Варнаве пришлось ретироваться.  Теперь  уж  он  точно  знал,  что
Валентины в городе нет, что она наверняка вернулась  в  С.  и  что  ему  еще
придется держать ответ за это перед  Изольдой...  Окончательно  скиснув,  он
снял себе жилище, заплатил  за  неделю  вперед,  купил  две  бутылки  джина,
бутылку водки, закуску - и начал пить.
   Такое в его жизни было впервые.
   За время, проведенное им в квартире, заполненной дымом, запахом перегара,
пустыми бутылками и грязной посудой, мысли его вновь и вновь возвращались  к
необходимости продажи двух квартир в Сочи, которые он  купил  несколько  лет
назад. Память Варнавы цепко хранила в  себе  пожелтевшие  картинки  детства,
проведенного рядом с любимым дедом,  полунищим  добрым  стариком,  до  конца
своих дней заботившемся о единственном  внуке,  брошенном  кукушкой-матерью,
сгинувшей где-то в Сургуте...
   Эти тяжелые воспоминания оживали в Варнаве, как правило, после  выпитого,
а думы о собственной старости и сочинских квартирах, доход от которых должен
был обеспечить ему безбедное существование, не покидали его никогда.
   Даже сейчас, когда его так подставили и ограбили, он  не  хотел  лишиться
этих квартир, считая, что, пока молод, сможет выкрутиться, как это бывало  с
ним не раз. Вот бы только придумать, с чего начать распутывать этот  грязный
и сложный клубок.
   С Елены Пунш? Разыскать ее  здесь,  в  Адлере,  схватить  за  хвост,  как
ядовитую гадюку, и заставить вернуть ему все, что она отняла у него.
   Но разве отыщешь ее без денег?
   Еще из головы не шла Валентина. Она тоже сбежала, бросив его. Почему?
   Почему все женщины сбегают от него, бьют его по лицу, царапаются?..
   И как он теперь возвратится в С., к Изольде, без Валентины?
   Не  находя  ответа  на  все  эти  вопросы  и  чувствуя  себя  разбитым  и
опустошенным, Варнава снова и снова подливал себе джину...
   Лишь к вечеру второго дня, проспавшись, он вышел из дома, подцепил  прямо
на улице какую-то девицу и привел ее к себе на квартиру.
   - Садись, - он придвинул ей стул. - Выпьешь?
   Девица с бледным и хмурым лицом молча  кивнула,  выпила  предложенный  ей
джин и, все так же не говоря ни слова, разделась и легла на  диван.  Закрыла
глаза.
   - Мне денег не надо, - проронила она бесцветным голосом. - Можешь  делать
со мной все, что захочешь, только сигареты  о  спину  не  жги...  А  за  это
разреши мне пожить у тебя несколько дней... У меня проблемы.
   Варнава, который  привел  девушку,  подчиняясь  исключительно  требованию
плоти, меньше всего собирался выслушивать какие-то бредни проститутки и даже
не дал ей договорить до конца...
   Под утро ковер возле дивана был усыпан пеплом сигарет (ночная гостья тоже
курила) и использованными презервативами.
   - Тебе еще не надоело? - спросила чуть не плача девица, которая  уже  сто
раз пожалела, что согласилась пойти с этим  красавцем  мужчиной.  -  Мне  же
больно... Ты всегда такой или сегодня?
   - Я  с  похмелья,  а  потому  помолчи  немного  и  постарайся  вообще  не
шевелиться...
   Спустя какое-то время он рухнул на нее, уставший, закончивший  наконец-то
свою игру с воображаемой Пунш -  единственной  женщиной,  выдерживавшей  его
любовный марафон и восхищавшейся его мужскими способностями, - и,  к  своему
ужасу, осознал, что провел ночь с обычной южной шлюхой, да к тому же  еще  и
грязной, худой и страшной, как атомная война!
   Самообман сменился разочарованием и почти физической болью.
   - Тебе бы лучше уйти... - сказал он, усаживаясь на постели и  прикрываясь
простыней. - Не могу тебя видеть...
   Девушка, чуть не плача, поднялась и, едва передвигая  ноги,  поплелась  в
ванную, откуда вскоре послышался плеск  воды.  Возвратившись,  она  обернула
вокруг своего длинного, худого и плоского  тела  простыню,  взяла  сигарету,
села рядом с Варнавой и закурила. С ее мокрых длинных волос  неопределенного
цвета стекали капельки воды и впитывались в простыню, образуя серые пятна.
   - Мы же договаривались с тобой, - прошептала она, глотая слезы, - что я с
тебя денег не возьму, а поживу у тебя пару дней... У меня проблемы...
   И он вспомнил эту фразу, которая ничего, кроме легкой досады,  не  внесла
во вчерашний бурный вечер.
   - Что у тебя?
   - Меня хотят убить.
   - Понятно. Ты допилась до белой горячки?
   - Да нет же, это не глюки. Меня на самом деле хотят убить.
   - И кто же, если не секрет?
   - Пока не знаю, но точно знаю, что за мною охотятся...
   - Да кому ты нужна? - вырвалось у Варнавы, и он с  отвращением  посмотрел
на нее. - Что ты такое несешь?
   - Я живу вообще-то в Сочи,  -  подергиваясь  всем  телом  от  внутреннего
озноба или расшалившихся нервов, быстро и  сбивчиво  заговорила  его  ночная
пассия, - у меня дом, но я его сдавала, а сама ютилась во времянке, в  саду.
А когда квартиранты съехали, снова перебралась в дом, спустила все деньги...
   Короче. По соседству со мной живет одна сука, старая и тощая, как скелет.
Она свой большой дом обнесла бетонной стеной,  а  наш  общий  забор  еще  не
успела заменить, он деревянный, и я могу пролезть к ней запросто.
   - Она одна живет? .
   - В основном одна, но начиная  с  весны  и  до  осени  у  нее  гостят  ее
родственницы-бездельницы, пьют, жрут, загорают в саду, купаются в море...  У
нас дома прямо на берегу...
   - Ты что, украла у них что-нибудь?
   - Да я постоянно у них что-нибудь брала,  но  в  основном  выпивку,  еду,
которую они оставляют на ночь в саду, на столе... Какая  им  разница,  птицы
склюют или я? У них там кресла, кушетки под навесом, стол, а на столе  полно
еды... Но разве за это можно убивать?
   - Дальше. С чего ты взяла, что тебя хотят именно убить?
   - Да потому,  что  две  недели  назад  я  снова  полезла  к  ним  в  сад,
расположилась прямо за их столиком, кругом темнота, тишина, море плещется, в
доме все спят... Ну я подъела с тарелки  какие-то  котлеты,  выпила  немного
пива, теплого, кислого, кстати... и решила вернуться  к  себе,  да  и  почти
вернулась, подошла к крыльцу моего дома, хотела подняться, как вдруг поняла,
что по дому кто-то ходит. Я даже протрезвела. Подошла с другой стороны  дома
к окну моей спальни, оно у меня всегда раскрыто, стою -  не  дышу.  И  вдруг
слышу звук, похожий  на  выстрел,  но  только  глухой.  И  быстрые  шаги.  Я
завернула за угол, вижу - в тот же лаз в заборе, через который я только  что
пролезла из полетаевского сада, кто-то сиганул... Я долго не решалась  войти
к себе, но ближе к утру, когда замерзла, решила, что в  доме  уже  наверняка
никого нет, что  я  просто  перепугалась...  Вошла  туда,  включила  свет  и
увидела, что моя подушка прострелена. На кровати одеяла были навалены, я  их
днем на солнце сушила, и в темноте могло показаться, что это я лежу... А  на
полу еще одна подушка - и тоже прострелена. Словно сквозь  нее  и  стреляли,
чтобы не слышно было; кто-то подстраховался, потому что пистолет и  так  был
явно с глушителем...
   - Послушай, как там тебя?..
   - Маша.
   - Послушай, Маша, ты наплела  тут  просто  детективную  историю,  но  она
сильно попахивает спиртным...
   - Я не вру! Потому что на следующую ночь я не спала и поджидала их уже  в
своем саду. И они пришли. Двое!
   - Мужчины?
   - Я и не поняла. Какие-то две фигуры. Зашли в дом,  позвали  меня,  но  я
затаилась под деревом и от страха чуть не поседела... А потом они  ушли,  не
нашли меня и ушли...
   - А ты в милицию обращалась?
   - Что я - дура? Что я им скажу? Да и кто мне поверит, когда у меня  такие
проблемы. - И она щелкнула пальцами чуть пониже и правее  подбородка.  -  Но
это они - полетаевские родственницы, это точно.
   - С чего ты взяла,  что  это  были  они?  Послушай,  -  Варнава  старался
говорить спокойно и таким тоном, словно общался с малым ребенком, -  неужели
ты не понимаешь, что, если бы у них было к тебе дело, они бы пришли днем,  а
не ночью...
   - Как же, придут они ко мне днем!
   Варнаву уже тошнило от одного вида этой девицы, которую он спьяну  уложил
в постель, а теперь не знал, как от нее избавиться. Но,  с  другой  стороны,
ему было и жаль ее, как бывает жалко бродячих собак и кошек,  обреченных  на
смерть живых существ.
   - Послушай, Маша, ты  что-то  недоговариваешь.  Что  ты  знаешь  о  своих
соседях? Ты же понимаешь, что за глоток прокисшего пива и котлету тебя никто
не пойдет убивать. Значит, ты либо  что-то  знаешь  из  того,  что  тебе  не
положено знать, либо ты совершила нечто такое,  за  что  тебя  кто-то  хочет
убить.
   Он  подумал,  что  навряд  ли  она  смогла   бы   придумать   историю   с
простреленными подушками. А что, если и  на  самом  деле  этой  Маше  грозит
опасность, а он так по-свински  собирался  с  ней  поступить,  вышвырнув  за
порог?..
   Да и мало ли по какой причине девушка ее  возраста  может  опуститься  до
пьянства и проституции, тем более что  видимых  материальных  затруднений  у
Маши не было, раз у нее собственный дом в Сочи, да еще  и  на  берегу  моря!
Стало быть, существует нечто, что привело ее к этому образу жизни, и  почему
бы в таком случае к ней не прислушаться, а то и помочь? Уж если его, мужика,
могли так жестоко обмануть и ограбить, оставив без гроша в кармане,  то  что
стоит запугать и опустить  женщину,  хотя  бы  для  того,  чтобы  лишить  ее
прибыльного дома?
   - ...И хотя это было давно, несколько лет назад, но у  меня  до  сих  пор
перед глазами эти уши... - услышал он ее дрожащий с похмелья голос.
   - Что? О чем ты? Какие еще уши? - Он  немного  отвлекся,  задумавшись,  и
теперь пытался понять, о каких ушах идет речь.
   - Обыкновенные, человеческие. Сначала я видела их на том  самом  столике,
что стоит в саду, и на них была кровь, а потом прочитала про них в газете...
   Спрашивается, что это - совпадение?
   - Ты видела человеческие уши на столе в саду твоих соседей?
   - Видела.
   - И что они там делали? - Ему снова показалось, что  он  разговаривает  с
безнадежной пьяницей, балансирующей на грани белой горячки и паранойи.
   - Я прочитала в газете, что по  побережью  прокатилась  волна  убийств  и
ограблений, причем грабили богатых бизнесменов и отдыхающих...  У  некоторых
трупов были отрезаны уши, а одну пару ушей выловили в кипящем масле в  котле
с чебуреками, кажется, в Лазаревском...  Вот  я  и  подумала,  а  что,  если
Полетаева знакома с теми, кто все это вытворяет...
   - Полетаева - это твоя соседка?
   - Да, она Полетаева...
   - У нее в доме бывали мужчины?
   - Ни разу не видела. Если только с  рынка  кто-нибудь  приедет,  продукты
привезет... Им раз в неделю привозят на "Газели" рыбу, мясо,  ну  и  фрукты,
конечно... Полетаева богатая женщина, но, наверное, очень больная,  так  что
продукты в основном предназначались для ее родственниц, молодых баб, я  даже
не знаю их имен.
   - Похоже, ты что-то сболтнула им про эти уши, а, Маша? Вспомни, как  было
дело.
   - Конечно, как-то сказала, только не  помню,  когда  именно  и  по  какой
причине, наверно, достали меня... Но и они однажды  разорались  насчет  этих
ушей.
   После того как я их увидела, прямо на следующий день,  Полетаева  в  саду
кричала на младшую,  обзывала  ее  идиоткой,  а  та  защищалась,  плакала  и
сказала, что "они все скоты и им всем нужно уши отрезать"... Что-то там  про
унижения говорила, о том, что мужчинам позволено все, что они  считают  себя
хозяевами жизни и могут как угодно издеваться над женщиной...
   - Очень странный разговор...  Как  будто  она.  защищала  того,  кто  это
сделал.
   - Похоже на то. У них вообще  все  разговоры  странные,  да  и  люди  они
странные, крольчатину любят, им какой-то фермер привозит.  Поначалу  кролики
сидят в клетках, нахохлившись, такие  хорошенькие...  А  потом  их  съедают.
Только вот куда шкурки девают - не знаю. Лучше бы мне отдавали, я  бы  нашла
им применение.
   И, лишь услышав про кроликов, Варнава вдруг понял, что он  только  тратит
зря время. Кролики! Шкурки! Проститутка-алкоголичка, придумавшая себе дом  в
Сочи, с соседями, собирающимися ее убить и  глотающими  кроликов  вместе  со
шкурками...
   Его уже тошнило от этого рассказа и оттого, что он провел ночь с подобной
девицей.
   Он посмотрел на нее - худая, бледная, изможденная, с сигаретой в зубах...
   - Послушай, как тебе не жалко себя?
   - Но ведь и ты меня не особо жалел...
   - А когда ты пить-то начала?
   - Когда родители погибли. Так я поживу у тебя? Мне страшно...
   - Тебя устроит, если я тебе  просто  дам  денег,  а  ты  сама  где-нибудь
перекантуешься, пока не придешь в норму?
   - Устроит. - Она стянула с кровати одеяло и завернулась в него:
   - Холодно что-то стало... Ты не знаешь, где моя одежда?
   - Подожди, я принесу тебе горячего чая...
   Позже он дал ей денег, отвернулся, когда она стала одеваться - слишком уж
неэстетичное это было зрелище, а после ее  ухода  долго  мылся  под  горячим
душем, смывая с себя  телесную  грязь  одновременно  с  досадой  и  чувством
омерзения и отвращения ко всему миру сразу.
   Затем вышел из дома, прогулялся, зашел в кафе, позавтракал, купил  газету
и, прочитав объявление, в котором говорилось, по какому  адресу  и  в  какое
время принимает специалист по вензаболеваниям, отправился туда.
   В полдень, уставший, но удовлетворенный своим походом  к  врачу,  который
сообщил ему, что он совершенно здоров, Варнава пообедал в открытом ресторане
на берегу, выпил вина и пошел на почту - звонить Изольде.  Мужчина,  взявший
трубку на другом конце провода, сказал, что Изольда скоро будет...
   Выйдя из кабинки со странным ощущением, что он  ошибся  номером,  Варнава
снова вошел туда и теперь уже позвонил на квартиру Валентине, так просто, на
всякий случай, и был глубоко потрясен, услышав ее голос:
   - Кто это? Вы, Екатерина Ивановна? Не молчите! -  журчал  ее  нежный,  но
одновременно и встревоженный голосок.
   Неужели она была уже дома?!
   - Валентина, это я, Варнава.
   Сухой щелчок - трубку повесили.
   "У меня до сих пор перед глазами эти  уши..."  -  Варнава  несколько  раз
проговорил вслух эту фразу, затем, сопоставив некоторые факты и обрывки  его
разговора с Машей и Валентиной, пожалел, что не  спросил  Машу,  как  именно
выглядела родственница старухи Полетаевой. А что, если это действительно она
пыталась убить соседку, которая,  на  свою  беду,  увидела  то,  что  ей  не
следовало видеть?..
 
*** 
 
   По дороге в Адлер, увозя с  собой  измученную  и  уснувшую  Карину,  Катя
Смоленская заехала в Лазаревское и по рации связалась со Скворцовым. Из  его
коротких, нервных фраз она поняла, что он настаивает на встрече, что у  него
есть для нее важная информация, касающаяся Юрия Лебедева.
   Ей ничего не оставалось, как заехать  к  Виталию  и  побеседовать  с  ним
лично, оставив Карину в машине под присмотром Эдика.
   Но информация на самом деле  оказалась  чрезвычайно  важной  и  требовала
принятия определенного решения  именно  ее,  как  руководителя  следственной
группы.
   Вчера Ирина Скворцова в ресторане "Чайка", познакомившись с  объявившимся
в Лазаревском Юрием Лебедевым,  отлучилась  в  туалет,  где  на  нее  напала
женщина. С помощью газового баллончика Ира была приведена в  бессознательное
состояние, и ее бы ограбили, если бы не  подоспевший  вовремя  молодой  опер
Севостьянов,  находящийся  поблизости  от  туалета   и   сумевший   схватить
преступницу и надеть на нее наручники.
   - Ну вы, ребята, даете! - возмутилась Смоленская, выслушав  взволнованный
рассказ Скворцова. - Разве можно было так рисковать  Ириной?  А  если  бы  в
туалете была не женщина, а мужчина? При чем  здесь  вообще  Лебедев?  И  где
Ирина?
   - В больнице она, когда  упала  на  пол,  ударилась  головой  о  бетонную
ступеньку...
   - Лучше бы ты ударился, честное слово, так рисковать собственной женой!
   Виталий, я была о тебе лучшего мнения!
   - Не казни, Екатерина Ивановна, мне и самому тошно. Но Ира чувствует себя
вполне нормально, только голова чуть побаливает; врачи говорят, что к вечеру
ее уже выпишут... Женщину мы задержали, она оказалась  местной  жительницей,
нигде не работающей. Фамилия ее - Маслова. На ее счету уже  два  ограбления,
три  квартирные  кражи,  она  только  в   прошлом   году   освободилась   из
заключения...
   - Понятно. А что с этим Лебедевым?
   - Он сейчас в отделении милиции, мы его тоже задержали до вашего приезда,
я подумал, что вы сами лично захотите его допросить...
   - Поехали туда.. Хотя нет, подожди, у  меня  очень  мало  времени.  Я  же
собираюсь отправить Карину Мисропян в Москву вместе  с  Левиным,  иначе  она
погибнет... Давай сделаем так. Я сейчас сама отвезу ее, познакомлю с  Мишей,
объясню ей, что и как, отдам ключи от своей квартиры, потому что без меня ей
будет трудно, она может еще  и  передумать,  а  вечером  вернусь  и  допрошу
Лебедева.
   Хотя ты и сам мог бы это прекрасно сделать... Неужели ты еще  не  спросил
его про Пунш?
   - Пока нет.
   - А как он себя ведет?
   - Совершенно спокойно, даже не пытается каким-то образом  защищаться,  не
требует адвоката... Смирненький такой...
   - А что говорит о Лебедеве Ирина?
   - Только самое хорошее. Первое, что он сделал при знакомстве с  ней,  это
предупредил об опасности - спросил, не страшно ли ей ходить по ресторанам  в
бриллиантах, сказал, что ее могут ограбить, изнасиловать и все в таком духе,
после чего сам предложил проводить ее...
   - Что, вот так сразу и предложил, едва познакомившись?
   - Да они даже и познакомиться-то толком не успели, он  лишь  представился
Юрием Лебедевым...
   - Это тоже странно. Обычно мужчины при знакомстве называют лишь свое имя,
а тут и фамилию. Словно он  знал,  что  его  ждут,  и  хотел  удивить  своим
появлением...
   - Все может быть. Тем более что он в "Чайке" свой  человек  и  ему  могли
доложить, кто им интересуется.
   - Такое тоже возможно. А что Сочи?
   - Да, чуть не забыл! Мне звонил Паша  Баженов,  а  ему  сообщил  Рябинин,
поскольку тебя не нашли...
   - Я была у Карины.
   - Так вот. Экспертная группа с собакой прибыла сегодня в Туапсе  ровно  в
одиннадцать, Паша их как раз и встретил. Они поработали в подвале библиотеки
и уехали. Теперь будем ждать результатов...
   - Вот и отлично. Даже на душе легче стало. Будем надеяться,  что  все  их
сочинские проволочки - простое стечение обстоятельств.
   Смоленская уехала, а  Виталий  Скворцов,  пользуясь  предоставленной  ему
Лазаревским отделением милиции "Волгой", сначала заехал на рынок и купил там
фруктов жене, отвез в больницу и уже после этого, немного  успокоенный  тем,
что  Смоленская  не  слишком  отругала  его  за  Ирину,  поехал  допрашивать
Лебедева.
   Лилипут вошел в кабинет с достоинством, которое и не  снилось  Скворцову,
человеку, в сущности, неспокойному, вечно чем-то озабоченному и не  умевшему
это скрыть.
   Неторопливо опустившись  на  предложенный  стул,  Юрий  Лебедев  ладонями
пригладил густые  седые  волосы  и  вопросительно  взглянул  на  внимательно
рассматривавшего его Скворцова:
   - Слушаю вас.
   - Вы меня слушаете? - покраснел от услышанной наглости Виталий и  покачал
головой. - Это я должен вас послушать...
   - Вы задержали меня, не удосужившись даже объяснить, за что. За то, что я
подошел к красивой женщине и заговорил с ней? Но за это не задерживают...
   - Значит, так. Вчера ночью в ресторане "Чайка" на женщину, с  которой  вы
познакомились  там  и  заговорили,  спустя  пару  минут   напала   гражданка
Маслова...
   Вы подозреваетесь в соучастии. Поэтому вас и задержали.
   - Но моя фамилия Лебедев, и я  ни  на  кого  не  нападал,  -  невозмутимо
ответил Юрий. - Больше того, я пытался предупредить вашу сотрудницу, которая
разгуливала по Лазаревскому  в  дорогущих  бриллиантах,  что  на  нее  могут
напасть... Вы что же, думаете, что вокруг вас живут одни идиоты? Сначала  вы
искали меня в других ресторанах, как будто у меня нет  дома  и  я  только  и
делаю, что слоняюсь по  кабакам...  У