р Дон Кеттеринг:
   - А как насчет цены, которую вы запросили за гробы, Годой? Не  хотите  ее
назвать? Гробовщик вспыхнул.
   - Сколько раз повторять одно и то же?! У меня свои дела, у вас свои.
   - За наши дела не беспокойтесь, - сказал Кеттеринг. -  Сейчас  же  ими  и
займемся  -  отправимся  прямо  отсюда  в  городское  налоговое   управление
Нью-Йорка. Здесь сказано, - он ткнул пальцем в "Семану", - что  за  все  три
гроба вы получили наличными, и я не сомневаюсь, что вы сообщили  об  этом  в
налоговое управление и уплатили налог с  продажи,  -  там  все  должно  быть
зарегистрировано, в том числе и имя покупателя.  -  Кеттеринг  повернулся  к
Партриджу:
   - Гарри, почему бы нам не оставить в покое эту малообщительную личность и
не поехать сейчас же к налоговому инспектору?
   Годой побледнел и залопотал:
   - Эй, не порите горячку. Подождите минуту.
   - А в чем проблема? - спросил Кеттеринг с невинным выражением лица.
   - Может, я...
   - Может, вы не уплатили налога с продажи и не сообщили о ней,  но,  бьюсь
об заклад, денежки-то вы получили, - резко перебил его  Кеттеринг,  который,
отбросив напускное дружелюбие, склонился над  столом  гробовщика.  Партридж,
который никогда прежде не видел Дона Кеттеринга в подобной роли,  был  очень
рад, что взял его  с  собой.  -  Слушайте  меня  внимательно,  Годой.  Такая
телестанция, как наша, обладает большими возможностями, и, если понадобится,
мы используем их, тем более что сейчас мы защищаем интересы одного  из  нас,
расследуем грязное преступление - похищение его семьи. Нам нужны  ответы  на
вопросы и быстро; если вы нам поможете, мы в долгу не останемся -  не  будем
вытаскивать на свет то, что нас не касается: неуплату налога с  продажи  или
подоходного налога - не исключено, что вы  и  финансовое  управление  обвели
вокруг пальца. Но  если  вы  станете  скрывать  правду,  представители  ФБР,
городской полиции, налогового и финансового управлений будут доставлены сюда
сегодня же. Так что выбирайте. С кем предпочитаете иметь дело - с ними или с
нами.
   Годой облизнул губы.
   - Я отвечу на ваши вопросы, ребята. - В его голосе слышалось  напряжение.
Кеттеринг кивнул:
   - Давай, Гарри.
   - Мистер Годой, - начал Партридж, - как звали человека, купившего гробы?
   - Он назвался Новаком. Я ему не поверил.
   - Скорее всего правильно сделали. Что-нибудь еще вам о нем известно?
   - Нет.
   Партридж полез в карман.
   - Я хочу показать вам один снимок. А вы просто скажете  мне,  что  о  нем
думаете.
   Он протянул Годою  фотокопию,  снятую  с  карандашного  портрета  Улисеса
Родригеса двадцатилетней давности.
   - Это он, - сказал Годой без колебаний. -  Новак.  В  жизни  он  выглядит
старше, чем на этом снимке.
   - Да, мы знаем. Вы абсолютно уверены?
   - Не сойти мне с этого места. Я видел его дважды. Он сидел  там  же,  где
вы.
   Впервые за сегодняшний день с того  момента,  как  начали  раскручиваться
события, Партридж испытал чувство удовлетворения. Группа поиска выиграла еще
одно очко. Связь  между  гробами  и  похищением  была  налицо.  Взглянув  на
Кеттеринга и Мони, он понял, что они думают так же.
   - Давайте вспомним ваш разговор с Новаком, - обратился он к  Годою.  -  С
самого начала.
   Партридж задал еще ряд вопросов и вытянул из  гробовщика  все,  что  мог.
Правда,  информации  оказалось  не  густо  -  несомненно,  Улисес   Родригес
постарался как следует замести следы.
   - Есть еще какие-нибудь соображения, Дон? - спросил Партридж Кеттеринга.
   - Есть парочка. - И Кеттеринг обратился к Годою:
   - К вопросу о тех деньгах, что вам заплатил Новак. Если не  ошибаюсь,  вы
сказали, что общая сумма  составила  почти  десять  тысяч  долларов  главным
образом стодолларовыми банкнотами. Так?
   - Так.
   - Ничего примечательного в этих банкнотах не было? Годой покачал головой:
   - А что может быть примечательного в деньгах - деньги они и есть деньги.
   - Они были новые? Гробовщик задумался.
   - Разве что несколько бумажек, а остальные - нет.
   - А что стало с этими деньгами?
   - Уплыли. Я пустил их в ход - потратил, заплатил по счетам. - Годой пожал
плечами. - Сегодня деньги-то утекают как песок.
   В продолжение всего разговора Джонатан Мони не спускал с гробовщика глаз.
Еще раньше, как только речь зашла о деньгах, он мог  с  полной  уверенностью
сказать, что Годой проявляет нервозность. Эта уверенность его  не  покидала.
Он набросал в блокнот записку и передал блокнот Кеттерингу.
   Записка  гласила:  "Врет.  У  него  остались  какие-то   деньги.   Боится
признаться, потому что беспокоится о налогах - с продажи и подоходного".
   Кеттеринг прочел записку, едва заметно кивнул и вернул блокнот. Он встал,
как будто собрался уходить, и вкрадчиво спросил Годоя;
   - Больше  ничего  не  припоминаете  или,  может  быть,  располагаете  еще
какой-нибудь полезной для нас информацией? -  И,  произнеся  это,  Кеттеринг
направился к выходу.
   Годой вздохнул с облегчением, уверенный, что все в порядке; он не скрывал
своего желания положить конец разговору и потому ответил:
   - Ни черта у меня больше нет.
   Кеттеринг резко повернулся на каблуках. С искаженным и красным  от  гнева
лицом он подошел к столу, перегнулся через  него  и  схватил  гробовщика  за
грудки. Притянув Годоя к себе, он прошипел ему в лицо:
   - Ты гнусный лгун, Годой. У тебя ведь остались деньги. Не хочешь  нам  их
показывать - мы позаботимся, чтобы на  них  взглянули  люди  из  финансового
управления. Я тебя предупреждал: поможешь нам, будем  молчать,  а  теперь  -
все.
   Кеттеринг толкнул Годоя обратно на  стул,  достал  из  кармана  маленькую
записную книжку и придвинул к себе стоявший на столе телефон.
   - Нет! - вскричал Годой. Он выхватил телефон и, тяжело дыша, прорычал:
   - Ублюдок. Ладно, покажу.
   - Смотри, - сказал Кеттеринг, - в последний раз идем  тебе  навстречу.  А
там пеняй на себя...
   Годой уже встал и снимал со стены диплом  бальзамировщика,  висевший  над
столом. За ним оказался сейф. Гробовщик набрал шифр.
   Через несколько минут Кеттеринг  внимательно  осматривал  извлеченные  из
сейфа банкноты - около четырех тысяч долларов, остальные наблюдали  за  ним.
Кеттеринг складывал купюры в три  стопки  -  две  небольшие  и  одну  весьма
внушительных размеров, - предварительно рассмотрев каждую  с  обеих  сторон.
Закончив, он придвинул самую высокую стопку к Годою и, указав на две другие,
сказал:
   - Эти нам придется  взять  у  вас  в  долг.  Мы  оставим  соответствующую
расписку на бланке Си-би-эй. Если хотите, можете добавить серийные номера, а
мистер Партридж и я поставим свои подписи. Я лично  гарантирую  вам,  что  в
течение сорока восьми часов  вы  получите  деньги  обратно  уже  без  всяких
вопросов.
   -  Ладно,  забирайте,  -  проворчал  Годой.  Кеттеринг  жестом   подозвал
Партриджа и Мони к столу, где остались лежать две  маленькие  кучки  банкнот
достоинством в сто долларов каждая.
   - Многие деловые люди, - сказал Кеттеринг, - не очень любят стодолларовые
бумажки, так как опасаются фальшивок. Поэтому они частенько записывают прямо
на купюре источник ее  поступления  Скажем,  вы  берете  напрокат  машину  и
расплачиваетесь  сотенными,  когда  возвращаете  ее  назад,  и  "Хертц"  или
какая-то другая компания записывает на каждой купюре номер вашей  квитанции,
чтобы потом, если деньги окажутся фальшивыми, они могли вас отыскать. По той
же причине банковские кассиры  пишут  на  сотне  фамилию  того,  кто  вносит
деньги.
   - Я видел такие сотенные, - сказал Партридж, - но не мог  понять,  в  чем
дело.
   - А я ни разу, - вставил Мони. - Такие банкноты для меня слишком крупные.
Кеттеринг улыбнулся.
   - Закрепись на телевидении, малыш. И со временем ты к ним  привыкнешь.  -
Затем продолжал:
   - Все эти пометки на деньгах, разумеется,  делаются  неофициально.  Любые
надписи на деньгах запрещены законом, хотя, как правило,  к  ответственности
за это никто не привлекается. Тем не менее в первой стопке у нас банкноты  с
номерами, во второй - с фамилиями. Если хочешь, Гарри, я покажу номера своим
друзьям в банках, они пропустят их через компьютер и скажут,  в  чьих  руках
купюры  находились.  А  там,  где  есть  фамилия,  я  пролистаю   телефонный
справочник и постараюсь выяснить это сам.
   - Кажется, я  уловил  смысл,  -  сказал  Партридж.  -  Но,  Дон,  объясни
членораздельно, что мы ищем.
   - Мы ищем банки. Любая информация неизбежно приведет нас в  банки,  через
которые прошли эти деньги, может статься, кто-то из служащих надписал  имена
и  фамилии,  которые  вы  видите.  Тогда,  если  очень  повезет,  мы  сумеем
установить, какой банк держал, а потом выдал все эти деньги.
   - До меня дошло, - сказал  Мони.  -  Выдал  деньги  похитителям,  которые
купили на них гробы у господина Годоя. Кеттеринг кивнул.
   - Именно. Конечно, это долгая история, но  если  механизм  сработает,  мы
узнаем, услугами какого банка пользовались похитители, а может  быть,  имели
там свой счет. - Он пожал плечами.  -  Если  мы  это  выясним,  Гарри,  твое
расследование может быстро раскрутиться.
   - Отлично, Дон, - сказал Партридж. - Как выясняется,  стреляя  с  дальним
прицелом, можно попасть в мишень.
   Тут его взгляд упал на экземпляр "Семаны", который и привел  их  сюда,  и
Партридж вспомнил слова Дядюшки Артура, сказанные им перед началом операции:
"В таких случаях  редко  находишь  то,  что  ищешь,  зато  можно  неожиданно
наткнуться на что-то другое, не менее важное".

Глава 9

   Напряжение в кабинете Альберто Годоя постепенно  спадало.  Сейчас,  когда
требования не в меру настойчивых визитеров с телевидения были  удовлетворены
и нависавшая над ним угроза миновала, владелец похоронного бюро расслабился.
В конце концов, рассуждал про себя Годой, в том, что  он  продал  три  гроба
Новаку или как там его,  ничего  противозаконного  не  было.  Разве  он  мог
догадываться, что эти  чертовы  гробы  будут  использоваться  с  преступными
целями? Конечно же, Новак показался ему подозрительным  типом,  и  Годой  не
поверил ни одному слову из его басни про  гробы.  Но  пусть  кто-нибудь  это
докажет. Ничего не выйдет! Не получится!
   Когда начался сегодняшний сыр-бор, его беспокоили две вещи: налог городу,
который он содрал с покупателя за два первых гроба, но не заявил об этом,  а
также десять тысяч наличными, которые не были занесены в статью дохода в его
книгах. Если об этом пронюхает финансовое  управление,  они  смешают  его  с
дерьмом. Правда, эти  хлыщи  с  телевидения  обещали  помалкивать  об  обеих
уловках, и, пожалуй, им можно верить. Он слышал, что путем таких вот  сделок
телевизионщики добывают большую часть своей информации.  Сейчас,  когда  все
осталось позади, он был даже рад, что увидел, как  они  работают.  Но  он  и
словечка о сегодняшнем не проронит, если этот  паршивец  из  "Семаны"  будет
сшиваться поблизости.
   - Если дадите мне лист бумаги, - сказал Дон Кеттеринг,  указывая  на  две
небольшие стопки банкнот, лежавших на столе, - я напишу расписку в получении
этих денег.
   Годой выдвинул  ящик  письменного  стола,  в  котором  он  хранил  всякую
всячину, и извлек оттуда пачку линованной  бумаги.  Уже  задвигая  ящик,  он
заметил листок со своими каракулями, вырванный из записной книжки. Он  сунул
его сюда больше недели назад и совершенно о нем забыл.
   - Постойте-ка, тут есть еще кое-что. Когда Новак во второй раз явился...
   - Что это? - резко спросил Партридж.
   - Я же говорил вам: у него был катафалк марки "кадиллак", за рулем  сидел
другой парень. Они увезли в нем гроб.
   - Да, говорили.
   Годой протянул листок, вырванный из записной книжки.
   - Вот номер катафалка. Я записал его, положил сюда и забыл.
   - Почему вы это сделали? - поинтересовался Кеттеринг.
   - Может, интуиция. - Годой пожал плечами. - Разве это имеет значение?
   - Нет, - сказал Партридж, - не  имеет.  Но  все  равно  спасибо.  Мы  это
проверим.
   Он сложил листок и спрятал его в карман, хотя на результат  не  надеялся.
Он вспомнил, что номер пикапа, взорвавшегося в Уайт-Плейнзе, был фальшивым и
никуда их не привел. И все же любой клубок надо распутывать до конца, ничего
нельзя принимать как должное.
   Мысли Партриджа переключились на то, как это давать  по  телевидению.  Он
понимал, что скоро - не позже чем через несколько дней - какую-то,  а  может
быть, и большую часть новой информации, в частности роль  Улисеса  Родригеса
во всей этой истории, придется пускать в  эфир.  На  Си-би-эй  удерживать  в
тайне информацию можно лишь до поры до времени; пока  что  им  сопутствовала
удача, но ветер мог подуть в другую сторону в любой момент. Кроме того,  они
все-таки являлись службой новостей. Партридж ощутил  приятное  волнение  при
мысли о том, что наконец-то в эфир пойдет свежий  материал;  он  решил,  что
именно сейчас надо подумать о том, как его лучше подать.
   - Мистер Годой, - сказал Партридж, - несмотря на небольшое  недоразумение
в начале нашей встречи, вы все же очень нам помогли. Как  бы  вы  восприняли
наше предложение повторить все, что вы нам рассказали, перед видеокамерой?
   То, что его покажут по телевидению, да еще в такой престижной  программе,
приятно щекотало нервы. Однако Годой  быстро  прикинул,  что  "популярность"
чревата чрезмерным интересом к его персоне - может, например, всплыть вопрос
о налогах, который его так беспокоил. Он отрицательно помотал головой:
   - Нет, спасибо. Как будто читая его мысли, Партридж продолжал настаивать:
   - Нам незачем называть ваше имя или показывать лицо. Мы можем сделать так
называемое силуэт-интервью, дав свет сзади, так что зрители увидят лишь ваши
очертания. Мы можем даже изменить ваш голос.
   - Он будет походить на жужжание кофемолки, - вставил  Кеттеринг.  -  Ваша
собственная жена его не узнает. Соглашайтесь, Годой, что вы теряете? Снаружи
ждет  наш  оператор,  настоящий  виртуоз,  а  вы  внесете   свою   лепту   в
расследование.
   - Ну что ж... - Гробовщик колебался. - Обещаете, что это останется  между
нами, и вы никому не проболтаетесь?
   - Я обещаю, - сказал Партридж.
   - Я тоже, - согласился Кеттеринг.
   - Ну и я тоже, - присоединился к ним Мони.
   Кеттеринг и Партридж обменялись взглядами; оба понимали, что  данное  ими
слово, которое, будучи честными журналистами, они обязаны сдержать, невзирая
на последствия, может причинить им немало хлопот. Не исключено,  что  ФБР  и
другие захотят выведать  секрет  и  станут  требовать  имя  интервьюируемого
"силуэта". Ну да ладно, юристы как-нибудь это  дело  уладят  -  такого  рода
скандалы случались и раньше.
   Партридж вспомнил, как в 1986 году Эн-би-си передала сенсационное и в  то
же время  противоречивое  интервью  с  палестинским  террористом  Мохаммедом
Абулем Аббасом, обеспечив безопасность  последнего.  Впоследствии  множество
критиков осудило Эн-би-си не только за  само  интервью,  но  и  за  сокрытие
местонахождения террориста - телестанция так и  не  отступилась  от  данного
накануне интервью обещания. Подобное негодование  разделяли  даже  некоторые
журналисты, хотя, очевидно, ими двигала профессиональная  зависть.  Спор  не
утихал,  глава  государственного  департамента  США  кипел  от   ярости,   а
министерство юстиции грозилось разослать повестки в  суд  и  учинить  допрос
членам  съемочной  группы,  но  в  конце  концов  все  уладилось.  (Когда  у
государственного секретаря Джорджа Шульца спросили, что он думает  по  этому
поводу, он ответил: "Я верю в свободу прессы".) Ни для кого не  секрет,  что
телестанции новостей подчиняются собственным законам. Во-первых, потому, что
ни правительственные  органы,  ни  государственные  мужи  не  хотят  с  ними
конфликтовать. Во-вторых, в демократическом мире  журналистика  как  таковая
олицетворяет собой идеалы справедливости, свободы и неподкупности.
   Разумеется, исключения из правил не так уж редки, ведь журналисты -  тоже
живые люди. Но если  вы  в  открытую  станете  выступать  против  завоеваний
журналистики, вас скорее всего обвинят в низости, а не погладят по головке.
   Пока Гарри Партридж раздумывал над основами  своей  профессии,  Минь  Ван
Кань приготовился записывать интервью,  которое  Дон  Кеттеринг  должен  был
взять у Альберто Годоя.
   Поступить так предложил Партридж: он видел, что Кеттеринг хочет и  дальше
участвовать в расследовании, и неудивительно  -  ведь  судьба  Слоунов  живо
волновала всех и каждого в Отделе  новостей.  А  кроме  того,  сам  Партридж
намеревался заняться другим.
   Он уже знал, что  при  первой  же  возможности  вылетит  в  Боготу.  Хотя
Партридж и разделял мнение своего колумбийского коллеги-радиокорреспондента,
что Улисес Родригес покинул Колумбию, он был убежден: настало время начинать
самостоятельный поиск в Латинской Америке, и, разумеется,  отправной  точкой
должна стать Колумбия.
   Минь Ван Кань объявил, что можно начинать. Его пригласили войти несколько
минут назад, и, осмотрев заведение,  Минь  решил,  что  возьмет  интервью  в
подвале, там, где выставлены гробы. Благодаря  специальной  подсветке  сзади
помещения почти не будет видно, лишь та стена, напротив которой сидел Годой,
была ярко освещена, однако  на  интервьюируемого  свет  не  падал.  Рядом  с
силуэтом Годоя маячил силуэт гроба - эффектно  и  мрачно.  Голос  гробовщика
изменят позже, уже в здании Си-би-эй.
   Сегодня звукооператора не было,  и  Минь  снимал  универсальной  камерой,
записывающей одновременно и изображение и звук. Он также  захватил  с  собой
небольшой монитор, который установил таким образом, чтобы Годой  мог  видеть
то же самое, что и глазок камеры,  в  сложных  обстоятельствах  это  придает
интервьюируемому чувство уверенности.
   Годоя это не только успокоило, но и позабавило.
   - Смотри-ка, хитрые черти, - сказал он Кеттерингу, сидевшему  рядом,  вне
поля зрения камеры.
   Кеттеринг, у которого возникали некоторые идеи относительно  предстоящего
интервью,  лишь  слегка  улыбнулся,  оторвавшись  от  только  что  сделанных
записей. По кивку Миня он начал, выждав паузу, которая потом будет заполнена
вступлением, предваряющим выход передачи в эфир.
   - Каково было ваше первое впечатление от встречи  с  человеком,  который,
как вам теперь известно, был не кто иной, как террорист Улисес Родригес?
   - Ничего особенного. Показался  мне  обыкновенным  парнем.  -  На  всякий
случай Годой решил не признаваться в том, что Новак, он же Родригес,  вызвал
у него подозрения.
   - Значит, вас ничего не насторожило, когда вы  продали  ему  сначала  два
гроба, а потом еще и третий? Силуэт пожал плечами:
   - А чего настораживаться? Это моя работа.
   - Вы говорите: "Чего настораживаться?" - В устах Кеттеринга  слова  Годоя
прозвучали саркастически. - Но разве подобная сделка не выходит из ряда вон?
   - Может быть.., в некотором смысле.
   - Как владелец похоронного бюро разве вы не предоставляете  клиентам  то,
что называется "пакетом услуг", не обеспечиваете организацию похорон?
   - Конечно, предоставляю, почти всегда.
   - Ведь раньше, до появления Родригеса,  вы  никогда  не  продавали  гробы
таким образом? - Кеттеринг продвигался вперед  на  ощупь,  о  чем  Годой  не
догадывался и потому не лгал во время записи.
   - - Пожалуй, что так, - пробормотал Годой. Интервью  приняло  неожиданный
оборот. Он бросил весьма мрачный взгляд на Кеттеринга, но тот не отступался.
   - Так, значит, вы раньше не продавали гробы отдельно?
   - Я решил, - гробовщик повысил голос, - что меня не касается,  зачем  ему
гробы.
   - А о том, чтобы сообщить об этом  правоохранительным  органам,  полиции,
например, вы не подумали? Позвонить и сказать: "Слушайте, ко мне  обратились
со странной просьбой, с какой до сих пор никогда не обращались, и я бы хотел
навести справки о личности клиента". Это вам в голову не пришло?
   - Нет. С какой стати?
   - Потому что клиент не вызвал у вас никаких подозрений?