ь людей строго по списку,  составленному
Ритой. Более того, будет отключена обычная линия  связи  со  студией,  чтобы
никто, кроме работающих в студии и аппаратной, не мог по монитору  наблюдать
за тем, что творится внутри.
   Решено было несколько ослабить режим секретности в пятницу утром -  ровно
настолько, насколько этого потребует предварительная реклама в течение  дня.
Зрителям сообщат, что в "Вечерних новостях" и в  часовом  спецвыпуске  будет
передана новая важная информация  относительно  похищения  семьи  Слоуна.  В
соответствии с профессиональной этикой другим теле- и радиостанциям, а также
органам печати будет сообщено то же самое в течение дня.
   Наконец Партридж спросил:
   - Что-нибудь еще или можно приниматься за работу?
   - Только одна деталь, - произнесла Рита;  в  голосе  ее  звучали  озорные
нотки:
   - Лэс, я должна заручиться твоим согласием еще на  один  чартерный  рейс,
когда наступит моя очередь лететь в Перу в пятницу ночью.  Я  беру  с  собой
Боба Уотсона и монтажную аппаратуру. Кроме того, при мне будет большая сумма
наличными.
   За  столом  послышались  смешки,  улыбнулся  даже  Кроуфорд  Слоун.  Рита
практически не оставила Чиппингему выбора:  во-первых,  она  брала  с  собой
монтажера  и  громоздкую  монтажную  установку,   а   ее   невозможно   было
транспортировать иначе. Во-вторых, сотрудникам Си-би-эй  не  рекомендовалось
провозить крупные суммы валюты США рейсовыми самолетами, а на руках у Риты -
правда, об этом она умолчала -  будет  пятьдесят  тысяч  долларов.  В  такой
стране, как Перу, где  местные  деньги  практически  ничего  не  стоят,  без
твердой валюты не обойтись - за доллары там можно купить почти все,  включая
особые услуги, а они, безусловно, понадобятся.
   Чиппингем вздохнул про  себя.  Он  подумал,  что  Рита,  несмотря  на  их
продолжавшийся бурный роман, неосмотрительно загнала его в угол.
   - Хорошо, - сказал он. - Заказывай.
   Через несколько минут после того, как закончилось совещание, Партридж уже
сидел перед компьютером, составляя свое выступление  для  выпуска  "Вечерних
новостей" в пятницу:
   "Нам удалось выяснить леденящие душу подробности  относительно  похищения
жены, сына и отца ведущего программы  новостей  Си-би-эй  Кроуфорда  Слоуна,
которое было совершено пятнадцать дней назад.  Журналистское  расследование,
проводимое Си-би-эй, дает нам основания считать, что  похищенных  вывезли  в
Перу, где они содержатся в плену у так называемой  революционно-партизанской
группировки "Сендеро луминосо", или "Сияющий путь", терроризирующей Перу вот
уже многие годы.
   Мотивы похищения пока неизвестны.
   Зато известно следующее: дипломат  ООН,  пользуясь  счетом  нью-йоркского
банка, снабжал бандитов деньгами,  что  позволило  им  совершить  не  только
похищение, но и другие террористические акты.
   Мы начинаем наш подробный репортаж с проблемы денег, ведь  именно  с  них
начинаются   столь   многие   преступления.    Комментарий    экономического
обозревателя Си-би-эй Дона Кеттеринга".
   Это  первое  из  тех  многочисленных  и  однотипных  вступлений,  подумал
Партридж,  просматривая  написанное,  которые  ему  предстоит  составить   и
записать на пленку до отъезда в аэропорт Тетерборо в 5 часов утра.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

   Около шести часов утра по времени Восточного побережья было еще  темно  и
лил дождь; самолет компании  "Лир"  вылетел  из  аэропорта  Тетерборо,  штат
Нью-Джерси, в Боготу. На борту самолета находились Гарри Партридж, Минь  Ван
Кань и Кен О'Хара.
   Самолет был недостаточно мощным для беспосадочного перелета  в  Лиму,  но
они сделают посадку в Боготе для заправки и,  по  их  расчетам,  прибудут  в
столицу Перу в 13.30.
   Партридж и двое его коллег приехали в Тетерборо на служебной машине прямо
из Си-би-эй. Этой сумасшедшей ночью Партриджу удалось на полчаса вырваться в
отель и уложить сумку.
   Накануне он обратился в оперативный отдел с просьбой позаботиться о  том,
чтобы в самолете приготовили спальное место,  и  сейчас  был  очень  доволен
увиденным. По правую сторону салона два кресла, стоявших друг против  друга,
были превращены в кровать - матрац, простыни и одеяла так и  звали  прилечь.
На противоположной стороне можно было устроить еще одну постель, но это  уже
дело Миня и О'Хары. В конце концов, у них ночь не  была  такой  напряженной,
как у него.
   Самолет только успел взлететь и взять курс на Боготу,  как  Партридж  уже
спал. Проспал он три часа, а  проснувшись,  увидел,  что  салон  погружен  в
полумрак  -  кто-то  заботливо  опустил  затемняющие  шторки,  но  по  краям
иллюминаторов все же пробивался солнечный свет. Минь спал  в  своем  кресле,
свернувшись калачиком. О'Хара - на сиденье сзади.
   Партридж взглянул на часы: 9 часов утра по нью-йоркскому времени, то есть
8 часов утра в Лиме. Взяв план полета, Партридж высчитал, что до  посадки  в
Боготе осталось еще два часа. Двигатели ровно  гудели,  все  было  спокойно.
Наслаждаясь покоем, он снова улегся и закрыл глаза.
   Но на этот раз сон не  шел.  Возможно,  трех  часов  было  достаточно.  А
возможно, слишком много событий произошло за  короткий  отрезок  времени,  и
нервы были на пределе. Он знал по опыту, что в периоды стресса и действия он
мог спать очень мало, а сейчас был - во  всяком  случае  наступал  -  именно
такой период. Да, он должен действовать, бороться в прямом  смысле  слова  -
при этой мысли Партридж ощутил приятное волнение.
   Потребность действовать была разбужена в нем вьетнамской войной, а  потом
были  другие   войны   в   других   странах.   Его   называли   "напористым"
корреспондентом, когда-то его это раздражало, а потом он привык.
   Почему  бы  и  нет?  Ведь  в  иные  времена  нужны  были  именно   такие,
"напористые", которые, подобно солдатам в Балаклаве, продолжали делать  свое
дело под пушечными ядрами.
   Но таким он был не всегда. Когда они  с  Джеммой  были  вместе,  Партридж
сознательно избегал войн и опасностей - жизнь  была  так  хороша,  исполнена
такого счастья, что было страшно ее лишиться. Тогда на телестанции говорили:
Гарри заслужил спокойную безопасную  работу.  А  канонаду  пускай  послушают
молодые.
   Потом,  конечно  же,  все  изменилось.  Джеммы  не  стало,  и   Партриджа
прекратили оберегать, его опять посылали в места  боевых  действий,  отчасти
потому, что он давал оттуда прекрасные материалы, а отчасти - потому что ему
было наплевать, останется  он  в  живых  или  нет.  Скорее  всего  последнее
толкнуло его отправиться и в это путешествие.
   Как странно, однако, что случившееся заставило его заново пережить в душе
историю с Джеммой. Сразу после похищения, когда он летел из Торонто, на него
нахлынули воспоминания о том, что произошло  на  борту  самолета  "Алиталия"
"ДС-10": знакомство с Джеммой..,  разговор  с  папой,  вся  эта  путаница  -
"забитые - забытые".., роза на подносе с завтраком.
   А через день - или два? - новые воспоминания, ночью  в  отеле..,  как  он
влюбился в Джемму и сделал ей  предложение  прямо  в  самолете...  Во  время
короткой остановки в Панаме они поехали на такси в старый  город,  и  Джемма
стояла рядом, когда он объявил их мужем и женой.
   И в третий раз,  всего  неделю  назад,  когда  он  возвращался  ночью  из
Ларчмонта - от Кроуфорда Слоуна - в  Манхэттен,  он  вспомнил  идиллические,
безмятежные дни в Риме, где  их  любовь  выросла  и  окрепла,  поразительную
способность Джеммы смеяться и радоваться жизни; чековую  книжку,  с  которой
она так и не научилась обращаться; то, как чудовищно она водила машину, а он
умирал от страха..,  и  наконец,  как  она  отдала  ему  ключи,  узнав,  что
беременна. А потом они получили известие о переезде из Рима в Лондон...
   И вот сейчас, когда он в воздухе и снова волен думать о чем угодно, перед
его мысленным взором  вновь  предстала  Джемма.  На  этот  раз  он  не  стал
противиться воспоминаниям, дав им волю.
   Их жизнь в Лондоне была восхитительной.
   Они поселились  в  очаровательной  квартирке  в  Сент-Джонс-Вуд,  которую
освободил предшественник Партриджа, и Джемма  быстро  создала  в  ней  свою,
особую атмосферу. В комнатах всегда было много цветов. Она повесила картины,
привезенные из Рима, купила фарфор и скатерти в  Кенсингтоне  и  потрясающую
бронзовую скульптуру молодого мастера, выставлявшегося на Корк-стрит.
   В лондонском отделении Си-би-эй работа Партриджа шла успешно. Он  освещал
события как в Англии, так и на континенте - во Франции, Нидерландах, Дании и
Швеции, но из дома он редко отлучался надолго. Когда бывал свободен,  они  с
Джеммой бродили по Лондону, с восторгом  постигая  его  историю,  величие  и
своеобразие, им нравились таинственные узкие улочки, словно то были  ожившие
страницы Диккенса, и извилистые, как спираль, закоулки.
   Лондонские лабиринты озадачивали Джемму, зачастую она не  знала,  как  из
них выбраться. Однажды Партридж сказал, что в некоторых кварталах Рима можно
так же легко заблудиться, но она отрицательно помотала головой.
   - Его неспроста называют "вечным городом", Гарри саго. В Риме  ты  всегда
чувствуешь, что продвигаешься вперед, Лондон же играет с тобой, как кошка  с
мышкой, все время заманивает куда-то, а ты не понимаешь куда. Но мне  ужасно
нравится - похоже на игру.
   Уличное движение тоже приводило Джемму в замешательство. Как-то  раз  они
стояли на  крыльце  Национальной  галереи,  глядя  на  поток  машин,  такси,
двухэтажных автобусов, объезжающих Трафальгарскую площадь, и Джемма сказала:
   - Здесь опасно, дорогой. Они все едут не по той стороне.
   К счастью, из-за того, что она никак не могла привыкнуть к левостороннему
движению, у нее не возникало желания сесть за руль, и,  когда  Партридж  был
занят, она ходила пешком, пользовалась метро или такси.
   Кроме Национальной галереи, они были во многих других; они с наслаждением
смотрели  самые  разные  достопримечательности,  как  традиционные,  так   и
экзотические: начиная сменой караула у Букингемского дворца и кончая  окнами
старинных зданий, заложенными кирпичом, - дело в том, что в начале XIX  века
за окна взимали налог, который шел на войну с Наполеоном.
   Гид, нанятый ими на один день, показал статую королевы  Анны,  рассказав,
что у нее было девятнадцать беременностей, а хоронили ее в  гробу  размерами
четыре фута на восемь дюймов. Джемме, которая заносила все новые сведения  в
свою разбухшую тетрадку, это ужасно понравилось.
   Их любимым  воскресным  развлечением  было  посещение  "уголка  ораторов"
недалеко от Мраморной  арки,  где,  как  объяснил  Партридж,  "проповедники,
крикуны и сумасшедшие могут говорить одинаково долго".
   - А разве между ними такая уж большая разница? - спросила однажды Джемма,
прослушав несколько  выступлений.  -  Некоторые  речи,  которые  вы  всерьез
передаете по телевидению, ничуть не лучше. Тебе  надо  сделать  репортаж  об
"уголке ораторов" для своих "Новостей".
   Вскоре Партридж передал это предложение от  своего  имени  в  Нью-Йорк  и
получил одобрение "подковы". Репортаж получился забавным, его очень  хвалили
и поставили заключающим выпуск "Вечерних новостей" в пятницу.
   Другим ярким впечатлением было  посещение  гостиницы  Брауна,  основанной
лакеем лорда Байрона, где они пили  традиционный  английский  послеобеденный
чай с изумительными бутербродами, ячменными лепешками, земляничным  вареньем
и взбитыми девонширскими сливками, - обслуживание было безупречным.
   - Это же просто священный ритуал, -  заявила  Джемма.  -  Как  причастие,
только вкуснее.
   Иными словами, все, что они ни делали вместе,  превращалось  в  праздник.
Беременность Джеммы развивалась своим чередом, суля им еще большее счастье.
   Когда Джемма была на седьмом  месяце,  Партриджа  послали  в  однодневную
командировку в Париж. Парижскому отделению Си-би-эн  не  хватало  людей  для
освещения дискуссии по поводу  американского  фильма,  критиковавшего  -  по
утверждению некоторых, необоснованно - французское движение Сопротивления во
время второй мировой войны. Партридж подготовил репортаж  и  передал  его  в
Нью-Йорк по спутниковой связи через Лондон, хотя и не был  уверен,  что  эта
информация достаточно важна для "Вечерних новостей", в результате ее  так  и
не включили в передачу.
   Он уже стоял в дверях парижского отделения, собираясь направиться прямо в
аэропорт, когда его позвали к телефону:
   - Вас просит Лондон. На проводе Зик.
   Зиком был Изикиел Томсон, шеф лондонского бюро, - огромный негр,  жесткий
и неприветливый; тем, кто с ним работал, казалось, что он был напрочь  лишен
человеческих чувств. Партриджа  поразило,  что  Зик  говорил  прерывающимся,
дрожащим голосом.
   - Гарри, мне никогда не приходилось выполнять такую миссию... Я не  знаю,
как начать.., но я должен тебе сказать...
   Кое-как Зику удалось договорить.
   Джемма погибла. Она переходила оживленный перекресток  в  Найтсбридже  и,
как показывают свидетели, смотрела налево, а не направо...
   О Джемма! Любимая, милая,  рассеянная  Джемма,  которая  считала,  что  в
Англии все ездят не по той стороне, и еще не успела  усвоить,  что  пешеход,
когда он переходит улицу... Ее сбил вывернувшийся справа грузовик.  Те,  кто
видел, как это случилось, утверждают, что водитель не виноват, он ничего  не
мог сделать...
   Их мальчик - о том, что это был мальчик, Партридж узнал позже - тоже  был
мертв...
   По возвращении в Лондон Партридж сделал все,  что  полагалось,  а  потом,
оставшись один в квартире, плакал. Он не выходил  из  дома  несколько  дней,
никого не желая видеть, а слезы все струились и струились из глаз - то  была
не только скорбь по Джемме, а все слезы, не выплаканные за долгие годы.
   Он плакал по уэльским детям, погибшим в Абердине, чьи хрупкие тела у него
на глазах выносили из ужасного месива.
   Плакал по голодающим в Африке - люди умирали прямо перед  камерой,  в  то
время как Партридж с сухими глазами делал записи в блокноте. Плакал по  всем
тем, кого видел в местах трагедий, где, слушая рыдания по  усопшим,  заносил
чужое горе в свой блокнот,  но  он  всегда  оставался  журналистом,  который
должен делать свое дело.
   Внезапно он вспомнил  слова  женщины-психиатра,  сказавшей  ему  однажды:
"Стресс накапливается, и ваши чувства оседают где-то глубоко внутри. В  один
прекрасный день они прорвутся, выльются наружу, и вы будете плакать. О,  как
вы будете плакать!"
   Потом он постарался взять себя в руки и как-то наладить свою  жизнь.  Ему
помогала работа на Си-би-эй - он был постоянно занят: одно  сложное  задание
сменяло другое, и времени на  воспоминания  не  оставалось.  Не  было  такой
"горячей точки" на земном шаре, где бы Партридж не побывал. Постоянно рискуя
жизнью, он оставался жив - ему самому и другим уже стало  казаться,  что  он
неуязвим. А между тем шли месяцы, которые слагались в годы.
   В последнее время бывали даже довольно продолжительные периоды, когда ему
удавалось если и не забыть о Джемме, то по крайней мере не думать о ней.  Но
им на смену приходили другие - например, две недели со дня  похищения  семьи
Слоуна, - когда она не шла у него из головы.
   Как бы там ни было, после слез отчаяния, вызванных смертью Джеммы, он  ни
разу не заплакал.
   Сейчас,  когда  до  Боготы  оставался  час,  у  Гарри  Партриджа  прошлое
смешалось с настоящим... Джемма  и  Джессика  слились  воедино...  Джемма  -
Джессика... Джессика - Джемма...  Что  бы  ни  случилось,  он  найдет  ее  и
привезет обратно... Спасет ее во что бы то ни стало.
   К нему подкрался сон.
   Когда он проснулся, самолет уже подлетал к Боготе.

Глава 2

   Контрасты  Лимы,  по  мнению  Партриджа,  были  столь  же  разительны   и
неприглядны,  как  и  политические  и  экономические  кризисы  и  конфликты,
раздиравшие Перу, - мучительно, а подчас просто страшно.
   Расползшаяся на огромном пространстве столица была разделена на несколько
районов, каждый  из  которых  поражал  либо  баснословным  богатством,  либо
невероятной нищетой -  между  этими  двумя  полюсами  отравленными  стрелами
скрещивалась ненависть. Здесь, в отличие от большинства городов,  где  бывал
Партридж, золотая середина практически  отсутствовала.  Роскошные  особняки,
утопавшие в зелени ухоженных  садов,  были  выстроены  на  лучших  земельных
участках Лимы, с ними соседствовали омерзительные барриадас - перенаселенные
трущобы.
   Они кишели беднотой, ютившейся в лачугах из картонных коробок,  -  нищета
была  столь  вопиющей,  ненависть,  читавшаяся  в  опухших  глазах  -  столь
неистовой, что во время своих предыдущих  визитов  в  Перу  Партридж  ощутил
революционное брожение. И сейчас, судя по впечатлениям  первого  дня,  мятеж
казался уже неотвратимым.
   Партридж, Минь Ван Кань и  Кен  О'Хара  приземлились  в  аэропорту  Хорхе
Чавеса в 13.40. Когда они сошли с самолета,  их  встретил  Фернандес  Пабур,
постоянный хроникер Си-би-эй в Перу.
   Миновав очередь, он быстро провел их через паспортный контроль и  таможню
- по-видимому, в какой-то момент из рук в руки перекочевала пачка денег, - а
затем препроводил к "форду-универсалу" с шофером.
   Фернандес был приземистый, темноволосый, смуглый и энергичный,  с  пухлым
ртом и торчащими вперед белыми зубами, которые он обнажал  каждые  несколько
секунд, считая, что блещет ослепительной улыбкой. Однако из-за бросавшейся в
глаза фальши его улыбка никого не ослепляла - впрочем,  Партриджу  это  было
безразлично. Он ценил в Фернандесе, к чьей помощи  неоднократно  прибегал  и
раньше, безошибочную интуицию, неизменно помогавшую ему добиваться того, что
нужно.
   И первым в этой серии был "люкс" для Партриджа и отличные номера для двух
его коллег в элегантном пятизвездочном отеле "Сесар" в Мирафлоресе.
   Пока Партридж принимал душ и переодевался у себя в номере,  Фернандес  по
его просьбе договорился по телефону о  первой  встрече.  Партридж  собирался
увидеться  со  своим  старым   знакомым   Серхио   Хуртадо,   редактором   и
корреспондентом Радио Анд.
   Через час Партридж сидел в маленькой студии звукозаписи, которая  служила
Хуртадо и кабинетом.
   - Гарри, друг мой, не могу сообщить тебе ничего  утешительного,  -  начал
Серхио в ответ на вопрос. - В нашей  стране  закон  перестал  быть  законом.
Демократией уже даже не прикрываются - ее больше просто  не  существует.  Мы
обанкротились  по  всем  статьям.  Массовые  убийства  стали   нормой,   они
инспирируются политическими деятелями. Партия президента имеет  свои  отряды
смерти - люди просто исчезают, и все. Скажу тебе откровенно,  мы  на  пороге
кровавого побоища, какого история Перу еще не знала. Я хотел  бы  ошибаться.
Но увы, это правда!
   Партридж отметил,  что  глубокий  и  мелодичный  голос  Серхио,  человека
невероятных размеров, действовал на собеседника, как  всегда,  гипнотически.
Ничего удивительного, что он владел умами колоссальной аудитории  слушателей
- в Перу радио все еще оставалось основным  средством  массовой  информации,
гораздо более популярным и влиятельным, чем телевидение. Телевизор  смотрели
только состоятельные семьи в больших городах.
   Человек-гора пошевелился, и стул жалобно скрипнул.  Щеки  Серхио  свисали
огромными сардельками. Глазки, с годами заплывшие жиром, походили на свиные.
Однако природный ум,  отшлифованный  блестящим  образованием,  полученным  в
Америке, в частности в Гарварде,  оставался  все  таким  же  острым.  Серхио
гордился тем,  что  многие  американские  репортеры  обращались  к  нему  за
компетентным советом.
   Они условились, что содержание их разговора будет оставаться в  тайне  до
завтрашнего вечера, и Партридж, кратко изложив хронологию событий, связанных
с похищением семьи Слоуна, спросил:
   - Серхио, может быть, посоветуешь что-нибудь? Или, может,  тебе  известна
какая-то полезная для нас информация? Хуртадо отрицательно покачал головой:
   - Ничего такого я не знаю,  и  удивляться  тут  нечему.  "Сендеро"  у