овна, все эти преступления совершила Пунш, и у меня  есть
доказательства... - говорила я прямо в ухо Смоленской. -  Я  не  представляю
себе, что могло заставить тетю взвалить на себя чужую вину, а  потому  прошу
вас - отвезите ее к Ивану и не  выпускайте  оттуда.  Думаю,  что  утром  она
придет в себя и сама  все  расскажет,  а  уж  потом  видно  будет,  как  нам
поступить...
   - А ты-то куда? - устало спросила Екатерина Ивановна.
   - У меня здесь встреча с Варнавой... поблизости, - соврала я, не сказав о
том, что встреча должна состояться именно в этом доме и в  квартире,  откуда
только что вышла Изольда. - А ты, Миша,  как  отвезешь  их,  возвращайся  за
мной, хорошо?
   И  я,  выйдя  из  машины,  побежала  к  подъезду.  С  бьющимся   сердцем,
превозмогая невероятную усталость, я поднялась и позвонила в квартиру  номер
пять. Конечно, мне никто не открыл, да и кому было открывать,  если  Пунш  в
костюме Изольды только что сбежала отсюда.
   И вдруг я услышала:
   - Валя?!
   Я обернулась на оклик и увидела поднимающегося по лестнице следом за мной
Варнаву. Он все-таки поверил и явился к Пунш за своими деньгами.
   - Боюсь, что ты напрасно  пришел.  Пунш  несколько  минут  назад  сбежала
отсюда в одежде Изольды... Но раз уж пришел,  давай  подождем...  Вдруг  она
вернется. А заодно и поговорим. Ведь тебе есть что сказать мне, а, Варнава?
 
*** 
 
   Пунш появилась с опозданием, когда Варнава уже ушел, не дождавшись ее,  -
он наконец-то поверил мне, что она обманула его и не  собирается  возвращать
деньги. Мы даже вышли вместе с ним из подъезда и разошлись в разные стороны.
Но он на самом деле ушел, а я вернулась и стала поджидать Пунш. Я не верила,
что она так быстро сдастся и оставит Варнаву в покое. Но  и  прийти  вовремя
она не могла - опасалась того, что люди, сопровождавшие  Изольду,  будут  ее
караулить. Я не могла понять, зачем ей было вообще назначать ему встречу.
   И все же она пришла.
   Увидев меня сидящей на ступенях лестницы. Пунш  открыла  дверь  и  жестом
пригласила войти.
   - Что ж, тем лучше, - услышала я. - Поговорим без свидетелей...
   Варнава успел рассказать мне все, что было ему  известно  о  планах  Пунш
относительно того самого героина. Кто дал ей  сведения  о  самолете  с  этим
страшным грузом,  Пунш  умолчала.  Выяснилось,  что  она  довольно  долго  и
тщательно готовилась к операции по привлечению к этой сделке  Савелия.  И  в
этом ей как раз помог Варнава, познакомив их. Любовная связь Пунш с Савелием
была лишь частью ее грандиозного плана. Варнава об этом даже не догадывался.
Разве мог он предположить, что Пунш не ограничится простой куплей-продажей и
процентами от сделки, когда у нее  появилась  возможность  погреть  руки  на
более смелой авантюре, захватив и товар, и деньги?! Но какой ценой!
   Что касается ее любовных связей, то,  как  мне  кажется,  все  они,  если
судить по совершенным  ею  преступлениям,  являлись  лишь  способом  завлечь
мужчину, соблазнить и, заручившись его доверием, усыпить бдительность.
   От Варнавы услышала я и историю Маши, соседки Полетаевой, которая чуть не
поплатилась жизнью за свое чрезмерное любопытство и привычку ужинать в чужом
саду. И хотя фамилия Полетаевой мне пока ни о чем не говорила, уже сам  факт
существования отрезанных ушей (который не отрицала, кстати, и сама Пунш  при
разговоре с Варнавой) свидетельствовал о причастности Пунш  к  покушению  на
Машу.
   Говорили мы и об Изольде, которая по вине Пунш, подкинувшей ее  зажигалку
на место убийства Васильевой, была вынуждена скрываться,  а  теперь  еще  по
неизвестной мне причине собралась взвалить на себя чужие преступления...  Уж
ее-то чем можно было шантажировать?..
   Разговор с Варнавой оказался настолько своевременен, что после его ухода,
когда мы остались с Пунш наедине, мне было намного проще строить наши с  ней
отношения. Тем более что от Варнавы я узнала главное - Пунш догадалась,  что
кейс с деньгами у меня.
   - Он был? - спросила она, имея в виду Варнаву, и,  закурив,  пустила  мне
дым в лицо.
   - Он не придет. - Я увернулась от новой струи дыма.
   - Потому что у тебя больше денег, чем у меня?
   - Наверное... Я только не поняла, откуда ему это стало известно...
   Она усмехнулась, встала и подошла к окну:
   - Ты такая странная... Кто  же  ему  мог  это  сказать,  если  не-я?  Или
думаешь, что ты одна такая хитрая? Кто украл чемодан с моими  платьями?  Кто
похитил у меня любовника? Кто? Тот, кто потом увел и мои денежки. И  чем  же
ты после этого лучше меня?
   Это был риторический вопрос, и отвечать на него я не собиралась. Я знала,
что нахожусь в одной комнате с матерой преступницей, на счету которой немало
загубленных человеческих жизней и  которую  во  что  бы  то  ни  стало  надо
каким-то образом задержать,  схватить,  связать...  Но  физически  она  меня
превосходила, я это чувствовала. Кроме того, она  могла  быть  вооружена.  Я
только позже, когда все уехали, поняла, что совершила еще одну глупость,  не
рассказав Смоленской о предстоящей встрече Пунш с Варнавой.  Ведь  оставшись
на час-полтора в засаде, мы могли бы схватить Пунш прямо в подъезде.
   - Так где мои деньги? - Она стояла передо мной, скрестив руки на груди  и
склонив голову набок. - Ты сама мне их привезешь или тебя сопроводить?
   - Да брось ты, какие это деньги? Это всего лишь жалкие проценты,  которые
тебе обещал Савелий.
   - Ты дура. Там были ВСЕ мои деньги. С ними я собиралась уехать.  И  уеду,
как только они снова вернутся ко мне.
   Она блефовала или же на самом деле отправила  с  послушными  малышками  -
Мухиной и Германовой - все свои "сбережения"?
   Я знала, что рано или поздно, но этот разговор произойдет, и была  готова
к нему. Но самое главное, у меня был план. И успех его зависел теперь только
от времени, которого у меня оставалось совсем мало. Слишком много  я  должна
была сделать  перед  тем,  как  наступит  утро.  План  был  дерзкий,  но  не
настолько, чтобы в своем цинизме превзойти злодеяния Пунш.
   - Хорошо, я отдам тебе деньги, тем более что  они  не  мои  и  навряд  ли
принесли бы мне счастье, но с одним условием...
   -  Варнавка?  Тебе  нужен  он?  -  Пунш  покровительственно-издевательски
похлопала меня по щеке.
   - Нет... - Я едва сдержалась, чтобы не ответить ей  уже  более  увесистой
оплеухой. - Просто мне бы хотелось, чтобы ты рассказала мне все.
   - Все? Зачем? Тебе все равно не понять...
   - Ты уедешь, а я попытаюсь помочь Изольде... Мне нужен полный рассказ,  и
факты, факты...
   - Ах вон оно что! Понятно. Что ж, ладно. Слушай. Только я  буду  говорить
коротко, и постарайся меня не перебивать, не то мы засидимся до самого утра,
а у меня еще полно дел, да и за денежками надо бы съездить, а?..
   Тут уже и я закурила. А Пунш, усевшись в кресло, закинула ногу на ногу и,
пуская колечки дыма, начала  свой  невероятный  рассказ  о  созданной  около
десяти лет назад банде женщин  (ее  численность  так  и  осталась  для  меня
тайной), занимавшейся все  это  время  грабежами  и  убийствами  везде,  где
гастролировала труппа лилипутов Максимова, которая обеспечивала им алиби.  В
основном это были квартирные кражи, и если кого и убивали, то  исключительно
для того, чтобы не оставлять свидетелей. Главными исполнителями были Роза  и
Катя - "вышедшие в тираж артистки", как о них со смехом отозвалась  Пунш.  А
пять лет назад их банду вычислил  Юра  Лебедев,  брат  мамы  Нади,  который,
разыскав сестру в Сочи, попытался образумить ее, предлагал деньги  и  дом  в
Лазаревском, умоляя, чтобы она прекратила свою преступную  деятельность.  Но
невозмутимая Полетаева не только не послушалась брата, но и  предложила  ему
"работу"  -  реализацию  награбленного  золота  и  наркотиков,  а  когда  он
отказался, пригрозила ему, что если он посмеет выдать их, то  его  постигнет
та же участь, что и остальных свидетелей. Словом, произошла  крупная  ссора,
которая спровоцировала новую волну убийств и грабежей на побережье.
   Я внимала ее рассказу и  действительно  старалась  не  перебивать,  чтобы
выслушать все до конца. Хотя вопросы так и рвались наружу.
   Пунш жила в Сочи (как и предполагал Варнава), и Полетаева, которая  вроде
бы являлась  ей  родственницей,  руководила  бандой  оттуда".  Но  кое-какие
интересы у них были и в С., потому что именно  здесь  Пунш  познакомилась  с
Варнавой, с Блюмером и Максимовым, да и Лебедев тоже родом из С.
   Пунш охотно рассказывала о своих чувствах к Варнаве, но во всех ее словах
сквозила  какая-то  злость,  она  неоднократно  называла  его   "мерзавцем",
"альфонсом",  "слепцом"...  Если  сложить  воедино   упреки,   которые   она
обрушивала на его  голову  во  время  их  свары,  свидетельницей  которой  я
невольно явилась, то выходило, что Варнава дурно обращался с ней,  не  давал
ей денег и  своей  тактикой  замалчивания  тех,  казалось  бы,  естественных
вопросов, которые должны были возникнуть у него в связи с  появлением  в  их
доме цыгана, да и реальных денег, как бы выражал нежелание что-либо знать  о
ее делах.
   - Быть может, он подозревал, чем ты занимаешься? - осторожно спросила я.
   - Да я больше чем уверена, что он все знал с самого начала,  потому  что,
когда я попросила познакомить меня с Савелием, он, конечно же, понял,  зачем
мне  это  понадобилось.  Безусловно,  он  подозревал,  что   я   связана   с
определенным кругом лиц, о которых нельзя  говорить  вслух,  и  что  деньги,
которые мы с ним тратим, жирные и  липкие  от  крови,  но  чем  конкретно  я
занимаюсь и кому служу, он не мог  знать,  как  не  знал  этого  и  Савелий.
Савелий и еще некоторые авторитетные люди пытались вычислить, кто надо  мной
стоит, кто покровительствует, но им ничего не удалось узнать, потому  что  в
С. я была лишь гостьей, я считалась любовницей Варнавы Мещанинова, во всяком
случае, до того момента, как сошлась с Савелием и предложила ему дело.
   - А кто тебе покровительствовал на самом деле? - спросила я.
   - Мама Надя. Я только пожала плечами: разве можно было в это поверить?
   Но другого ответа, видимо, для меня уж во всяком случае, НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.
   Оставалось довольствоваться этим.
   Когда же  я  поинтересовалась,  зачем  было  затевать  дело  с  фальшивой
доверенностью, при помощи которой  Блюмер  разорил  Варнаву,  Пунш  спокойно
ответила, что это была "лишь маленькая месть скупому  Варнавке".  И  тут  же
добавила, что Блюмер слишком много знал о ее планах в  отношении  Князева  и
его сестры в Москве, а потому, связываясь с ее делами, был заранее  обречен.
Что же касается Князева  -  еще  одного  любовника,  который  с  ее  помощью
совершил несколько весьма выгодных сделок по продаже меди и  героина,  -  то
она убила его после того, как он, не сдержав свое  слово,  отказался  купить
Пунш обещанную ей квартиру в центре Москвы, а на часть вырученных от  сделки
денег купил сестре бриллианты.
   - Он что, так любил свою  сестру?  -  спросила  я,  предполагая,  что  за
бриллиантами могли таиться более сильные чувства, и очень удивилась, услышав
ответ:
   - Он только ее и любил, но как сестру, это точно. Да и  вообще  они  были
словно сиамские близнецы, всегда помогали друг другу, на них  было  противно
смотреть...
   Она ревновала, вот в чем было дело.
   После того как было затронуто имя Ларисы Васильевой, Пунш рассказала  мне
обо  всех  убийствах,  расследованием  которых  занималась   непосредственно
Смоленская.
   Васильеву, по словам  Пунш,  и  вычислять  не  надо  было  -  она  всегда
останавливалась в одном и том же доме в Мамедовой Щели. Пунш хватило  одного
визита к ней, чтобы забрать все ее  драгоценности,  убить  ее,  а  заодно  и
подкинуть золотую зажигалку Изольды.
   Я спросила, что же такого могла сделать ей Изольда, за что ее так жестоко
и грубо  подставили,  и  узнала,  что  моя  тетка,  мой  домашний  и  ручной
бронтозавр, образчик порядочности, целомудрия и аскетизма, является  матерью
сидящей передо мной молодой и красивой стервы, руки которой по локоть, а  то
и выше обагрены кровью убитых ею людей... И что золотая зажигалка  и  прочие
предметы со следами пальцев Изольды, подкинутые на места преступлений, -  не
что иное, как желание причинить боль  и  страдания  матери,  позволившей  из
страха  перед  людскими   пересудами   убить   собственного   новорожденного
ребенка... А в доказательство Пунш  швырнула  мне  в  лицо  паспорт  на  имя
Виктора Полетаева, женатого на  Лебедевой  Надежде  Петровне  -  маме  Наде,
объяснив, что Изольда забеременела от мужа мамы Нади.
   Это было уже слишком! Зато  после  этих  слов  мне  стала  понятна  сцена
переодевания,   когда   Изольда,   находясь   под   впечатлением    внезапно
обрушившегося на нее с опозданием  в  двадцать  с  лишним  лет  материнства,
поменялась одеждой с новоявленной дочерью-преступницей и позволила ей  уйти.
Уйти от чего? От наказания?
   Слова, сказанные Пунш, словно застревали в воздухе,  доносились  до  меня
лишь частично, растворяясь в мощных и  глухих  ударах  пульсирующей  в  ушах
крови... Все это казалось нереальным, рожденным  в  тяжелых  душных  снах  и
несло в себе некую болезненность. Пунш рассказывала мне в подробностях,  как
мама Надя принимала у перепуганной насмерть  Изольды  роды;  она  в  красках
расписывала все, что происходило на даче, куда они  спрятались  подальше  от
глаз людских, от позора, от Нелли, для которой нравственное  падение  сестры
явилось бы оправдательным приговором для своей помеченной грехом жизни.
   - Ты хочешь сказать, что все эти годы копила в себе  ненависть,  чтобы  в
удобный момент отомстить Изольде? - все еще не могла поверить я.  -  Ты  все
это время желала ей смерти?
   - Я могла бы сделать это и раньше, - Пунш ушла от прямого ответа, - но  в
этом не было необходимости. А теперь; когда мне предстоит  уехать  отсюда  и
начать  новую  жизнь,  золотая  зажигалка  Изольды  сослужила  мне   хорошую
службу...
   Неужели не понятно, что с ее помощью я  отвлекла  внимание  следствия  от
того, что делали мы... И если в самом начале нам  вполне  хватало  прикрытия
лилипуток, то теперь,  когда  речь  идет  о  таких  деньгах,  почему  бы  не
воспользоваться более сложной подставкой, тем более что  Изольда  все  равно
выкрутится...
   - Выкрутится? Да ты с ума сошла! Ты и те, кто за тобой стоит, - а я  была
уверена, что Пунш действует не одна, - подписали  ей  смертный  приговор!  И
только идиот не может этого понять! Тем более что у нее...
   Я чуть было не проговорилась, что у Изольды нет алиби. Какое  совпадение!
И кто же это так хорошо поработал, чтобы проинформировать их о том, что моей
тетки в мае не было в городе...
   - А тебе не приходило в голову, что, если бы не усилия ее друзей, она  бы
уже давно погибла в тюремной  камере?  Ты  думала  об  этом?!  -  возмущенно
воскликнула я.
   - Я думала о себе, о тебе и о Варнаве.
   - Но при чем здесь я?
   - Да ты же ни в чем не виновата, ты - моя двоюродная сестра, и  мы  могли
бы взять тебя с собой...
   Я в тот момент, когда слышала все это,  чувствовала  себя  приблизительно
так же, как там, на адлерском кладбище, куда эта ненормальная  возила  меня,
пугая якобы собственной могилой...
   Чтобы прекратить этот тяжелый разговор, я  снова  вернулась  к  убийствам
Мисропяна, Аскерова, Мухамедьярова, Бокалова и других.
   Не объясняя, каким образом были убиты все эти люди, в том числе и  Лариса
Васильева, Пунш заявила, что главным в ее последнем деле было заинтересовать
Савелия в покупке большой, но предельно дешевой партии героина.
   Она даже променяла постель Варнавы на постель  Савелия,  чтобы  наверняка
добиться своего  -  внушить  ему,  насколько  выгодна  эта  сделка  и  какую
неслыханную сумму в долларах он выручит, если прислушается к ее предложению.
   И только после того, как Савелий клюнул на приманку, она с  помощью  того
же Князева отправила в Адлер на самолете ценный груз весом в сто килограммов
- чистейший героин, стоимость которого исчислялась пожизненным  процветанием
для любого, кто станет его обладателем.
   - Так это был груз Князева?
   - Тебе, если  ты  хочешь  выйти  отсюда  живой,  незачем  задавать  ТАКИЕ
вопросы, - резко осадила она меня и  многозначительно  покрутила  пальцем  у
виска.
   - Главное, что Князев отправил груз в Адлер и  теперь  уже  было  за  что
драться.
   Другое дело, что, совершив это, он сам подписал себе смертный приговор...
Да и вообще,  -  философски  заметила  она,  -  кто,  как  не  сам  человек,
подписывает себе смертный приговор...
   Со слов Пунш выходило, что  Мисропян  со  своими  приятелями,  пожелавший
продать Савелию весь товар, что у них был, включая и  украденный  со  склада
ОБНОНа стокилограммовый груз, приехал на место встречи первым. Он  спустился
в подвал библиотеки, где хранился его товар, и  уже  не  вышел  оттуда...  С
Бокаловым, который пошел вслед за ним, произошло то же самое.
   - А почему не приехали остальные? Кто их предупредил?
   - Я назначила встречу каждому в отдельности, но только не для того, чтобы
купить их товар, а чтобы ПРОДАТЬ подешевле СВОЙ.
   - Значит, они приходили на встречу не с героином, а с  деньгами?  Ты  все
переиграла?
   - Да я только это и делаю, что постоянно переигрываю... Разве ты  еще  не
поняла? Просто я не была уверена в том, что  они  согласятся  на  встречу  с
Савелием, хотя бы по той причине, что они его не знали, а потому существовал
риск нарваться на засаду и погибнуть. А я - женщина, и свидания им назначала
в людных местах:
   Шахназарову  -  в  гостиничном  номере,  Аскерову  и  Мухамедьярову  -  в
Волконке, мы с ними пили шампанское, пели и танцевали...
   - А потом одного из них ты заманила в машину и...
   - Еще неизвестно, кто кого заманивал в машину. Но главное  заключалось  в
том, чтобы заманить одного из них в МОЮ машину...
   Мне уже тогда показалось, что она все знает о моей догадке, но я не стала
заострять на этом внимание.
   - А зачем ты им  отрезала  уши?  -  решила  я  немного  отвлечь  ее  этой
подробностью.
   - Потому что в нашу первую встречу они вели себя по-хамски,  хотели  меня
изнасиловать. Я вообще терпеть не могу пьяных  мужчин;  напиваясь,  они  так
быстро теряют человеческий облик, что позже, когда я убиваю их, у меня нет к
ним ни капли жалости... Так было и с Шахназаровым,  когда  он  накинулся  на
меня в гостинице. Мужчины сильно заблуждаются относительно  нас,  женщин.  И
если природа не наделила нас физической силой и здоровьем, то  дала  волю  и
ум. Мужчину, который на твоих глазах превратился в  зверя,  в  похотливое  и
грязное животное, видящее в женщине лишь  легкую  и  покорную  добычу,  надо
просто уничтожить. Я понимаю, что ты сейчас в ужасе от  всего,  что  я  тебе
наговорила, но я уже привыкла к этому, мне не снятся  по  ночам  кошмары,  я
сплю спокойно...
   - Я понимаю, ты убиваешь мужчин, потому что ненавидишь их, мстишь  за  их
грубое и скотское отношение к тебе, но за что ты убила Ларису Васильеву? Она
же не собиралась тебя изнасиловать.
   - Да она меньше всего походила на женщину... И меня ужасно разозлило  то,
что она имела такую власть над братом. В ее присутствии он  напрочь  забывал
обо мне. Он делал ей подарки, заботился о ней, когда она болела,  ставил  ей
горчичники, заметь, сам, собственноручно; покупал сироп от кашля...  -  Пунш
нервно хохотнула. - А когда простыла я, он звонил мне и говорил, что  занят,
что у него важные встречи... Тебе этого не понять.
   Но  я  понимала.  Понимала,  что  все  истинно  человеческие   отношения,
основанные на духовной или кровной близости людей, вызывают у Пунш  какое-то
чуть  ли  не  физическое  отторжение.  Ей  были  чужды  такие  чувства,  как
привязанность брата к сестре, дочери к матери. Ведь к Изольде она тоже, даже
зная о том, что та ее  мать  (в  чем  я  пока  еще  сомневалась,  приписывая
признание Пунш разыгравшейся шизофрении), не испытывала дочерних, положенных
ей природой, чувств. В