ах  название
этого  места  воспринималось  как  нечто  гротескное,  водевильное),  смерть
девушки на Набережной, убийство известного адвоката Блюмера...
   Выслушав его, Изольда достала из папки чистый лист бумаги  и  изложила  в
письменном виде все свои мысли и требования по этим делам.  Ей  требовалось,
во-первых, разрешение на эксгумацию трупа Елены Пунш, надгробная  фотография
которой свидетельствовала о  том,  что  погибшая  на  Набережной  девушка  и
изображенная на снимке Елена Пунш - одно лицо.  Во-вторых,  она  потребовала
себе командировку в Москву, чтобы собрать информацию о  девушке,  с  которой
незадолго до смерти встречался бизнесмен Князев, поскольку она тоже была как
две капли воды похожа на Пунш. И  в-третьих,  потребовала  денег  на  оплату
работы многочисленных агентов, которым она, еще  до  встречи  с  прокурором,
дала задание узнать все, что касалось личности цыгана и всех жителей дома  в
Глебучевом овраге, особенно тех, кто  был  расстрелян  в  день  исчезновения
Валентины. Не  забыла  Изольда  напомнить  прокурору  о  покушении  на  свою
племянницу и о том, каким мошенником оказался теперь  уже  покойный  адвокат
Блюмер.
   Прокурор подписал все ее бумаги, распорядился выделить  ей  деньги  и  на
агентов, и на Москву и выписал разрешение на эксгумацию трупа Елены Пунш.
   - Вы были в морге? - вдруг спросил он, поднимаясь из-за стола  и  наливая
себе воды.
   - Нет, а что я должна делать в морге?
   - Я бы хотел, чтобы вы сами увидели тех, кто находился в тот день в  доме
в Свином тупике.
   - Вы имеете в виду цыгана?
   - Там, кроме цыгана, были две девушки...  А  может,  и  не  девушки...  -
Прокурор впервые смутился. - Я настаиваю на том, чтобы вы сейчас же  поехали
туда...
   - Но этим делом занимается следователь Стрепетов...
   - Мне сказали, что вы тоже были на месте преступления,  разговаривали  со
Стрепетовым и сказали  ему,  что  -  цитирую  -  "кровно  заинтересованы"  в
расследовании этого дела, поскольку убит  цыган,  который  каким-то  образом
связан с Мещаниновым - приятелем вашей исчезнувшей  племянницы...  Вот  я  и
подумал:  у  меня  мало  людей,  так  пусть   уж   этим   делом   занимается
заинтересованный человек, а Стрепетову я поручил некоторые ваши более мелкие
дела...
   Изольда поняла, что речь идет об убийстве  сторожа  в  дачном  массиве  у
станции Никольской и одном "подснежнике" -  трупе  мужчины  с  огнестрельной
раной, обнаруженном ранней весной в овраге возле городской лесопилки.
   Эти дела действительно не продвигались - не было  ни  одной  зацепки,  ни
одной улики, ничего. Более того - прошло уже три с половиной  месяца,  а  не
удалось  даже  установить  личность  погибшего;  что  же  касается  убийства
сторожа, то следствие топталось вокруг версии о несчастном случае. Это  были
типичные "висяки", которые портили общую картину  работы  по  раскрываемости
всей следственной группы.
   Прокурор говорил загадками,  когда  упоминал  погибших  в  Свином  тупике
девушек из цыганского дома. И теперь Изольде предстояло своими  собственными
глазами увидеть  трупы  несчастных.  Зачем?  Разве  не  достаточно  было  бы
ознакомиться с результатами судмедэкспертизы?
   Она не любила морги  и  не  могла  за  долгие  годы  работы  следователем
привыкнуть к посещению этого мрачного и дурно пахнущего места.  Быть  может,
поэтому уважала труд медэкспертов, даже если видела перед  собой  совершенно
опустившихся, спившихся людей. Не каждому нормальному человеку дано изо  дня
в день взвешивать остывающие легкие и печень некогда живых людей.
   В тот день дежурил Володя Желтков. Он не пил, но зато очень много  курил,
что сказалось на цвете его кожи, зубах и волосах - это была ходячая  смерть.
Да и фамилии для него, такого желтого, худого и лысого, лучше не придумаешь:
Желтков.
   Увидев  Изольду,  он  улыбнулся,  показывая  коричневые  узкие  зубы,   и
предложил ей чаю.
   - Спасибо, Володя, но ты больше так не шути. Я не то что чай пить, вообще
не могу здесь долго находиться. Ты не поверишь, - вздохнула она, боясь  даже
заглянуть ему за спину, - но мне так и  кажется,  что  на  одном  из  столов
лежу... я. Боюсь смерти, и ничего  уж  здесь  не  попишешь.  Ты  мне  покажи
девушек, которых расстреляли вчера в Глебучевом овраге...
   - Проходи, - Желтков  отодвинулся,  пропуская  Изольду  в  большую,  ярко
освещенную газовыми молочными лампами комнату,  заставленную  металлическими
тележками и столами, на которых лежали мертвые тела.
   Здесь же, возле окна, стояли и весы, в чашке  которых  темнела  застывшая
кровь. Кровью был забрызган и клеенчатый фартук Володи.
   - Они вот здесь, на одном столе, - сказал он, и Изольда оглянулась, чтобы
проверить, он шутит или нет.
   - Они совсем маленькие, но старенькие. Им лет по пятьдесят, лилипутки.
   Изольда медленно подошла к огромному широкому  столу  и  увидела  лежащих
поперек него маленьких морщинистых белых полуженщин-полудевочек.  Неразвитые
тела: плоская грудь, узкие бедра, худенькие ножки, хрупкие плечики и круглые
кукольные личики с размазанными цветными пятнами косметики.
   Их еще не вскрывали, и  Изольда  могла  увидеть  множество  пулевых  ран,
изрешетивших грудь и живот женщин.
   - Какое неприятное зрелище... Володя, я впервые вижу раздетых  лилипуток.
Боже, какая страшная смерть! Они сестры?
   - Нет, просто маленькие, седые, а волосы крашеные, поэтому одна  шатенка,
а другая, как ты видишь, - блондинка. И они совершенно не похожи, к тому  же
и цвет глаз разный: у одной глаза карие, у другой - голубые.
   Изольда вспомнила взгляд Стрепетова, когда она примчалась в Свиной тупик,
узнав от Варнавы о смерти цыгана. Да, она пробыла там недолго и, поговорив с
работавшими на месте экспертами, выяснила для себя лишь то, что цыган  мертв
и что расстрелян в упор; ей хотелось пройти  в  дом,  чтобы  своими  глазами
увидеть,  как  жил  этот  человек,  которому   Пунш   обязана   была   своей
независимостью,  но  Стрепетов  как  бы  нечаянно   преградил   ей   дорогу,
пробормотав, краснея и заикаясь, что сейчас, мол, туда нельзя,  там  снимают
отпечатки обуви...
   И она вернулась в машину, сказав  Чашину,  что  дело  осложнилось  и  она
теперь будет еще больше волноваться за Валентину.
   - Ты не знаешь, Вадим, - спросила она, - чем я так раздражаю Стрепетова?
   - Знаю. Тем, что вы женщина, а он мужской шовинист.
   - Молодец, - грустно улыбнулась она, понимая, что Чашин ушел от ответа:
   Стрепетов давно хотел занять ее место и никогда особо не  скрывал  этого.
Хотя отчасти Вадим Чашин был прав  -  Стрепетов  действительно  считал,  что
расследовать серьезные преступления не женское дело. И еще был категорически
против женщин-судей.
   Она уехала, так и  не  зайдя  в  дом,  а  потому  не  видела  убитых  там
лилипуток...
   - Стрепетов сказал, что ты придешь, и просил передать тебе вот это.  -  С
этими словами Желтков отдал ей довольно внушительную дорожную  сумку  и  два
черных футляра, явно от музыкальных инструментов. - Это их вещи.
   - Стрепетов знал, что я приду сюда?
   - Ну да, он заявил, что теперь расследование дела поручено тебе... Это, -
Желтков ткнул пальцем в сторону футляров, - саксофоны. А эти маленькие  леди
были саксофонистками. Представляешь, какая нагрузка на губы?
   Изольда посмотрела на посиневшие губы лилипуток и пожала плечами:  ничего
необычного она не заметила.
   - У них губы натренированные, сильные...
   - Да брось ты, Володя, ничего особенного я не заметила...
   - Да я, собственно, тоже...
   - ...и если бы Стрепетов не рассказал про саксофоны, тебе бы и  в  голову
не пришло, что у них натренированные губы. Да и  вообще,  какое  это  СЕЙЧАС
имеет значение?
   - Большое. Ты газеты читаешь?
   - Читаю. Иногда.
   - А ты возьми последний номер  "Вестей"  и  увидишь  там  цирковую  афишу
"Лилипуты и Гулливер". Будут у нас весь июнь. Если я не ошибаюсь,  на  афише
снимок всей труппы и в самом центре - две малышки с саксофонами в руках... А
что, если это они и есть?
   - Дай перчатки!
   Желтков принес  ей  тонкие  резиновые  перчатки,  надев  которые  Изольда
раскрыла замок-"молнию" на сумке и достала оттуда несколько маленьких, почти
кукольных платьев: розовых, голубых, желтых... Здесь же она  нашла  пакет  с
париками (свалявшиеся золотисто-желтые локоны,  хвосты  пепельного  оттенка,
рыжие блестящие  букли);  белые  грязные  гольфы,  колготки  и  разноцветные
эластичные трико...
   - Похоже, Володя, ты прав, эти несчастные на самом деле циркачки...
   Сегодня же заеду в цирк и попробую навести о них справки. -  Она  достала
из  сумки  фотоаппарат  и  сделала  пару  моментальных  снимков  с   мертвых
лилипуток. - Родственники или знакомые их не объявлялись?
   - Нет.
   - А где у тебя цыган?
   - Я уж не знаю, почему его все зовут  цыганом,  он  обыкновенный  брюнет,
разве что одет ярко да  серьга  в  ухе...  Я  могу  тебе  его  прикатить  из
холодильной, но он уже вскрыт и не так красив...
   - Тогда не надо. Его тоже никто не хватился?
   - По его душу звонил один человек, сказал, что приедет и заберет тело.
   - Запиши все его данные и позвони  мне,  пожалуйста,  хорошо?  Меня  этот
цыган очень интересует. Но смотреть на него сейчас я не в силах.
   - Убийцу Холодковой еще не нашли?
   - Что ты, Володечка! А почему это ты вдруг спросил про нее?
   - Да уж больно красивая... - Желтков стал оранжевым от  прилившей  к  его
желтой коже крови. - Я тут работаю в тишине, среди  ЭТИХ,  -  он  оглянулся,
словно приглашая оценить, в какой компании ему приходится находиться большую
часть своей жизни, - ив голову лезут всякие разные мысли...
   - И какие же мысли пришли к тебе на этот раз?
   - Думаю, что она либо слишком  много  знала,  либо  ее  убили  по  пьяной
лавочке или в состоянии наркотического опьянения, потому  что  она  не  была
изнасилована... Перед смертью ее били, причем куда попало,  очевидно,  чтобы
лишить возможности сопротивляться и сделать ей укол... Она погибла от  удара
о ступени, но  ничего  не  почувствовала,  потому  что  уже  находилась  без
сознания...
   - Послушай, ты так говоришь о ней, будто она для тебя не  просто  рабочий
материал... Ты, случаем, не был с ней знаком?
   - Изольда! Как можно вообще говорить такие вещи? Рабочий материал!  Я  не
могу сказать, конечно, что у меня всякий раз сердце кровью обливается, когда
я потрошу трупы, но и у меня тоже есть чувства. Просто так случилось, что  я
думал о ней и пытался представить себе ее жизнь до  смерти.  Ей  приходилось
несладко, поскольку организм был довольно изношен - занятие проституцией еще
никому не прибавляло здоровья.
   - А ты романтик.
   - Романтики пишут стихи, а не режут покойников... - вздохнул  Желтков.  -
Ну да ладно, вернемся к прозе. Я о Стрепетове... Ты бы видела его, когда  он
привез сюда вещи малышек! Да на него смотреть было  больно:  в  кои-то  веки
представился человеку случай проявить себя, а тут вдруг дело передали  тебе.
Я его понимаю...
   - Ну и черт с ним, со Стрепетовым! У него еще вся  жизнь  впереди.  Грех,
конечно, так говорить, но ему еще представится случай, подобный этому... Сам
знаешь, убийства происходят не так уж и редко. Я бы  на  его  месте  ушла  в
адвокаты - работа непыльная, и есть возможность проявить себя, показать,  на
что ты способен. Это как бегун на дистанции - за тебя никто не  пробежит,  и
твой рекорд - он только твой. Понимаешь, о чем я?..
   - Да все я понимаю. Я вот смотрю на тебя, Изольда, и  думаю,  почему  ты,
такая красивая и умная баба, и одна?
   - Не люблю, когда меня называют бабой.
   - Считаешь, это грубо?
   - Грубо.
   - А сама матом вон как ругаешься...
   - Это правда. Научилась.
   - А про  Блюмера  что  не  спрашиваешь?  Изольда  некоторое  время  молча
смотрела на Желткова, после чего развела руками:
   - Послушай, тебе не кажется, что с нашим народом что-то происходит?
   Столько трупов за пару недель! Ты не устал их потрошить?
   - Устал. Но лучше уж с ножом, чем под ножом... Пойдем к окну, Блюмер  там
лежит...
   Изольда, которая успела увидеть труп Блюмера еще у него  дома,  глядя  на
страшное почерневшее тело адвоката с грубо прошитым нитками  швом-рубцом  от
горла до  паха,  да  еще  и  с  большой  раной  на  поросшей  щетиной  щеке,
содрогнулась.
   - Ну и что ты можешь мне о нем сказать?
   - О нем лично - ничего, поскольку мы  не  были  с  ним  друзьями,  а  что
касается его смерти, то очень уж  странное  удушение.  Смерть  наступила  от
асфиксии, нехватки кислорода  в  легких,  но  эти  самые  легкие  тоже  были
сдавлены, так же как плечи, на которых сохранились следы давления...  Словно
он был в тисках или под прессом, но  недолго,  минут  пять-десять,  пока  не
наступила смерть...
   - Ничего не понимаю... - Изольда, прикрыв платком нос, едва дышала.
   - Обрати внимание  на  рану  на  его  лице...  -  продолжал  невозмутимый
Желтков, касаясь округлой почерневшей раны, казавшейся  расплавленной  бурой
подковой. - Как ты думаешь, что это такое?
   - У него на лоджии подоконник, покрытый жестью, с острым  углом,  он  мог
задеть щекой во время падения...
   - Правильно, он и задел, поскольку рядом  с  ЭТИМ  ПРОИЗВЕДЕНИЕМ  есть  и
порез...
   - Почему ты называешь это произведением? Слушай, все это так важно?
   - Дело в том, что вашего Блюмера пытали.
   - Пытали?
   - Во всяком случае, ему плеснули в лицо серной кислотой. Она прожгла  ему
кожный покров чуть ли не на полтора  сантиметра.  Я  поработаю  с  ним  еще,
может,  до  чего-нибудь  додумаюсь...  Но  удушение  очень  странное,   сама
видишь...
   - Хорошо, спасибо тебе... Созвонимся...
   - Подожди, куда ты? У него на щетине  было  еще  немного  пуха,  кажется,
кроличьего...
   - Я тебе позвоню! Извини, меня тошнит... Я забираю вещи саксофонисток,  с
твоего позволения, заеду с ними, как ты советовал,  в  цирк,  поговорю  там,
может, кто о них что знает, а сейчас - в драмтеатр... Пока... - И она  почти
выбежала из морга.
   Разве могла она  в  тот  момент  предположить,  что  Желтков,  честный  и
ответственный Желтков, в порыве сентиментальности скрыл от нее,  следователя
прокуратуры, что Вера Холодкова - его одноклассница,  его  первая  любовь  -
была, как показало вскрытие, беременна и носила восьминедельного  ребенка...
Желтков  счел  неэтичным  раскрывать  ее  личную  тайну  даже  в   контексте
преступления...
 
*** 
 
   Таня явилась лишь под утро, поплескалась в ванной, улеглась в  постель  и
елейным голоском попросила меня приготовить ей кофе. Проворчав что-то  вроде
"могла бы и сама...", я сварила ей кофе и даже принесла в постель.
   - Ну и как прошло рандеву? - спросила  я,  поскольку,  ухаживая  за  этой
беспардонной девицей, имела полное право задавать ей подобные  вопросы.  Тем
более что клюнули на нее вчера лишь благодаря моему  платью.  Вернее,  почти
моему.
   - Ничего особенного... Протрепались всю  ночь.  Странный  мужик  какой-то
попался. А уж сколько вопросов задавал... Мужчины -  они  вообще  интересный
народ. Я вот недавно ездила в  Лазаревское,  с  типом  одним  познакомилась,
вернее, даже не познакомилась, а так, он подошел ко мне и сразу же пригласил
меня провести с ним вечер. Сняли комнату на берегу, остались вдвоем, и вдруг
он на меня как набросится, как начал орать: ты попалась! на тебе уже  десять
трупов!..
   Представляешь? Начал разыгрывать из себя мента, да так натурально. Я чуть
было сама не поверила, что кого-то там пришила... Я,  конечно,  хохочу,  мне
смешно, я так смеялась, что чуть с кровати не упала,  а  он  все  продолжает
нести всю эту ахинею... Тут уж и я разозлилась. Мы с ним чуть не  подрались.
И в конечном счете я оказалась в наручниках, представляешь?
   Я не верила ни  единому  ее  слову,  но  все  равно  продолжала  слушать,
поскольку все это было крайне забавным.
   - В наручниках?
   - Ну да! В самых что ни на есть настоящих. Тут уж мне не до смеха  стало.
Я собралась было уже высказать ему все, что я о нем думаю, как вдруг  смотрю
- он шарит в моей сумочке. Достал кошелек, раскрыл его, извлек оттуда старые
железнодорожные билеты  Ростов  -  Адлер,  мои  документы,  все  внимательно
изучил, спросил, правда ли, что я из Ростова и меня  зовут  Таня,  и  только
после этого нежданно-негаданно извинился, ? все вернул  в  сумочку,  снял  с
меня наручники и, забрав свои доллары...
   - Какие еще доллары? Таня покраснела.
   - Американские... какие же еще?
   Мои предположения подтвердились - конечно же, она говорила чистую правду.
Доллары. Чего уж там непонятного? Девочка приехала на черноморский курорт из
Ростова, чтобы немного подзаработать... Клиент оказался ментом,  заманил  ее
долларами,  очевидно  перепутав  с  кем-то,  а  после  того,  как  во   всем
разобрался, забрал деньги назад.
   - И что же дальше? - Теперь я слушала уже с большим интересом.
   - А ничего - извинился, сказал, что спутал меня с другой девушкой. Вот  и
все. Мне просто не повезло, и я  потеряла  клиента.  Зато  сегодня  ночью  и
делать-то ничего не пришлось, а заработала я, по нашим, ростовским,  меркам,
прилично.  Пригласил  меня  этот  мужчина  к  себе  домой.  У  него  хорошо,
красиво...
   Накрыл стол, включил  музыку,  усадил  меня  в  кресло  и  сначала  долго
рассматривал, затем зачем-то ощупал платье и только после этого спросил, как
меня зовут и откуда у меня это платье...
   Тут Таня внимательно посмотрела на меня.
   - Ты понимаешь? Его почему-то заинтересовало это платье, ТВОЕ платье...
   - И что же ты ему ответила?
   - Что это не его дело... Конечно, я говорила с ним вежливо, без грубости,
но не стану же я ему рассказывать, что одолжила  это  платье  у  соседки  по
квартире?
   - Придумала бы что-нибудь. А что было потом?
   - Он начал мне рассказывать про свою жизнь, что  у  него  когда-то  давно
была молодая и красивая жена...
   - Так сколько же ему лет?
   - Не знаю, много. Может, лет шестьдесят уже... Вот он и  рассказывал  мне
всю ночь о своей жене, о том, как талантлива и  красива  она  была,  как  он
любил ее. Да только потом она его бросила, а после  и  вообще  умерла...  Не
знаю, как так  вышло,  но,  когда  он,  расчувствовавшись  и  не  переставая
повторять, как я на нее похожа, захотел меня поцеловать, мне вдруг стало так
противно, словно вместо  меня  он  хотел  поцеловать  свою  умершую  молодую
жену... Я даже отпрянула от него. Думала, что теперь все, прогонит меня... А
получилось наоборот. Он вдруг сказал: "Знаешь, она была такая  же  -  всегда
меня отталкивала, а ведь я желал ей только добра..." Странный тип,  скажу  я
тебе. Но заплатил хорошо и привез меня сюда на машине.  Так  что  жаловаться
мне нечего.
   Сказать, что я  пожалела  о  том,  что  поселилась  в  одной  квартире  с
проституткой, - значит не сказать ничего! Да и сама  ситуация  была  не  .из
приятных: мне приходилось ухаживать за ней,  словно  она  всю  ночь  таскала
тяжести, устала, бедняжка, и теперь нуждалась в заботе... А  что,  по  сути,
произошло и с какой стати мне было  взваливать  на  свои  плечи  еще  и  эту
маленькую и нахальную шлюшку? Хотя, с другой стороны, мне не хотелось сейчас
быть одной - наедине со своими мыслями. Поэтому я решила ничего  не  менять,
никуда не уходить и ничего не предпринимать до тех пор,  пока  решение,  как
мне жить дальше, не придет само и не озарит мою бестолковую голову.
   Между тем Танечка выпила кофе, сладко потянулась и, свернувшись клубочком
под простынкой, закрыла глаза:
   - Кисуль, у меня к тебе одна просьба...
   - Интересно, какая же? Составить тебе сегодня компанию? Нет уж, дудки,  я
в такие игры не играю... - Сама не знаю, с чего это я взяла, что  она  будет
упрашивать меня стать ее компаньонкой.
   - Да нет, ты меня не поняла. Мне напарницы не нужны...  Ты  не  могла  бы
дать мне всего на один день, точнее, сутки одно из твоих  классных  платьев,
а? Я сегодня поеду в Лазаревское, Юра меня пригласил...
   - Какой еще