"Шнапс",  поскольку
вместо общеупотребительного слова "водка" она предпочитала  произносить  это
коротенькое словцо "шнапс". Изольда стала бить тревогу, хотела  закодировать
сестру, даже против ее воли, сделать что угодно, лишь бы не потерять ее, как
вдруг Нелли исчезла. Позже выяснилось, что она "почти вышла замуж  за  очень
хорошего человека" (так, во всяком случае, было написано  в  ее  коротеньком
письме, которое она прислала из Волгоградской области) и больше не пьет.
   Ее не было больше четырех лет, но письма со всех концов страны  приходили
к Изольде довольно регулярно. Ничего конкретного  о  муже,  о  том,  чем  он
занимается и как вообще они живут, Нелли не писала. Это было не в ее духе.
   Письма являлись  лишь  свидетельством  того,  что  она  жива.  Изредка  в
конверте приходил . один-единственный снимок: Нелли на  берегу  реки  или  в
лесу, счастливая, красивая, хорошо одетая и... почему-то всегда одна.
   В 1975 году Нелли неожиданно вернулась. Ничего  не  объясняя,  она  снова
поселилась в родительской квартире, где  жила  Изольда,  и,  заняв  одну  из
комнат, стала приводить туда мужчин. Затем, как-то после  ссоры  с  сестрой,
она собралась и ушла на квартиру, которую снял ей один из ее  любовников.  И
уже в конце 1976 года на свет появилась Валентина.
   Наверно,  после  рождения  дочери  Нелли  изменилась,  стала   серьезнее,
практичнее и научилась наконец-то считать деньги. Пользуясь  основным  своим
оружием - красивой внешностью и большим сексуальным опытом, - она постепенно
сузила круг знакомых мужчин и теперь молодым и искушенным бездельникам стала
предпочитать  серьезных  и  состоятельных  мужчин.  В  ее  постели  находили
временный   приют   и   ласку   доктора    наук,    министры,    финансисты,
правительственные чиновники и, надо полагать, преступники (на  этот  счет  у
Изольды имелось собственное мнение).
   Нелли выучила английский язык и все чаще стала выезжать за границу.
   Оформив брак с  одним  из  соросовских  лауреатов,  биологом  по  фамилии
Иванов, она решила вдруг, "на старости лет", посвятить себя серьезному  делу
и стала сопровождать его в биологических экспедициях в Африку. Только  после
этого Изольда успокоилась и решила, что сестра наконец-то взялась  за  ум  и
остепенилась. Теперь у нее было все: и семья, и любимое занятие; и,  как  ни
странно, Нелли научилась сама (причем головой!) зарабатывать деньги!
   Зато у Изольды не было ни семьи, ни детей, ни денег - лишь  одно  любимое
занятие...
   "Валентина!"
   Изольда очнулась уже в своем кабинете. Думая о сестре, она  не  заметила,
как дошла до прокуратуры, поднялась к себе и даже машинально вскипятила воду
в электрическом чайнике.
   Зазвонил телефон, она взяла трубку и, услышав знакомый  и  такой  далекий
голос, вся напряглась:
   - Смоленская? Наконец-то...
 
Глава 8 
 
   Таня не вернулась, да и глупо было бы ожидать  ее,  легкокрылую  бабочку,
ночью,  когда  именно  в  это  время  ей  и  положено  "работать",  услаждая
шестидесятилетнего "папика" - Юру, пообещавшего купить ей дубленку...  Какой
наив, честное слово! Неужели она действительно верит мужчинам?
   Ночью я несколько раз просыпалась - за окном шумел дождь, всполохи молний
бросали в  окно  голубые  электрические  пятна,  высвечивая  сюрреалистичные
картинки: ожившее старое кресло, скрестившее руки-подлокотники  над  животом
поролоновой мягкости, зеркало, которое вдруг принялось гримасничать, ; корча
мне ехидные рожи и отражая вместе с тем меня  же  -  бестелесное  прозрачное
привидение, забившееся в  угол  дивана  на  фоне  фиолетовых,  словно  комья
.гигантских лепестков ириса, простыней...
   Зато утром после грозы в  распахнутое  ветром  окно  ворвался  необычайно
свежий, соленый от моря и сладкий от запаха мокрых роз во дворе  воздух.  Он
соединился с ярким  солнечным  светом  и  за  каких-нибудь  несколько  минут
выветрил из моей головы весь ночной сор, состоящий из  сомнений,  страхов  и
волнений... И мне не было уже дела ни до Тани Журавлевой, которая  всю  ночь
продавалась полузнакомому мужчине, ни до Елены  Пунш,  которую  до  сих  пор
продолжал любить странной любовью Варнава, ни до Изольды, ни до кого.
   Я лежала, раскинув руки, и смотрела в потолок, следила за игрой солнечных
зайчиков, мечтая о том, как сейчас встану, сварю себе  кофе,  позавтракаю  и
отправлюсь на пляж  -  смотреть  на  ставшее  спокойным,  хотя  наверняка  и
помутневшее море...
   И вдруг  этот  настойчивый  звонок  в  дверь.  Это  Таня.  Явилась  -  не
запылилась. Пришла поплакаться в жилетку, сейчас начнет рассказывать о  том,
как прошла ночь, какой скотиной оказался ее  клиент,  как  обманул  ее,  как
сделал больно, как не заплатил... А потом еще потребует, чтобы я сварила  ей
кофе и приготовила бутерброды.
   Мне не хотелось вставать, да к тому же я вдруг  вспомнила,  что  у  Тани,
такой же квартиросъемщицы, как я, должен быть свой ключ. Вот  и  пусть  сама
открывает...
   Внезапно звонки прекратились, и снова наступила  благостная  тишина,  МОЯ
тишина... Вероятно, Таня потеряла ключ. И я, притворившись  отсутствующей  и
не в силах преодолеть желание досадить своей  своенравной  и  легкомысленной
соседке, замерла, ожидая, когда она окончательно поймет, что меня нет  дома,
и пойдет к хозяину за ключами... Ну и пусть! Нечего ключи терять...
   Прошло полчаса, и снова раздались звонки в дверь. Конечно, я не выдержала
и пошла открывать. Уверенная в том, что это  Таня,  я  сразу  же  распахнула
дверь и была удивлена и даже испугана, когда увидела перед собой  маленького
человечка в идеально сшитом светлом костюме. Он смотрел на  меня  узенькими,
как щелочки, но довольно-таки добрыми глазами, словно  изучая  меня,  и  это
вместо того, чтобы для начала хотя бы представиться  или  объяснить  причину
своего внезапного визита.
   - Кто вы? - спросила я, готовая в любой момент захлопнуть дверь перед его
носом.
   - Меня зовут Юрий...
   - А фамилия?
   - Вы всегда спрашиваете у всех фамилию?
   - Всегда.
   - Ну что ж, извольте. Лебедев. Я приятель вашей подружки Тани, и мне надо
с вами поговорить. Я не вооружен, не грабитель, мне от вас ничего не  нужно,
поэтому не бойтесь меня...
   - Где Таня? Что с ней?
   - Она уже уехала, но перед этим дала мне ваш адрес...
   - Как так уехала? Куда уехала?
   - Домой, к себе в Ростов. Во всяком случае, она мне так сказала. Хотя она
могла уже передумать... - Он усмехнулся и пожал плечами.
   - А как же ее вещи? - Я оглянулась, чтобы убедиться в том, что ее чемодан
до сих пор находится здесь, в квартире, в прихожей, и что Таня не могла  вот
так просто, не предупредив меня, уехать к себе в Ростов...
   - Она сказала, что купит себе новый чемодан... А вещей  там,  повторю  ее
слова, "на три рубля". Что касается оплаты за квартиру, то  деньги  уплачены
вперед и навряд ли хозяин будет иметь к ней какие-нибудь претензии...
   - А платье? Она забрала мое платье! - вдруг вспомнила я, и  при  мысли  о
том, что меня обманули, обокрали, рассердилась всерьез.
   - Собственно, из-за платья-то я к вам и пришел... - С  этими  словами  он
протянул мне пластиковый пакет, раскрыл его, и оттуда показалось тоже белое,
но совершенно незнакомое мне платье.
   - Но это не мое платье!
   - Я знаю, но мне пришлось купить его взамен вашего, потому что Таня,  как
мне кажется, не вернет вам его - уж больно оно ей понравилось.
   Я смотрела на него со злостью, словно это он украл у меня  платье,  а  не
Таня. Юра! Лилипут! Безусловно, я тогда была несправедлива к нему,  а  ведь,
по правде говоря, он, обладая столь маленьким ростом, производил впечатление
нормального, полноценного мужчины. В нем было все мужское: и умное серьезное
лицо, и голос, правда, слегка высоковатый, но все равно мужской, приятный...
Но главное, что уже  спустя  пару  минут  у  меня  исчез  страх  перед  этим
незнакомым мне человеком, настолько обаятельным он  вдруг  показался  мне  и
симпатичным. Он сказал, что у него ко мне есть разговор, и я впустила его  -
поверила его словам.
   - Вас ведь зовут Валентина? - спросил он, когда я предложила ему пройти в
комнату и сесть в кресло.
   - Да.
   - Вы не могли бы мне рассказать, откуда у вас это платье?
   Я молча смотрела на него, не зная, что и ответить.
   Меньше всего я была готова дать  ответ  именно  на  этот  вопрос.  Но  он
прозвучал, и мой странный посетитель ждал ответа...
   - У вас только одно  платье  или  несколько?  -  Юра  говорил  более  чем
серьезно, словно и его платья эти  волновали  не  меньше,  чем  меня.  Он  и
напугал меня этими вопросами, и одновременно заинтриговал, потому что сейчас
мне могла представиться возможность узнать о них поподробнее... Он явно знал
о платьях больше меня и даже Варнавы. Он мог быть знаком с Пунш!
   -  Чемодан  с  платьями  я  нашла  случайно  в  квартире  одного   своего
знакомого... Он продал эту квартиру, все вещи вывез, а чемодан  оставил,  не
счел нужным забрать...
   - Он говорил вам, кому принадлежит этот чемодан?
   - Да, конечно... Его девушке. Его бывшей девушке, -  покраснев,  уточнила
я.
   - А как ее зовут?
   - Этого я вам сказать не могу, потому что вижу  вас  в  первый  раз...  И
вообще, я не понимаю, почему вас заинтересовали эти платья?
   - Эти платья мне очень хорошо знакомы. Дело в том, что сшиты они еще моей
матерью... для одной девушки... Но  это  было  очень  давно,  вы  себе  даже
представить не можете, насколько давно...
   - Интересно... И вы хотели бы забрать их у меня?
   - Ничего подобного. Просто я увидел Таню в этом платье и вспомнил  другую
девушку, которая носила его прежде... Понимаете, воспоминания  нахлынули  на
меня, и я уже не мог воспринимать Таню как заурядную ростовскую шлюху...
   Я поразилась его откровенности, но промолчала - не  стала  комментировать
это довольно-таки грубое, хотя и верное определение.
   - Вы увидели в ней ТУ девушку?
   - Вот именно. Дело в том, что эти платья обладают одной особенностью...
   Мало того, что женщина в них преображается, становится более женственной,
изящной, стройной, так эти платья, в сочетании с  определенным  ростом  той,
что их надела, могут сделать похожими  двух.  на  первый  взгляд  совершенно
непохожих  женщин.  Мне  это  могло  пригодиться  в  моей  работе,  если  бы
потребовалась дублерша, но... не пригодилось...
   - И что же это была за работа?
   - Это теперь уже неважно. Тем более что я и так  рассказал  вам  довольно
много...
   - Вы совершенно ничего мне не рассказали. Так что вы от меня хотите?
   - Если честно, то я хотел бы, чтобы вы сейчас надели на себя одно из этих
платьев и посидели вот здесь, в этом кресле... Хотя это все будет  таким  же
самообманом, каким я занимался с вашей приятельницей... -  Он  устало  потер
глаза и тяжело вздохнул. - Мне будет приятно вспомнить ее, как ни странно...
   - Таня мне не  приятельница,  я  с  ней  едва  знакома,  -  попыталась  я
откреститься от дружбы с Таней и в результате предстала  перед  Юрой  в  еще
худшем свете - чистоплюйкой. - Мы просто  снимаем  вдвоем  эту  квартиру.  Я
познакомилась с ней случайно, на улице...
   - Да все понятно, вам не нужно оправдываться. А что касается  самообмана,
так это мой грех, и я  разделил  его  вместе  с  Таней...  Хотел  реанимации
прежних чувств, и не самых низменных, заметьте... А  получилось  как-то  все
гадко, пошло...
   - Вы говорите загадками и пугаете меня.
   - Я любил девушку, для которой  моя  мать  сшила  эти  платья,  разве  не
понятно? А за время, которое ваша Таня провела  со  мной,  играя  роль  моей
прежней возлюбленной, я хорошо ей заплатил...
   - Купили ей дубленку?..
   - Купил,  раз  обещал...  И  денег  дал.  Но  утром,  когда  я  попытался
поговорить с ней как с нормальным человеком, понял, что ее уже не исправить.
   Если даже она сделает вид, что  решила  уехать  домой,  спустя  некоторое
время  ее  запросто  можно  будет  встретить  где-нибудь  на   побережье   в
ресторане... Но не мне ее судить.
   - Ну все? Поговорили? Повспоминали? И хватит! - Мне все это уже  порядком
надоело, тем более что и у меня самой голова  разламывалась  от  собственных
проблем, так что мне  было  не  до  Юры  с  его  ностальгическо-эротическими
чувствами, которые почему-то начали меня раздражать. - Значит, так. Надевать
эти платья для вас я не буду ни за какие коврижки, а  потому  предлагаю  вам
уйти. Я устала и хочу спать.
   - Я уйду, но прежде хочу вас предупредить. Женщина,  которая  носила  эти
платья ДО вас, не та, за кого себя выдает, это раз... Она очень опасна,  это
два. Она может использовать вас в своих целях, подставив  вас  вместо  себя,
это три. Советую вам оставить этот чемодан, хотя лучше  было  бы  его  вовсе
сжечь, и уехать отсюда куда-нибудь подальше... Вы сами откуда?
   - Есть один город на Волге...
   - Вот и уезжайте домой, пока с вами ничего не случилось...  У  нас  здесь
неспокойно, произошло несколько убийств... - И тут вдруг он поднял  глаза  и
внимательно посмотрел на меня:
   - Если бы я не видел ЕЕ, то  мог  бы  предположить,  что  это  ваших  рук
дело... Вы похожи. Самую малость. Но это не вы.
   Он и предположить не мог,  насколько  я  испугалась,  когда  он  вот  так
пристально заглянул мне в глаза: ведь я подумала,  что  он  знает  что-то  о
кейсе с деньгами... Но нет, пронесло!..
   - Хорошо. Спасибо за предупреждение, но когда мне уезжать, я решу сама...
Кстати, а вы, случайно, не знакомы с Пунш?
   Юра, который к тому времени уже направлялся к выходу, вдруг  остановился,
словно этим словом я выстрелила ему в спину.  Медленно  повернулся  и  снова
посмотрел на меня своим тяжелым, загадочным взглядом:
   - А вы?
   - Я - нет, но хотела бы посмотреть на нее хоть одним глазком... Ведь  это
ее платья, это она была любовницей моего парня... Вот так-то вот, - прорвало
меня. - И платья эти - ее...
   - Платья, может, и ее, - тихо ответил мне Юра, - да только никакая это не
Пунш... Елена Пунш умерла. В девяносто четвертом году. От воспаления легких.
   - Умерла? Дудки! Я была на этом кладбище в С.!
   - Вы сказали в С.? - Глаза его заблестели. - Так вы из С.?
   - Да, я была там и видела ее могилу. Но все это - липа, для отвода  глаз,
потому что Пунш встречалась с моим парнем, я же говорю, и  кинула  его,  она
ограбила его, заставив подписать доверенность... Пунш -  преступница,  и  вы
знакомы с ней, иначе не пришли бы сюда.
   Когда я произносила последние слова, Юры уже не было, а  меня  после  его
визита еще почти целый час лихорадило. Я так и не поняла, зачем он  приходил
и принес мне это платье... Окончательно запутавшись, я, чтобы немного прийти
в себя, отправилась на кухню,. сварила кофе и, позавтракав,  снова  улеглась
на диван. Включила телевизор и вся растворилась в потоке информации...
   Постепенно, под его ровное воркование, я стала засыпать, думая о том, что
дикторы даже о трагедиях в Чечне говорят спокойным, умиротворенным тоном.
   Пожалуй, только это меня и раздражало.  Когда  телевизионщики  в  столице
подсчитывают,  сколько  зрителей  смотрят  сейчас  ту  или  иную   передачу,
определяя рейтинг, им и в голову, наверное, не приходит, что многие включают
телевизор исключительно ради того, чтобы использовать его как фон для сна.
   Я бы и заснула, если бы не почувствовала какой-то звуковой  дискомфорт  -
открыла глаза и  поняла,  что  диктор-то  не  привычный,  не  московский,  а
сочинский,  потому  что   передавали   новости,   исключительно   касающиеся
Краснодарского  края,  упоминая  знакомые  мне  до  боли  названия:  Туапсе,
Мамедова Щель, Голубая Дача, Лазаревское...
   Речь шла  о  преступлениях,  совершенных  за  последние  пару  недель  на
побережье Черного моря: убийства крупных бизнесменов, уважаемых  людей...  И
тут  же  снова  упомянули  Лазаревское:  журналист  с  большим  и   пушистым
микрофоном у рта говорил о  произошедшем  этой  ночью  трагическом  событии;
невнятно - из-за того, что звук был приглушен", а вставать,  чтобы  взять  с
кресла пульт, мне было лень, - прозвучали слова: "парк" и "аттракционы"...
   Я села на постели и уставилась на экран:  мне  показалось,  что  в  толпе
отдыхающих, собравшихся в парке Лазаревского (я  сразу  узнала  это  место),
прямо возле  колеса  обозрения  я  увидела  Екатерину  Ивановну  Смоленскую,
теткину приятельницу, следователя  Генеральной  прокуратуры  из  Москвы;  не
помню, как дотянулась до пульта  и  сделала  звук  громче,  но  мне  удалось
хорошенько расслышать лишь конец репортажа с места события,  из  которого  я
поняла, что произошел либо несчастный случай, либо убийство - буквально  час
назад с колеса обозрения выбросилась или была  сброшена  девушка.  Журналист
обращался ко всем, кто видел "эту девушку" (в это время на экране  появилось
нечеткое изображение фотографии лица уже мертвой девушки, при виде  которого
меня забила нервная дрожь), с просьбой позвонить по следующим телефонам...
   Я кинулась в сумку за ручкой и записной книжкой и  успела  записать  лишь
один номер.
   Таня. Эх, Таня, Таня! Дрожащими руками я держала в руках записную книжку,
и номер телефона, по которому мне  надлежало  позвонить,  расплывался  перед
моими глазами из-за слез...
   Я  достала  из-под  ее  кровати  чемодан,  в  котором  обнаружила  старый
железнодорожный  билет  на  имя  Журавлевой  с  вложенным  в  него  листком,
содержащим ее паспортные данные: Журавлева  Татьяна  Васильевна,  1979  года
рождения. Ей было всего-то двадцать лет.
   Таня, Таня...
   Разложив на диване все платья Пунш, я долго, очень долго разглядывала их,
пытаясь понять причину, по которой со всеми,  кто  их  надевает,  происходят
страшные, трагические события.
   Единственное, что я сумела определить, это то, что платья были СТАРЫЕ, то
есть сшитые много лет назад, потому что ткани были хоть и разные, но  такие,
каких сегодня в магазинах не встретишь. Кроме того, их шил, судя  по  всему,
профессионал  высокого  класса,  потому  что  строчки  были   безукоризненно
ровными, и пользовался он (или она) только крепкими шелковыми нитками.  Одна
деталь вызывала недоумение: все швы были двойными, словно для прочности, для
того, чтобы платья прослужили как можно дольше.
   Кроме того, ярким свидетельством  того,  что  платья  были  сшиты  давно,
являлись кнопки и крючки, пришитые вручную нитками в тон  платьям.  Так  вот
эти нитки, если подпороть кнопку или крючок,  были  снаружи  выгоревшими,  а
изнутри оставались более темными. "И только белое платье, -  подумала  я,  -
теперь уже никогда не смогу рассмотреть, потому что в нем уехала  Таня  и  в
нем же нашла свою смерть..."
   А туфли? Я вдруг вспомнила, что на ней были парчовые туфельки, маленькие,
изящные, на тоненькой шпильке и сшитые явно на  заказ.  Где  они  теперь?  В
морге?
   Я разрыдалась, представив, как какие-то чужие люди рыскали по траве возле
колеса обозрения, чтобы найти  в  радиусе  чуть  ли  не  пятисот  метров  от
неподвижного  тела  какие-нибудь  улики,  имеющие  отношение   к   трагедии.
Возможно, что нашли и туфли и упаковали их в  целлофановый  пакет,  рядом  с
другими вещественными доказательствами...
   Надо было что-то делать, что-то предпринимать или хотя  бы  позвонить  по
телефону, чтобы сообщить, что погибшую девушку  зовут  Таней  и  фамилия  ее
Журавлева, что ей всего-то было двадцать лет...
   Но,  с  другой  стороны,  имела  ли  я  право  заявляться  в  милицию   и
рассказывать им про Таню, если и у самой  рыльце  было,  что  называется,  в
пушку?
   Ведь в камере хранения здесь, в Адлере, лежала сумка  с  огромной  суммой
денег, из-за которой скорее всего и был расстрелян целый дом и убит цыган  в
Свином тупике, и я была  свидетельницей  этого  кровавого  преступления,  но
скрылась, прихватив денежки с собой. Кроме того, я, по  сути,  украла  вещи,
принадлежащие Елене Пунш, любовнице Варнавы. Ведь  я  же  ничего,  абсолютно
ничего не выяснила для себя относительно этих закол