- Минь будет снимать на "бетакаме", который записывает и звук,  -
Кен О'Хара умеет разбираться во всяких механических  штуковинах,  что  может
пригодиться.
   Партридж предоставил Фернандесу  закупить  все  необходимое,  и  в  отель
начали прибывать: легкие гамаки, противомоскитные сетки и жидкости, консервы
на два дня,  бутылки  с  водой,  таблетки  для  стерилизации  воды,  мачете,
маленькие компасы, бинокли, листы пластика.  Каждый  должен  будет  нести  в
рюкзаке то, что ему необходимо.
   Фернандес сказал также, что все должны быть вооружены, и Партридж с  этим
согласился. Телекорреспондентам за рубежом приходится порой носить оружие  -
правда, так, чтобы это не было заметно. Телестанции это не поощряли, но и не
запрещали, предоставляя  решать  самим  людям  на  месте.  В  данном  случае
потребность в оружии была бесспорна, к тому  же  все  четверо  умели  с  ним
обращаться.
   Партридж решил  остаться  при  своем  девятимиллиметровом  "браунинге"  с
глушителем. У него был также специальный  "нож-убийца",  подаренный  майором
британской спецслужбы.
   Минь, которому придется нести не только оружие, но и камеру, хотел  иметь
что-то мощное, но легкое, - Фернандес сказал, что может достать  израильский
автомат "узи". О'Хара был согласен взять что будет - ему  дали  американский
автомат "Е-16". Похоже, что в Лиме можно было купить любое оружие,  и  никто
ни о чем не спрашивал, лишь бы у тебя были деньги.

***

   Как только Партридж  узнал,  что  конечным  пунктом  экспедиции  является
Нуэва-Эсперанса, он не раз задавался вопросом, не  следует  ли  сообщить  об
этом перуанским властям, в особенности полиции, которая занимается борьбой с
терроризмом. В четверг он даже отправился  за  советом  к  радиокомментатору
Серхио Хуртадо, который убеждал его ранее не обращаться за помощью к армии и
полиции. Во время их встречи в первый день, когда Партридж приехал  в  Перу,
Серхио сказал: "Сторонитесь их, не считайте союзниками, потому что им нельзя
больше доверять. Они ничуть не лучше "Сендеро"  -  на  их  счету  не  меньше
убийств и насилий, и они, несомненно, не менее жестоки".
   Предупредив, что разговор будет доверительным, Партридж рассказал  Серхио
о развитии событий и спросил, подтверждает ли он свой прежний совет.
   -  Не  только  подтверждаю,   но   настаиваю,   -   ответил   Серхио.   -
Правительственные войска славятся тем, что как раз в такого  рода  ситуациях
действуют главным образом огнем. Чтобы неповадно было. Они уничтожают  всех:
как невиновных, так и виновных, а вопросы задают потом.  Если  же  их  затем
обвиняют в убийстве ни в чем не повинных людей, они говорят: "А  откуда  нам
было знать, кто есть кто? Вопрос ведь стоял так: то ли ты убьешь, то ли тебя
убьют".
   Партридж вспомнил, что генерал Рауль Ортис говорил  ему  примерно  то  же
самое.
   - С другой стороны, - добавил Серхио, - если  вы  будете  действовать  по
собственному плану, вы будете уже сами отвечать за свою жизнь.
   - Я знаю, - сказал Партридж, - но другого выхода я не вижу.
   День был еще в разгаре. Последние несколько минут Серхио вертел  в  руках
какую-то бумагу. И сейчас спросил:
   - До того как приехать ко мне,  Гарри,  вы  не  получали  никаких  дурных
вестей? Я имею в виду - сегодня. Партридж отрицательно помотал головой.
   - Тогда, как ни жаль, мне придется вас кое с чем ознакомить. -  И  Серхио
передал Партриджу через стол листок. - Это  поступило  незадолго  до  вашего
приезда ко мне.
   "Это" было сообщение агентства Рейтер о том,  как  сраженный  горем  отец
получил в Нью-Йорке пальцы своего сына Николаев.
   - О Господи! - Партриджа вдруг захлестнуло горе и чувство вины.  "Почему,
- думал он, - ну почему я раньше не принялся за осуществление своего плана?"
   - Я знаю, о чем вы думаете, - сказал Серхио. - Но  предотвратить  это  вы
никак не могли бы: в вашем распоряжении было так мало времени и у  вас  была
такая скудная информация.
   "Это правда", - мысленно признал Партридж, понимая,  что  его  еще  долго
будут преследовать мысли о том, что слишком медленно он продвигается.
   - Раз уж вы, Гарри, здесь, я  хочу  задать  вам  один  вопрос,  -  сказал
Серхио.  -  Ваша  компания  -  Си-би-эй  -  принадлежит   теперь   "Глобаник
индастриз"?
   - Да.
   Радиокомментатор выдвинул  ящик  стола  и  достал  несколько  скрепленных
листов бумаги.
   - Я получаю информацию из разных источников и из "Сендеро луминосо" тоже.
Они меня терпеть не могут, но используют. У "Сендеро" есть  сочувствующие  и
информаторы во многих местах, и один из них недавно прислал мне  вот  это  в
надежде, что я передам по радио.
   Партридж взял листки и начал читать.
   - Как видите, - заметил Серхио, - речь идет о соглашении между финансовой
службой  "Глобаник"  и  перуанским  правительством.   Такое   соглашение   в
финансовом мире называется бартерным.
   Партридж покачал головой:
   - Боюсь, я тут профан.
   - Не  так  уж  это  и  сложно.  "Глобаник"  получает  огромные  земельные
пространства, в том числе  два  крупных  курорта,  по  цене,  которую  можно
назвать только "бросовой". В обмен будет списана часть международного  долга
Перу, обеспечиваемая "Глобаник".
   - И это все по-честному, вполне законно? Серхио передернул плечами:
   - Скажем так - на грани. Куда  важнее  то,  что  эта  сделка  чрезвычайно
обогащает "Глобаник" и ведет к еще большему обнищанию народа Перу.
   - Если вы так считаете, - сказал Партридж, - почему же вы не выступили  с
этим по радио?
   - По двум причинам. Я никогда не принимаю информации "Сендеро"  на  веру,
но я проверил - все так. И другое: чтобы  "Глобаник"  могла  получить  такую
конфетку, кому-то в правительстве заплатили  или  заплатят.  Над  этим-то  я
сейчас и бьюсь.
   Партридж постучал пальцами по листам, которые держал в руке.
   - А мог бы я иметь копию?
   - Можете оставить эту себе. У меня есть другая.

***

   На другой день,  в  пятницу,  Партридж  решил,  что  надо  проверить  еще
кое-что, прежде чем они вылетят в субботу. Не знает ли  еще  кто-либо  номер
телефона, который привел группу Си-би-эй к квартире на  улице  Хуанкавелика,
где раньше жил бывший врач Баудельо, а теперь жила Долорес? Если да, значит,
кто-то еще может знать про Нуэва-Эсперансу.
   Как сказал ему по телефону в среду вечером Дон  Кеттеринг,  ФБР  получило
доступ к радиотелефонам, как только они были  обнаружены  группой  Си-би-эй.
Поэтому ФБР вполне могло  проверить,  какие  звонки  были  сделаны  по  этим
телефонам, и узнать о номере в Лиме, который Кеттеринг дал Партриджу. Отсюда
возможно, что ФБР передало информацию ЦРУ,  хотя  и  не  обязательно,  из-за
соперничества между двумя организациями. В таком случае ФБР могло  попросить
соответствующее министерство перуанского правительства проверить этот номер.
   По просьбе Партриджа Фернандес в пятницу днем снова посетил  Долорес.  Он
нашел ее пьяной, но достаточно соображающей. Ома заверила его, что никто  не
приходил к ней с расспросами. Значит, ниточка, которую давал номер телефона,
никем не была подхвачена, кроме Си-би-эй.
   Наконец, в тот  же  день  они  узнали  по  перуанскому  радио  мрачное  и
трагическое известие о смерти Энгуса Слоуна и  о  том,  что  его  отрезанная
голова была обнаружена у входа в американское посольство в Лиме.
   Партридж тотчас отправился на место  происшествия  с  Минь  Ван  Канем  и
отослал репортаж через сателлит для "Вечерних новостей". К  тому  времени  в
Лиму уже прибыли съемочные  группы  других  телестанций,  а  также  газетные
репортеры, но Партридж умудрился избежать разговоров с ними.
   Он считал, что страшная кончина отца  Кроуфа,  как  и  отрезанные  пальцы
Никки, тяжелым грузом лежали на его совести.  Он  ведь  прилетел  в  Перу  в
надежде спасти всех трех заложников и не сумел это выполнить.
   Справившись с репортажем, Партридж вернулся в отель "Сесар" и весь  вечер
провалялся в постели без сна - он  чувствовал  себя  одиноким  и  никому  не
нужным.
   За час до рассвета он уже был на ногах: кое-что надо сделать.  Во-первых,
написать от руки завещание, во-вторых, послать телеграмму. Вскоре, когда они
ехали  в  аэропорт   в   арендованном   "универсале",   он   попросил   Риту
засвидетельствовать подлинность завещания и  оставил  у  нее  экземпляр.  Он
попросил ее также послать телеграмму в Оукленд, штат Калифорния.
   Поговорили  они  и   о   соглашении   между   "Глобаник"   и   перуанским
правительством, про которое Партридж узнал от Серхио Хуртадо.
   - Когда ты его  прочтешь,  я  думаю,  нам  следует  показать  копию  Лэсу
Чиппингему, - сказал он  Рите.  -  Но  в  общем-то  это  не  имеет  никакого
отношения к нашему  пребыванию  тут,  и  я  не  собираюсь  использовать  эту
информацию, хотя Серхио на будущей неделе и обнародует ее. - Он улыбнулся. -
Я полагаю, это самое малое, что мы можем  сделать  для  "Глобаник",  которая
дает нам хлеб, да еще с маслом.
   Самолет без всяких осложнений вылетел  из  Лимы  перед  самым  рассветом.
Семьюдесятью минутами позже он достиг той части пересекающего джунгли шоссе,
где должны были высадиться Партридж, Минь, О'Хара и Фернандес.
   К этому времени уже достаточно рассвело и земля  была  хорошо  видна.  На
шоссе никого не было - ни машин, ни грузовиков, ни  какой-либо  человеческой
деятельности. По обе стороны от него на многие  мили  простирались  джунгли,
словно накрыв землю зеленым стеганым одеялом.  На  секунду  отвернувшись  от
контрольных приборов, Освальдо Зилери сказал своим пассажирам:
   - Садимся. Будьте наготове, чтобы быстро выйти. Я не  хочу  задерживаться
на земле ни на секунду дольше, чем нужно.
   Затем, развернув самолет, он круто повел машину вниз и, выровняв  ее  над
шоссе, посадил на  наиболее  широкую  его  часть;  самолет  пробежал  совсем
немного  и  остановился.  Четверо  пассажиров,  прихватив  свои  рюкзаки   и
оборудование, быстро вылезли, и самолет через несколько мгновений покатил по
шоссе и поднялся в воздух.
   - Быстро - в укрытие! - скомандовал Партридж, и все четверо углубились по
тропе в джунгли.

Глава 13

   Тем временем в Нью-Йорке над головой Партриджа  -  неведомо  для  него  -
разразилась гроза.
   В пятницу утром Марго Ллойд-Мэйсон  завтракала  у  себя  дома,  когда  ей
сообщили по телефону, что Теодор  Эллиот  хочет  видеть  ее  "немедленно"  в
Плезантвилле, в здании "Глобаник индастриз". Когда она спросила, что  значит
"немедленно", выяснилось - в 10 часов утра. Президент  "Глобаник",  сообщила
секретарша, примет Марго первой.
   Тогда Марго позвонила одной из своих секретарш на дом и  велела  отменить
или перенести все дела, назначенные на утро. Она не представляла  себе,  что
могло понадобиться Тео Эллиоту.
   В главном здании "Глобаник" Марго пришлось  прождать  несколько  минут  в
элегантной приемной для высокопоставленных лиц, где, сама того не ведая, она
сидела в том же кресле, в  котором  четырьмя  днями  раньше  сидел  репортер
"Балтимор стар" Глен Доусон.
   Не успела Марго войти в кабинет президента компании, как Эллиот, не теряя
времени, напрямик спросил:
   - Какого черта ты не контролируешь,  чем  занимаются  твои  журналисты  в
Перу?
   - Что значит - не контролирую? - спросила  пораженная  Марго.  -  Нас  же
хвалили за то, как мы освещаем тамошние события.
   - Я говорю об очернительных, удручающе мрачных  репортажах.  -  И  Эллиот
тяжело ударил ладонью по столу. - Вчера вечером  мне  позвонил  из  Лимы  по
прямому проводу президент  Кастаньеда.  Он  утверждает,  что  все  материалы
Си-би-эй о Перу негативны и наносят ущерб его стране. Он возмущен до предела
вашей телестанцией, и я тоже!
   - Другие телестанции и "Нью-Йорк тайме", - рассудительно сказала Марго, -
занимают ту же позицию, что и мы, Тео.
   - Нечего говорить мне про других! Я говорю про нас! К тому  же  президент
Кастаньеда считает, что Си-би-эй в этом деле задает  тон,  а  другие  только
следуют ее примеру. Он мне так и сказал.
   Оба стояли. Эллиот в гневе даже не предложил Марго сесть.
   - Есть что-то конкретное? - спросила она.
   - Конечно, черт подери, есть! - Президент "Глобаник" указал на пять-шесть
видеокассет, лежавших у него на  столе.  -  После  звонка  президента  вчера
вечером я послал  одного  из  моих  людей  принести  пленки  ваших  вечерних
программ за эту неделю. Теперь я понимаю, что имел в  виду  Кастаньеда:  они
полны безнадежности и мрака - словом, как все плохо в Перу. Ни звука о  том,
что перед Перу - большое будущее или что это чудесное место для отдыха,  или
что этих чертовых бунтарей из "Сияющего пути" скоро прижмут к ногтю!
   - Многие считают, что это не удастся, Тео.
   - Я понимаю, почему президент Кастаньеда в ярости, -  продолжал  бушевать
Эллиот, будто и не  слышал  ее,  -  а  "Глобаник"  просто  не  может  с  ним
рассориться, и ты знаешь почему. Я ведь предупреждал тебя, но ты  меня  явно
не слушала. И еще одно: Фосси Ксенос тоже кипит.  Он  даже  думает,  что  ты
намеренно срываешь его бартерную сделку.
   - Какие глупости, и я уверена, ты прекрасно знаешь, что это  не  так.  Но
наверняка можно что-то сделать, чтобы выправить положение.  -  Марго  быстро
соображала, понимая, что дело куда серьезнее, чем она полагала  сначала.  Ее
собственное будущее в "Глобаник" могло оказаться под угрозой.
   - Я сейчас скажу, что ты должна  сделать.  -  В  голосе  Эллиота  звучали
стальные нотки. - Я хочу, чтобы этот репортер, который сует нос  не  в  свои
дела, этот Партридж был немедленно отозван и уволен.
   - Вернуть мы его, конечно, можем. Но я куда менее уверена, что  мы  можем
его уволить.
   - А я сказал: уволить! Ты что, плохо  сегодня  слышишь,  Марго?  Я  хочу,
чтобы этот мерзавец не работал больше в Си-би-эй и  чтобы  в  понедельник  с
самого утра я мог позвонить президенту  Перу  и  сказать:  "Вот  видите!  Мы
выгнали смутьяна. Мы сожалеем, что послали  его  в  вашу  страну.  Это  была
серьезная ошибка, но больше такое не повторится".
   Предвидя, с какими трудностями ей предстоит столкнуться в Си-би-эй, Марго
сказала:
   - Тео, я должна обратить твое внимание на то, что Партридж давно работает
на телестанции, должно быть, около двадцати  пяти  лет,  и  у  него  хороший
послужной список.
   Эллиот позволил себе криво усмехнуться.
   - Тогда подари этому сукину сыну золотые часы. Я не возражаю. Но избавься
от него, чтобы я мог позвонить президенту Перу в понедельник. И я хочу кое о
чем предупредить тебя, Марго.
   - О чем, Тео?
   Эллиот обошел стол и сел за него.  Жестом  указав  Марго  на  кресло,  он
сказал:
   - Все происходит оттого, что журналистов  и  репортеров  принято  считать
людьми особыми. На самом же деле их на свете хоть пруд пруди. Сними  одного,
тут же, как сорняки, появятся двое других. - И, постепенно заводясь,  Эллиот
продолжал:
   - Кто действительно имеет в этом мире значение, Марго, так это люди вроде
тебя и меня. Мы занимаемся делом! Мы те, благодаря кому каждый  день  что-то
происходит. Поэтому мы можем покупать журналистов пачками и никогда этого не
забывай - по два пенни за штуку,  как  говорят  англичане.  Так  что,  когда
расстанешься с этой старой клячей Партриджем, возьми кого-нибудь новенького,
какого-нибудь мальчика прямо из колледжа - словом, поступи так, как если  бы
ты выбирала капусту для супа.
   Марго улыбнулась: было ясно, что гнев у начальства начал спадать.
   - Интересная точка зрения.
   - А ты ей следуй. И еще одно.
   - Я слушаю.
   - Не думай, что люди в "Глобаник" не видят, как ты, Леон Айронвуд и Фосси
Ксенос боретесь за место под солнцем. Так вот, если взять тебя и  Фосси,  то
на сегодняшнее утро Фосси на несколько ноздрей впереди тебя.  -  И,  взмахом
руки дав понять, что разговор окончен, произнес:
   - Это все. Позвони мне сегодня в конце дня,  когда  эта  история  с  Перу
будет в ажуре.

***

   Было около полудня, когда Марго, вернувшись в свой кабинет в Стоунхендже,
послала вызов Лэсли Чиппингему: заведующий Отделом новостей должен явиться к
ней немедленно.
   Не очень ей понравилось,  как  ее  вызвали  на  ковер,  она  предпочитала
вызывать  сама.  И  сейчас  получала  удовольствие  от  того,  что  ситуация
перевернулась.
   Не понравилось Марго и упоминание Эллиота о том,  что  Фосси  Ксенос  "на
несколько ноздрей впереди нее". Если это  так,  надо  быстро  принять  меры,
чтобы выправить положение. Марго не имела ни малейшего желания  видеть  крах
своей карьеры из-за какой-то, как она  считала,  организационной  ерунды,  -
этот узел можно быстро, одним махом разрубить.
   Поэтому, когда вскоре после полудня в  ее  кабинете  появился  Чиппингем,
она, следуя примеру Тео Эллиота, сразу приступила к делу.
   - То, что я сейчас скажу, обсуждению не подлежит, - заявила Марго. -  Это
приказ. - И, помолчав, продолжала:
   - Работа Гарри Партриджа у нас в штате окончена. Я хочу, чтобы завтра его
уже не было на Си-би-эй. Я знаю, у него с нами контракт, так что делайте все
в соответствии с условиями контракта. Кроме того, Партридж  должен  покинуть
Перу,  желательно  завтра,  но  не  позднее  воскресенья.  Если  для   этого
потребуется специальный самолет - наймите.
   Чиппингем смотрел на нее, раскрыв рот, не веря  ушам  своим.  Наконец,  с
трудом подобрав слова, он сказал:
   - Вы это, конечно, несерьезно.
   - Совершенно серьезно, - решительно заявила Марго, - и  я  ведь  сказала,
что обсуждению это не подлежит.
   - Ну и что, что сказали! - Голос у Чиппингема зазвенел от волнения.  -  Я
не собираюсь быть беззвучным  свидетелем  того,  как  без  всяких  оснований
выбрасывают за дверь  одного  из  наших  лучших  корреспондентов,  человека,
который прослужил в Си-би-эй более двадцати лет.
   - Основания есть, но вас они не касаются.
   - Как-никак я  заведующий  Отделом  новостей,  верно?  Скажите  мне,  что
натворил Гарри? Что-то скверное? Если да, я должен это знать.
   - Ну если вам так уж хочется, речь идет о том, как он освещает события.
   - Наилучшим образом! Честно. Со  знанием  дела.  Непринужденно.  Спросите
любого!
   - В этом нет необходимости. Во всяком случае, не все с вами согласны.
   Чиппингем с сомнением посмотрел на нее.
   - Это придумано в "Глобаник", да? -  Интуиция  подсказала  ему  ответ.  -
Вашим дружком, этим бесчувственным тираном Теодором Эллиотом!
   - Поосторожнее! - осадила его Марго, решив, что  разговор  зашел  слишком
далеко. - Я не намерена больше ничего объяснять, - холодно продолжала она, -
но если мой приказ не будет выполнен к концу сегодняшнего трудового дня,  вы
сами лишитесь работы, а завтра я назначу нового заведующего, и  это  сделает
он.
   - Вы действительно на это пойдете?  -  Он  посмотрел  на  нее  со  смесью
изумления и ненависти.
   - Можете не сомневаться. Если вы решите остаться на своем  месте,  будьте
любезны доложить мне к концу дня, что  мое  пожелание  выполнено.  А  сейчас
убирайтесь отсюда.
   После ухода Чиппингема  Марго  с  удовлетворением  подумала,  что,  когда
нужно, она может быть не менее жесткой, чем Тео Эллиот.

***

   Вернувшись к себе, в главное здание Си-би-эй, Лэс Чиппингем вместо  того,
чтобы выполнить приказ Марго, занялся всякими мелкими делами, а затем, около
трех дня, сказал секретарше, чтобы его не тревожили и ни с кем не  соединяли
по телефону. Ему требовалось время, чтобы все обдумать.
   Заперев изнутри дверь своего кабинета, он сел  не  за  стол,  а  напротив
своей любимой картины - безлюдного  пейзажа  Эндрю  Уайета.  Однако  сегодня
Чиппингем едва ли видел картину: он был всецело занят обдумыванием  решения,
которое ему предстояло принять.
   Он понимал, что в жизни его наступил критический момент. Если он выполнит
приказ Марго и  без  всякой  видимой  причины  уволит  Гарри  Партриджа,  он
потеряет уважение к себе. Он совершит позорный и несправедливый  поступок  в
отношении порядочного, высокопрофессионального и всеми уважаемого  человека,
друга и коллеги ради  чьей-то  прих