оступности,
блокировались лицами, кровно заинтересованными  в  прекращении  этих  дел  и
обладающими практически безграничной властью и влиянием.
   Наконец Миша надел брюки и, накинув на плечи рубашку, вышел  на  цыпочках
из своего номера.
   Оказавшись в голубом от лунного света длинном  гостиничном  коридоре,  он
сделал буквально несколько шагов и тихо постучал в дверь номера,  в  котором
спала Смоленская.
   Послышались шаги босых ног, затем дверь распахнулась, и он увидел стоящую
в ночной рубашке Екатерину.
   - Миша? Я думала, что это дежурная, я просила ее разбудить меня пораньше.
Извини... Я сейчас, только оденусь... -  И  она,  отступив  назад,  прикрыла
дверь, растворилась в синих сумерках комнаты.
   Миша потянул носом, и ему  почудилось,  что  казенный  сухой  гостиничный
воздух словно наполнился живым  теплом  женского  тела,  к  которому  слегка
примешивался запах духов или  крема...  Он  даже  спросил  себя,  почему  на
протяжении стольких лет работы рядом со Смоленской ему ни разу не захотелось
по-настоящему ее  обнять,  поцеловать.  Только  дежурные  объятия  в  случае
счастливого  исхода  смертельно  опасной  операции,  поцелуи  в  честь   дня
рождения...
   Почему? Потому что ей уже под пятьдесят? Но он знал женщин, которым  было
и ЗА пятьдесят, но которые одним своим присутствием умели разжечь в  мужчине
желание.
   И  пусть  основным  оружием  у  этих  женщин  были  хорошо  сохранившаяся
внешность и легкомыслие, результат чудесным образом сглаживал их  возрастные
особенности, что было само по себе очень пикантно. Тем более что Миша  любил
женщин вообще, любых, и редко когда, оказавшись наедине с женщиной,  получал
отказ. Но  о  его  связях  никто  и  ничего  не  знал  -  как  правило,  его
любовницами, пусть даже и  однодневками,  были  настоящие  женщины,  умевшие
оценить в нем не только мужчину, но и  просто  благодарного  и  благородного
человека, дружба с которым устраивала обе стороны. Миша всегда  был  щедр  с
женщинами, и ни у одной из них никогда не возникало чувства брошенности  или
ненужности, даже если их роман длился всего несколько  часов.  Возможно,  он
умел подарить им, кроме любовных ласк, еще и надежду на счастье?
   Но вот Катю он ни  разу  не  захотел  физически  и  даже  представить  ее
обнаженной в постели не  мог,  сколько  ни  пытался.  И  вдруг  сейчас  этот
удивительный аромат разгоряченного  сном  женского  тела...  Миша  улыбнулся
своим смелым мыслям, но тут же взял себя в руки...
   - Заходи, я уже оделась. - Она почти втянула его  в  комнату.  -  Свет  я
включать не  буду,  хорошо?  Что  случилось?  Тебя  осенило  или  ты  что-то
вспомнил?
   Что ты. так на меня смотришь, да и глаза у тебя мерцают...  Миша,  ты  не
оборотень? - И она тихонько засмеялась. - Садись вот сюда, в кресло...
   - Смоленская, я даже не знаю, как сказать... Дело в том,  что  в  Сочи  я
пробыл так долго не потому, что там пальмы и кипарисы, сама понимаешь, и  не
из-за женщин, как считает Баженов... Я в основном находился  в  лаборатории,
среди молоденьких лаборанток, которых кормил фруктами, поил коньяком  и  как
мог втирался к ним в доверие... С судмедэкспертами оказалось сложнее - кроме
слов "зарезан острым предметом" или "удушение" (да еще и с акцентом!), я так
ничего и не услышал. Дело в том, что  судмедэксперт  не  обязан  определять,
каким образом произошло это самое удушение, его задача установить,  от  чего
наступила смерть.
   В данном случае - от нехватки  кислорода.  Все.  И  лишь  Шахназаров  был
зарезан, предположительно ножом.
   - Миша, но все это ты нам уже рассказывал. Что тебе сообщили  молоденькие
лаборантки?
   - Все началось даже не с лаборанток, а с  Ларисы  Васильевой,  той  самой
женщины-нотариуса, задушенной в Мамедовой Щели...  Дело  в  том,  что  среди
вешдоков, собранных в доме, который она  снимала,  обнаружен  один  предмет,
очень хорошо вам знакомый...
   - Мне?.. - удивилась Смоленская. - И что же это за предмет?
   - Золотая зажигалка.
   - Ничего не понимаю. Почему мне должна быть знакома эта зажигалка?
   - Да потому, что эта зажигалка числилась в харьковском деле, вы что,  уже
все забыли?
   Конечно, она сразу поняла, что Миша говорит о том самом деле, по которому
она приезжала со следственной группой в С., где и познакомилась с  Изольдой;
в деле действительно фигурировала зажигалка - золотая,  сделанная  на  заказ
известным московским ювелиром для убийцы-рецидивиста Рябова (понятное  дело,
что ювелир  и  представления  не  имел,  кем  на  самом  деле  является  его
состоятельный  клиент).  Рябов  сначала  несколько  месяцев   терроризировал
Харьков, совершил там шесть  зверских  убийств  с  целью  ограбления,  затем
перебрался в С., где в ходе расследования тяжело ранил Катю...  Если  бы  не
Изольда, которая тоже участвовала в  операции  по  поимке  Рябова  и  успела
прикрыть ничем не защищенную Смоленскую своим телом, Екатерины уже  не  было
бы в живых. На Изольде в тот день был  бронежилет,  а  в  руке  -  пистолет,
которым она так и не успела воспользоваться...
   Рябова схватили, и  при  нем  оказалась  та  самая  зажигалка.  Она  была
настоящим произведением  искусства,  но  после  вынесения  Рябову  приговора
(пожизненное заключение) ее должна была  постигнуть  судьба  всех  вешдоков,
которые по приговору суда  реализуются  в  специальных  магазинах.  Судебный
исполнитель, который согласно акту должен  был  сдать  зажигалку  с  прочими
вещами Рябова в один из таких магазинов, по просьбе  Смоленской  организовал
ей через других лиц покупку этой золотой  вещицы,  после  чего  зажигалка  с
дарственной надписью: "Изольде от Екатерины" - была подарена  Катей  Изольде
Хлудневой в знак благодарности за спасенную жизнь.
   - Миша, ты вообще-то соображаешь, что  говоришь,  или  бредишь?  Ты  что,
выпил?
   - Я совершенно трезв, Смоленская.
   - Тогда объясни-ка мне с самого начала, о какой зажигалке идет речь?
   -  Повторяю,  -  терпеливо  проговорил  Левин,  -  что  среди   вешдоков,
обнаруженных на месте преступления...
   - А разве  там  были  вещдоки?  Разве  там  могли  остаться  вещественные
доказательства? Ведь ты же сам говорил, что Васильева была ограблена  и  все
ее вещи исчезли! Или ты забыл, что следует считать вешдоками?
   - Но убийца не взял, к примеру, посуду, из которой ела и пила  Васильева,
не взял предметы ее туалета, которые мы тоже  отправили  на  экспертизу,  ее
белье, наконец!
   - Ладно, извини, я что-то погорячилась... Так что там с зажигалкой?
   - Катя, там, в ванной комнате, в маленькой пластиковой сумочке с  помадой
и кремами нашлась золотая зажигалка... та самая, которая  числилась  в  деле
Рябова. Ведь ты сама рассказывала мне, да и не только мне, что  выкупила  ее
потом, спустя почти полгода,  и  подарила  своей  подруге  Изольде  Павловне
Хлудневой... И показывала фотографии, сделанные на Волге, в  каком-то  саду,
где Изольда снята с этой зажигалкой в руке, помнишь?
   - Я-то помню, и ничего предосудительного в этом  нет,  тем  более  что  я
выкупила ее в специальном магазине и за очень приличную сумму... Изольда еще
предупреждала меня, что я напрасно это сделала, потому что  эта  вещица  еще
может аукнуться веселеньким компроматом на меня или на нее... Но я ее  тогда
не послушала... Миша, ущипни меня... Неужели ты сам,  своими  глазами  видел
эту зажигалку?
   - Видел, Смоленская, и даже в руках держал и надпись прочел: "Изольде  от
Екатерины".
   - Нет, этого не  может  быть!  -  Смоленская  вскочила  и  заметалась  по
комнате. - Не зря же  говорят,  что  в  подобных  вещах  сохраняется  дурная
энергетика... Суеверные люди никогда не покупают золото в комиссионках...  И
что, что ты хочешь  мне  сказать,  что  убийца,  который  удушил  несчастную
женщину, не заметил в ванной комнате косметичку, в которой  лежала  довольно
броская золотая зажигалка? Но ведь это бред! Больше того... Мне  только  что
пришло  в  голову,  что  эту  зажигалку  могли  подкинуть  уже  в  Сочинской
прокуратуре...
   -  С  какой  целью?  -  поразился  Левин.  -  Смоленская,  ты   вообще-то
соображаешь, что говоришь?
   - Конечно, соображаю! Это ты, может, не заметил, как ведут  себя  тот  же
Рябинин и его сочинские коллеги по отношению ко мне, как всячески выказывают
свое недоверие, а я-то  прочувствовала  это  на  себе  еще  там,  в  подвале
ювелирного магазина... Ты думаешь, никто  из  них  не  знал,  что  здесь,  в
Туапсе, в помещении заброшенной библиотеки хранятся наркотики?  Да  все  они
знали! Городок-то какой маленький! Я же  просила  Колю  Рябинина  вызвать  в
Туапсе  экспертную  группу  по  выявлению  в  подвале  библиотеки  хотя   бы
микроскопических следов наркотиков, так они, черт бы их побрал, не приехали,
сломались, видите ли, по дороге! И ты считаешь это  случайностью?  А  теперь
еще и подкинули золотую зажигалку Изольды, моей лучшей подруги!..  Или...  -
она подошла к Левину и заглянула в его блестящие при лунном свете  глаза,  -
или ты думаешь, что Изольда имеет к этому преступлению какое-то отношение?
   - На зажигалке отпечатки ее пальцев... - пробормотал он, чувствуя  особую
неловкость от того, что разговор идет о близкой подруге Кати  и  что  именно
он,  Миша  Левин,  вынужден  констатировать   такие   факты.   -   Сочинской
прокуратурой была проведена определенная работа...
   - Если это действительно ее  зажигалка,  то  неудивительно,  что  на  ней
отпечатки ЕЕ пальцев, но  как  могли  они  определить,  что  это  именно  ее
зажигалка?
   - Случайно. Дело в том, что она не так давно  звонила  в  Сочи,  пыталась
разыскать тебя, а потом сказала, что выслала снимок, фотографию женщины...
   - Ну да, я просила ее прислать нам более качественную фотографию Пунш...
   - Все правильно! В послании обратный адрес и имя: Изольда  Хлуднева!  Все
дело в ее имени, понимаешь? У нее достаточно редкое имя, чтобы  не  обратить
внимание на схожесть имен на зажигалке и присланном снимке... Мало того, что
Пунш наследила в С., так она еще и  похожа  на  девицу,  которая  фигурирует
почти во всех убийствах здесь, на побережье, а  тут  еще  такая  находка  на
месте преступления - золотая зажигалка с этой чертовой надписью! Они  решили
проверить на всякий случай и попросили выслать  из  С.  отпечатки  пальчиков
Хлудневой...
   - Отпечатки Изольды? Бред!
   -  Представь  себе  их  удивление,  когда  обнаружилось   сходство   этих
отпечатков с оставленными на местах преступлений ВЕЗДЕ - и в Мамедовой Щели,
и в Голубой Даче, и в  Лазаревском,  и  даже  здесь,  в  ювелирном  магазине
Туапсе...
   - Миша, да ты рехнулся! -  Смоленская  уже  не  контролировала  себя.  Ей
показалось,  что  она  видит  перед  собой  сумасшедшего  либо  провокатора,
поставившего перед собой цель  довести  ее  до  белого  каления.  -  Что  ты
несешь?!
   Как могли отпечатки пальцев Изольды оказаться здесь, на море, если она  в
С. и никуда не выезжала?!
   - Успокойся и постарайся взять себя в руки. Дело в том, что я сам  лично,
своими глазами видел  увеличенные  снимки  с  ее  пальчиков  -  поверь,  они
полностью совпадали  с  теми,  что  были  обнаружены  на  стаканах,  рюмках,
бутылках и пепельнице...
   Смоленская онемела, она  не  могла  выговорить  ни  слова  -  все  в  ней
бунтовало, протестовало против такой чудовищной лжи.  Она  чувствовала,  что
там, в Сочи, разыгрывается чья-то  крупная  карта,  и  от  того,  сумеет  ли
следственная группа из Москвы побить  ее  своими  козырями,  зависит  судьба
какого-то высокого чиновника или мафиози - иначе как  можно  было  объяснить
столь сложную и грубую игру, которую они  затеяли  против  нее,  Смоленской,
нащупав ее самое уязвимое место - подарок Изольде.
   - Миша, скажи, они знают, что мы с Изольдой подруги?
   - Понятия не имею, но уже в самое ближайшее время они официально  сообщат
тебе о том, что  отпечатки  пальцев,  обнаруженные  на  месте  преступлений,
принадлежат Изольде Павловне Хлудневой. Я сам видел копию заключения...
   - И что же, кроме этих отпечатков пальцев, других следов не обнаружено?
   - Почему же, обнаружены следы жертв...
   - И все? А где же следы настоящего преступника? Того, кто душил всех этих
несчастных?! Да  что  же  это  такое?  И  почему  так  тянут  с  медицинским
заключением? Что это за удушение, когда у  жертв  трещат  ребра  и  ломаются
кости?
   Миша,  включи  свет,  давай  заварим  чай  и  посидим-подумаем,  как  нам
действовать дальше. Ведь все это - провокация чистой воды. Изольда здесь  ни
при чем. К тому же все это грязная работа. Ну посуди сам, я  повторюсь,  как
мог убийца не заметить золотую зажигалку, если он убивал РАДИ  КОРЫСТИ?!  Он
знал, кого грабить, и выбрал практически самых богатых людей  из  местных  и
отдыхающих...
   - Ты расскажешь об Изольде Баженову и Скворцову?
   - Не знаю, но ведь они и так рано или поздно узнают все сами...
   Господи, ну и дела! Знаешь, надо срочно предупредить Изольду.  И  еще.  -
Она вдруг схватила его за руку и крепко сжала ее:
   - Спасибо тебе, Миша.
   - За что?
   - Что пришел ночью и все рассказал. Я ведь еще за столом заметила, что ты
много ешь... А когда ты много ешь, значит, волнуешься... Но  разве  могла  я
предположить такое... Ты мне поможешь?
   Он кивнул и вдруг понял, почему никогда не хотел обладать Катей... Она не
женщина. Она - следователь.  И  этим  все  сказано.  Вся  ее  плоть,  каждая
клеточка, каждый волосок или родинка и даже самые  нежные  и  чувствительные
впадинки или выпуклости закрыты от мужчины. Неужели ни один мужчина даже  не
попытался пробудить в ней желание?
   Левин впал в какое-то нервное оцепенение и долгое время  не  мог  понять,
как можно было одновременно пытаться увидеть в Кате женщину и рассуждать  на
такие  серьезные  темы.  И  когда  он  пришел  к  выводу,   что   заниматься
самокопанием сейчас, глубокой ночью, не самое лучшее занятие, то услышал: "А
сейчас будем пить чай..." - и понял, что  это  невинное  чаепитие  продлится
скорее всего до самого утра. Как же иначе, ведь на  карту  поставлена  честь
Катиной лучшей подруги.
 
*** 
 
   В цирке пахло конским навозом и животными. Специфический  крепкий  запах,
вдыхая который уже почти  слышишь  праздничное  звучание  оркестра,  веселый
голос  степенного  шпрехшталмейстера   и   видишь   сверкающих   золотом   и
бриллиантовыми   блестками   гуттаперчевых   гимнасточек   и    клоунов    с
размалеванными уморительными рожами.
   Где-то в глубине цирка слышался гул: представление закончилось,  и  толпа
зрителей хлынула на лестницы, чтобы спуститься к  гардеробу.  Здесь  же,  на
задворках  цирка,  было  относительно  тихо  и  спокойно,  если  не  считать
доносящихся  откуда-то,  из-за  дверей  лая  собак  и  возбужденных  голосов
артистов, устремившихся в свои гримерные.
   Изольда поднялась на второй этаж, где располагалась уборная лилипутов, и,
следуя договоренности, три раза постучала в ярко-розовую деревянную,  словно
игрушечную,  дверь,   явившуюся   для   Изольды   лишь   подтверждением   ее
предположения о том, что в цирке все несерьезно, даже двери. А вот теперь ей
впервые предстояло поговорить с самым настоящим цирковым артистом.
   Открылась дверь, и перед ней появился огромный,  метра  под  два  ростом,
человек в костюме клоуна с набеленным лицом, раскрашенным румянами и  синими
тенями. Жуткое зрелище.
   - Клоун Ферапонт вас приветствует! - расшаркался шут перед Изольдой.
   - Мне бы Максимова...
   - Он перед вами, - улыбнулась оранжевыми жирными губами веселая рожица, и
Изольда только сейчас разглядела, что  настоящие  губы  клоуна  вовсе  и  не
смеются. Он был сосредоточенно-серьезен.
   - Вы Изольда Павловна? Проходите, пожалуйста.  -  Максимов  предложил  ей
сесть на маленький продавленный пуф,  поскольку  все  стулья  и  два  кресла
довольно большой уборной были завалены реквизитом и костюмами. Стоял сильный
запах пудры и спиртного. - Я попросил всех своих, чтобы они подождали нас  в
буфете, и, если вам захочется с  ними  поговорить,  я  тотчас  их  приглашу.
Просто не хотелось, чтобы нам мешали...
   Изольда, с интересом разглядывая  склянки  и  коробочки  на  столе  перед
большим овальным зеркалом в белой раме,  не  сразу  заговорила.  Любопытство
пересилило долг. Но  потом  все  же  собралась  и,  предложив  Максимову  не
стесняться и во  время  разговора  спокойно  снимать  с  лица  грим,  задала
единственный вопрос, ради которого, собственно, и приехала:
   - Скажите, Александр...
   - ...Сергеевич, как  у  Пушкина,  очень  легко  запомнить...  -  Максимов
отвинтил крышку большой  пузатой  банки  и,  зачерпнув  из  нее  специальной
круглой губкой густой белый крем, принялся наносить его на лицо.
   - Скажите, Александр Сергеевич, в вашей труппе есть две женщины-лилипутки
лет пятидесяти, предположительно саксофонистки?..
   - Саксофонистки? Конечно, есть, но им далеко не  пятьдесят,  им  всего-то
чуть больше тридцати...
   Он не торопясь привычными  движениями  принялся  счищать  губкой  ставший
цветным жирный крем и, вытирая ее то и дело о большую розовую тряпку,  снова
и снова водил губкой по ставшему похожим на палитру лицу. - А  что,  неужели
они так старо выглядят?
   Изольда молча достала снимки, на которых были изображены трупы  лилипуток
из морга, и протянула их Максимову.
   Тот, вытаращив глаза  и  обняв  правой  ладонью  подбородок,  в  каком-то
нервном, судорожном порыве смазал с него остатки белой краски и взглянул  на
Изольду.
   - Что вы мне показываете? Это  же  какой-то  кошмар!  Где  вы  взяли  эти
страшные снимки?
   - В морге, Александр Сергеевич. Так это они, ваши саксофонистки?
   - Да вы что, с ума сошли?! Катя и Роза только что благополучно выступили,
сыграли, что называется, номер и теперь спокойненько попивают пиво в буфете.
Они обожают пиво. А этих бедняжек  я,  слава  богу,  не  знаю...  Уф,  ну  и
перепугали же вы меня! А эти футляры, - Максимов кивнул на  притулившиеся  к
большому пакету черные потрепанные футляры, - стало быть, IX саксофоны?
   - Да. Взгляните на них, пожалуйста.
   - Минуточку, вы не хотите немного выпить?  -  И  лександр  Сергеевич,  не
дожидаясь ответа, проворно встал из-под стола початую бутылку красного вина,
снял с горлышка стакан, плеснул туда немного и выпил, затем,  приподнявшись,
взял с полки уже чистый стакан и налил вина Изольде.
   - Выпейте, ведь уже конец рабочего дня, я так всегда балуюсь  вечерком...
Выпить или не выпить - это ваше дело, конечно, а мое - налить...
   Неплохое вино, кстати, сладкое... Я, знаете ли,  лакомка,  люблю  сладкие
вина и пирожные. Ну так что там у вас?
   Максимов открыл первый футляр  и  вынул  из  него  потускневший,  желтого
металла инструмент, затем достал из ящика стола носовой платок  и  тщательно
вытер им мундштук саксофона. Дунул. Затем еще раз.
   - Да он же... Постойте-ка...  -  Максимов  заглянул  внутрь  инструмента,
затем опрокинул его и слегка  постучал  им  о  колено.  Высыпались  какие-то
коричневые горошины, и Изольда была немало  удивлена,  когда  при  ближайшем
рассмотрении перед ними оказались лесные орехи - фундук!
   Второй  саксофон  был  забит  жевательной   резинкой,   которую   удалось
сковырнуть и достать лишь частично.
   - Что-то я ничего не понимаю... - Изольда вытряхнула  из  пакета  на  пол
явно циркового  происхождения  (или  предназначения)  маленькие  грязноватые
платья с париками и посмотрела на Максимова, как бы призывая его разделить с
ней недоумение по поводу этих странных и неприглядных  вещей.  -  А  вы?  Вы
можете мне сказать - это цирковые костюмы? Быть может, вы что-то  слышали  о
двух лилипутках, работающих в музыкальном жанре, вроде ваших  Кати  и  Розы?
Или пригласить их сюда, чтобы задать им этот  вопрос?  Ведь  этих  маленьких
женщин с фотографий убили на днях в нашем городе, и ни одна  живая  душа  не
хватилась их, они еще даже не опознаны!
   - Я, конечно, рад помочь вам, и мы непременно расспросим