было  удивительно
хорошо, и он всегда вспоминал об этих минутах,  как  о  самых  прекрасных  в
жизни.
   Сразу после этого неожиданно для себя, а может, вспомнив о  том,  что  он
потерял Джессику из-за своей нерешительности, Партридж прошептал:
   - Джемма, выйдешь за меня замуж?
   - О, amor mio <любовь моя (ит.).>, - шепнула она в ответ, - конечно.  Они
должны были приземлиться в Панаме. Партридж  вполголоса  задавал  вопросы  и
строил планы, Джемма, тихонько и озорно  посмеиваясь  в  полутьме,  со  всем
соглашалась.
   Днем они приземлились в Панамском аэропорту Токумен.  Самолет  "Алиталии"
"ДС-10" вырулил по посадочной полосе. Папа сошел по трапу  и,  как  истинный
актер, которым он когда-то и был, изящным движением  поцеловал  землю  перед
множеством жужжащих телекамер. После чего начались обычные формальности.
   Партридж заранее  попросил  своего  выпускающего  и  съемочную  группу  в
течение нескольких часов снимать визит папы без него. Он присоединится к ним
позже, сделает комментарии и поможет смонтировать  репортаж  для  очередного
выпуска  "Вечерних  новостей".  Здесь  разница  во  времени   с   Нью-Йорком
составляла всего один час, так что они все успеют.
   Его коллеги, хотя и умирали от любопытства, воздержались  от  расспросов,
впрочем, Партридж понимал, что его увлеченность  Джеммой  вряд  ли  осталась
незамеченной.
   Кроме того, он обратился с просьбой к репортеру  "Нью-Йорк  тайме"  Грэму
Бродерику предоставить ему сегодняшние материалы. Бродерик удивленно вскинул
брови, но все же согласился. Журналисты часто заключают между собой подобные
сделки, ведь никто из них  не  знает,  когда  ему  самому  придется  просить
коллегу о помощи.
   Партридж задержался после того, как все уже сошли с самолета. Он  понятия
не имел, что Джемма сказала своему  начальнику,  старшему  стюарду,  но  они
покинули "ДС-10" вместе. На Джемме по-прежнему была  форма  "Алиталии",  она
начала было объяснять, что не может  переодеться.  Но  Партридж  не  дал  ей
договорить:
   - Я люблю тебя такой, какая ты есть. Она серьезно взглянула на него:
   - Это правда, Гарри? Он медленно кивнул:
   - Правда.
   Они посмотрели друг другу в глаза, и каждый прочел во взгляде другого то,
что хотел.
   В здании аэропорта  Партридж  ненадолго  оставил  Джемму.  Он  подошел  к
туристическому бюро и задал несколько вопросов прыщавому  юнцу  за  стойкой.
Юнец, глупо улыбаясь, объяснил ему, что им с сеньорой  надлежит  доехать  до
Лас-Боведас, той части  старого  города,  которая  находится  за  крепостной
стеной, на площади  Франции.  Там  они  найдут  муниципальный  juzgado  <суд
(исп).>.
   Партридж и Джемма отправились в старый город на такси.  Они  вышли  около
высокого обелиска, увенчанного Шантеклером - петушком  с  раскрытым  клювом.
Обелиск был воздвигнут в честь строивших канал французов, среди которых  был
знаменитый Фердинан де Лессепс.
   Примерно  через  двадцать  минут  в  причудливо  декорированной  комнате,
которая когда-то служила тюремной камерой, Гарри Партридж и  Джемма  Бачелли
стали мужем и  женой.  Во  время  пятиминутной  церемонии  судья,  одетый  в
guagabera  <свободную  белую  рубаху  (исп.  ).>  -  облачение   отнюдь   не
торжественное, - подписал Acta Matrimonial <Брачный  контракт  (исп.).>,  за
что Партридж заплатил двадцать пять долларов, он также  вручил  по  двадцать
долларов двум стенографисткам, выступавшим в роли свидетелей.
   Жениху и невесте сообщили, что дополнительная формальность -  регистрация
брака - не обязательна и в общем-то излишня, если они не  вернутся  сюда  за
разводом.
   - Мы зарегистрируем брак, - сказал Партридж, - но не вернемся.
   И наконец судья вяло пожелал: "Que  vivan  los  novios!"  <Пусть  молодые
будут  счастливы!  (исп.)>.  Молодоженам  показалось,  что  эту   фразу   он
произносил уже множество раз.
   И тогда, и после Партридж недоумевал,  как  Джемма,  не  моргнув  глазом,
согласилась на гражданскую церемонию - ведь ее религия этого  не  допускала.
Она была урожденной католичкой и свое начальное образование получила в школе
Сакрекер. Но всякий раз, когда он ее об этом спрашивал,  она  лишь  пожимала
плечами  и  говорила:  "Господь  поймет".  Вероятно,   это   было   типичным
проявлением беспечного  отношения  к  религии,  которое  свойственно  многим
итальянцам. Однажды  он  слышал,  что  итальянцы  считают  самого  Создателя
итальянцем.
   Разумеется, известие о женитьбе разнеслось по  самолету  быстрее  четырех
ветров земли  -  эту  цитату  из  "Откровения  Иоанна  Богослова"  употребил
корреспондент лондонской "Тайме".  После  вылета  из  Панамы  в  салоне  для
журналистов отпраздновали это  событие  -  с  икрой,  шампанским  и  прочими
напитками, в которых не было недостатка. Экипаж и стюарды приняли участие  в
"банкете" - насколько им позволила работа  -  и  сообщили  Джемме,  что  она
полностью свободна от своих обязанностей до конца дня. Даже капитан экипажа,
ненадолго отлучившись из кабины, явился с поздравлениями.
   Среди веселья и  теплых  пожеланий  от  Партриджа  не  укрылось  то,  что
некоторые из присутствующих сомневались в прочности этого брака,  а  мужчины
еще и завидовали.
   Никого  не  удивило,  что  святые  отцы  демонстративно   проигнорировали
свадьбу, и до конца поездки Партридж чувствовал холодок и неодобрение  с  их
стороны. Как журналисты ни старались, им так и не удалось выяснить, дошла ли
эта новость до папы. Во всяком случае, в салоне для журналистов папа ни разу
больше не появился.
   В те редкие минуты, когда Партридж и  Джемма  могли  побыть  вдвоем,  они
строили планы на будущее.
   В номере нью-йоркского  отеля..,  медленна  и  печально..,  образ  Джеммы
исчезал. Настоящее вытеснило прошлое. И наконец  изнуренный  Гарри  Партридж
уснул.

Глава 10

   Мигель получил телефонограмму в 7.30 утра  в  субботу  на  своем  опорном
пункте в Хакенсаке. Звонок застал его в небольшой комнате  на  первом  этаже
основного здания: здесь находился его рабочий кабинет и здесь он спал.
   Из шести  радиотелефонов,  которыми  располагала  его  группа,  один  мог
принимать экстренные звонки - его номер знали только  те,  кто  имел  на  то
право. Мигель всегда держал этот телефон при себе.
   Абонент, согласно инструкциям,  звонил  из  телефона-автомата,  чтобы  не
засекли ни один из номеров.
   Мигель вот уже час напряженно ждал этого звонка. Он поднял  трубку  после
первого же сигнала и сказал: "Si?" <Да? (исп.)>
   Звонивший произнес пароль:  "Tiempo"  <Погода  (исп.).>,  на  что  Мигель
ответил: "Relampago" <Молния (исп.).>. Существовал запасной вариант  ответа:
если на "погоду" он ответил бы словом "гром" вместо "молния",  это  означало
бы, что в силу ряда причин его группе нужна двадцатичетырехчасовая отсрочка.
Под "relampago" подразумевалось следующее: "Мы готовы  к  отъезду.  Назовите
место и время".
   За этим последовала главная фраза: "Sombrero, profundo  sur  <Широкополая
шляпа, юг (исп.).> , две тысячи".
   "Sombrero" означало аэропорт Тетерборо,  до  которого  было  меньше  мили
пути, "profundo sur" - южный въезд. Число  "две  тысячи"  служило  указанием
времени - 20.00, когда заложники и сопровождающие должны подняться  на  борт
колумбийского самолета "Лирджет 55ПР".
   Мигель  коротко  ответил:  "Lo  comprendo"  <Понял  (исп.).>,  и   беседа
окончилась.
   На сей раз звонил другой дипломат -  сотрудник  Генерального  консульства
Колумбии  в  Нью-Йорке;  вот  уже  месяц  -  с  момента  прибытия  Мигеля  в
Соединенные Штаты - этого человека  использовали  для  передачи  информации.
Дипломатические корпуса Перу и Колумбии кишели людьми, либо сочувствовавшими
"Сендеро луминосо", либо состоявшими на службе  у  "Медельинского  картеля",
либо и то и другое одновременно; они вели двойную игру  за  немалые  деньги,
которые получали от латиноамериканских королей наркобизнеса.
   После  телефонного  разговора  Мигель  обошел  дом  и  другие  постройки,
предупреждая остальных об отъезде,  хотя  приготовления  велись  уже  полным
ходом и каждый знал, что от него требуется.  Лететь  с  гробами,  в  которых
будут перевозить узников, должны Мигель, Баудельо, Сокорро и Рафаэль.  Хулио
оставался в Соединенных Штатах  в  прежнем  качестве  агента  "Медельинского
картеля" - на "случай надобности". Карлос и Луис должны через несколько дней
вылететь в Колумбию разными рейсами.
   У Хулио, Карлоса и Луиса оставалось напоследок одно дело: после того  как
самолет улетит, они должны выгнать из гаража машины и бросить  их  в  разных
концах города.
   Мигель много думал над тем, как поступить с их логовом  в  Хакенсаке.  Он
решил было на прощание поджечь все. Однако пожар привлек бы внимание,  пепел
могли подвергнуть экспертизе, и не исключено, что всплыли  бы  улики.  Пусть
даже это и не имело значения - их все равно здесь уже не будет, - но с какой
стати  облегчать  работу  американской  службе  безопасности.  Поэтому  идею
поджога Мигель отверг.
   Если же просто уехать из дома, оставив все как есть, никто  -  в  течение
нескольких недель, а то и месяцев, а то и вовсе никогда - не заподозрит, что
у  похитителей  был  тут  опорный  пункт.  Следовало  только  избавиться  от
автомобилей - разъехаться в них в разные стороны  и  бросить.  Конечно,  это
было опасно, особенно для ребят, которые сядут за руль трех легковых  машин,
фургона и катафалка, но, по мнению Мигеля, риск был не так уж велик. В любом
случае он принял такое решение.
   Первым на глаза Мигелю попался механик Рафаэль, и он сказал этому мастеру
на все руки:
   - Выезжаем сегодня вечером в 19.40.
   Рафаэль что-то буркнул себе под нос  и  кивнул  -  казалось,  его  больше
занимал фургон, который он накануне перекрасил. Еще  совсем  недавно  фургон
был белый, с надписью "Суперхлеб"; теперь он стал черным, на  обеих  стенках
золотом было выведено: "Тихий похоронный приют".
   Работа была выполнена по  приказу  Мигеля.  Окинув  взглядом  фургон,  он
остался доволен.
   - Bien hecho! <Хорошо сработано! (исп.).> Жаль, что  только  раз  на  нем
прокатимся. Верзила повернулся к нему, явно польщенный, -  на  его  покрытой
шрамами, звероподобной роже появилось нечто вроде улыбки. Мигель в очередной
раз удивился тому, что Рафаэль, который мог мучить и убивать  с  сатанинским
упоением, порой вел себя как ребенок, любивший похвалу.
   - Новые? - спросил Мигель, указав на номерные знаки штата Нью-Джерси.
   Рафаэль снова кивнул:
   - Из последнего  комплекта.  Еще  не  использованные;  остальные  я  тоже
сменил.
   Это означало, что пять остальных автомобилей теперь имели номерные знаки,
которые никто  еще  не  видел:  ехать  в  машинах  с  такими  номерами  куда
безопаснее.
   Мигель вышел во двор, где Хулио и Луис копали под деревьями глубокую яму.
Земля была мягкой после вчерашнего дождя, и  работа  продвигалась  медленно.
Хулио пытался разрубить лопатой кривой древесный корень; увидев  Мигеля,  он
прекратил работу, отер рукавом пот со смуглого лица и выругался:
   - Pinche grbol <Сволочное дерево (исп.).>. Только быкам заниматься  такой
работой. У Мигеля чуть не сорвалось с языка  ответное  ругательство,  но  он
сдержался. Безобразный ножевой шрам на лице Хулио налился  кровью  -  верный
признак того, что Хулио клокочет от ярости и нарывается на скандал.
   - Отдохните, - отрывисто сказал Мигель. - Еще есть время. Мы все выезжаем
в 19.40.
   Глупо было устраивать ссору за несколько часов до отъезда. К тому же яма,
куда они закопают все радиотелефоны  и  медицинское  оборудование,  все-таки
должна быть вырыта.
   Конечно, избавиться от телефонов таким путем - не  лучший  выход.  Мигель
предпочел бы выбросить их в какой-нибудь глубокий водоем. И хотя на  границе
штатов Нью-Джерси и Нью-Йорк в водоемах нет недостатка, рассчитывать на  то,
что удастся сделать это незаметно - за оставшийся  небольшой  срок,  -  было
трудно.
   Потом, когда яму забросают  землей,  Хулио  и  Луис  разровняют  граблями
листья, чтобы все выглядело как и прежде.
   Следующим, к кому направился  Мигель,  был  Карлос  -  он  жег  бумаги  в
чугунной печке. Карлос, человек  молодой  и  образованный,  в  течение  всей
слежки вел запись и фотографировал посетителей дома Слоуна - сейчас все  это
полыхало в огне.
   Когда Мигель сообщил, что вечером они уезжают,  Карлос  явно  вздохнул  с
облегчением. Его тонкие губы слегка дернулись, и он произнес:  "Que  bueno!"
<Как хорошо! (исп.).> После чего его взгляд вновь стал непроницаемо жестким.
   Мигель понимал, в каком напряжении находились все члены группы  последние
двое суток, и в первую очередь  Карлос,  самый  юный  из  них.  Но  выдержка
молодого человека заслуживала всяческих похвал, и Мигель не сомневался,  что
в скором времени этот мальчик станет руководителем террористических групп.
   Рядом с печью лежала кучкой одежда Карлоса. Перед отлетом Мигель,  Карлос
и Баудельо наденут темные костюмы: в случае таможенной инспекции они  должны
быть в трауре. Все остальное барахло они оставят здесь.
   - Не жги это, - указал Мигель на одежду,  -  слишком  много  будет  дыма.
Проверь карманы, все вынь и сдери этикетки. Остальное - в яму. - Он кивнул в
сторону копавших во дворе. - И другим скажи.
   - Хорошо. - Опять уставившись в огонь, Карлос сказал:
   - Нам цветы нужны.
   - Цветы?
   - На гроб, который повезут на катафалке;  может,  стоит  и  на  остальные
положить. Так поступила бы любая семья.
   Мигель колебался. Он знал, что Карлос прав: занятый  подготовкой  отъезда
из США - сначала аэропорт Тетерборо, потом самолетом до аэропорта  Опа-Локка
во Флориде, а оттуда - прямиком в Перу, - он упустил эту деталь из виду.
   По первоначальному замыслу, когда предполагалось,  что  заложников  будет
двое, катафалк должен был совершить две  поездки  из  Хакенсака  в  аэропорт
Тетерборо, поочередно доставив туда гробы, так  как  катафалк  мог  вместить
только один гроб. Но трижды гонять катафалк - слишком  велик  риск,  поэтому
Мигель разработал новый план.
   Один фоб - какой  именно,  решит  Баудельо,  -  доставят  в  Тетерборо  в
катафалке. А два других  повезет  перекрашенный  фургон  с  надписью  "Тихий
похоронный приют"...
   Мигель знал, что самолет "Лир-55" оснащен грузовым люком, в который легко
войдут два гроба. Третий -  уже  проблема,  но  Мигель  не  сомневался,  что
разрешимая.
   Взвесив предложение Карлоса, он пришел к выводу, что  такая  деталь,  как
цветы, придаст их легенде большую убедительность. В  Тетерборо  им  придется
проходить через службу безопасности. Не исключено, что из-за  похищения  там
окажется и полиция, и почти  наверняка  начнутся  расспросы  о  гробах  и  о
покойниках.  В  общем,  волнений  не  миновать,  но  главное  -   проскочить
Тетерборо, представлявшийся Мигелю  вратами  к  благополучному  исходу  всей
затеи. В Опа-Локке, где они и распрощаются с Соединенными  Штатами,  проблем
не предвиделось. И Мигель решил пойти на незначительный  риск  во  избежание
более крупного риска в будущем. Он кивнул:
   - Цветы так цветы.
   - Я возьму какую-нибудь из машин, - сказал Карлос. - Есть одно местечко в
Хакенсаке. Я буду осторожен.
   - Бери "плимут".
   "Плимут" был перекрашен в темно-синий цвет, и, как сказал Рафаэль, на нем
стояли новые номерные знаки.
   После Карлоса Мигель отправился на поиски Баудельо. Он нашел их вдвоем  с
Сокорро в большой комнате, напоминавшей лазарет, на втором  этаже  основного
дома. Баудельо - с пластырем на правой щеке - был похож скорее на  пациента.
Баудельо всегда выглядел изможденным, бледным и  состарившимся,  но  сегодня
это  как-то  особенно  бросалось  в  глаза.  Лицо  его  заливала  мертвенная
бледность, движения были вялыми. Но он продолжал приготовления к отъезду, и,
когда Мигель назвал ему время - 19.40, Баудельо кивнул:
   - Успеем.
   Бывший доктор  подтвердил,  что  эксперименты  с  наркотиком  пропофолом,
проводимые в течение полутора дней, показали,  какую  дозу  следует  вводить
каждому из трех похищенных,  чтобы  те  находились  в  глубоком  сне  нужный
отрезок времени. Это было необходимо выяснить,  поскольку  "пациенты"  будут
лежать в закрытых гробах без контроля извне.
   Период  принудительного  голодания  -  к  моменту  отъезда  он   составит
пятьдесят  шесть  часов  -  для  всех  троих  был  достаточным.  Рвоты   или
скапливания жидкости в легких можно не опасаться, впрочем, на всякий  случай
будут приняты дополнительные меры: прежде чем  закрывать  гробы,  похищенных
повернут на бок и во избежание удушья или захлебывания введут им  в  гортань
специальные  отводные  трубки.  А  пока  внутривенные  вливания  глюкозы   и
специальных растворов должны были предотвратить обезвоживание организма.
   Мигель  остановился,  разглядывая  лежавших  в  гробах.  Их   лица   были
безмятежны, казалось, они  мирно  спали.  Он  отметил,  что  женщина  весьма
недурна собой, при случае он воспользуется ею в постели. Облик  мужчины  был
преисполнен достоинства - он напоминал  солдата  на  отдыхе,  каковым,  если
верить газетам, он и был.  Мальчишка  выглядел  хилым,  личико  осунулось  -
возможно, его ослабило принудительное голодание, однако  главное,  чтобы  он
был жив по прибытии в Перу - так хотели в "Сендеро луминосо". Все трое  были
мертвенно-бледны, но дышали ровно. Удовлетворенный, Мигель отвернулся.
   Гробы, в которые перед самым  "исходом"  в  Тетерборо  перенесут  Энгуса,
Джессику и Никки, стояли в горизонтальном положении в козлах.  Мигель  знал,
что в каждом гробу просверлены крошечные вентиляционные отверстия, - он  сам
наблюдал, как Рафаэль делал это под руководством Баудельо.  Их  почти  и  не
видно, но воздух они будут пропускать.
   - Это что? - Мигель ткнул пальцем в банку с кристалликами, стоявшую рядом
с гробами.
   - Гранулы лимонада, - ответил Баудельо. - Положим их  внутрь,  чтобы  они
поглощали выдыхаемую двуокись углерода. Там же будет цилиндр  с  кислородом,
который будет регулироваться снаружи.
   Помня о том, что в  течение  предстоящих  трудных  часов  от  медицинских
познаний Баудельо многое будет зависеть, Мигель спросил:
   - Что еще?
   Бывший врач повернулся к Сокорро:
   - Ты объясни. Тебе предстоит проделывать это вместе со мной.
   Сокорро, как всегда, смотрела и слушала с безучастным видом.
   Мигеля по-прежнему одолевали сомнения  относительно  надежности  Сокорро,
однако  сегодня  ее  обольстительная   красота,   чувственные   движения   и
сверхсознательность отвлекли его от подобных мыслей. Словно в насмешку, в ее
голосе зазвучали дразнящие нотки.
   - Если  кто-нибудь  из  них  захочет  пописать,  то  даже  во  сне  может
пошевелиться так, что будет  слышно.  Поэтому,  прежде  чем  их  закрыть,  -
Сокорро кивнула в сторону гробов, - мы введем катетеры,  это  такие  трубки,
которые вставляют мужикам в член, а бабам в  дырку.  Entiendes?  <Понимаешь?
(исп.).>.
   - Что такое катетер, я знаю, - с раздражением бросил Мигель.
   У него чуть было не сорвалось  с  языка,  что  его  отец  был  врачом.  В
результате минутной слабости из-за  какой-то  бабы  он  был  готов  раскрыть
подробности своего прошлого, чего с ним никогда не случалось.
   - Если понадобится, сможешь расплакаться? - спросил он Сокорро.
   По сценарию она должна была играть роль безутешно скорбящей.
   - Si <Да (исп.).>.
   - Я подложу ей под нижние веки по зернышку перца, - произнес  Баудельо  с
оттенком профессиональной гордости,  которая  прорезалась  в  нем  время  от
времени. - Себе тоже. Слезы в три ручья и будут  литься,  пока  зернышко  не
выйдет. - Он пристально посмотрел на Мигеля. - Могу  и  тебе  это  устроить,
если хочешь.
   - Видно будет.
   - Наконец, в каждый  из  трех  гробов  будет  помещен  мини-монитор  ЭКГ,
фиксирующий дыхание и глубину сна, - завершил свой  стратегический  перечень
Баудельо, - я буду следить за их  показаниями.  Пропофол  тоже  можно  будет
вводить, не открывая гробов.
   После разговор