы?
   - Насчет  этих  министров  из  правительства,  -  начал  Уоррен  Грейдон,
возглавлявший "Эмпайр кемикл корпорейшн". - Есть уверенность в том, что  они
сдержат слово?
   - Об этом позабочусь я, - сказал Эллиот. - Могу лишь вас заверить, что мы
приняли некоторые меры предосторожности. Но не считаю необходимым  вдаваться
в подробности даже в нашем кругу.
   На лицах появились едва заметные улыбки: из ответа  явствовало,  что  без
взяток не обошлось. И действительно, когда соглашение Перу - "Глобаник" было
подписано и скреплено печатями, для каждого из  трех  министров  был  открыт
именной счет в швейцарском банке на полтора миллиона долларов.  Кроме  того,
министры могли бесплатно пользоваться роскошными  апартаментами  в  Лондоне,
Париже  и  Женеве  со  всеми  льготами.  Международные  компании,   подобные
"Глобаник индастриз", часто оказывают такого рода услуги своим  политическим
друзьям.
   - Расскажите нам, Фосси, - попросила Марго,  -  достаточно  ли  стабильна
ситуация в Перу. В последнее время там активизировались  ультрареволюционные
элементы, причем они действуют уже не только в Андах,  но  и  в  Лиме,  и  в
других городах. Имеет ли смысл вкладывать  деньги  в  курорты  при  подобных
обстоятельствах? Захотят ли туда ехать отдыхающие?
   Марго знала, что ступает по острию ножа. С одной  стороны,  Фосси  Ксенос
был ее соперником, и она не могла допустить, чтобы  его  доклад  прошел  без
сучка без задоринки; к тому же, если план с курортами  не  сработает,  пусть
все запомнят, что у нее были сомнения в самом начале. С другой стороны, если
Марго со временем возглавит "Глобаник", ей необходима будет поддержка  Фосси
и то, что он привносит в доходы концерна. Памятуя об этом, она  постаралась,
чтобы ее вопросы звучали разумно и беспристрастно.
   Если Фосси и разгадал ее маневр, то не подал виду и бодро ответил:
   - Я знаю одно: вся эта революционная возня скоро кончится, и в Перу  рано
или  поздно  восторжествуют   прочная   демократия   и   правопорядок,   что
способствует  туризму.  Не  следует  забывать,  что  это  страна  с  давними
традициями, основанными на демократических ценностях.
   Марго воздержалась от дальнейших комментариев, но про себя отметила,  что
Фосси обнаружил слабое место, и в будущем она сможет  этим  воспользоваться.
Она и раньше наблюдала эту черту  в  людях,  особенно  когда  дело  касалось
недвижимости: далеко идущие планы заслоняли трезвые  соображения.  Психологи
называют  это  отрывом  от  реальности,  и  все,  кто  надеялся  на   скорое
прекращение вооруженных восстаний в Перу, по  мнению  Марго,  страдали  этой
болезнью.
   Безусловно, рассуждала она про себя,  курорты  смогут  функционировать  в
любом случае - в конце концов их  можно  охранять,  тем  более  что  в  мире
становится  все  больше  мест,  где  курортные  развлечения  соседствуют   с
опасностью.
   Что касается Перу, то только время и большие  расходы  покажут,  кто  был
прав.
   Тео Эллиот явно не разделял сомнений Марго.
   - Что ж, если вопросов больше нет, то я вам  вот  что  скажу:  информация
Фосси была мне известна уже довольно давно, однако я и вас  решил  ввести  в
курс дела, руководствуясь двумя соображениями. Во-первых, я знаю, что все вы
умеете хранить секреты, а держать язык за зубами в наших интересах и в  этом
случае. Во-вторых, я не хочу, чтобы наши и  без  того  хрупкие  отношения  с
правительством Перу каким-либо образом осложнились и величайшая сделка  века
была бы поставлена под угрозу. - Председатель встал:
   - Я надеюсь, вам все понятно, так что давайте обедать.

Глава 7

   Джессике понадобилось несколько минут, чтобы осознать сказанное Никки,  -
скорее всего они действительно в Перу.
   Как же это возможно?! Ведь прошло совсем мало времени!
   Но постепенно  первые  догадки  отошли  назад,  в  памяти  восстановились
некоторые детали, и она пришла к выводу, что,  вероятно,  так  оно  и  есть.
По-видимому, размышляла Джессика, она, Никки и Энгус находились без сознания
дольше, чем она предполагала, - даже тогда, когда решила, что они  находятся
в одном из южных штатов. Да, это, конечно, так.
   Однако, если они в Перу, как их сюда доставили? Наверное, совсем непросто
перевезти трех человек в бессознательном состоянии...
   Внезапная вспышка памяти! Воспоминание, спавшее до  сих  пор,  но  сейчас
отчетливое и ясное.
   В тот короткий промежуток времени, когда она  сцепилась  с  Порезанным  и
умудрилась поранить его.., в тот отчаянный момент она же видела  Эва  пустых
гроба: один большой, другой поменьше. Тогда это жуткое  зрелище  внушило  ей
мысль, что их с Никки должны убить.
   И Джессика, содрогнувшись, поняла, что их, должно быть, везли сюда в этих
гробах - как мертвецов! Мысль была до того страшная, что  она  прогнала  ее,
заставила себя сосредоточиться на настоящем - мрачном и тягостном.
   Джессика, Никки и Энгус продолжали идти со связанными за спиной руками по
узкой тропе, пролегавшей среди зарослей  деревьев  и  кустарника.  Несколько
человек с автоматами шли впереди,  остальные  -  сзади.  Стоило  кому-нибудь
замедлить шаг, как раздавался окрик:  "Andale!  Apurense!"  <Давай,  двигай!
Скорее! (исп.).> и  пленников  подгоняли,  подталкивая  дулами  автоматов  в
спину.
   Стояла жара. Невыносимая жара. Со всех градом лил пот.
   Джессика безумно тревожилась за Никки и Энгуса. Сама же она  страдала  от
сильной головной боли, тошноты и роя жужжащих насекомых, которых  невозможно
было отогнать. Сколько это может длиться? Никки сказал, что они продвигаются
к реке. Наверняка осталось уже немного!
   Да, решила Джессика, человек, говоривший с Никки, не соврал. Это  Перу  -
при мысли о том, как далеко они от дома и как мало надежды на  спасение,  на
глаза навернулись слезы.
   Почва под ногами стала сырой, теперь идти было намного труднее. За спиной
Джессики раздался вскрик, какое-то движение и звук падения. Обернувшись, она
увидела, что упал Энгус. Лицом в грязь.
   Старик со связанными руками мужественно пытался подняться на ноги, но ему
это не удавалось. Мужчины с автоматами, шедшие сзади, расхохотались. Один из
них сделал шаг вперед с явным намерением ударить Энгуса стволом в спину.
   - Нет! Нет! - закричала Джессика.
   Охранник оторопел, а Джессика уже подбежала  к  Энгусу  и  опустилась  на
колени. Она не упала, несмотря на связанные руки, но была  бессильна  помочь
Энгусу встать.
   Охранник с перекошенным от злости лицом направился было к ней, но  резкий
окрик Мигеля остановил его. Мигель, Сокорро и Баудельо шли гуськом к ним  из
головной части колонны.
   Джессика сразу заговорила звенящим от напряжения голосом:
   - Да, мы ваши узники. Почему - нам  неизвестно,  но  мы  не  хуже  вашего
понимаем, что бежать нам некуда. Так не лучше  ли  развязать  нам  руки?  Мы
хотим нормально идти, не спотыкаться и не падать.  А  так  -  смотрите,  что
получается! Проявите, пожалуйста, хоть каплю великодушия! Умоляю,  развяжите
нам руки!
   Впервые Мигель заколебался - особенно когда Сокорро тихо сказала:
   - Если кто-то из них повредит ногу,  руку  или  просто  порежется,  может
начаться заражение. А в Нуэва-Эсперансе нам не справиться с инфекцией.
   Баудельо, стоявший рядом, добавил:
   - Она права.
   Мигель, нетерпеливо взмахнув рукой, отдал резкий приказ по-испански. Один
из охранников выступил вперед - тот, кто помог Никки в кузове грузовика.  Из
ножен, висевших на поясе, он вынул нож  и  подошел  к  Джессике  сзади.  Она
почувствовала, как веревка, стягивающая запястья, ослабла и упала. Следующим
был Никки. Энгуса приподняли, чтобы срезать  веревку,  а  потом  Джессика  и
Никки помогли ему встать.
   Громко прозвучала команда, и они двинулись дальше.
   За эти несколько минут, несмотря  на  обуревавшие  ее  чувства,  Джессика
уяснила  несколько  вещей.  Во-первых,  место   их   назначения   называется
Нуэва-Эсперанса,  хотя  это  название  ей  ничего  не  говорило.  Во-вторых,
человека, который сочувственно отнесся к Никки, зовут Висенте: она  слышала,
как к нему обратились  по  имени,  когда  он  разрезал  веревки.  В-третьих,
женщина, вступившаяся за них перед  Мигелем,  та,  что  ударила  Джессику  в
хижине, кое-что смыслит в медицине. Порезанный тоже. Возможно, один  из  них
врач, может быть, оба.
   Она упрятала в сознание эти детали: интуиция подсказывала ей,  что  любая
мелочь может пригодиться.
   Через несколько минут они миновали изгиб, который делала тропа, и увидели
широкую реку.

***

   Мигель помнил, что, когда только  встал  на  путь  нигилизма,  он  где-то
вычитал: настоящий террорист  должен  вытравить  из  себя  все  человеческие
чувства  и  добиваться  своего,  внушая  ужас  тем,  кто  отказывается   ему
повиноваться. Даже такое чувство,  как  ненависть,  заставлявшее  террориста
действовать со страстью  и  потому  полезное,  если  дать  ему  волю,  может
затуманить ум и помешать трезвому решению.
   Мигель  неукоснительно  следовал  этой  истине,  обогатив  ее  еще  одним
добавлением: действие и  опасность  -  допинг  для  террориста.  Он  не  мог
обходиться без этих двух стимулов, подобно тому как наркоман  не  может  без
наркотиков.
   Вот почему он с тоской думал о том, что ждало его впереди.
   В течение четырех месяцев,  начиная  с  перелета  в  Лондон  и  получения
фальшивого паспорта, с помощью которого он проник в Соединенные  Штаты,  его
подстегивали  постоянная  опасность  и  жизненная  необходимость   тщательно
обдумывать каждый шаг, потом  -  пьянящее  ощущение  успеха  и,  наконец,  -
непрерывная бдительность, иначе не выжить.
   Сейчас в этих тихих перуанских джунглях опасность была не столько велика.
Правда, в любой момент могли  нагрянуть  правительственные  войска,  открыть
огонь из автоматов, а потом начать допрос - практически это был единственный
риск.  Однако  Мигель,  согласно  контракту,  обязан  торчать  здесь   -   в
захолустной деревушке Нуэва-Эсперанса, куда  они  прибудут  сегодня,  -  бог
знает сколько времени, потому что так велел "Медельинскому картелю" "Сендеро
луминосо". Почему? Мигель понятия не имел.
   Он точно не знал  и  того,  с  какой  целью  захвачены  заложники  и  что
произойдет с ними здесь. Знал только, что их надо стеречь как зеницу  ока  -
вероятно, поэтому ему и предстояло находиться при них: наверху  его  считали
надежным человеком.  За  всем  этим  скорее  всего  стоял  Абимаэль  Гусман,
основатель "Сендеро луминосо", числивший себя маоистом и  Иисусом  -  буйный
сумасшедший, по мнению Мигеля. Разумеется, при условии, что Гусман еще  жив.
Говорили то так, то эдак - слухи  то  и  дело  возникали  и  были  столь  же
ненадежны, как предсказания дождей в джунглях.
   Мигель ненавидел джунгли, или сельву, как их называли перуанцы. Ненавидел
разъедающую сырость, гниль и плесень.., ненавидел  это  ощущение  замкнутого
пространства, откуда быстрорастущий, непролазный кустарник тебя уже  никогда
не выпустит..,  ненавидел  непрерывное  жужжание  насекомых,  доводившее  до
исступленного желания хоть несколько  минут  побыть  в  тишине..,  ненавидел
мерзкие полчища беззвучно ползающих скользких змей. А  какие  они  огромные,
джунгли, чуть ли не в два раза больше Калифорнии - они  занимают  три  пятых
территории Перу, хотя живет здесь всего пять процентов населения.
   Перуанцы любят говорить, что существует три Перу: оживленное побережье  с
пляжами, коммерцией и городами, простирающимися на тысячи миль; южные  Анды,
чьи гигантские вершины могут соперничать с Гималаями и  где  бережно  хранят
историю и традиции инков, и, наконец, джунгли - сельва бассейна  Амазонки  -
дикие, населенные туземцами места. Первые два Перу - еще куда ни шло, Мигелю
они даже нравились. Но ничто не могло побороть его  отвращения  к  третьему.
Джунгли были для него asguerosa <мерзость, погань (исп.).>.
   Его мысли опять вернулись  к  "Сендеро  луминосо"  -  "Сияющему  пути"  в
революцию; название было заимствовано  из  трудов  современного  философа  -
марксиста Хосе Карлоса Марьятеги. В 1980 году Абимаэль Гусман решил пойти по
его стопам, а вскоре вооружился "четвертым мечом революции",  считая  своими
предшественниками Маркса, Ленина и Мао Цзэдуна. Прочих революционеров, в том
числе Фиделя Кастро и советских  преемников  Ленина,  Гусман  не  признавал,
считая их жалкими шарлатанами.
   Борцы "Сендеро луминосо" верили, что свергнут существующее  правительство
и установят свою власть во всем Перу.  Но  на  это  нужно  время.  Программа
движения была рассчитана не на годы, а на десятилетия. Однако "Сендеро"  уже
сейчас стала крупной и сильной организацией, влияние  ее  правящей  верхушки
возрастало, и Мигель надеялся, он еще станет свидетелем  переворота.  Но  уж
конечно, не в этих odiosa <ненавистных (исп.).> джунглях.
   Как бы то ни было, в настоящий момент Мигель ждал  указаний  относительно
пленников - по всей  вероятности,  инструкция  придет  из  Аякучо,  древнего
города в предгорьях Анд, где "Сендеро" пользуется  неограниченным  влиянием.
Собственно говоря, Мигелю было безразлично, откуда придет  приказ,  лишь  бы
скорее начать действовать.
   Сейчас прямо перед  ним  была  река  Хуальяга  -  неожиданный  просвет  в
нескончаемых джунглях. Мигель остановился, чтобы как следует ее разглядеть.
   Широкая и грязная,  оранжево-коричневая  от  латеритных  наносов  с  Анд,
Хуальяга в трехстах милях отсюда  плавно  впадала  в  реку  Мараньон,  а  та
сливалась   с   могучей   Амазонкой.   Много   веков   назад   португальские
путешественники назвали весь бассейн Амазонки О Rio Mar, река-море.
   Когда они подошли ближе, Мигель увидел стоявшие на якоре  две  деревянные
весельные лодки длиной примерно в тридцать пять футов  с  двумя  одинаковыми
подвесными моторами. Густаво, командир вооруженной группы, встретившей их  у
самолета, руководил погрузкой запасов, которые они принесли с собой.  Он  же
распорядился, как разместиться в лодках: пленники  должны  плыть  в  первой.
Мигель с одобрением отметил, что Густаво выставил двух караульных  во  время
погрузки на случай появления правительственных войск.
   Мигеля вполне устраивало, как шло дело, и он не счел нужным  вмешиваться.
Он возьмет бразды правления в свои руки в Нуэва-Эсперансе.

***

   Вид реки усилил в Джессике ощущение оторванности от  мира.  Ей  казалось,
будто этот безлюдный край - врата в незнакомую враждебную страну. Она, Никки
и Энгус, подталкиваемые автоматами, добрели по колено в  воде  до  одной  из
лодок; им было велено сесть  на  мокрое  дощатое  дно.  Правда,  можно  было
опереться спиной о единственную поперечную доску, приколоченную к бортам, но
и это положение было очень неудобным.
   Тут Джессика заметила, что Никки побледнел и скорчился в приступе  рвоты.
И хотя его вырвало только комочком слизи, грудь его ходила ходуном. Джессика
передвинулась к нему и обняла, отчаянно ища глазами помощи.
   Первым, кого она увидела, был Порезанный: он шел вброд от  берега  и  как
раз поравнялся с их лодкой. Не успела Джессика открыть  рот,  как  появилась
женщина,  та  самая,  с  которой  она  уже  несколько  раз  сталкивалась,  и
Порезанный приказал:
   - Дай им еще воды. Сначала мальчишке. Сокорро налила воды  в  алюминиевую
кружку и протянула ее Николасу - тот стал  жадно  пить;  дрожь  в  его  теле
постепенно утихла. Он едва слышно проговорил:
   - Есть хочу.
   - Сейчас тебя кормить нечем, - сказал Баудельо. - Придется потерпеть.
   - Но наверняка можно хоть что-то ему  дать,  -  запротестовала  Джессика.
Порезанный не ответил, однако благодаря его предыдущему  приказу  дать  воды
Джессика поняла, кто он, и с упреком бросила:
   - Ведь вы же врач!
   - Это тебя не касается.
   - К тому же американец, - добавил Энгус. - Послушай, как  он  говорит.  -
Казалось, после глотка воды к Энгусу  вернулись  силы,  и  он  повернулся  к
Баудельо:
   - Я прав или нет, мерзкий ты выродок? Неужели тебе не совестно?
   Баудельо молча отвернулся и влез в другую лодку.
   - Ну пожалуйста, я есть хочу, - повторил Никки. И повернулся к Джессике:
   - Мам, мне страшно.
   Джессика снова прижала его к себе и призналась:
   - Мне тоже, милый.
   Сокорро, слышавшая этот разговор, похоже, заколебалась. Затем она открыла
сумку,  висевшую  на  плече,  и  достала  оттуда  большую  плитку   шоколада
"Кэдбери". Молча разорвав обертку, она отломила шесть квадратиков и дала  по
два каждому пленнику. В последнюю очередь Энгусу - он замотал головой:
   - Отдайте мою долю ребенку.
   Сокорро досадливо скривилась, потом вдруг  швырнула  всю  плитку  на  дно
лодки. Шоколад упал у ног Джессики. Сокорро же пошла во вторую лодку.
   Несколько человек из вооруженной группы, ехавшие с ними  в  грузовике,  а
потом сопровождавшие их пешком, влезли в ту же лодку, и обе  лодки  отчалили
от берега. Джессика заметила, что люди, встретившие  их  около  лодок,  тоже
были вооружены. Даже у обоих рулевых, каждый из которых сидел  у  подвесного
мотора, на коленях лежали автоматы, приведенные в боевую готовность.  Шансов
на побег, даже если знать, куда бежать, не было никаких.
   Когда обе лодки двинулись вверх по реке  против  течения,  Сокорро  стала
корить себя за свой поступок. Она надеялась, что никто  этого  не  видел,  -
отдать пленникам хороший шоколад, который  невозможно  найти  в  Перу,  было
проявлением  слабости,  глупой   жалостью,   сентиментальностью,   достойной
презрения у революционера.
   Беда  в  том,  что  временами  она  чувствовала  в  себе  это   безволие,
психологическое следствие трудностей вечной войны.
   Не прошло и недели с тех пор, как Сокорро в очередной раз приказала  себе
сопротивляться пошлой чувствительности. Это было на  следующий  вечер  после
похищения - жена Слоуна, мальчишка и старик спали в  лазарете  хакенсакского
дома. Сокорро изо всех сил старалась возненавидеть похищенных, про себя  она
окрестила их rico  <богатым  (исп.).>  буржуазным  отребьем  и  до  сих  пор
продолжала их так называть. Но к своему стыду, и тогда,  и  даже  сейчас  ей
приходилось заставлять себя ненавидеть их.
   Сегодня утром в хижине около импровизированного аэропорта, после того как
Мигель велел им молчать, жена Слоуна обратилась к ней с вопросом, и  Сокорро
сознательно ударила ее наотмашь так, что та зашаталась. Возможно,  тогда  за
ней наблюдал Мигель, и Сокорро желала показать, что она с ним заодно. Однако
минуту спустя ей стало стыдно. Подумать только! Стыдно!
   Сокорро твердила себе: она должна решительно, раз и навсегда,  избавиться
от воспоминаний о том, что ей нравилось, вернее якобы нравилось, в  Америке,
где она провела три года.  Она  должна  ненавидеть,  ненавидеть,  ненавидеть
Америку. И этих заложников тоже.
   Вид реки и ее безлюдных,  покрытых  густыми  зарослями,  зеленых  берегов
убаюкал Сокорро. После трех часов пути обе лодки замедлили  ход  и  вошли  в
небольшой приток Хуальяги. Чем дальше они по нему плыли,  тем  уже