ь в Греции  или
Турции... И ворует явно не один, а с теми, кто покрывает его  вместе  с  его
гениальными идеями, которые в последнее время  вертятся  так  же,  как  и  у
Савелия, вокруг газа да нефти...
   - Ну ладно... - вздохнула Изольда, не в силах скрыть своего разочарования
от встречи. Хоть  она  и  узнала  много  нового,  что  проку  в  этом,  если
предпринять все равно ничего не сможет.  -  Ты-то  сам  как  поживаешь?  Как
здоровье?
   - Твоими  молитвами,  Изольда  Павловна.  А  ты  когда  свой  дом  будешь
строить?
   - Иван, как бы тебе это объяснить...
   - А ты ничего никому никогда не объясняй, а поступай  так,  как  считаешь
нужным. Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, но мы с тобой всегда будем  по
разные стороны баррикад. Я никогда не приму этот строй и те  условия  жизни,
которые мне предлагает  мое  государство.  Я  уже  нахлебался  этого  дерьма
вдосталь.
   - Он провел ребром ладони по горлу. - И ты одна тоже в поле не воин, сама
знаешь. Ты думаешь, что Савелий одинок? Да за ним стоят такие люди,  что  им
проще тебя обезвредить или вообще убрать,  чем  лишиться  Савелия...  Поверь
мне, то, что произошло в Свином тупике, - лишь кукольный театр, бутафория  с
красной гуашью вместо крови.
   - С гуашью вместо крови? Хорошо сказано. Но видел бы  ты  этих  крошечных
женщин, изрешеченных пулями... А ведь они не молодые, судмедэксперт  сказал,
что им лет по пятьдесят, представляешь? И какое отношение они могли иметь  к
цыгану и его делишкам? В таком возрасте  им  и  в  форточку  не  пролезть...
Курьеры.
   Курьеры... - Она покачала головой, испытывая мерзкое и постыдное  чувство
бессилия перед такими, как Лопатин и Савелий. И как можно после таких встреч
возвращаться в прокуратуру и делать вид, что ты  работаешь,  если  на  самом
деле вся деятельность крупных преступных организаций находится под контролем
сверху, так же, как ее, Изольдина, деятельность или,  наоборот,  -  выгодная
верхам бездеятельность.
   - Ты заедешь ко мне? - спросил Иван, но Изольда резко замотала головой  и
даже отшатнулась от него: ей показалось, что он собирается снова обнять ее.
   - Ну смотри сама... Я узнаю что смогу, а если что срочное -  знаешь,  как
меня найти.
   И они расстались: Изольда пошла к своей машине, Иван - к своей.
   Ночью она долго не могла уснуть, лежала с открытыми глазами и  вспоминала
Ивана, его розовое гладкое лицо,  прозрачные  светлые  глаза,  голос,  и  ей
казалось  невероятным,  что   она,   Изольда   Хлуднева,   позволила   этому
необыкновенному и опасному человеку войти в ее жизнь, если не сломать ее...
   Иван - оборотень, это понятно. Но разве  она  сама  не  стала  оборотнем,
общаясь с ним?
   Затем она уснула, и сны ее наполнились кошмарами, в которых присутствовал
еще один мужчина, который тоже изменил ее жизнь, пошатнул ее представления о
нравственности. Варнава. Ради него она предала Валентину...
   Проснувшись среди ночи в поту, Изольда  осмотрелась  и  прислушалась.  Ей
показалось, что вся квартира, каждый предмет содрогается, грохочет  в  ритме
ее измученного сердца. Повернув голову и взглянув на подушку, на которой еще
недавно покоилась голова Варнавы, она в который уже раз задала себе  вопрос:
появись он сейчас здесь, в спальне,  устоит  ли  она  перед  его  страстными
объятиями и поцелуями? И ответила себе: нет, нет и еще раз нет! Не  означает
ли это ее полное падение? И если это так, не лучше ли признаться в этом хотя
бы себе?..'' Наступило утро, новый день вытеснил из головы и души  сомнения,
страхи, заполнив гулкую пустоту новыми заботами  и  планами.  Ей  предстояла
поездка в цирк  и  встреча  с  руководителем  труппы  лилипутов  Александром
Максимовым...
 
*** 
 
   Да, это была самая настоящая Елена  Пунш,  высокая  и  пышущая  здоровьем
стройная девица, размалеванная  под  американскую  кинозвезду,  благоухающая
чудесными сладковатыми  духами  и  одетая,  конечно  же,  в  одно  из  своих
необычайно элегантных стильных платьев, - темно-синего цвета с  белым  узким
шарфом, пристегнутым к плечу большой синей глянцевой пуговицей.
   - Привет, подруга, не ожидала? - услышала я сильный, красивый голос и  от
удивления потеряла дар речи.
   Мало того, что она сама явилась ко мне, так еще и  ведет  себя  нахально,
называя меня "подругой" и обращаясь как к своей старой знакомой!
   Понимая, в каком состоянии я нахожусь, она решительно вошла в квартиру и,
лишь слегка покачиваясь на  каблуках,  пронеслась  мимо  меня  в  комнату  и
бросилась  в  кресло.  Вытянула  длинные  смуглые   ноги,   сбросила   белые
туфли-лодочки на шпильках и, раскинув  руки  в  разные  стороны  и  выставив
грудь, громко, в голос вздохнула:
   - Уф! Устала! У тебя кофейку не найдется?
   - Найдется, - прошептала я и ринулась на кухню. Я понимала, что делаю все
против своей воли, что будь она при мне, МОЯ ВОЛЯ, да разве ж я стала варить
бы ей кофе вместо того, чтобы выплеснуть ей на  голову  ушат  оскорблений  и
обвинений, поскольку это именно она обманула Варнаву, ограбив его с  помощью
бедного-несчастного  Блюмера,  который,  оказывается,  уже  мертв!  Мне  еще
предстояло переговорить со своей теткой,  чтобы  поподробнее  узнать,  каким
образом был задушен Блюмер и есть ли надежда разыскать его убийцу...
   Но пока что я судорожными движениями доставала из буфета какие-то  чашки,
банки с кофе и сахаром, звенела ложками,  зажигала  спички,  чтобы  включить
газовую горелку под чайником.
   Казалось, мое тело двигалось помимо моего сознания, и  это  чувство  было
отвратительным до тошноты. Пока мой мозг  не  был  до  конца  блокирован,  я
догадалась, что Пунш меня гипнотизирует.
   Я даже со страха перекрестилась несколько раз - настолько мне было не  по
себе.
   Кофе я принесла на подносе и поставила на столик прямо перед Пунш.
   - Тебя зовут Елена Пунш? - спросила я, еле ворочая немеющим языком. - Это
ты была любовницей Варнавы?
   - Почему БЫЛА? Варнава - мой, и  я  никому  не  собираюсь  его  отдавать,
понятно? Так и заруби себе на носу и тетушке  своей,  Хлудневой,  внуши  эту
мысль, а то он что-то зачастил к ней...
   При этих словах слезы навернулись мне на глаза, и я  вдруг  почувствовала
себя настолько уязвимой и слабой, что чуть не упала. Физически я была словно
накачана изнутри воздухом  или  теплым  воском  -  непонятное  и  неприятное
чувство.
   Странно, что голова еще работала, когда я, усевшись на  диван,  чтобы  не
упасть, задала ей очередной вопрос:
   - Это ты ограбила Варнаву?
   - Ничего подобного, он сам подписал доверенность, а  Лев  Борисович  лишь
исполнял его волю. Ведь он всего лишь адвокат, которого нанимают.  В  данном
случае его наняла я.
   - Но его удушили.
   - Мало ли... Адвокатов убивают и за другие делишки, так что  я  здесь  ни
при чем. И вообще, не слишком ли много вопросов ты мне задаешь?
   - Зачем ты пришла ко мне? Ты собираешься убить меня? Ты больна?
   И тут я получила оплеуху. Неожиданно и резко. Я вскочила, не понимая, что
со мной происходит и почему я еще не вцепилась этой гадине в  лицо  ногтями,
но ничего поделать так и не смогла и тяжело опустилась обратно на диван.
   - Собирайся, ты должна пойти со мной... - вдруг услышала я.
   - Куда?
   - Увидишь.
   - Но я не хочу никуда идти... Оставь меня  в  покое...  Как  же  я  тогда
пожалела, что открыла ей дверь. Но дело в том, что, даже увидев ее в дверной
"глазок", я все равно не поверила в реальность ее существования.
   Надо признаться, что в тот момент я восприняла ее появление как  фрагмент
сна...
   - Говорю же, пошли! - И она рывком подняла меня с дивана.  Подтолкнула  в
спину и заставила обуться. - Пошли, мне  некогда,  мне  уже  пора...  Только
перед тем, как мы выйдем отсюда, ты отдашь мне все мои платья, понятно?  Где
мои платья? Быстренько складывай их в чемодан и поехали...
   Она сама распахнула шкаф, собрала в охапку все свои  платья  и  принялась
складывать их в чемодан, что-то бормоча себе под нос, словно  подсчитывая  и
проверяя, все ли на месте. Потом захлопнула чемодан, заперла его и, взглядом
приказав мне взять его и нести, направилась к двери:
   - Ну! Живее! Кстати, там не хватает белого платья...
   Конечно,  откуда  бы  ему  взяться,  если  я  дала  его  на  время   Тане
Журавлевой?!
   Никогда в жизни мне не было так стыдно и страшно. Казалось,  что  я  вижу
кошмарный сон и никак не могу проснуться. Я даже ущипнула  себя,  но,  кроме
истинной, реальной боли, ничего не почувствовала.
   Мы сели в большую черную машину с затемненными  стеклами,  Пунш  включила
магнитофон, и салон, словно шипящими змеями,  стал  наполняться  шелестящей,
громкой и очень странной музыкой. Высокий женский голос гармонично  вливался
в это музыкальное и тревожащее душу шуршание... Я впервые слышала такое.
   В марках машин я не разбираюсь, но, судя  по  тому,  что  практически  не
слышно было шума мотора и  машина  плавно  скользила  по  сумеречным  улицам
Адлера, петляя и проносясь мимо пышных цветущих деревьев  и  цветников,  это
была иномарка, просторная, комфортная, роскошная... Да и Пунш  смотрелась  в
ней великолепно.
   - Что тебе говорил Сос? - вдруг услышала я, и от стыда мое лицо запылало,
наливаясь кровью. Только этого мне и не хватало! Чтобы кто-то спросил меня о
Сосе! Да это же мое личное, интимное, и  какое  кому  до  этого  дело?  Зато
теперь мне стала ясна причина ее визита. Сое! Вон оно что! Ей  не  терпелось
узнать, не проговорился ли  он  о  чем-то  таком,  чего  я  не  должна  была
услышать...
   - Я не знаю никакого Coca, - ответила я и закашлялась, потому  что  горло
мое от волнения пересохло.
   - Знаешь, как знают его многие женщины, но ты не должна вмешиваться в мою
жизнь и носить мои платья, выдавая себя за  меня...  Идиотка!  -  в  сердцах
выкрикнула  Пунш  и  бросила  на  меня  взгляд,  переполненный   злостью   и
презрением.
   Внезапно она улыбнулась (и хотя я успела отметить  про  себя,  что  такая
смена настроений характерна для человека с поврежденной психикой, легче  мне
от этого не стало).
   Кроваво-красный рот  ее  ухмылялся...  Как  же  я  ненавидела  ее  в  эту
минуту...
   - Что это за платья? У тебя их много? - вырвалось у меня,  потому  что  в
тот момент моя голова, очевидно, скорее напоминала пыльный, забитый  старыми
платьями шкаф, нежели черепушку с таким необходимым атрибутом, как мозги.
   - Не твое это, конечно, дело, но я все же тебе объясню. Эти платья -  мои
талисманы, доставшиеся мне по наследству. Мне в них  везет,  понятно?  Кроме
того, на них сильно  западают  мужики...  Что  же  касается  количества,  то
платьев вполне достаточно, чтобы с их помощью претворить  в  жизнь  все  мои
идеи...
   - Какие еще идеи? Бредовые?! Ты же сумасшедшая! Тебя ищут! -  И  вдруг  в
голове моей что-то произошло, и я понесла совершеннейшую чушь:
   - Но если это все же не ты ограбила и  убила  всех  этих  несчастных,  то
знай, что кто-то пользуется твоим пристрастием к старым платьям, чтобы  тебя
подставить; кто-то скопировал их и теперь рисуется в них в людных  местах  в
обществе будущих жертв...
   Да, да...  Я  стала  выдавать  ей  всю  информацию,  полученную  мной  из
разговора Екатерины Ивановны Смоленской с Изольдой, и остановить  меня  было
уже невозможно.
   Эта  Пунш  буквально  потрошила  меня,   непонятным   образом   заставляя
выкладывать ей все новые и новые подробности этих убийств,  словно  знала  о
том, что я единственный человек, способный на такой дичайший поступок.
   Она словно знала, что я недавно присутствовала при разговоре Смоленской с
Изольдой и что только я могла  связно  изложить  ход  событий,  связанных  с
убийствами в С., здесь на море и в Москве, событий, объединенных ее  именем.
Я рассказала ей и про Холодкову, и про Варнаву, и про Блюмера... Господи, да
о чем я ей только не рассказала! И при всем при  этом  у  меня  ни  разу  не
возникло мысли, что я предаю и подставляю Изольду и Смоленскую, свожу на нет
всю их работу и, больше того, действую в интересах самой  Пунш,  за  которой
они, собственно, и охотятся! Я умолчала только о цыгане и расстреле в Свином
тупике.
   Возможно, из чувства самосохранения, подсознательно, ни на  мгновение  не
забывая о кейсе.
   - Они убили Холодкову, потому что она была в МОЕМ желтом платье? Но  ведь
это не мое платье, мое-то вот оно, здесь,  в  чемодане,  я  его  только  что
видела...
   - Кажется, она сшила себе точно такое же...
   - Бедолага. И сдался ей этот надутый индюк!.. Так-с... Значит,  выбросить
из окна собирались меня?.. Ай да Сава! Скотина! Ну да ладно, он еще  получит
свое, а ты мне лучше расскажи,  как  это  такая  воспитанная  девушка  могла
своровать чужие вещи?.. Кто тебе позволил забрать эти платья у Варнавы?
   - Я ничего не забирала, мне отдала их новая хозяйка  квартиры...  Так  ты
действительно Пунш, та самая Пунш, могила которой находится на Воскресенском
кладбище? Ты умерла, а потом воскресла?  И  зачем  ты  заманила  Варнаву  на
кладбище?
   Но она мне ничего не ответила. Крепко ухватившись за руль, она  задумчиво
смотрела на дорогу и, казалось, не слышала меня.
   Голова моя разламывалась от догадок, сомнений и страха.
   - Значит, я сделала правильно, что зашла к тебе на чашку кофе...
   Теперь, во всяком случае, мои платья при мне...  -  вдруг  услышала  я  и
почувствовала, как кожа на моей спине покрывается мурашками.
   -  Но  что  ты  знаешь  обо  мне?  Откуда  ты  вообще   узнала   о   моем
существовании?
   - С тобой спал мой Варнава, вот  откуда...  Я  следила  за  тобой,  чтобы
рассчитаться за него.
   - Но ведь ты же сама его бросила?
   - Это мое личное дело.
   Диалог двух душевнобольных людей... Мне казалось, что я плаваю в каком-то
тумане, что воздух вокруг меня сгустился.
   И вдруг машина остановилась.
   - Сейчас ты должна проводить меня... А завтра мы полетим с  тобой  в  С.,
где ты наденешь одно из моих платьев...
   - Нет! - закричала я. - Нет, я никуда не  поеду,  и  вообще  все  это  не
правда и тебя не существует!
   - ...Ты наденешь  одно  из  моих  платьев  и  съездишь  в  Свиной  тупик,
проведаешь цыгана, он отдаст тебе кое-что для меня... Это крайне важно. Надо
забрать один кейс. А теперь пойдем, я опаздываю...
   Она помогла мне выйти из машины, как если бы я была по-настоящему больна,
и я с ужасом увидела, что мы находимся почти на кладбище. Но только не возле
центральных ворот, а где-то сбоку, у  дыры  в  каменной  стене.  Пунш  легко
скользнула в эту дыру и позвала меня туда же... Понимая, что в случае отказа
я получу еще пару оплеух, я послушно исполнила ее приказание.
   Но вот что странно... Вместо того чтобы по-настоящему испугаться, ведь мы
же с ней шли по узким, заросшим самшитом кладбищенским аллейкам, я  смотрела
на ее прямую спину, развевающийся от ходьбы пышный конский  хвост,  стянутый
на затылке темно-синей бархатной лентой, и думала о Варнаве. Я понимала его:
такую женщину, как эта, невозможно было не сохранить в своем сердце, и пусть
даже его чувство к ней нельзя  назвать  любовью,  все  равно  -  Елена  Пунш
затмевала своей красотой и необычностью всех женщин, каких только я видела.
   Мы приблизились к одной могиле, и мне стало дурно, а  ноги  так  и  вовсе
подкосились: это была точь-в-точь такая  же  могила,  как  на  Воскресенском
кладбище. Не хватало только  Варнавы  и  притаившегося  в  кустах  убийцы  с
пистолетом в руках...
   С овальной фарфоровой дощечки на меня смотрело улыбающееся лицо Пунш, той
самой, которая стояла возле меня живая и здоровая,  да  еще  и  благоухающая
духами.
   - Это твоя могила? - спросила я. - Зачем тебе так много могил?
   - Я не знаю, о чем ты, лучше помоги... - Схватив меня за руку,  чтобы  не
упасть, она открыла маленькую  калитку  и,  перешагнув  через  металлический
порожек ограды, присела, разгребла рукой  землю,  обнажив  появившийся  угол
черной, очень похожей на мрамор плиты, и, подозвав меня, попросила помочь ей
сдвинуть плиту с места.
   - Мне одной никогда не удается, - сказала она,  с  кряхтеньем  и  стонами
пытаясь отодвинуть плиту.
   Я помогла ей, сама не понимая, что делаю, но, увидев под плитой чернеющую
гробовую пустоту, отшатнулась. Елена стала укладываться туда, расправляя как
ни в чем не бывало складки своего темно-синего платья с белым шарфом...
   Когда она улеглась в каменном гробу во весь свой рост  и  закрыла  глаза,
мгновенно став похожей на самую настоящую покойницу, я вдруг услышала:
   - А теперь задвинь плиту на место, чего стоишь?!
   И я с легкостью задвинула.  Затем  выпрямилась  и,  почувствовав  привкус
крови во рту, закрыла глаза и куда-то вознеслась...
 
Глава 10 
 
   Миша  Левин  долго  не  мог  уснуть,  ворочаясь   в   неудобной   постели
гостиничного номера, но не потому, что мечтал  поскорее  оказаться  в  своей
московской квартире, где  его  ждала  поистине  барская  широкая  кровать  с
шелковыми простынями и вкусная еда, которую ему готовила его жена,  Майя,  а
из-за того, что никак не  мог  решить,  кому  же  доверить  страшную  тайну,
которая завтра, быть может, станет  достоянием  заинтересованных  лиц...  Но
тогда уже будет поздно, и Смоленская, которая, безусловно, узнает, что  Миша
обладал этой информацией задолго  до  нее,  никогда  не  простит  ему  этого
молчания.
   С другой стороны, он, наученный жизнью, знал, что женская дружба  хотя  и
редко, но несет в себе элементы особой нежности и преданности, а  это  может
сыграть определенную роль в деле и, возможно, помешать следствию развиваться
по своим строгим законам.
   На побережье Черного  моря,  на  благодатной  цветущей  кавказской  земле
кто-то устроил самую настоящую бойню. Да, в стране хаос: экономика полностью
разрушена, члены правительства по уши  погрязли  в  коррупции  и,  прикрывая
казнокрадство дешевыми популистскими объяснениями и  обещаниями,  продолжают
методично и цинично переправлять  деньги,  отнятые  у  обнищавших  обманутых
соотечественников,  в  швейцарские  банки;  мусульмане  бьются  за   мировое
господство и готовы на все ради достижения своих политических целей; в любую
минуту в России может вспыхнуть самая  настоящая  гражданская  война,  да  в
принципе она уже идет, в воздухе пахнет гексагеном  -  смертельным  ароматом
террора...
   Кто знает, быть может, именно в такой обстановке легче  всего  добиваться
преступных целей, убивая и грабя с  каким-то  непередаваемым  остервенением,
словно протестуя этим против повальной нищеты и несправедливости и не  желая
катиться вместе со всеми в пропасть безысходности и отчаяния?..
   И кому, как не следователю прокуратуры, знать об этом и уметь чувствовать
кожей приближающуюся с каждым часом, днем, годом опасность?
   ...Миша сел на постели и  сжал  кулаки.  Ему  все  не  нравилось  в  этой
гостинице: и запах простыней, и скрипучая кровать, и звук царапающей  стекло
ветки абрикоса за окном... Его воротило от всего казенного, некачественного,
грязного... К тому же в комнате спали еще двое -  Виталий  Скворцов  и  Паша
Баженов, которые уже одним своим присутствием мешали ему  сосредоточиться  и
принять правильное решение.
   Сколько раз он собирался уйти из Генпрокуратуры в адвокаты, звал с  собой
и Екатерину, предлагал открыть свою контору, но всегда  находились  причины,
по которым они не могли этого сделать, и,  как  правило,  причины  эти  были
связаны с какими-то конкретными делами и  даже  людьми.  Работа  следователя
была азартной и не давала  возможности  слегка  притормозить,  остановиться,
чтобы оглянуться, отдохнуть и, набравшись сил, идти вперед -  слишком  много
было дел, и слишком сложные пути ждали их в поисках  правды...  Кроме  того,
была еще и нормальная, здоровая озлобленность перед  собственным  бессилием,
если дело касалось громких заказных убийств, поскольку многий факты, которые
добывались следователями Генпрокуратуры упорным трудом и  потом,  скрывались
впоследствии  под  непробиваемым  колпаком  секретности   и   нед