вам и не снилось... Я уезжала, возвращалась, делая вид, что меня  интересуют
лишь мужчины, а ты, Иза, ничего не замечала...
   - Но ведь и ты не заметила тогда, много лет назад, мою беременность...
   - Ее трудно было не заметить,  больше  того  -  мы  ждали,  когда  же  ты
разрешишься от бремени, чтобы забрать ребенка,  в  чьих  жилах  текла  кровь
одного из самых сильных и мужественных  мужчин  из  числа  тех,  с  кем  мне
довелось встречаться... В Лене текла полетаевская кровь, воровская кровь,  и
даже твои гены не смогли нейтрализовать ее - Лена  с  легкостью  перешагнула
грань, за которой жила и охотилась за эфемерными преступниками ты,  Иза,  ее
мать... Ты заботилась об Иване Лопатине,  прекрасно  зная,  что  за  розовой
маской  скрываются  дорогие  тебе  черты  твоего  единственного  и  любимого
мужчины. Ты скрывала от меня свою страсть, свое  горе,  когда  он,  раненый,
оказался на твоей даче, ты лечила его, приносила ему еду, кормила с ложечки,
согревала своим телом, любила его, но не думала о том, на  чьи  деньги  были
куплены для него дорогие лекарства и продукты, даже новые льняные простыни и
полотенца! Ты вообще жила, не замечая денег, ты не  интересовалась  ими,  ты
презирала их, а я их ЛЮБИЛА! Я и сейчас люблю. И они у меня есть. И  плевать
я хотела на вас, на несчастных чистоплюек, живущих за мой счет и меня же еще
осуждающих!
   Она подошла к окну,  достала  сигарету  и  закурила.  Стройная,  красивая
женщина, моя мать, которую я любила и боготворила и которая  на  самом  деле
была настоящим оборотнем, сейчас как бы предлагала нам  с  Изольдой  сделать
выбор: принять ли ее, со всем ее кровавым прошлым, настоящим и будущим,  или
оттолкнуть, выдать, отдать на растерзание правосудию.
   - Так это с твоей подачи МЕНЯ так жестоко подставили?  -  спросила  вдруг
Изольда. - Это ты украла мою золотую зажигалку,  рюмки  с  отпечатками  моих
пальцев, чтобы подбросить... - Она задыхалась от  гнева.  -  Но  как  же  ты
могла?
   Ведь я - твоя родная сестра! Зачем тебе было  так  подставлять  меня?  За
что?
   - Ни за что, - ответила моя мать,  не  поворачивая  головы.  -  Просто  я
знала, что ты выкрутишься, но на это понадобится время, так необходимое  мне
и Лене, чтобы собраться и уехать. У нас был план, и твой арест -  лишь  одна
из деталей этого плана.
   - Ты - сумасшедшая! Я всегда говорила тебе, что алкоголь разрушает  мозг,
и я была права! Ты,  безумная,  воспитала  свою  копию,  с  помощью  которой
набивала сундуки долларами, зная, что рано или поздно эта девочка, эта Лена,
у которой была явно тяжелая форма шизофрении,  попадется,  причем  попадется
нелепо, что и ее не минует участь ваших жертв...
   - Я хотела и вас увезти отсюда, я бы и увезла, если бы вы поняли  меня...
А ты, Валя, что же ты молчишь?  Разве  тебе  нечего  сказать  своей  дорогой
мамочке?
   В ее руке появился пистолет, направленный мне в голову.
   - Пойми, Валентина, мне нечего терять.  Ты  теперь  все  знаешь,  ты,  на
которую я потратила столько сил и  времени  и  на  которую  я  рассчитывала,
предаешь меня и отказываешься ехать со  мной  в  Триполи,  а  ведь  там  нас
ждут... Нас ждет человек, который заменил мне Полетаева, а тебе, Валя, отца,
и только с помощью Иванова мы могли бы получить три миллиона долларов, чтобы
обеспечить себя на всю жизнь...
   - Иванов... - Я пыталась понять, какую роль моя мать отвела ему, и слабая
догадка осенила мое затуманенное душевным хаосом и паникой сознание.  -  Так
вот откуда ветер дует?! И эти сто килограммов героина...
   - Эх ты,  дурочка,  "эти  сто  килограммов  героина...",  -  гримасничая,
передразнила она меня. - Да  знала  бы  ты,  какие  деньжищи  скрываются  за
граммами, я уж не говорю КИЛОГРАММАМИ этого волшебного, нежного порошка...
   - Значит, этот  героин,  который  якобы  случайно  оказался  в  аэропорту
Адлера, - тоже часть вашего плана,  часть  работы  Иванова,  больше-то  ведь
некому...
   - Разумеется, ведь Иванов - не чета нам всем, он птица  высокого  полета,
работает  по-крупному   и   курсирует   преимущественно   внутри   "золотого
треугольника", если это вам о чем-нибудь говорит...
   Я взглянула на Изольду - ее лицо побелело, а глаза наполнились слезами.
   - Что она такое говорит, о каком "золотом треугольнике" идет речь?
   - схватила я ее за руку  и  принялась  трясти,  чтобы  привести  тетку  в
чувство. - Я ничего не понимаю...
   - "Золотой треугольник", детка, - ласково объяснила мне мать, -  это  три
крупнейшие наркоточки на карте мира: Таиланд,  Бирма  и  Непал...  Так  вот,
последняя партия, которую Иванову удалось  переправить  в  Москву,  была  из
Бирмы; это был первоклассный, доставшийся ему почти даром героин,  и  Князев
провел большую работу, прежде чем он оказался в Адлере, у Пунш...  Иванов  -
талантливый человек, он многое умеет, образован, знает несколько языков, вот
только применения своим способностям не мог  найти  здесь  в  нашей  стране.
Сначала был нефтегеофизиком, а когда понял, что  все  вокруг  разваливается,
подался в Сирию, где в восьмидесятых проработал три года,  хотел  устроиться
там специалистом на нефтяных разработках, но не  успел  оформить  документы,
как познакомился с одним человеком, который и привез его в Бирму. Ты,  Валя,
может, и не поймешь ничего, но твоя обожаемая тетя все  прекрасно  поняла...
Бирма - своего рода Клондайк, место, где можно как озолотиться в  одночасье,
так и потерять все, даже жизнь...
   - Изольда, это  правда?  -  спросила  я,  чувствуя,  как  легкая  тошнота
волнения подкатывает к горлу: мне все  еще  не  верилось,  что  моя  мама  -
подружка наркоторговца международного класса, Иванова, мужчины,  который  за
несколько минут нашей нервозной беседы с матерью из тихого и интеллигентного
человека превратился в величайшего аферюгу, преступника уровня Интерпола.
   - У меня в кабинете висит международная наркосхема: мне  привезли  ее  из
Парижа, - прошептала дрожащими  губами  Изольда.  -  "Золотой  треугольник",
господи, неужели мне все это не  снится?..  Неля,  опомнись,  что  ты  такое
несешь?..
   - Иза, да о чем ты вообще говоришь? Я бы лично на твоем месте  молчала  в
тряпочку... "Важняк", следователь прокуратуры... Вы  всегда  напоминали  мне
слепых котят, которые ничего не видят и не замечают вокруг себя...
   Она уже не разбирала, где я, ее дочь, а где сестра, - все обобщала,  зло,
жестко, будто бы хлестала нас по щекам...
   - Вы -  жалкие  и  никчемные  люди,  ничего  не  понимающие  в  жизни!  -
захлебываясь своей правдой, выдавала на-гора моя мать, нисколько не заботясь
о последствиях. - Валентина! Вот скажи мне, где  были  твои  органы  чувств,
когда ты, вернувшись с юга, вошла в  мою  квартиру?!  Ты  что,  не  заметила
запаха мыла и духов, не поняла, что автоответчик мог быть включен лишь мной,
не поняла, что сообщение, оставленное на мое имя, было  произнесено  голосом
мамы Нади, женщины, которая воспитывала тебя, учила,  как  держать  ложку  в
руке и чистить по утрам зубы?! А второе сообщение было чистой провокацией, и
голос принадлежал Пунш! Я придумала историю о видеосъемках животных в Африке
ИЗ ВОЗДУХА! А вы, дурочки, купились... Как же можно быть такими доверчивыми?
Я только и могла, что сделать ксерокопии фотографий африканских  животных...
Да и что это такое вообще - Африка, когда я ни разу не назвала вам ни одного
африканского города, не поделилась  впечатлениями  о  самолете,  на  котором
летела, о ее жителях, неграх.  Я  не  рассказывала  тебе...  ни  о  чем!  Но
вернемся к тому, ради чего я все это затеяла...  Уши?!  Пять  лет  назад  на
Черноморском  побережье   Кавказа   произошел   ряд   разбойных   нападений,
ограблений, убийств, и  в  котле  с  кипящим  маслом  нашли  отрезанные  уши
убитых... Лена и в этот раз отрезала  уши.  Мухамедьярову  и  Аскерову.  Как
сказала она: за жестокое отношение к ней как к женщине. Отомстила как могла,
бросила уши в казан с маслом на пляже, а вы  даже  не  удосужились  провести
параллель...  И  после  этого  ТЫ,  Иза,  смеешь  утверждать,  что  у   меня
разрушенные мозги? Ты, которая по уши вляпалась в  дерьмо!  Да  если  бы  не
помощь твоей лучшей подруги Смоленской, ты бы сейчас гнила в тюрьме,  сидела
бы возле параши и считала минуты между побоями и насилием... и уж  давно  бы
скинула ребенка...
   - Это правда, что Полетаев - мой отец? - спросила я, хотя  в  тот  момент
мне было уже совершенно безразлично, чья  кровь  течет  в  моих  жилах,  мне
просто хотелось умереть.
   - Если бы я знала, кто твой отец... - усмехнулась родительница. -  Может,
и он, мне было как-то все равно...
   - Убери пистолет, - спокойно сказала Изольда.  -  Ты  ведь  можешь  убить
ее... И о каких деньгах идет речь?
   - А я и убью, если она не скажет мне, где деньги, которые ей дал цыган.
   Она украла их у нас... Лена мне все рассказала. И я знаю,  что  деньги  у
тебя, что цыган, этот близорукий болван, спутал тебя с ней и отдал тебе кейс
с деньгами. Где он, отвечай?!
   Изольда повернула голову в мою сторону, и  я  почувствовала  на  лице  ее
пронзительный взгляд. Ну конечно, что она могла подумать  обо  мне,  услышав
ТАКОЕ от моей матери. Только то, что яблоко от яблони недалеко падает, что и
во мне тоже течет если не полетаевская, то уж, безусловно, воровская  кровь,
которая бурлит и ищет выхода... Кейс с деньгами! Да,  разумеется,  без  этих
денег моя мамочка в Триполи не полетит. Без этих денег ей там будет  скучно,
тем более что все награбленные ею с Лебедевой и Леной драгоценности и деньги
из домика в Сочи уже конфискованы...
   - Я отдам тебе эти деньги, но с тобой не поеду... Это говорила  не  я,  а
кто-то, кто сидел во мне и дергал марионеточные ниточки, приводя в  движение
несвойственные мне чувства и мысли, потому что всем своим  существом  я  все
равно была  с  матерью,  с  этой  невозможной  Еленой  Пунш,  которая,  даже
похоронив свои реликвии - сдохшего от старости питона и две дорогие  сердцу,
но мешающие жить и лишающие внутренней свободы книжки, - продолжала  жить  и
дышать, дерзко мечтать и творить свои гнусные и  грязные  дела.  Она  хотела
умереть лишь для своего бывшего мужа и придумала легенду о своей  смерти  от
воспаления легких, чтобы он наконец забыл ее и оставил в покое.
   - Валентина, это правда, что их деньги у тебя? - спросила Изольда.
   - Да:
   - Но почему же ты мне ничего не сказала об  этом?  "Я  тоже  хотела  быть
богатой..." - такое разве произнесешь вслух?!
   - Хватит болтать! -  прикрикнула  на  нас  моя  мать,  продолжая  держать
пистолет в вытянутой руке. - Где деньги? У меня самолет через два часа.
   - Я поеду только вместе с Изольдой, - сказала я твердо.
   - Идите к выходу, там меня ждет такси... Если попробуете  поднять  шум  -
уложу всех, и тебя, Иза, не пожалею вместе с ребенком в  животе...  Ты  меня
еще просто не знаешь...
   Я смутно помню, как мы домчались до вокзала; моя мать сопровождала нас  с
Изольдой вплоть до самой ячейки камеры хранения,  где  я  пристроила  деньги
Пунш. ИХ ДЕНЬГИ.
   И я отдала матери сумку.
   - Я улетаю в Москву, оттуда в Триполи. Валя, у тебя есть одна  минута  на
размышление: ты летишь со мной или остаешься здесь, в этом вонючем болоте?
   - Ты действительно летишь в Триполи? - занервничала я, потому что слишком
уж велико было искушение и так мало времени отводилось мне  на  раздумья,  а
ведь я должна была принять решение на всю жизнь. К тому  же  мне  необходимо
было сообразить, ТУ ли сумку я извлекла из ячейки. И  как  мне  вообще  жить
дальше?
   - Да! Вот, смотри, у меня есть два билета! - Она почти кричала,  доставая
билеты, нервничая и дрожа всем телом.
   Мы стояли на центральной  площади  вокзала,  откуда  моя  мать  на  такси
собралась добираться до аэропорта. Поднявшийся ветер трепал  наши  волосы  и
нервы, смешивая понятия и судьбы, взлохмачивая мои представления о жизни,  о
добре, зле, богатстве, бедности, предательстве, любви...
   Сердце мое разрывалось от любви и ненависти к женщине, которая  еще  пару
часов назад являлась моей матерью, а теперь, после того, как из-за денег она
была готова прострелить мне голову, могла вызывать лишь животный страх...
   - Дай мне один... Если передумаю, то прилечу в Москву утренним  рейсом...
- прошептала я, с трудом разжав губы.
   Она резко кинулась ко мне, обняла, не выпуская из рук сумку с деньгами, в
которую еще в камере хранения успела  сунуть  свою  сумочку  с  документами,
после чего, вложив в мою ладонь билет и пробормотав: "В ваших  же  интересах
молчать", - побежала к свободной машине и умчалась в аэропорт...
   Мы с Изольдой вернулись к ней домой.
   Я хотела, хотела рассказать Изольде про деньги, но так и не решилась.
   Видимо,  кровь  матери-преступницы,  которая  текла  во   мне,   будоража
воображение, не могла  не  сыграть  свою  генетическую  роль,  а  потому  не
позволила мне, как истинной дочери Нелли Шнапс, остаться ни с чем: моя  мама
улетела к черту на рога с фальшивыми деньгами, а я все еще была богата...  И
будь Изольда погибче, покомпромисснее, все могло бы сложиться иначе...
   Она ушла в дальнюю комнату и долго там плакала,  не  в  силах,  наверное,
понять, как же могло случиться такое, что она просмотрела свою сестру. Кроме
того, ей не с кем было поговорить - Варнаве такое не расскажешь, а  мне  она
больше не верила. История с деньгами, которые все  это  время  находились  у
меня и о которых я молчала с того самого дня, когда убили цыгана,  очевидно,
потрясла Изольду. В сущности, я предала ее с самого начала.
   И все-таки ужинали мы  вместе.  Пили  вино,  заливая  им  свою  тоску,  и
смотрели уже не казавшуюся нам такой смешной, как раньше, комедию с участием
Ришара. А потом разговорились...
   Я попросила у Изольды томик Гессе с романом про Гарри - степного волка  и
Гермину - девушку, научившую его танцевать фокстрот и расправляться с утиной
ножкой, романом, аромат которого некогда вскружил голову моей матери.  Билет
до Триполи жег мне ладонь, и мне вдруг показалось, что я услышала ее  голос,
мамин голос, который продолжал вливать в мои уши сладкий яд откровения:
   "Валентина,  не  пропускай  ни  одного  ароматного  цветка,   обязательно
склонись к нему и понюхай..."
   Я захлопнула книгу и посмотрела на часы: у меня  еще  оставалось  немного
времени...
 
*** 
 
   Екатерина Смоленская вышла из клиники, где навещала Карину Мисропян, и  с
наслаждением закурила. Дела у ее подопечной шли на поправку,  физически  она
довольно быстро восстанавливалась, и  теперь  Карину  куда  больше  заботили
финансовые проблемы, которыми занимался ее адвокат в Туапсе, и,  разумеется,
желание вернуть себе сына. Переговоры с сестрами Мисропяна уже  начались,  и
теперь оставалось только ждать...
   Сентябрьское солнце, медленно закатываясь  за  серый  туманный  горизонт,
погрузило  Москву  в  розовый  и  теплый  сироп  сумерек;  шелестела  листва
деревьев, из окна жилого дома доносились молодые  веселые  голоса,  которые,
наслаиваясь на старую  джазовую  мелодию,  выводимую  на  саксофоне  уличным
музыкантом - скромно одетым рыжеволосым парнем в синей живописной  шляпе,  -
придавали всему  вечеру  особое,  приподнятое  настроение.  Хотелось  любви,
ласки, нежности...
   Екатерина села в машину и медленно покатила по Цветному бульвару,  вдыхая
сладковатый запах влажной после дождя травы, листьев и сигареты.
   Звук сотового телефона вернул ее в реальность - это был  Миша  Левин.  Их
роман длился уже целую неделю, и Смоленская, услышав его голос, затрепетала,
почувствовала, как щеки ее запылали, а руки так и вовсе чуть не соскользнули
с руля.
   - Это ты? Ты же сказал, что позвонишь только завтра... - Она от  волнения
не знала, что и говорить. - Миша... Что случилось?
   - Катя, помнишь, ты сказала мне, что Валентина, племянница твоей Изольды,
вчера вылетела  вслед  за  своей  матерью  в  Триполи...  Что  твоя  подруга
переживала, звонила, просила тебя остановить ее, но ты  не  успела,  самолет
уже вылетел...
   - Конечно, помню, Миша... О чем ты? - Слушая его голос, она сейчас меньше
всего думала о Валентине. - Изольду жалко,  конечно,  но  у  Валентины  своя
жизнь... Не думаю, что мы должны вмешиваться...
   -  Ты  только  не  переживай,  ведь  это  же  не  имеет  к  тебе  прямого
отношения... Просто самолет, который совершал  рейс  из  Москвы  в  Триполи,
взорвался вчера в воздухе над местечком... сейчас я тебе прочитаю... у  меня
тут газета... Вот: "над местечком Сус в Тунисе и упал в Средиземное море"...
Такие дела... Катя, ты слышишь меня? Катя? Где ты, я сейчас приеду к тебе...